Легенды о тиграх

— О чем читаешь? Словно подвластные бархатному мурлыканью Дазая, ровные столбцы иероглифов дрогнули и рассыпались бессмысленным бисером. — Ничего особенного, но если Вам интересно... — Зверь смущенно замялся. — О странствиях одного самурая, который ищет свою пропавшую возлюбленную. Дазай лукаво улыбнулся и по-лисьи блеснул глазами. От него веяло игривым и похотливым озорством, похожим на густой феромон, против которого был бессилен даже свирепый тигр. Он подсел поближе, коснувшись плечом плеча. Дурман сгустился, и Зверь почувствовал, как дымная паутинка тумана мгновенно опутала сознание. В этом тумане исчез самурай, исчезла его возлюбленная, и осталось только теплое дыхание Дазая. — Раз ничего особенного в этой книжке нет, может, ты ненадолго отвлечешься от истории доблестного воина и обратишь внимание и на своего возлюбленного? — проурчал Дазай в самое ухо. К лицу прилил жар. Отказывать Дазаю Зверь не умел и не смог бы сделать этого особенно сейчас, когда горячие губы своевольно коснулись шеи, тревобательно прижались и оставили чуть влажный след, а затем еще, еще и еще... Дразнящие поцелуи напоминали пожар, тело — податливую огню глину, живую, млеющую под лаской. — Хорошо... Т-то есть... Да, разумеется... Я бы никогда не отказал Вам, Дазай-сан, — дрогнувшим голосом отозвался Зверь. Губы Дазая нежно мазнули за ухом, и позабытая книга небрежно выпала из рук. — Ты можешь называть меня по имени, — сладко протянул лукавый голос. — Мы ведь достаточно близки, разве не так, мой Тигренок? Проворная рука скользнула под кофту, обдав напряженный живот пробирающими мурашками, гулко отдавшимися где-то на кончиках сосков. Зверь гибко выгнулся навстречу, будто разнеженный кот, и едва сдержал щекочущее глотку утробное мурлыканье. По телу заструилось обжигающее наслаждение, с губ сорвался томный вздох, обернувшийся стыдом. — Не могу, — шепотом признался Зверь. «Не могу»: его уважение, его обожание, его благодарность нельзя было порочить языком грубой фамильярности. — А если я прикажу тебе? — спросил Дазай, нежно считая губами позвонки и щекотно перебирая пальцами ребра. — Если я скажу тебе: «Назови меня по имени, Ацуши»? Наружу вырвался тихий стон. Зверь задрожал, сгорая в ощущениях; прикосновения сводили с ума, погружая мысли в густое желание: хотелось броситься, прижаться, прижать к себе, впиться в дразнящие губы и насытиться лукавой ухмылкой. Разум пульсировал: «Осаму», — «Осаму», — стремилось сорваться с дерзкого, непослушного языка... — Осаму, прекрати! Зверь замер. Ацуши сердито смотрел на них. Белый экран компьютерного монитора зловеще подсвечивал его лицо и придавал очертаниям строгости. Волнующие слух, возбуждающие тело придыхания, шепот вплелись в монотонное клацанье клавиш и подобно вирусу пленили сознание. Сосредоточенные мысли о недоделанном отчете бежали прочь, и Накаджима тщетно пытался поймать их хоть за призрачный краешек. Ухмылка Дазая сверкнула. Ацуши услышал отчетливый щелчок невидимого замка: ловушка хитреца бесшумно захлопнулась с первым стоном Зверя. — Присоединяйся, — прозвучало короткое приглашение. Ацуши вспыхнул — от мыльного возмущения и охватившего грудь возбуждения. Предвестники внутренней борьбы сцепились в схватке. «Ты меня не проведешь!..» — негодовал разум. «Хочу твоих прикосновений; мне не хватает их; прикоснись ко мне...» — читалось в мутном, упоенном взгляде Зверя. «Ты вновь бессилен передо мной», — слышалось беззвучное. — Ты... невозможный. Невыносимый, — беспомощно проговорил Ацуши. «Ты зажигаешь во мне, в нас яркую искру и заставляешь гореть — чувствами, ощущениями, жизнью...» Ему понадобилась всего минута, чтобы позволить соблазну уговорить себя: скрепя сердце он позабыл о работе и тесно переплел свои пальцы, свое дыхание с пальцами и горячим, сбивчивым дыханием Зверя; руки Дазая мягко легли на его талию; в этот момент он в очередной раз проиграл.