Божество

escape – ivoxygen

я видел тебя в моих снах, проснулся в кошмаре

      Взгляд его темно-карих глаз ее пугает. Она чувствует его пристальное внимание на себе, как слоем тонкой пыли на коже, от которой не отмыться, да и не получается. От него пахнет корицей и смесью душистых трав; он словно сделан из стали, эмоционально статичен, будто ему глубоко безразлично все вокруг. Рэйтан даже не шевелится, когда Киллиан вытаскивает бледную Амалу из номера отеля, он привык видеть странное, необъяснимое. Амала почти вздрагивает, когда слышит его голос в трубке телефона, но виду не подает. Ей больно от его предостережений. Ей почти страшно.       Так странно быть из страны, которую ты никогда толком не видела, так странно знать, что всё вокруг это Родина, о которой она грезила еще маленькой девочкой, и из которой семья ее мамы так хотела вырваться. Амале кажется, что Рэйтан воплощает собой Индию, поэтому рядом с ним она чувствует себя здешней, а сари приросло к ней корнями (вернуло ее обратно к истокам). Он бережно касается ткани ее одежды, будто боится поранить, боится задеть потаенные смыслы, сокрытые в узорах. Для Амалы это только аутентичный наряд – для него нечто большее. От его плавных движений у нее кружится голова. Ей приходится одёргивать себя – она на работе и он ее коллега. Так непросто делать вид, что она не ощущает его взгляды. Что она не рассматривает его, когда он не видит, в ответ, она смотрит на каштановые волосы, волнами раскинувшиеся по серебристой ткани, как пряма и напряжена его спина, как ровно он дышит, как он сосредоточен на каждой детали…       Амала замечает и злобность. Как подрагивают мышцы лица, когда он чем-то возмущен. Нерадивая официантка почти сбивает Амалу с ног, Рэйтан на секунду скидывает с себя личину спокойствия и хрипит на девушку каким-то чужим голосом, а потом поправляется и делает шаг назад. И это предчувствие сковывает ее неприятными цепями.       Они собирают хлебные крошки, идут по следам преступника, который похитил, а возможно и что хуже, посла. Амала смотрит в темно-бежевые листочки с выбитыми на них черными буквами, и они расплываются перед ней пляшущими иероглифами. Рэйтан заботливо кладет свою ладонь ей на плечо – разряды тока – пытается подбодрить хотя бы этим мелким жестом, от которого каждая клеточка ее тела сокращается. Он будто чувствует и отводит руку. У него длинные, тонкие пальцы, которыми он скользит по своим блокнотам.       – Выпьем по чашечке чая? – вырывает он ее из своих размышлений (о нем же).       – Наверное, Киллиан не оценит, что мы без его надзора куда-то уйдем, - Амала нервничает.       Он словно не слышит ее, даже не реагирует на ее взвинченное состояние. Рядом с ним ей кажется, что она истеричка, которая никак не может совладать со своим трясущимся нравом.       Рэйтан пьет чай с молоком и кусочком сахара. Они сидят в каком-то маленьком кафе на пластиковых стульях, к окну льнут чумазые детишки и строят странной парочке рожицы. Амала без сари выглядит здесь чужой, только светло-карие глаза издали намекают, что она принадлежит этому месту. Масала жжется на корне языка, это наказание ей за оторванные корни.       – Ты почти божество, – как-то странно улыбается Рэйтан. – Они будто молятся тебе. – Не понимаю, – щеки Амалы заметно алеют. – Смотри, – он бесцеремонно поворачивает подушечками пальцев ее голову в другую сторону.       Амала видит, как все местные смотрят на нее, совсем не злобно, не враждебно, а с какой-то искрой, будто Амала принесла им спасение, они ждут, когда она дарует им спасение от мук. Холодный ужас, отталкивающий и неживой, держит их всех вместе – вот бы Амала прогнала его.       – Будь же их божеством.       Она не может понять шутит ли он.       – Ты знаешь, что Богине нужен храм? И храм иногда чье-то тело.       Амала все еще сосредоточенно разглядывает свой чай.       – Ты могла бы быть таким храмом.       Он точно безумен.       – Мне пора. Вдруг Киллиан спохватится, – говорит Амала.       Рэйтан как-то резко перехватывает ее запястье.       – Я провожу тебя.       Амалу бьет током каждый раз. Но когда он наклоняется к ней, она не отворачивается. Его рука покоится на ее талии, а губы такие же сладкие, как его молочный чай, не разъедающий, как ее. И Амале нравится так стоять с ним, сцепившись в поцелуе, случайном, кажется, он и не планировал прикасаться к ней. Только вот Амала привыкла первой бросаться в пропасть, первой свой страх душить и целовать свой страх, чуя на уровне подсознания, что спасения от него лучше не ждать, что он самолично отдаст ее на растерзание если придется.       Ей снится, что Рэйтан так и делает. Приводит ее в логово фанатиков, поклоняющихся несуществующим богам. Они тянут ее в разные стороны, а масала предательски туманит рассудок. Так и должно быть. Ее Родина ее убьет. Для нее уже приготовлен гроб, устланный цветами, а кругом пожар. Кто-то тащит ее за плечи по влажной траве. Она чувствует знакомый запах, корица и что-то карамельное. Амала просыпается в холодном поту. Служанка оповещает ее, что Рэйтан уже ждет ее.       – Доброе утро, – он целует ее в щеку.       Ей кажется, что в нем сконцентрировано все зло, которым здешние дышат. Но Амале почему-то с ним на ее стороне безопаснее всего. Только бы он не отдал ее. Только бы не сделал из нее обещанный храм. Она ведь совсем не святая.

