Шаг за порог

Микола не видел, как в деревню пришел тот колдун. Знал только, что явился он в середине осени — как раз когда Микола был занят по самые уши и потому ничего кругом себя не замечал. Не было дела Миколе до колдуна. Пришел и пришел. Мало ли людей по дорогам бродит. В Миколин дом не попросился жить, даже знакомиться не зашел, да и ладно. У Миколы было сладостное время, сказочное. Он возвращался из кузницы под самый закат, съедал оставленный подмастерьем Егоркой ужин, а потом садился у самого порога и ждал. Ждал в темноте, так было лучше. Поначалу она приходила каждую ночь. Она была только его и больше ничьей, как и должно было быть. Подумаешь, пальцы холодные, волосы пахнут землей и кажутся серыми. Ерунда и мелочи, это их просто могильною пылью припорошило, а под нею все те же белокурые мягкие пряди. А глаза остались голубыми, им никакая грязь не страшна. Знакомые очи, родные, синие-синие, как василечки. Микола не мог наглядеться, так и проводил ночи, глядя на озаренный луной тонкий силуэт, замерший в дверях. Дни же пролетали незаметно, как во сне, и лишь ночью Микола оживал. Наверно стоило Миколе раньше заметить колдуна. Он знал, что никто в деревне не способен прогнать Иванку и других, подобных ей, не похороненных, как полагается. Но когда пришел колдун — Брониславом его звали — Миколе стоило вызнать все о нем. И почему он назвался колдуном, да как колдует. И почему вообще пришел именно сюда. Тогда еще узнать, а не сейчас, когда уже снег лежит давно. Почти так же давно, как Микола не видел Иванку. Думал, она по другим домам ходить стала — Микола ведь еды ей не давал, все надеялся на их крепкую посмертную связь. Так и говорили бабы на рынке, мол, упыри совсем обнаглели, ничего их не берет. Утащили тут недавно мальчишку чьего-то прямо со двора. Микола и порадовался за свою Иванку. Решил, наевшись ребенком, она вернется. Но она не вернулась. — А колдун-то! Колдун наш Бронислав-батюшка обещает нас избавить от напасти! Говорит, уж начал, но ждет самой длинной ночи для главного сваво колдунства. Вот что сказала Миколе соседка, к которой он зашел за молоком. — Прямо-таки всех упырей прогнать может? — переспросил Микола, нарочно притворившись, будто не верит соседке. А сам похолодел весь внутри, словно снег ему под кожу залетел да лег сугробами. — Сказал, всех! Да пойди сам спроси у него. Спрашивать Микола не стал, то кромешная дурость была бы. Когда сам упыря поднял, не хватало еще идти к тому, кто грозится всех уложить. Микола просто пошел домой, чтобы спокойно подумать. Да дома прямо у порога застал этого. Колдуна. Тот стоял у входа в хату и пристально разглядывал дверь. Впрочем, заметив Миколу, он вежливо ему поклонился и улыбнулся с удивительной для Миколы приветливостью. Люди в деревне кузнецу так не улыбались. Они его боялись, а колдун Бронислав — похоже, совсем нет. Микола тоже поклонился, поздоровался, как полагается, и в дом пригласил. Хотя больше всего ему хотелось, чтобы незваный гость ушел куда-нибудь по своим делам и не заметил, как его самого боится Микола. Он и сам не понимал, отчего этот небольшой человек с теплыми глазами вызвал в нем такую волну страха. Как будто он, Микола, был зайцем, а колдун Бронислав — волком, который взял его след. Хотя обычно у Миколы с людьми все совсем наоборот. Колдун Бронислав будто почувствовал, как ему не рады, и отказался заходить в гости. Сказал: — Ты прости, кузнец, я только одно спросить хотел. Люди в деревне на упырей жалуются. А ты? Говорил и так ласково на Миколу глядел, будто тот был его родным братом. А Микола все равно ощущал жуткую опасность, исходящую от колдуна. Будь он зверем, давно сбежал бы поджав хвост. — А чего я? — пробурчал под нос Микола, старательно избегая взгляда колдуна. — С меня им брать нечего. Детей нет, баб тоже. Дверь я запертой держу и сам по двору ночью не шастаю. Колдун понимающе кивнул. — Да, дверь у тебя знатная. Сразу видно, человек сведущий живет. — Благодарствую за добрые слова, — поклонился Микола да двинулся