Irresistible

Микейла не успевает понять, когда все выходит из-под контроля. Когда самый обычный романтический пикник перерастает в хаос непрерывных поцелуев и страстного сплетения тел. Она ощущает спиной мягкость покрывала, но гораздо больше ее сейчас волнует мягкость губ, так жарко, так настойчиво ласкающих ее собственные. У них привкус ванили и ягодного мороженого; она сцеловывает эту сладость даже слишком жадно, отвечая с таким же напором. Он опьяняюще, головокружительно пахнет морем — перед пикником, как обычно, ловил волну вместе с Бумером — и Микейла скользит ладонями по его спине, запускает пальцы в волосы, притягивает ближе, еще ближе, чтобы утонуть в этом запахе, утонуть в нем. — Боже, ты такая… — бормочет Брэди, явно одурманенный происходящим не меньше нее, а может, и больше; осыпает легкими поцелуями ее скулы, переходит на подбородок, затем еще ниже. На ней достаточно открытый топ, и он совершенно беззастенчиво этим пользуется, исследуя губами оголенную кожу, не пропуская ни одного изгиба, ни одной чувствительной точки. Микейла тихонько стонет, запрокидывая голову; губы горят, зудят, наливаются сладкой ноющей болью, изнемогая без его поцелуев. И точно так же постепенно наливается этой болью низ живота. невыносимо… Брэди тем временем останавливается у самой кромки ее топа, слегка приподнимается, встречаясь с ней затуманенными, бездонно-темными глазами — и ей безумно, безумно хочется, чтобы он продолжил, чтобы снял с нее этот топ ко всем чертям, хочется ощутить его горячий, влажный рот на груди, на сосках, которые тотчас почти болезненно твердеют при одной мысли об этом. Но он лишь снова припадает к ее ключицам и шее, проделывая обратный путь, поднимаясь все выше и выше, к так жаждущим внимания губам — и одаривает их этим вниманием в полной мере, мягко прикусывая нижнюю, проводя языком по верхней, лаская ее десны и язык так, что она с очередным стоном прогибается навстречу, вжимаясь в его тело своим. Закидывает на него ногу, и он кружит пальцами по ее практически обнаженному бедру — слава всем богам, юбку она тоже надела достаточно короткую — ведет ладонью ниже, до колена, не переставая ее целовать. Жар внизу живота тянет, набухает, разливается по всему телу, она почти задыхается, одежда сдавливает ненавистной преградой — избавиться бы от нее, скорее, скорее… — Стой, стой, — выдыхает он, когда она стаскивает с себя топ и начинает торопливо расстегивать его рубашку. — Погоди. Помнишь, что сказал твой отец? Микейла замирает с очередной пуговицей в руках. Реальность ледяной водой окатывает, заставляя жар схлынуть. Она снова откидывается на спину и прикрывает глаза, тоже резко выдыхая. Да, точно. Сказал. Или, скорее, очень настойчиво попросил. Практически потребовал. Встречайтесь, сколько хотите. Но пообещайте, что обойдетесь без этих шалостей. Пока что. Эхо его слов рассыпается внутри жгучими искрами горечи. Он все еще пытается контролировать ее жизнь. Все еще чересчур опекает, иногда практически удушая своей заботой. когда до него уже дойдет, что она давно не ребенок? — Если мы сейчас продолжим, — говорит Брэди тихо, — то я вряд ли смогу вовремя остановиться. Микейла моргает. Внезапный порыв ветра слегка холодит кожу, прикрытую лишь скромным белым лифчиком. — Я тоже, — признается она. И ведь правда, не остановилась бы. Куда только делись привычные рациональность и хладнокровие. — Прости, — шепчет он, видимо, заметив, насколько она не в восторге. — Все нормально, — она обнимает его за шею и целует снова, уже мягче. Его руки, теплые и чуть шершавые, пробегаются по ее обнаженной талии, по спине, опять срывая с губ едва слышный стон. что он, черт возьми, с ней делает? — Думаю, нам пора возвращаться в замок, — Брэди чмокает ее в нос и садится, чтобы застегнуть рубашку, а затем начинает собирать остатки еды в забытую корзину. Микейла вновь надевает топ и присоединяется к нему. Но где-то внизу живота остается, въедаясь намертво, тугой комок неудовлетворения. Во второй раз это случается в тронном зале. Микейла привычно наблюдает, как близнецы корпеют над своим новым грандиозным проектом: хвала богам, теперь это хотя бы не гигантская рогатка. Они разложили бумагу