//

      Сколько Рэйтан себя помнит, он всегда с ними, под предводительством этого странного монстра, который восседает на каменном троне и требует крови. Богиня скоро вернется в мир живых, ей нужен храм, ей нужно пристанище. Тощий, скрюченный палец выглядывает из-под черной тряпичной ткани и указывает прямо на него – Рэйтан вздрагивает. Его сущность вся становится натянутой струной. Он бы не признался, что это страх, но именно это гнетущее чувство подавляет в нем все остальные.       Ему даже удивительно, как легко ломается чья-то жизнь под его крепкими человеческими руками, словно и не имеет ценности. Как хорошо бессмертие, как хороша вера, кровожадная и беспощадная, вера которой он дышит последние несколько столетий. Но вот им всем вдруг нужна она, чужестранка, которую пыталась уберечь еще старая карга, волочившая свои ноги куда подальше от их божества. И вот сосуд очнулся, его нужно приманить обратно.       Она ведь должна быть особенной. Амала Кхан. Так вот она какая. Простая. С карамельными глазами, наивными, но со вздернутым подбородком, готовая бросаться первая на любое испытание. Рэйтан не прогадал. Военный атташе выводит бледную девушку из номера, а в ее глазах именно то, что они так давно искали – животный страх, которым Богиня будет питаться. Осталось только дать ей понять, что спасет местных от погибели только она, что они видят, как вокруг нее разливается темно-розовая аура, призванная отчистить их всех от скверны. И Рэйтан млеет от столь близкого расположения к святому. Он целует ее на прощание без необходимости и явного желания, но так он окончательно закрепляет свое место под солнцем, свое место близ божественного начала в ее крови.       И он, как глупый мальчишка, привязывается к ней, будто застежки ее туфлей цепляют и его по пути, не дают отвязаться. Рэйтан отдает ее им, во благо, отдает им энергию, которую вытянул из нее, а поцелуй так сладко тлеет на его губах... он вырывает ее из лап бездушных монстров, что уже приготовили церемонию переселения душ. Его теперь казнят. Но, кажется, без разницы, ведь утром она просыпается, ведь утром она все еще она, а ему теперь за нее бороться.       – Доброе утро, – шепчет Амала, он знает, что она боится его, и знает, что он падет пред ней на колени, когда придет время.       А пока они идут по пути, который Рэйтан для них старательно выложил. И Амала знает, что это путь в никуда, однако все равно следует за ним, потому что только он приведет ее к предначертанному.