к своему порогу мимо колдуна. — И ты меня прости, колдун. Дела у меня. Запер дверь и слушал, как колдун удаляется и как скрипит снег под его валенками. Уходит… Уходит, мразь! Микола отставил крынку с молоком, бросил шапку да тулуп прямо в сенях. Его колотило от ярости, даже жарко сделалось. Эта мразь, этот сучий выползень — откуда он взялся?! Чего ему от Миколы надо?! И от Иванки?! Не отдаст Микола ему Иванку, пусть хоть исколдуется. Иванка — Миколы! Такая у нее судьба, и у Миколы — только такая, а другой ему не надо. Не колдуну тягаться с самой судьбой, никому то не дано! Микола знал, что делать дальше. Теперь знал. Не быть в деревне двум колдунам. А он, Микола, тут раньше жил. — Вот тебе, а не Иванка! — хрипло шептал он, не замечая, что говорит вслух. — Ничего не будет тебе здесь, ни жизни, ни покоя. Ничего! Едва дождавшись заката, Микола пришел в кузницу. Егорка закончил свою работу, что Микола ему оставлял, и как раз убегал домой. — Нож сделал для Михайло Алексеева, как он просил, — торопливо сказал Егорка, завидев учителя. — И гвоздей еще, все в коробочку сложил. — Хорошо, спасибо тебе. Ступай. В горне догорали угли — света от них Миколе было довольно, чтобы отыскать заветную коробочку и взять новый, только скованный гвоздь. Порча на гвоздь не убивает, зато в постель укладывает так же верно, как тяжелый удар по темени. Не сможет колдун сделать «главное колдунство», как бы ни хотел! Положив гвоздь на зеркало наковальни, Микола сосредоточился на своей ненависти, постарался весь в нее превратиться, до самого нутра! Чтоб порча проняла коварного колдуна так же, до нутра. Чтоб не встал с кровати до самой своей вонючей смерти. Ярость плавила внутренности Миколы, становилась намерением уничтожить негодяя, четким и ясным, прямо как зеркало, на котором лежал гвоздь. Микола простер руку над наковальней и принялся было читать слова заговора, как вдруг ощутил тепло, будто над горном горящим стоял. Гвоздь почему-то стал краснеть сам собой, все ярче и ярче, как солнце на рассвете. Микола оборвал заговор, схватил клещами гвоздь да бросил его в почти погасшие угли. В остывающем горне гвоздь разгорался ярко-желтым светом, как бывает только в самом горячем огне. Микола накрыл горн заслонкой, отбежал от него, спрятавшись за большой наковальней. Лишь однажды он видел, как сгорело железо в горне от белого каления. Еще совсем сопливым ребенком. Навсегда уяснил, зачем в кузнице земляной пол, и почему нельзя передерживать заготовки в печке. Тогда Микола был мелкий да глупый, не сразу понял, чего мать испугалась красивых белых искр. А теперь сам в страхе ждал, что раскалится металл до бела да рассыпется горячими искрами прямо сквозь заслонку. Ничего не случилось. Микола подождал-подождал, в кузнице без горна совсем темно стало и холодом потянуло, а значит, не грела больше печь. Вернулся в хату, нашел там лучину да пришел в кузницу поглядеть, что с печью приключилось. Отодвинул тихонько заслонку. Гвоздя не было — только угли и пепел. «Вот и вся порча», — с горечью подумал Микола и в сердцах хватанул заслонкой об пол. Выходит, колдун с такими силами договор заключил, что Миколе их не одолеть. Если б знать, что за духи, да что за договор — может, Микола бы сам их вызвал. Да только вряд ли. Ведь колдун Бронислав упырей укладывает, а Микола — подымает… А значит, не согласятся те духи иметь дело с Миколой. Вряд ли они не знают, кто Микола таков. Мысли растерянно метались в голове у Миколы, но сам он уже одевался в сенях. Духи или не духи у Бронислава на побегушках, а уж проверить, как там Иванка, он обязан. Вдруг ее и нет уже, и бороться не за что? Если порчу даже начать не дали, мало ли на что еще этот Бронислав способен. Микола торопился, брел через лес к тайному месту, где спала Иванка. На небо поднималась яркая луна, но Микола и без ее света нашел бы дорогу. Он ее чуял, пусть и не ходил тут с того самого дня в середине верасня. Добрел, отодвинул колючие сосновые лапы да обнял старую березу, чтоб дух перевести. Сердце