Туда – сюда – обратно

Балансируя под потолком на узкой дощечке-ступеньке алюминиевой стремянки, Санчо пристроил на макушку ёлки серебристую с алой окантовкой пятиконечную звезду. Собирался уже спускаться, но Ленка Липина внезапно решила, что «вот этот полосатенький» шар будет прекрасно смотреться на одной из верхних веток. Лаборанты вдвоём украшали конференц-зал научно-исследовательского института к новогоднему вечеру, оставшись после работы, – выполняли комсомольское поручение. И вот Санчо, согласившись с девушкой, потянулся за игрушкой. У складной лестницы сместился центр тяжести. Проволочный крючок, на котором держалась ненадёжная конструкция, соскочил – и… Санчо ещё помнил, как в процессе полёта схватился за провод гирлянды, а та оказалась включённой в сеть и заискрила с весёлым треском. Слов, которые прокричала ему Ленка, он не расслышал, но её лицо с дрожащими бледными губами и широко распахнувшимися от испуга карими глазами отпечаталось в его памяти на фоне грандиозной жёлто-фиолетовой вспышки. Санчо очень много читал. И в книгах (приключенческих или про войну) часто попадались ему фразы о том, как перед героем в момент его неминуемой гибели проносилась вся его жизнь. Так вот – это оказалась вовсе не писательская выдумка. Не такая уж и коротенькая двадцатипятилетняя биография промелькнула в его мозгу яркими картинками. Момента собственного появления на свет (зимой 1956 года в родильном отделении городской больницы) он, конечно, не помнил. Только по рассказам знал, как его отец, обрадованный рождением наследника славного рода Ярыгиных, утаптывал снег под больничными окнами, приплясывая на морозе с карманным фонарём и еловой веткой. Мама об этом часто говорила на семейных торжествах, а отец, сердито и смущённо фыркнув в рукав, заявлял: – Не было такого, напридумывала ты, мать! А дальше шли уже его собственные воспоминания. Детсад – их строили парами и вели на прогулку через лес, где росла земляника, смотреть на поезда. Потом школа, где сосед по парте Славка Мотыльков переименовал Сашку Ярыгина в Санчо, назначив друга своим верным оруженосцем. Все школьные годы они вместе читали толстые растрёпанные книжки про героев, про космос и путешествия, когда до них доходила очередь в детской библиотеке. Вместе мастерили и запускали ракету, которая никуда не улетела, а до обидного быстро взорвалась за гаражами, изуродовав мотоцикл соседа дяди Валеры Николаенко. Славка тогда совершенно по-донкихотски взял вину на себя, потому что если бы Санчо поставили на учёт в детской комнате милиции, не видать ему поездки в Москву, на слёт юных изобретателей. А вот в МГУ они, два упорных провинциала, поступили вместе. Отличник Мотыльков мог бы даже остаться в аспирантуре, но снова ввязался в борьбу с «ветряными мельницами» в лице рьяно борющихся за моральный облик советского студента комсомольцев: вступился на собрании за исполнявшего «не те» песни в молодёжном ансамбле Веню Яшина – и отправился по распределению в далёкое Зауралье. Ярыгина же взяли старшим лаборантом в НИИ в Подмосковье, куда просочилось (не без участия того же Веньки, который предпочёл советской науке сомнительную артистическую славу) это прозвище, совершенно не по-комсомольски звучащее. …Санчо… – Что за буржуазная кличка, Ярыгин! – возмущённо восклицала завотделом Людмила Григорьевна, не читавшая, видимо, знаменитого романа Сервантеса о рыцаре печального образа и его оруженосце. А Ленке нравилось… В последний момент Санчо с сожалением подумал, что так и не успел пригласить Ленку в кино. Не в субботу днём, когда за ними обычно увязывались Ленкина подруга Маринка и её тринадцатилетняя сестра, а на вечерний сеанс, на последний ряд. Они ведь даже не целовались ни разу по-настоящему, ведь не считать же то, как Ленка