прямо на полу и что-то чертят на ней, обсуждают, спорят. Они так увлечены процессом, что, кажется, не замечают никого и ничего вокруг. Она неизменно ловит себя на том, что не может отвести взгляда от Брэди. Засматривается, отмечает, впитывает жадно каждую мелочь, каждый крохотный жест: как идет ему этот сосредоточенный вид, как он озадаченно чешет в затылке и забавно морщит нос, как оживленно объясняет что-то брату, как смеется вместе с ним… А потом он вдруг поднимает голову и смотрит прямо на нее. От его все еще искрящихся смехом глаз и сияющей улыбки что-то в груди дрожит сладко-сладко и разлетается миллионом трепещущих лепестков, охватывает все тело бархатным чувством полета. Просто поразительно: шестнадцать лет как-то прожила без него, а теперь и час с трудом выдерживает. Ждет каждой встречи с покалывающим нетерпением, любую возможность использует, чтобы подольше побыть рядом. Просто поразительно, как он изменил ее, как безвозвратно забрал ее сердце так, что она и не заметила. Просто поразительно, но жаловаться не хочется совсем. Бумер тем временем хлопает брата по плечу, заявляет, что у него появилось одно срочное дело, и взлетает по лестнице, исчезая наверху. Брэди откладывает в сторону маркер, которым как раз что-то отмечал на бумаге, и тоже встает с пола.  Их взгляды снова встречаются, и Микейла внезапно осознает, что они остались в тронном зале совершенно одни. Нет даже других стражников: она убедила отца, что ее одной на сегодня будет вполне достаточно. Мгновение спустя Брэди вжимает ее в ближайшую стену и целует так, что колени подгибаются. Подхватывает под бедра, и она сразу же обвивает его ногами, скрестив их у него за спиной. Их губы и языки сталкиваются с какой-то бесстыдной жадностью, а руки блуждают по разгоряченным телам друг друга везде, где только могут дотянуться. Он снова зацеловывает ее подбородок, шею, лихорадочно гладит бедра, приподнимая платье; Микейла вцепляется в его плечи, стонет и чуть не бьется затылком о стену, когда его руки скользят чуть выше, оглаживают грудь сквозь тонкую ткань — лифчик она сегодня не надела, решила, что с этим платьем он не потребуется. Внизу живота снова тесно и до одури горячо, этот жар до костей пронизывает, течет по венам жидким пламенем. невозможно… Она чуть двигает бедрами; он выдыхает ей в губы, недвусмысленно твердый и такой же раскаленный от желания, и Микейла согласна прямо здесь и сейчас, и плевать на все обещания… — Эй, бро, я тут подумал… Бумер застывает у подножия лестницы с таким выражением лица, словно его только что по голове хорошенько огрели. Моргает пару раз и выдает очень многозначительное «Оу». Микейле хочется кричать. А лучше запустить в него чем-нибудь. Она ограничивается тем, что сверлит его гневным взглядом. — Я не помешал? Вообще-то еще как помешал. — Нет, нет, — Брэди, словно опомнившись, отпускает ее, приглаживает волосы, смятую футболку. — Мы… мы тут просто… — Вам бы найти себе комнату, серьезно, — заявляет Бумер, скрещивая руки на груди. Микейла поправляет платье, все еще не переставая сверлить его взглядом. — Извини, — шепчет Брэди, дарит ей последний короткий поцелуй и отходит к брату. — Так ты говорил… Они опять начинают что-то оживленно обсуждать, а Микейла со вздохом прислоняется к стене, прикрыв глаза. Неудовлетворенная тяжесть пульсирует, стягивается внизу живота тугим, напряженным узлом. да помогут ей боги, долго она так определенно не продержится. Постепенно эта тяжесть вырастает в почти нестерпимую. Микейла тренируется до изнеможения, как может загружает себя другими делами, чтобы отвлечься. Помогает не то чтобы очень. Стоит лишь вспомнить их сплетенные тела, ощущение его обнаженной кожи на своей, как восхитительно он чувствовался внутри нее, как двигался сперва осторожно, неуверенно, а затем так, что ни внятных слов, ни внятных мыслей не осталось — одни стоны и рваные выдохи — и напряженный, сладко ноющий сгусток между ног возвращается, сводя с ума. И от их каждодневных свиданий и поцелуев — ненасытных, влажных, глубоких — легче отнюдь не становится. Еще несколько раз они застывают в ничтожном шаге от опасной грани, от того, чтобы сорвать друг с друга одежду и предаться