сладко замирало от нежности. Иванка была здесь, под слоем снега и дерна — там, где Микола ее и оставил. Он ощущал ее присутствие. Что может быть лучше чувства, охватившего Миколу сейчас? Она была с ним, его и совсем рядом. Он опустился в снег на колени, положив ладонь на скрытую могилу. Там внизу лежала живая Иванка, его Иванка, любимая, единственная. Можно было даже ощутить, как она ворочается и как бьется голодное сердце упырицы. — Все будет хорошо, родная, — ласково сказал Микола. В ответ раздался протяжный стон, полный замогильной муки. Люди в деревне прятались, заслышав такой среди ночи. И правильно делали — иначе могли бы увидеть, кто это идет и к кому в гости, вышло бы неудобно. Микола тихо засмеялся упырице в ответ. Погладил снег на могиле и прошептал: — Не отпущу тебя к нему. Караулить буду и не отдам. Моя будешь, всегда моя. Так и решил — раз Иванку держит что-то в могиле и не дает больше подниматься, то в ночь «главного колдунства» она встанет. Иначе как упыря прогонять? Упырь, чтоб уйти, должен встать, дело ясное. А как она встанет, Микола не даст ей уйти, удержит любым способом. Оставит тут, в лесу. В самый короткий день года Микола вместе с Егоркой пробирались через лес. Он вел ученика длинной дорогой, чтобы как раз к закату прийти на место. Упырицу удержать на месте проще всего свежей кровью, вот и пригодится юный кузнец, решил Микола — поэтому и забрал с собой Егорку. Правда, долго пришлось уговаривать его родителей, что, мол, нужно ему в соседнюю деревню по важному делу, и помощь Егорки тоже будет нужна. Заботливая мать велела мальчишке укутаться в столько слоев одежды, что тот брел за Миколой по лесу с трудом. К месту подходили уже в сумерках. Микола внутренне дрожал, что не успеет, не удержит. Придет — а могила пуста, и тянется глубокий след в снегу среди деревьев от тяжелой поступи упырицы. Но все-таки они успели. Снег на поляне, где лежала Иванка, Микола расчистил, чтоб не мешал ей вставать, когда придет время. Все было так, как он оставлял, когда был тут последний раз. Все было хорошо. Егорка что-то спросил очень удивленно, но Микола не дал ему договорить и приложил его по голове, чтоб не мешался. Ученик закатил глаза и сполз по сосновому стволу в снег. Микола проверил только, что жив пока. Раньше времени помирать Егорке тоже не стоит. Микола еще стоял, нагнувшись над мальчишкой, когда услышал знакомый усталый голос за спиной: — Зачем же ты это сделал, дурак? Микола обернулся потрясенный. Он снова весь дрожал, как осиновый лист. Сейчас? Уже? Но он не слышал, чтобы она вставала. Не чуял. Однако что бы он ни чуял, а все же она стояла перед ним, смотрела своими глазами-васильками, одетая в тот же летний сарафан, как в тот день. Верно, осень выдалась теплая, и деревенские девчонки не спешили менять свои уборы. — Мало тебя тата со двора гонял, — продолжала она, горько усмехнувшись. — А ведь подруги все советовали пожалеть тебя, ведь ты любишь меня. Только я знала, что не любишь. Не любовь то была. Она говорила и говорила, а Микола шарил глазами по поляне — могила оставлась нетронутой, значит Иванка там. И здесь. Он не понимал, что происходит, и что она ему говорит. Совсем ничего. Но тут она сказала: — А его ты тоже убил? — и Микола уставился прямо на нее. Силуэт расплывался в темноте, казался зыбким. Не такой Иванка приходила по ночам. Просто не могла! Его Иванка не говорила бы ему ничего подобного! Ведь он ее убил, прямо здесь, своими руками. И лишь это волновало неупокоенную душу — так крепка связь жертвы и убийцы. Мало что может быть сильней! Микола вдруг разъярился. Да что она себе позволяет! Она должна быть его. Она стала его! Почему? Почему теперь здесь происходит это? Зачем опять?! — Да зачем бы мне его убивать? — зло возразил он. — За него выдали твою сестру младшую, да еще извинялись униженно, мол, сбежала старшая, да вот младшенькая даже краше. Ведь он не видел тебя, а ты его. Какая тебе разница? Твоя судьба была быть моей! Моей, и ничьей больше! Он кинулся на нее, прямо как