когда погаснут все огни

      Нико был самым прекрасным человеком, которого Йоэль когда-либо встречал, — врать бы он точно не стал. Они много времени проводили в поездках из-за дел с группой, но это были самые лучшие путешествия, что случались с ними с того времени, как Хокка перебрался в Хельсинки, оставив прошлую жизнь позади. Так было проще. С ним всё было проще. Все проблемы легко решались, когда Нико говорил:       — Пока мы вместе, мы со всем справимся, — Затем Моиланен улыбался, а в зелёных глазах блестело отражение тепла и света.       Но проведённое наедине время было многим лучше, чем разъезды и сон в неудобном автобусе, как бы они оба это ни скрывали. Йоэль любил свою группу и друзей, но Нико был особенно близок, их взаимоотношения были чем-то большим, чем просто братская дружба и выпивка после концертов, а также делёжка одних трусов, носков и девушек, как это было в случае с Йоонасом. Йоэль чувствовал себя так спокойно рядом с Моиланеном и был готов открыть своё сердце, показывая самые потаённые уголки своей души, которую так старался скрывать от остальных, боясь, что его не поймут и даже осудят.       Моиланен был крайне прост в общении, словно у него совсем не было проблем и страхов. Нико всегда оставался честен и открыт с Йоэлем, потому что ему не было смысла врать тому, кого он так любил. Любил и боялся потерять. Нико словно чувствовал Йоэля на каком-то высшем уровне, зная все его повадки и понимая, когда в разговоре стоит остановиться, чтобы не наделать глупостей. Йоэль казался ему сложным, но в то же время очень интересным для дружбы человеком, отчего его интерес к Хокка не угасал много лет.       Популярность Blind Channel действительно росла с космической скоростью, что заметно подкосило ментальное состояние Йоэля. Нико сразу это увидел. Он замечал, как Йоэлю тяжело сконцентрироваться на каких-то простых вещах, которые раньше давались ему по щелчку пальцев, как он угрюм и постоянно недоволен результатом, то и дело приговаривая, что нужно делать упор на «что-то другое», но что это «другое» — никто, кроме него самого, кажется, не понимал.       Нельзя сказать, что Хокка был нарцистичен и думал лишь о себе, но со своим депрессивным настроем на многие вещи он познал, что проблемы существуют и у остальных. Когда они с Нико только съехались, их жизнь была насыщенной и наполнена разными событиями: они то и дело куда-то ходили вместе, по вечерам играли в Playstation и поедали чипсы, запивая всё это литрами пива. В понимании Йоэля это было прекрасной жизнью, которая с ростом их известности перестала занимать большую часть дня, ведь они то и дело таскались на студию или ещё куда-то. В какой-то момент Хокка даже позабыл, что такое спать в своей постели, поэтому по возвращении домой, он заглянул в спальню Нико, пока тот поехал в супермаркет по случаю огромных закупок на день рождения Олли, который они планировали отметить за городом.       Именно тогда, разглядывая стол Моиланена, Йоэль внезапно наткнулся на какой-то то ли блокнот, то ли скетчбук, на обложке которого была какая-то глупая воодушевляющая цитата. Хокка, хмыкнув, взял его в руки. Он признавал большую любовь Нико к мотивационным штукам, но сам этого не разделял. Однако желание взглянуть на содержимое было огромным. Зачем-то оглянувшись по сторонам, словно Моиланен выскочит из шкафа и уличит его в том, что тот трогал его личные вещи, Хокка приоткрыл записную книжку. Пролистав пару страниц, он мимолётно поглядел на разные рисунки (признаться честно, Нико не был гениальным художником и изображал только то, что мог понять он сам), а потом вдруг наткнулся на надпись красной ручкой, явно сделанную в каком-то приступе, — линии были резкими и сделанными с сильным нажимом на ручку. Кое-где в бумаге были дыры.       Надпись гласила: «Memento mori». Хокка тут же полез в карман за телефоном, обращаясь за помощью к Интернету, который тут же выдал ему то, что фраза в переводе с латинского обозначает «Помни о смерти». Что это значит? В общем и целом фраза была ему понятна, но какой смысл вложил в это Нико? Других надписей или рисунков на странице не было.       Хокка перевернул страницу в надежде разобраться, но там были нарисованы то ли тюльпаны, то ли розы, но цветы были с острыми шипами, с который стекали капельки крови. Почему-то это навеяло на него страх. Все последующие надписи и рисунки были так или иначе связаны со смертью, но всё ещё неизвестно, что это может значить. Йоэль перебрал в голове множество объяснений этому, но ничего такого, что могло бы иметь логическую связь с реальностью, в мысли не приходило.       Йоэль подумал, что может позволить себе наглость рыться в других вещах Нико, потому что рисунки в блокноте здорово его напрягли, но ничего, кроме черновиков старых песен и каких-то бумаг по аренде он больше не нашёл.       Спрашивать у Моиланена он ничего не стал.       С того момента прошло с неделю. Йоэль хмуро следил за каждым действием Нико, пытаясь раскрыть тайну увиденных рисунков в его книжке. Моиланен на это бросал лишь недоумённые взгляды, но ничего не отвечал, хотя Хокка надеялся, что тот будет отшучиваться, как и каждый раз, когда он долго сверлил его лоб своими глазами. Сейчас Нико только молчал, уходя восвояси.       Они стали меньше говорить друг с другом, но Йоэль по какой-то причине не связывал это с тем, что увидел в комнате Моиланена какое-то время назад. Хокка просто думал, что он устал, но как же ошибался.       Нико и вправду устал, но эта усталость оказалась чем-то больше, чем обычное недомогание. Каждый день был похож на предыдущий и с каждым новым утром Нико было всё тяжелее скрывать нежелание улыбаться, говорить и работать. С парнями он виделся всё реже, перекладывая все обязанности на Йоэля, а тот не возражал, говоря о том, что сам со всем справится. У Моиланена хватало сил только на то, чтобы доплестись до кухни, взять там яблоко или печенье, проглотить это и лечь в постель назад.       