своей любви полностью. Микейла всерьез задумывается, не повременить ли и с самими свиданиями, и ненавидит себя за это. Серьезно, она ведь Макула, а Макулы всегда славились своей выдержкой. Макулы никогда не сдавались без боя. Но этот она проигрывает вчистую. Все разумные доводы и попытки себя контролировать разбиваются об одну простую истину: она любит Брэди Паркера. И хочет его так, что крыша едет. И если бы не это дурацкое обещание… Своего отца Микейла тоже любит, правда. Он беспокоится о ней. Он делает все, чтобы ее защитить. Немного разрушая ее жизнь в процессе, но ведь это не так уж и важно, верно? И она продолжает усиленно тренироваться (вкладывая в каждый удар чуть больше ярости, чем обычно), продолжает нагружать себя делами, продолжает отвлекаться от этого сладкого напряжения, как может. Пару раз даже пробует сама себе помочь его сбросить, но это не то, что ей нужно, это настолько очевидно не то, это не заменит его горячего и рваного дыхания, его рук и губ на теле, его ощущения внутри. Последней каплей становится выступление Брэди на очередном фестивале урожая. Микейла, естественно, в первых рядах — для поддержки. Он ищет ее глазами, улыбается ей перед тем, как начать. Она улыбается в ответ и едва заметно кивает. Народ вокруг приветствует его радостными криками и хлопками и явно не слишком расстроен, что в этот раз пошвыряться помидорами точно не получится. Начинает играть музыка, и от одного звука его голоса сердце дрожит, будто лист на ветру, бьется быстрее, сильнее. Этой песни Микейла раньше не слышала — должно быть, он готовил ее специально для фестиваля. И после первых же слов теплое бархатное чувство вновь разливается в груди, охватывая все тело. ты — моя единственная. Он не позволяет об этом забыть: продолжает выискивать ее взглядом, смотрит так, словно всей этой толпы просто не существует, словно для него никого не существует, кроме нее. И одного этого взгляда достаточно, чтобы вспыхнуть, как фейерверк. А потом он вдруг берет и сбрасывает с себя футболку. И дышать становится попросту невозможно. Нет, он точно упоминал, что хотел бы попробовать. Что это очень крутой жест. Что все рок-звезды так делают. Она тогда привычно закатила глаза и сказала, что это фестиваль урожая, а не рок-концерт. А теперь он действительно на сцене без футболки, и она достаточно близко, чтобы видеть движение мышц под гладкой светлой кожей — их заметно прибавилось после того, как он начал проявлять больше усердия в тренировках — видеть вязь выступающих вен на его руках, его длинную шею, тонкую полоску темных волос, сбегающую от пупка куда-то за пояс его любимых черных джинсов — и это просто, черт возьми, добивает. То, как он двигается, как сжимает микрофон, как продолжает петь уже чуть хрипловатым голосом о своей любви к ней — приходится все остатки хваленой выдержки собрать, чтобы не наброситься на него прямо сейчас, не утащить со сцены куда-нибудь в укромный уголок и не заняться с ним этой самой любовью долго, со вкусом, почти до изнеможения… Микейла сглатывает: вся кожа будто в огне, он вплетается в каждый нерв, с кровью смешивается, распирает изнутри так, что и не вздохнуть, и медленно стекает в низ живота. немыслимо… Терпеть это больше нет сил. Она с трудом дожидается конца песни. Разворачивается и идет, толком не видя, куда. Все быстрее и быстрее, пока не начинает бежать. Глаза застилает туман, а сердце чуть ли не разрывает барабанные перепонки своим стуком. Она смутно осознает, что ее зовут, но не останавливается, продолжает бежать, подгоняемая собственным безумием, пока ноги сами не приносят ее во дворец и она не различает, что находится в собственной комнате. — Микейла! — раздается сзади. — Микейла, постой! Она очень медленно поворачивается. Он все еще без футболки, дышит тяжело — видимо, бежал за ней все это время. В глазах цвета горячего шоколада — искреннее беспокойство. — Что случилось? — спрашивает он. — Почему ты ушла? Тебе не понравилось? Микейла молчит. Ну вот как объяснить ему? Как объяснить, что она просто не может смотреть на него — такого — и не представлять, как он снова долго и сладко берет ее на первой попавшейся горизонтальной поверхности? Как