тогда, в теплый осенний день. Кинулся, чтобы схватить за шею, но пролетел сквозь нее, как сквозь ветер, и опомнился, лишь наступив на ее могилу. Микола спешно оглянулся — не исчез ли призрак? Не исчез. В свете поднявшейся луны она шагала по снегу, не оставляя следов и не уворачиваясь от качающихся ветвей. Теперь на ней была зимняя шубка и дорожная сумка на плече. Микола поспешил за ней. В отличие от бестелесной души, он в снег проваливался по колено, а иногда и по пояс, а потому здорово отстал, но из виду ее не потерял. Когда же он увидел, куда именно она идет, то сначала чуть не задохнулся от ужаса и ярости. Ему привиделся свадебный поезд на краю леса. Будто бы тот самый, что должен был увезти его Иванку этой осенью. Миколе часто являлся этот поезд в кошмарах: повозки богато изукрашенные, а кони ярко-белые, прямо как сердце огня в кузнечной печи. Однако и тот поезд, что приехал за Иванкой в жизни, и этот, были вовсе не такими чудесными, как Микола представлял, растравливая свое горе и свою ярость. Простая обыденность этого ряда перевязанных карет и повозок оказалась для него такой неожиданностью, что он даже об Иванке на миг забыл, да так и замер неподалеку, разглядывая всю картину целиком. Самым примечательным тут был лишь всадник во главе. На роскошном черном коне, в роскошных же черных одеждах, он носил на шляпе перо, и Микола поймал на себе острый взгляд из-под полей этой шляпы. Впрочем лишь на миг. Дальше Микола заметил Иванку и побежал к ней. Она стояла возле крытой повозки и ждала его. Это Микола так понял, потому что она на него смотрела. У Миколы даже сердце заколотилось, как еще при жизни Иванки не раз бывало. Ему все казалось, что она отвечает взаимностью, когда она смотрела. Но он ошибался. Она его боялась до одури, а смотрела, чтоб он не приближался. Это он уже потом понял, когда уложил ее в могилу. — Ты все талдычишь о судьбе, — резко начала она. «Вот такого тогда не было», — отметил про себя Микола. И он знал, почему: теперь она его не боялась, вот и говорила, что на уме. То есть, на душе, конечно. Рассмотрев пару силуэтов, которые уже уселись в повозку, он примерно понял, что здесь происходит. Души, значит, неупокоенные собираются. Со всей округи, не только из деревни. Вон тот дед очень давно пропал, его по всем ближайшим деревням да хуторам искали. Микола еще про них думал, мол, вот чудные, он бы все равно скоро помер. — Талдычишь и талдычишь, как чокнутый, — продолжала душа. — И никак не поймешь, что судьбу не обмануть. Моя судьба была лечь в этом лесу. А твоя — украсть чужую жизнь, и ты еще за нее не расплатился. Прощай. Сказала так и будто бы растворилась в темноте под крышей повозки. Микола дернулся было за ней, но его вдруг схватили за плечо. Рука, остановившая его, оказалась неждано тяжелая и такая живая, что уж точно не могла быть рукой призрака. — Не советую ее звать и ходить за ней, — добродушно сказал Бронислав. — Чего?! — ошарашенно спросил Микола. Вот вроде бы и знал, что против колдовства Бронислава пришел биться, а все равно позволил застать себя врасплох. И не сделал ничего, только покричал в темноте и побегал по лесу. Микола постепенно осознавал свое полное поражение, глядя в лицо лютого врага. Тот лучился доброжелательной улыбкой. На памяти Миколы так только старики малым детям улыбались. Двоюродный дядька, например, который любил маленького Миколу и совсем его не боялся. Мимолетное воспоминание из детства отчего-то наполняло Миколу тяжкой свинцовой безысходностью и бессилием. — Здесь не так уж много правил, — продолжал Бронислав. — Но их лучше соблюдать. Микола открыл было рот, чтоб спросить, где это «здесь», но колдун вдруг сказал: — Хорошо, что ты пришел. — Чего это? — еще удивленней спросил Микола. Вот уж не ожидал! — С ними нельзя разговаривать. Но иногда хочется. А сегодня ночь долгая, первая. Многих нужно проводить. С тобой не так скучно будет. Микола замолчал и опять уставился на повозку, где исчезла душа Иванки. Отчего-то не выходило двинуться с места — не от того, что колдун его крепко держал, а потому что Миколе вдруг расхотелось. Перестало хотеться хоть чего-нибудь, будто Микола стал мертвым, как только появился колдун. — Что все это значит? — безучастно спросил он, рассудив, что настроение не должно сейчас как-то влиять на его поступки. Пусть сейчас ему все кажется неважным, еще недавно Микола страстно хотел узнать хоть что-то о своем лютом враге и его колдовстве, чтобы придумать, как ему противостоять. — О, это Порог, здесь можно проводить мертвых, у которых не получилось уйти, — охотно откликнулся Бронислав. — В нашей семье часто рождаются люди с даром провожать мертвых. Да и не только в нашей. Это вам тут отчего-то не повезло, что подходящих проводников долго не рождалось, вот и расплодились упыри. — Тебе-то что с тех упырей? Они тут ходили, а не в твоих краях, — проворчал Микола и опять уставился на франтоватого всадника во главе процессии. Теперь он понял, что перо у него на шляпе петушиное, поэтому такое яркое. Бронислав отчего-то усмехнулся и пожал плечами. — Ну так ведь плохо душам, которые в голодном теле остаются заключены. Душам мертвых надлежит уходить, а телам мертвых надлежит лежать в земле. Какая разница, где те души ходят. — Значит, ты их в ад отправляешь? — спросил Микола, внутренне ахнув. Он снова поймал взгляд всадника из-под шляпы. Глаза того горели красным. Нелюдские были глаза. Бронислав не ответил сразу, а зачем-то изучающе оглядел Миколу. — Зачем же в ад сразу? Девица, за которой ты пришел сюда, вряд ли нагрешила на ад, — медленно произнес колдун. — И вон тот мальчик. Микола посмотрел, куда колдун показывал, и увидел мальчонку не старше пяти лет. Тот, которого упырица со двора утащила. Мальчишка светло улыбнулся обоим колдунам и запрыгнул в повозку. — А ты значит его не видишь, — как-то непонятно сказал Бронислав. — Кого я не вижу? — Ничего страшного. Я его тоже не каждый раз вижу, но он всегда есть. Теперь Бронислав заговорил, будто утешал. Совсем непонятно! — Да кого я не вижу?! — возмутился Микола. Все было так непонятно и странно, и демон еще этот на демонической лошади. Миколино настроение принялось меняться. Теперь он снова злился, хотя и не настолько, чтобы прямо тут, на этот самом Пороге, на колдуна кидаться. — Вон его. Бронислав показал рукой в начало процессии. Микола посмотрел туда и сначала вправду ничего особенного не увидал. Приглядевшись и проморгавшись, он разглядел неприметного человека в каком-то балахоне и на осле. Ничего особенного, но рассмотреть Миколе его почему-то не удалось, будто что-то отворачивало взор и направляло обратно на демона в черном или хотя бы на Бронислава. Микола так озадачился непонятным человеком, что молча уставился на колдуна, раз больше почти никуда не получалось пялиться. А колдун ему снова светло улыбнулся и давай рассказывать. Говорил и говорил, про дар волшебный и про счастливую судьбу свою и своих потомков. Какая, мол, им досталась чудесная служба. И про Порог рассказывал, про силы, к которым тут прикасаешься, и про духов своего рода, которые его сюда и отправили служить. Много чего нес колдун, и интересного тоже. Много разного! А Микола тупо слушал, не задавая вопросов, снова не в силах никуда двинуться. Заворожил его колдун, не иначе! А потом закричал петух, и поезд тронулся с места. Уехал и растворился в утренней метели. Микола удивленно проводил взором последнюю повозку, а потом оглянулся. Оказалось, они все это время стояли на опушке леса, на краю деревни. Совсем недалеко, рядышком с домом. Вроде бы долго тянулась ночь, а Микола вовсе не заметил, как время прошло. Как же это так все вышло? И что теперь делать? В растерянности Микола послушно развернулся к деревне, повинуясь все той же руке на плече. Он совсем не знал, куда идти, ведь дома его не ждут. Все планы его разрушились. — Надо же, как быстро, — вдруг хмыкнул Бронислав, и Микола проследил за его взглядом. К ним шла толпа деревенских, прямо из леса шли. Там были мужики с лопатами, мрачные, будто на неправильных