В какой-то день Йоэль всё-таки обратил внимание на происходящее, когда Нико не явился на интервью с местным радио, на которое сам же с энтузиазмом и радостью согласился. Хокка знал, что эту радиостанцию они оба обожали ещё с детства, так что сначала опоздание на 15, а затем и 30 минут показалось Йоэлю показалось очень странным. Когда Моиланен поднял трубку и выслушал недовольства со стороны Хокка, ответил только то, что паршиво себя чувствует и хочет остаться в кровати. Йоэль пообещал привезти лекарства от простуды, но Нико сказал, что ничего не нужно и что температуры у него нет, после чего повесил трубку, оставив Хокка наедине с диктором.       — Полагаю, его не будет, — пожал плечами Йоэль, виновато глядя на мужчину. Тот махнул рукой, давая понять, что ему плевать, сколько участников группы будут отнимать время эфира.       В тот же вечер Йоэль вернулся домой и, бросив на пол кожаную куртку, прошёл в комнату Нико, желая поговорить. Моиланен сидел за столом и бездвижно глядел в тот самый блокнот, который совершенно случайно прочёл Хокка.       — Ты всё видел, да? — тихо спросил Нико.       — Видел что?       — Это, — Нико поднял блокнот, демонстрируя новый разворот, которого не было ранее. Издалека Йоэль не смог прочесть мелкий текст, но даже на расстоянии было заметно, что почерк был компульсивным и не таким аккуратным, каким Хокка видел его обычно, когда Нико подписывал документы.       — Не понимаю о чём ты.       — Не ври мне, Йоэль, — Моиланен внезапно поднял голову, из-за чего его спутанные длинные волосы тряхнулись, закрывая лицо парня. Он быстро убрал их назад. — Ты ведь читал его, знаешь, что я ненормальный.       Хокка вздохнул, подойдя ближе. Он плавно положил ладонь на напряжённую спину Нико, чувствуя, как тот дрожит.       — Да, я знаю, — прошептал Йоэль, — об этом. Но я подумал, что мне не стоит спрашивать, ведь я прочёл его, не спросив разрешения у тебя.       — К чёрту разрешение, неужели ты ничего не понял? — всполошился Нико и отбросил руку Йоэля. — Не понял, что со мной происходит? Господи, Йоэль, мне так плохо.       Молчание.       — Мне очень нужна помощь.       Йоэль обнял Нико сзади, хотя понимал, что тот может быть против, но Нико не сделал ничего, чтобы убрать его от себя. Моиланен лишь сильнее прижался к Хокка, начав всхлипывать. Сейчас Йоэль начал корить себя за то, что не заметил, что с Нико происходит что-то такое, что ускользнуло от его внимания, хоть и было почти налицо.       — Нико, мне так жаль, — осипшим голосом произнёс Йоэль, — прости, что я не обращал внимания.       — Что со мной, Йоэль? Почему мне так плохо и не хочется жить?       Йоэль лишь сильнее сжал Нико в объятиях.       Время неумолимо бежало вперёд. Йоэль смог найти хорошего психотерапевта для Нико и, казалось бы, его состояние понемногу улучшалось. Моиланен был активнее и собраннее, вечера, по которым они оба скучали, наконец возобновились, Хокка то и дело устраивал ему сюрпризы вроде дня фильмов и вкусной еды, а Нико же вернулся в строй, явившись на студию, где его так сильно ждали все. Работа шла намного лучше, когда они были вместе.       — Хочешь, сходим за кофе в Старбакс? — предложил Йоэль однажды, когда Нико, сидя в пушистом халате за кухонным столом, потирал глаза кулаками и прикрывал рот, зевая. — Выглядишь сонным.       — Да я и не спал. Работа ни к чёрту, — усмехнулся Моиланен, даже не посмотрев на него. — Многое навалилось.       — Расскажи, — Йоэль сел напротив, сложив руки перед собой. — Из-за чего ты так волнуешься?       Нико шумно вздохнул, отводя взгляд куда-то в сторону. Было трудно собраться с мыслями.       — Ничего такого, просто слишком много мудаков на планете развелось, — он пожал плечами, наконец подняв на Йоэля глаза. В его ярких серо-голубых глазах сверкали искорки жизни, он явно был счастлив, чего не скажешь о самом Нико, который за последние месяцы стал невообразимой серой бесформенной массой, хоть и пытался вернуться на круги своя.       — О чём ты?       — Некоторые фанаты после того, как я им не ответил сию же секунду или не сфотографировался при встрече, хамят так, что порой застрелиться хочется, — Хокка с ужасом посмотрел на него, и Моиланен тут же выставил перед собой руки. — Не буквально, не думай.       — Мы можем уехать куда-нибудь. И тебе совсем не обязательно нагружать себя работой, тянуть на себе всю группу тоже. Мы ведь коллектив, должны быть вместе. Парни поймут, если мы устроим отпуск. Ты знаешь, что мы и так много работаем.       — Йоэль… Я и без этого кучу времени был в этом «отпуске». Хватит уже.       — Послушай, это совершенно другое. Тебе была необходима помощь и ты делал всё что мог, чтобы вылечиться. Мы достаточно получаем с того, что уже имеем, а рвать себя на части, чтобы делать сверх, но плохо и только ради награды, — это ведь не о тебе. Я люблю тебя и хочу для тебя самого лучшего.       «Самого лучшего».       Нико шмыгнул носом, вновь уперевшись глазами в экран ноутбука. Там была открыта электронная почта, куда он около часа назад получил письмо от лейбла о том, что им всем срочно нужно работать над материалом. Судя по тексту письма, их ждала огромная слава и прибыль, но Йоэль так устал от бесконечных выходов в свет, что уже хотел плюнуть на свои мечты прийти к вершине, к которой стремился столько лет. Эта вершина оказалась не такой уж и радужной, как он себе представлял, будучи подростком.       — Нам нужно записать альбом, — Голос был неожиданно хриплым, и Моиланен тут же прочистил горло. — Срочно.       — Нет, ничего не нужно, — тут же покачал головой Йоэль, — мы не будем делать это наспех.       — Но ведь осталось только записать.       — Мы не можем выпускать альбом из не проработанных до конца песен, Нико, — Йоэль подошёл к холодильнику и взял оттуда йогурт с клубникой. Он постоянно таскался в магазин за ними, потому что жить без них не мог. — Ты знаешь, как это происходит.       — Лейбл давит на нас. Из-за того, что я столько времени провалялся в постели без дела, мы потеряли уйму времени. Контракт скоро кончится.       Йоэль сел напротив, глядя на уставшее лицо Нико. Ему казалось, что работа с музыкой, которая всегда была для него источником сил, пойдёт Нико на пользу, но на деле это лишь всё усугубляло. Хокка не хотел, чтобы становилось хуже. Но он не делал ничего для того, чтобы становилось лучше.

