Ливень.

Октябрь выдался самым тяжёлым месяцем за всё моё юношество. Тогда у Тосвы были частые конфликты с ещё одной группировкой, Вальхаллой, к тому же, наш состав пополнил не самый крутой тип. Тетта Кисаки, чёрт тебя дери… Уверен, всё было бы по-другому, не приди ты к нам в банду. Баджи… В день объявления о приходе Кисаки в Тосву мой лучший друг, капитан первого отряда Токийской свастики, чьим заместителем я являлся, сообщил о своем переходе в Вальхаллу… вся группировка пребывала в шоке от таких новостей, пацаны думали, что Баджи нас предал, но я чувствовал, что это не так. Тосва была тем, чем дорожил Кейске больше жизни, он никогда бы не поступил так подло, уж я-то это знал, и хоть друг мне этого не говорил, я чувствовал, что его уходу есть разумное обоснование. Даже когда Баджи, чтобы его приняли в Вальхаллу, избивал меня, не жалея и не останавливаясь ни на секунду, наносил каждый удар как на заклятого врага, я думал о том, что все его действия были во благо будущего нашей банды. Все последующие дни были совершенно противоположны тем беззаботным сентябрьским будням. Мы больше не проводили время вместе с Баджи и его сестрой, жизнь окрасилась серыми красками, я перестал что-либо чувствовать, а только целыми днями думал о том, что побудило друга уйти из Тосвы… В один из таких дней я сидел, погруженный в свои мысли, как вдруг одноклассник начал трясти меня за плечо: — Эй, Чиф, там девочка стоит уже минут десять и пристально смотрит тебе в спину.. я сейчас выходил, она попросила позвать тебя. Я обернулся. Каково было моё удивление, когда я увидел, что это была Харуко. Её лицо не выражало никаких эмоций, было видно, что тогда она была не в лучшем своём состоянии, но почему-то всё равно решила прийти. Я сразу же поднялся и подошёл к ней. — Привет, Хару, — я поздоровался с ней, она посмотрела на меня и, ничего не сказав, пошла в сторону места, где мы обычно проводили перерывы втроём. Только когда мы дошли и сели на ступени, она заговорила. — Как ты себя чувствуешь, Чифую? — её глаза заблестели от подступающих слёз. Харуко тут же опустила голову. — Да я в полном порядке, ссадины не болят совсем, не беспокойся за меня. Не в первый же раз меня так отмудохали, — я попытался улыбнуться, но моя улыбка вышла натянутой. Я положил руку на плечо Хару, тем самым давая ей понять, что со мной всё в порядке, она еле заметно вздрогнула и осторожно посмотрела на меня своими глубокими добрыми глазами. Её взгляд был полон сочувствия. Она смотрела на мои заклеенные пластырями ссадины, на повязку, прикрывающую огромный синяк под правым глазом… — Точно не болит? — спросила она еле слышно. — Нет, ничуть, — я вновь улыбнулся и поправил прядь выбившихся темно-русых волос девочки, — «такие мягкие… » — на мгновение подумал я. Хару смутилась, отвела взгляд, её глаза были красными. Она сдерживала слёзы. — Прости брата, — её голос дрожал, — я не знаю, что там произошло у вас в Тосве, но я уверена, что у Кейске есть весомая причина уйти в другую группировку, — я видел, как она переживала, заламывала пальцы, теребила край своего большого теплого свитера, в котором буквально тонула. — Эй, ты чего.., всё в порядке, спасибо тебе, Хару... Вдруг прозвенел звонок, мы разошлись, ничего не сказав друг другу напоследок. * * * С того дня, как мы последний раз виделись с Харуко, прошло две недели. После этого я замечал её в школе только пару-тройку раз, но мы не разговаривали, я видел, в каком состоянии была Хару и не хотел лишний раз её тревожить. Тем более в моей голове не было мыслей, помимо рассуждений о том, почему Баджи ушел в Вальхаллу даже не предупредив. Не меня одного волновали эти вопросы. Я нашел себе, скажем, союзника, который тоже хотел разобраться в этой ситуации и вернуть Баджи назад в Токийскую свастику. Это был Ханагаки Такемичи, классный паренёк, с ним у меня тоже связано большое количество воспоминаний, потому что Такемичи замечательный друг и партнёр. Мы с ним быстро нашли общий язык и пытались делать всё, чтобы вернуть Баджи в Тосву как можно быстрее, потому что обстановка между Токийской свастикой и Вальхаллой накалялась с каждым днем всё больше и больше, но наши попытки были тщетны. Кейске, когда нам удалось встретиться с ним, твердо настоял на своем и не объяснял своего выбора. Приближалось 31 октября. Этот день отпечатался в моей юношеской памяти как самый страшный. Тогда я испытал такую боль, которой никогда ранее не испытывал. Боль эта была не столько физической, сколько душевной. 