по-дружески клевала его у подъезда на прощание в небритую щёку. …Место, где Санчо очнулся, скорее всего, являлось больничной палатой. По крайней мере, так сказал ему пожилой мужчина с перебинтованной головой, занимавший соседнюю койку. Странно было, что коек этих в помещении с узкими окнами стояло всего две, а не восемь, как в ожоговом отделении, где Санчо лежал в школьные годы после взрыва ракеты. (Не той, от которой пострадал мотоцикл дяди Валеры, а следующей – они со Славкой экспериментировали ведь не один раз). Травма головы для соседа по палате явно не прошла даром – он постоянно сам с собой разговаривал, прижимая к уху плоскую коробку со скруглёнными углами, похожую на небольшую готовальню. Он обращался к неведомой Машеньке, искренне веря, будто та ему отвечает. Это было похоже на разговор по телефону (только без телефона), причём иногда мужчина сообщал, что собеседница ответила на его звонок, будучи на улице, в магазине или в кресле парикмахера. Это был, по мнению Санчо, конечно же, полный бред. А ещё он с жаром делился нелепыми сплетнями о певцах и актёрах, называя странные не то фамилии, не то клички. Иногда, правда, встречались и знакомые имена – например, Алла Пугачёва. Время от времени старик затихал, из его коробочки раздавались музыка или человеческая речь, и Санчо догадался, что «готовальня» – скорее всего, маленький радиоприёмник. Импортная, наверное, техника. И новости, которые доносились до ушей Санчо, были странные. Вероятно, дед каким-то образом ухитрялся поймать «вражеские голоса». Санчо его не осуждал, однако беспокоился – вдруг врач или медсестричка услышит и доложит, куда следует. Или всё это самому Санчо мерещилось, поскольку при падении со стремянки он явно себе что-то повредил, и не только ногу. Нога, кстати, почти не болела. И голова тоже, только кружилась. А вот с памятью его происходило что-то… странное. Приходила в палату женщина-врач в необычной, на его взгляд, для медика одежде – не в белом халате, а в бело-зелёном брючном костюме. – Назовите ваши фамилию, имя, отчество, – требовала она, обращаясь к Санчо. – Ярыгин Александр Петрович, – отчётливо произносил пациент. – Александрович, – почему-то поправляла она и требовала сказать сегодняшнее число, месяц, год. – Двадцать восьмое декабря, – охотно откликался Санчо. – То есть… двадцать девятое уже с утра. Восемьдесят первого года. Тысяча девятьсот. Врач в бело-зелёном, слыша это «тысяча девятьсот», хваталась за голову и восклицала, что она невролог, а тут, несомненно, надобен психиатр. И почему она считала, что специалист необходим именно ему, а не старику с соседней койки, болтавшему по радиоприёмнику с несуществующей Машенькой? Впрочем… возможно, она была права. Санчо уже и впрямь готов был поверить, что всё его прошлое, включая работу в НИИ и Ленку, ему приснилось. Отчество его не Петрович, а Александрович. Не старший лаборант, мечтающий о защите кандидатской диссертации и свадьбе с Леночкой, а выпускник школы, не поступивший в университет, откосивший от армии и работающий курьером. И со стремянки он не падал, а был сбит каким-то лихачом на гелендвагене, не притормозившим у пешеходного перехода. Разве есть автомобиль с таким названием – ге-ленд-ваген? В общем, полная муть! Санчо покорно глотал пилюли и подставлял то руку, то мягкое место пониже спины под уколы. Привыкал к полусонной жизни больничного завсегдатая. – Прикинь – приезжает он, будет петь с симфоническим оркестром в новогоднюю ночь! – выпалил вдруг сосед по палате, радостно размахивая бубнящей что-то и мерцающей, как новогодняя ёлка, своей «готовальней». – Кто приезжает? – почему-то имя певца прозвучало на этот раз удивительно знакомое. – Вениамин Яшин! – гордо и громко повторил старик. Санчо, не обращая внимания на