***

      Крик какой-то женщины вывел Йоэля из воспоминаний. Он не разбирал её слов, потому что был слишком увлечён своими мыслями. Мыслями о Нико. Уже было плевать, сколько раз на него наорут за его паршивый голос с утра, за то, что он никак не может исполнить одну и ту же строчку несколько часов, испытывая нервы всех, кто был в студии. Хокка молча поднялся с места, удаляясь в уборную, уже не слыша никаких звуков позади. Даже его друзья не пытались остановить парня, который, понуро опустив плечи, шёл и не слышал (или не слушал) недовольств и матерных слов в свой адрес. Было бесполезно.       Хокка шумно захлопнул дверцу туалета и упал на унитаз, склонив голову вниз. Ему снова было так паршиво, что хотелось исчезнуть. Он глубоко дышал, чувствуя, как близка паническая атака.       Слёз не было, потому что за все эти месяцы они явно исчерпали себя. Йоэль, немного погодя, дождался, когда противный ком в горле хотя бы немного приуменьшится, залез в задний карман своих джинс и вытащил оттуда сложенный вчетверо мятый лист бумаги, потёртый от постоянный прикосновений и трения. Развернув его, он прочёл эти строки, наверное, в тысячный раз:

«Спаси мою душу, ведь она заблудшая. Ты мой стимул быть лучше».

      Завтра было ровно полгода, как Нико покончил с собой. И Йоэль не успел ничего сделать. Он не спас его душу и не мог поверить в то, что он стимул быть лучше. Он видел в себе лишь маленького человека, который не приложил достаточно усилий для того, чтобы сберечь самого важного человека в своей жизни. Хокка словно построил лабиринт, из которого не смог выйти и не смог вытащить оттуда и Моиланена.       Привычка писать песни с учётом двух вокалистов осталась с ним навсегда. Именно поэтому у него не получалось нормально записывать музыку. Хотелось бросить карьеру и уехать. Плевать куда — просто уехать. Туда, где он сможет забыть о прошлом: о себе, о группе и о Нико. Йоэль думал, что так будет проще.       Но почему-то Хокка забыл, что Нико верил в то, что справиться со всем можно только вместе. И когда в его сердце погас тот огонь, который разжигал Нико, будучи рядом, Йоэль понял, что виноват. Но было слишком поздно.       Теперь он понимал, что имел в виду Моиланен, когда компульсивно вывел в блокноте латинскую крылатую фразу «Memento mori».