похоронах, где выпить не дают. Бабы тоже были. Микола узнал заплаканную иванкину мать, и испуганную мать Егорки. А потом и самого Егорку разглядел. Тот все тер свежую шишку под шапкой. Вот гаденыш, надо было сразу насмерть его приложить! Это он Миколу выдал, да еще и могилу показал! Микола тут же ощетинился и ощерился. Рука на плече исчезла, колдун отошел прочь от Миколы. Не мешал больше! Не ворожил на Миколу! Микола и кинулся на них всех, уверенный, что разбегутся трусливые деревенские. Как всегда бежали прочь и от него, и его отца, и деда — всех, кто носил в себе кровь волка. Вот только просчитался на сей раз Микола. Налетел прямо на чью-то лопату головой, и утро нового дня так и не досмотрел. Очнулся уже в яме. На руках колодки, которые сам ковал когда-то для старосты, и все болит! И двинуть ни рукой, ни ногой не выходит. Микола в ярости закричал что-то вверх, где был слабый свет зимнего неба. — О, очухался, — услыхал ехидный голос старосты. — Знаешь, нам почтенный Бронислав разрешил тебя не хоронить и не отпевать. Обещал, что ты не встанешь уже. Но яму мы тебе все равно выкопали, как видишь. Микола снова закричал, что они еще пожалеют, а в ответ сверху полетели комья мерзлой земли и камни. Тогда Микола понял! Понял, как отомстить лютому врагу своему! И пока земля не сомкнулась над ним, пока еще был воздух, чтобы дышать, Микола повторял свое проклятие. Много раз повторял и вкладывал всю свою ярость, весь смертный ужас и все горе, какие испытывает лишь загнанный зверь. Пускай духи защищают самого Бронислава, раз у них договор. О потомках колдуна они ничего не знают, и проклятие сработает! И уж Микола в свои последние минуты постарается. Постарается так проклясть, чтоб даже этого проняло, чтоб улыбочка его с лица сползла! Пройдут годы, может, века пройдут, но станет брониславов чудесный дар и его волшебная судьба для потомков тягостным проклятием! А последнего из них никто не проводит, и останется он бродить по земле голодным чудовищем! Да будет так и слово Миколы крепко! Бронислав стоял на Пороге и ждал. Сегодня он видел и демона, и ангела во главе обоза, а значит, ничего непоправимого он пока не совершил. Не то, чтобы Бронислав так уж надеялся на небеса после смерти, просто было приятно понимать, что выбор у него пока есть. — Ага, вот он тут! — услышал Бронислав и посмотрел на того, кто говорил. Он не в первый раз уж стоял на Пороге, и знал, что лучше даже про себя не называть уходящих по имени. Иначе оступишься и заговоришь с ними — и потеряешь кусочек своего мира, похоронишь его прямо здесь. Они души, они уже почти никто для мира живых, пусть идут с миром. Даже этот убийца может обрести покой, покоя все заслуживают. — Чего молчишь? — продолжала душа, а лицо ее искажала горестная и злобная гримаса, будто уже горела в аду. — И не заговоришь, опытный, да? Но слушать-то ты можешь, вот и слушай, супостат! И душа рассказала про свое последнее деяние на земле. Проклятие на роде, значит. Бронислав невольно оглянулся в сторону своего дома. Душа еще что-то говорила, все пытаясь заставить его ответить, но Бронислав не слушал, он думал. На Пороге часто приходят в голову идеи, самые разные — иногда просто странные, а иногда и страшные. Колдун считал, это от того, что тут близко Та Сторона, и силы, которые правят там. Их так много, что людской разум, временно ощущая их своими, дерзает здесь идти против воли мироздания. Вот и Бронислав задумался было, не предупредить ли потомков. В доме, где его приютили, уже ждала его семья, и нерожденный сын тоже ждал. Можно было бы попытаться… Но нет. Бронислав смотрел, как разъяренную душу засасывает в темноту под крышей черной кареты. Вот он, волчий сын, пытался, хоть и показывала ему жизнь множество раз, как следует поступать. И как неправильно все вышло. Все предначертанное должно исполниться. Пусть будет, как будет. Попытайся он передать страшное знание о проклятии, и оно сбудется еще верней. Лучше уж делать, что должно ему самому. И пусть потомки поступают так же.