31 октября 2005 года, "Кровавый Хэллоуин", к сожалению, я запомнил очень хорошо, в мельчайших деталях. В этот день бились Токийская свастика и Вальхалла. Сто пятьдесят человек против трехсот. Несмотря на меньшее количество людей, наша группировка победила. К сожалению, не обошлось без потерь… Потерь, которые очень сильно на меня повлияли. Почему небеса решили забрать именно тебя, самого дорогого для меня человека, Баджи-сан…? Почему ты всегда не щадил себя и жертвовал собой ради близких? Я знал, что Баджи перешёл в Вальхаллу не просто так, я всё время это чувствовал. Он присоединился к этой группировке , чтобы убить Кисаки. Он был готов представить себя злодеем в наших глазах, чтобы защитить нас и Тосву… Если не вдаваться в подробности боя и не рассказывать о всех других ужасах, произошедших в тот день, то Баджи умер от собственной руки, он не хотел, чтобы глава Тосвы, его близкий товарищ, Майки, держал зло на ещё одного друга Кейске, Казутору. Баджи очень сильно дорожил этими двумя и не хотел, чтобы они враждовали. Он сам сказал о том, что эти люди для него сокровище, когда еще живой лежал у меня на руках… — Чифую, — он обратился ко мне. Из его рта текла кровь, глаза уже не блестели как раньше, они стали тусклыми, неживыми. Его лицо не выражало эмоций, как вдруг он улыбнулся, хоть ему и далось это очень тяжело, — поедим лапши? Напополам, как в нашу первую встречу… — Да… я куплю, — из моих глаз ручьями текли слёзы. Их было не остановить, я понимал, что мой друг умирает. Умирает у меня на руках. — Спасибо, Чифую, — и он обмяк. Стал тяжелым. Его растерзанное сильное сердце перестало биться, а тело начало холодеть. Огромная храбрая душа покинула Кейске Баджи, а на моих руках осталось лежать усопшее тело друга… Я уважал этого человека, равнялся на него и в любое время был готов ему помочь. В тот момент я не мог поверить, что его не стало, и я просто кричал. Кричал от боли и осознания того, что самого близкого моего друга только что не стало. Через несколько дней Баджи похоронили, и единственным, что стало напоминанием о нём, теперь был памятник с его инициалами. В день похорон его младшая сестра была бледной как никогда. Её лицо было безжизненным, безэмоциональным, только синяки под красными от слёз глазами давали понять, как тяжело она отреагировала на смерть родного человека. Даже трудно представить, что она чувствовала в момент, когда узнала, что её старший брат мертв, ведь он был единственным, с кем Хару могла быть настоящей, с кем могла поговорить обо всём, что её тревожило, с кем всегда смеялась и делала всякую фигню. Страшно представить, что творилось в душе этой хрупкой девочки. Однако, Харуко не позволила себе плакать при всех на похоронах. Она очень хорошо держалась. Как Баджи и говорил, Хару никогда не показывала свою слабость. Я очень за неё переживал, не знал, что будет с ней дальше, боялся потерять с ней связь, думал, что теперь Харуко закроется в себе уже навсегда. Я понимал, что должен буду сделать всё, чтобы она не осталась одна, что я должен собраться с силами и не быть тряпкой, иначе навсегда потеряю её. * * * На следующий день, после школы, я пошёл на могилу друга. Купил лапшу, сел напротив кофуна, начал есть и разговаривать с Баджи. По моим щекам лились слёзы, но я не пытался их остановить, ведь на кладбище я был совершенно один. — Держи, твоя половина, как и обещал, — произнес я. Потом я долго молчал. Периодически тишину прерывали только лишь мои всхлипы, как вдруг я услышал сзади осторожные шаги. За спиной раздался тихий женский голос. — И как долго ты тут торчишь? — я обернулся и увидел Харуко, — эй, Чифую, — она посмотрела на меня с большим сочувствием, тихонько подошла и села рядом. — Хару, что ты... — вдруг она прервала меня, но говорила всё так же тихо. — Разве я не могу прийти к своему брату? — она посмотрела на меня взглядом, который говорил о том, что я спрашиваю вполне очевидные вещи. Её лицо было серьёзным, но большие выразительные глаза делали его простодушным и добрым, — лапша? — спросила она, удивлённо на меня посмотрев. — Да, самая обычная лапша. Мы с Баджи всегда покупали её, когда шли к нему домой после школы, а в нашу первую встречу мы разделили одну порцию пополам, потому что у него оставалась только одна пачка, — я вспоминал эти моменты с большой любовью, но в горле был ком, я не мог говорить, боялся, что если начну, то водопад слёз снова будет не остановить, а ныть при такой сильной девушке рядом я не мог себе позволить. Харуко слушала меня с большим интересом, и, когда я замолк, она посмотрела вдаль и сказала: — Мы разделим с тобой напополам все, что захочешь. Обещаю, — Хару снова повернулась ко мне и заулыбалась. Она была сломлена эмоционально и психически, я знал это, но она всегда находила в себе силы, чтобы поддержать меня, потому что такой она являлась, девочка, которая улыбалась мне с нашей первой встречи. — Хару, я... — она снова меня прервала. — Тихо. Кейске не переносил, когда он спал и рядом с ним разговаривали, — я не стал перечить, хотя очень хотел поблагодарить Хару и сказать ей слова поддержки. Ещё минут десять мы просидели в тишине, потом Харуко поднялась и посмотрела на меня, — ну, я пойду, еще увидимся, Чифую. — До встречи, — сказал я, провожая ее взглядом, а затем повернулся к могиле Баджи и сказал, — я сделаю все, чтобы она была счастлива. Клянусь тебе.