объяснить, насколько она влипла — в него? — Эй, — Брэди преодолевает разделяющее их расстояние в мгновение ока, мягко гладит ее по плечам, — ты в порядке? — Нет! — кричит она вдруг. — Нет, черт возьми, я не в порядке! Я не железная, понимаешь? Я так больше не могу! Он отшатывается, таращится ошеломленно, явно не соображая, о чем идет речь. — Я хочу этого, — говорит Микейла уже тише. — Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты и я… как в ту ночь… Боги, — она выдыхает, — мне кажется, я с ума схожу… — Кей… — только и произносит Брэди, и от этого обращения почему-то становится еще хуже. — Но нет, я ведь не могу просто так получить то, что хочу! Не могу жить нормальной жизнью, потому что кое-кто до сих пор думает, что может решать за меня! — вся долго копившаяся горечь, вся ее ярость вырываются наружу в этих словах. — Думаешь, мне легко? — в его голосе проскальзывает та же самая горечь. — Думаешь, мне не хочется вжать тебя в ближайшую стену каждый раз, когда я вижу тебя в этих коротких шортах и юбках? Думаешь, я железный? Он делает шаг ближе, еще ближе, их взгляды спаиваются, как расплавленная сталь. — Та ночь была лучшей в моей жизни, — его ладонь ложится на ее щеку, большой палец нежно задевает уголок губ. — И я бы хотел повторить… я бы так хотел… — он прикрывает глаза. — Я хочу этого больше всего на свете, Кей. Но я не хочу, чтобы твой отец убил меня. — И все опять сводится к моему отцу, — шепчет она с горькой усмешкой. — Прости, — шепчет он в ответ, касаясь ее лба своим. Микейла опускает руки на его плечи — ладони утопают в мурашках от одного соприкосновения с теплой, слегка влажной кожей. Брэди трется носом о ее нос, ловит губы своими — мягко, без всякого давления, и она отвечает так же мягко, обнимает его за шею, пока он осторожно гладит ее талию. Все опять выходит из-под контроля слишком стремительно. Они так не целовались, кажется, еще ни разу — неистово, требовательно, практически взахлеб. Будто все их чувства, что так долго томились под гнетом обещания, наконец-то выплескиваются в этом жадном покусывании губ и яростной борьбе языков. Брэди побеждает на этот раз, вылизывает ее рот, и Микейла стонет, жмется к нему, распаляясь все сильнее и сильнее. Теперь он не останавливается на самом интересном месте, хватается за ее майку, и она тотчас поднимает руки, позволяя снять ее и отбросить в сторону. Затем туда же летит и лифчик — с ним Брэди справляется на удивление быстро. Вновь тянет ее ближе к себе: соски врезаются в его обнаженную грудь, и с губ срывается нечто среднее между выдохом и стоном. кожа на коже… боги, как же хорошо… как… Он толкает ее на кровать и забирается сверху, нависая над ней. Припадает губами к шее, ключицам, чуть прикусывает кожу, втягивает ртом, и мозг просто плавится, и все мысли о том, что могут остаться следы и, возможно, потом придется просить у Кендис тональник, сгорают, рассыпаясь пеплом, моментально… — Мейсон сказал, мы не должны заходить слишком далеко, — голос у Брэди низкий и все еще хрипловатый после выступления, глаза блестят бесстыдно и как-то предвкушающе. — Он не говорил, что я не могу сделать так… — он слегка сжимает пальцами ее грудь, по очереди целует ореолы сосков, — или вот так… — спускается поцелуями к животу, обводит языком пупок, и ее новый сдавленный выдох больше напоминает всхлип. Если бы только кто-то мог видеть, как Микейла Макула, глава королевской стражи, обладательница целой коллекции оружия, сильная, гордая, жесткая, боевыми навыками превосходящая почти всех мужчин на острове, совершенно безжалостная к врагам, прогибается навстречу губам своего короля, цепляется за него так, будто умрет, если отпустит, и тихо выстанывает его имя, умоляя не останавливаться. Если бы кто-то мог это видеть, то наверняка решил бы, что это просто безумие. Может быть. Для нее это сейчас значения не имеет. Брэди тем временем опускается еще ниже, целует живот у самого края ее джинсовых шорт. Микейла кусает губы, сдерживая очередную смесь выдоха и стона; от мысли, что от самого сокровенного места его отделяют только два слоя ткани, кровь приливает к щекам почти мгновенно. — Кажется, у меня есть идея, — говорит он вдруг и берется за