Идеальное существо

— Ты… ты — совершенство. Твои кожа и волосы мягче, глаза светлее, а голос благозвучнее… Почему так, Альбедо? Мы созданы из одной материи, одним алхимиком… Это так несправедливо… Мороз Драконьего Хребта не делал кожу гомункула красной, не заставлял его трястись. Лишь доставлял невероятное удовольствие. Что может быть лучше свежести? Хоть рядом и никого не было, говорил он со своим «братом», но знал, что тот никогда его не услышит. А впрочем, это к лучшему. Слова улетали в морозный воздух, их уносили с собой ледяные ветра. Они никогда не долетят до адресата. — Я — лишь неудачная попытка создать тебя, совершенного и великолепного. Ему унизительно осознавать, что он сам довёл себя до слёз, хоть это и была попытка выплеснуть боль. С каждым собственным всхлипом, с каждой пророненной слезой становится всё легче. Слёзы — жар и горечь, рвущиеся из груди. Из груди они попадают в горло, а уже оттуда в глаза. Интересно, только ли несовершенному существу может стать легче от слёз? У людей так же? У Альбедо так же? Ощущение собственной ничтожности, абсолютной ущербности пожирало, сжигало изнутри. Ничто, кроме слёз, не помогло бы. На снегу остаются следы от его ног. Гомункул идёт вперёд медленными шагами. Плакать на морозе больно, но он чувствует, словно этой болью искупает собственную ничтожность. Ему… в общем-то и положено страдать. Если не смерть, то боль. Гомункул шёл вперёд, не осознавая, куда. Зачем вообще что-то осознавать тому, чьё существование было бессмысленным с самого начала? Гомункул ощущал свою несовершенность на физическом и моральном уровнях. Иногда реакции его тела на внешние раздражители происходили с задержками, мыслительные процессы были слишком медленными для Совершенного существа. Не то, что у Альбедо… Первый блин всегда комом. Вроде бы люди говорят так. Ноги сами ведут его. Он и сам не заметил, что они ведут его в направлении лагеря Идеального существа. Медленными шагами по хрустящему снегу. Он даже не знал, там ли сейчас Альбедо. Но всё равно шёл. Он осознал. Он просто хочет находиться там сейчас. И нигде больше.