пуговицу на ее шортах. Микейла, как ни странно, догадывается, что он имеет в виду — Кендис как-то упоминала об этом в бесконечной болтовне о собственном сексуальном опыте. Попытка это представить, представить его темноволосую голову между ног закручивается внутри будоражащей смесью смущения и предвкушения. Щеки вспыхивают еще сильнее. — Ты вообще знаешь, как это делать? — спрашивает она, приподнимая бедра, чтобы он мог стащить с нее шорты вместе с бельем. — Я знаю, как пользоваться интернетом, — усмехается Брэди в своей фирменной манере и медленно раздвигает ее ноги, устраиваясь между ними. Он старается выглядеть уверенным и беззаботным, как обычно, но его частое, чуть подрагивающее дыхание щекочет внутреннюю сторону бедра, выдавая волнение. Что, впрочем, не мешает ей выгнуться от первого же прикосновения его губ к ее пылающему, жаждущему лону. Он поначалу действует и правда не слишком уверенно — целует набухшие, истекающие влагой складки, водит по ним языком, и это слегка щекотно, так что хочется совершенно нехарактерно хихикнуть. А потом его губы смыкаются на самой чувствительной точке, и ей становится совсем не до смеха. Постепенно Брэди входит во вкус, припадает к ней так, будто она какое-то праздничное блюдо, которое он хочет распробовать до последней крошки. От каждого движения его губ и языка Микейлу словно током бьет, она стискивает простыню, дугой изгибается, вскидывая бедра ему навстречу. Обхватывает его голову ногами, ныряет пальцами в волосы, практически вдавливая в теперь гиперчувствительную влажность, и чувствует его улыбку и горячие руки на бедрах. Если ее отец вдруг зайдет и увидит все это… Не зайдет, всей душой желает она, нет, только не сейчас… а затем язык проникает глубже, туда, где все раскалено и напряжено до предела, где каждый дюйм сводит от желания — и боже да, вот так, еще… — Брэди… — едва ли не хнычет она, чуть царапая ногтями кожу его головы. Пара движений — и долгожданная волна удовольствия обрушивается на нее и размазывает в ничто, прокатываясь сладким взрывом от макушки до пяток. Когда перед глазами проясняется, Микейла с трудом находит силы приподнять голову — по всему телу разливается томное, тяжелое тепло. Брэди тоже приподнимается, облизывает губы, глаза у него теперь поблескивают лукаво и немножко самодовольно. Впрочем, этот блеск быстро сменяется обычным влюбленным сиянием. Он снова начинает целовать ее живот, затем подтягивается выше, чтобы, наконец, найти ее губы. Она отвечает мягко и ласково, сцеловывает собственный вкус. Он отстраняется, осыпает медленными, чувственными поцелуями шею, плечи, и Микейла прикрывает глаза, купаясь в его нежности и даря свою, скользя ладонями по его плечам, спине, перебирая волосы. — Люблю тебя, Кей, — шепчет он. — Ты ведь знаешь? — Я тоже тебя люблю, — шепчет она в ответ и не может не улыбнуться, когда видит, как он буквально расцветает, ярче солнца светится после этих слов. Она чуть двигается, чтобы обхватить его ногами и крепче прижать к себе, и вдруг ощущает низом живота обжигающую, пульсирующую твердость. На щеках Брэди мгновенно проступают яркие пятна румянца. — Это… это ничего, — бормочет он. — Я справлюсь. Правда. Микейла смотрит на него — а затем накрывает его губы своими и решительно расстегивает его джинсы, запуская туда руку. Она тоже раньше ничего подобного не делала, но следует необъяснимому инстинкту, обхватывая горячую плоть ладонью и начиная ею медленно двигать. При первом же ее прикосновении Брэди жмурится, охнув ей в губы, а затем запрокидывает голову. Постепенно она ускоряет движение, прибавляет легкие поцелуи в шею, облизывает кадык — и вот уже через пару мгновений он с хриплым стоном падает лицом ей куда-то в плечо, всем телом содрогаясь в той же сладостной судороге. — Боже… — выдыхает рвано. — Это было… — Да, — соглашается она, вытирая пальцы о простыню и снова запуская в его волосы. — И не говори. Немного придя в себя, Брэди ложится рядом с ней, и Микейла поворачивается на бок, чтобы лучше его видеть. Они долго лежат так, глядя друг на друга и улыбаясь, впитывая опьяняющее чувство долгожданного удовлетворения. И понимая, что впереди их, похоже, ждет еще немало экспериментов.