головокружение и слабость после уколов, скатился со своей койки, переполз через проход и плюхнулся на соседнюю. Выхватил из морщинистых рук буржуйское мини-радио. Или телевизор? На плоском прямоугольном экранчике среди ярких вспышек в белом пиджаке и с вьющимися волосами до плеч, покачиваясь и задумчиво глядя вдаль, мурлыкал в микрофон одну из песен, сочинённых им ещё в студенческой юности, его однокурсник Веня. Постаревший слегка – точнее, возмужавший, – но вполне на себя похожий. – Яшин – он, может, и не очень популярный был в перестройку, но Машеньке моей нравился. Мы с ней, супругой моей, на его концерте и познакомились, – млея от ностальгии и нежности, рассказывал старик, а Санчо ошалевал, осознавая, что происходит. – При Горбачёве дело было, а в Америку-то он уехал уже при Ельцине… – При… ком? – изумлённо переспросил Санчо. – Скажите… какой сейчас год? – Две тысячи двадцать первый, – немного растерянно произнёс сосед. – Ничего себе… – пробормотал Санчо. – Двадцать первый век! Это, значит, я всё проспал? Такие вот карманные телевизоры уже изобрели. И в космос, наверное, школьников на экскурсии отправляют, и коммунизм построили… А кто сейчас в Союзе генеральный секретарь? – Ты что – с дуба рухнул? – хохотнул старик. – Нет, с ёлки. То есть – со стремянки. Я же вроде бы вам рассказывал. – Рассказывал. Только на самом деле ты под машину попал и в уме повредился. Всё тебе что-то не то помнится. Нет никакого Союза давно, и коммунизм отменили вместе с социализмом. Рыночная экономика у нас. – Не может быть! – ахнул Санчо. – А в каком году ты со своей ёлки падал? – вдруг поинтересовался старик. – В восемьдесят первом. Восемьдесят второй готовились встречать – и вот… Получается, я сорок лет без сознания был? – М-да… Чудно! Мобильник с интернетом для тебя как диво какое-то, артистов не помнишь, кроме Пугачёвой да Лещенко, – что Билан, что Бузова, что Яшин для тебя пустой звук… – Яшина я как раз знаю, учился с ним! – запротестовал Санчо. – А ведь не похож ты, парень, на моего ровесника, молодо выглядишь, – покачал забинтованной головой старик. – Неужели ты и впрямь этот самый… путешественник во времени, туда-сюда-обратно, как в фантастике? Санчо готов был уже поверить, что провёл в летаргическом сне четыре десятилетия, но… Молодо выглядит, значит? – Зеркало есть? – хрипло спросил он. – Нет, но… Погоди, камеру включу. Вот, любуйся! Юноша на экране был похож на Санчо, но глаза у него оказались не серые, а карие, как у Ленки. И волосы не русые, а с рыжиной. Кто же ты такой, Александр Ярыгин из двадцать первого века? Голова у Санчо закружилась сильней. И вдруг он услышал голос: не соседа, не чей-то из телефона-радио-телевизора. Даже не совсем голос это был – слова (или мысли?) звучали как будто изнутри, из-под его собственной (или не собственной уже?) черепной коробки. «Дед! Это ты, что ли?» «Какой я тебе дед!» – возмутился мысленно Санчо. «Родной! Вот, значит, куда тебя занесло, пока я был в отключке. Слушай, это, конечно, круто, но… может, ты всё же вернёшься к себе, в прошлое? А то если ты сейчас, не дай бог, там помрёшь и не женишься на бабуле, то батя никогда не родится, и я тоже». Вот это да! Значит, в будущем (в реальность которого, честно говоря, ему не очень-то верилось) он счастливо женат на Ленке, у него есть сын и даже внук – вот этот парнишка, похожий на него и носящий его фамилию и такое же, как у него, имя. И этот самый внук мог погибнуть в дорожно-транспортном происшествии, если бы… Нет, воспитанный в духе материализма, в поповские сказки про бессмертную душу Санчо не верил. А вот в то, что частица сознания могла переместиться во времени… Почему бы и нет? Ох, и впрямь – пора возвращаться, а то Ленка, наверное, до жути испугана. «Пойду я. А… как это сделать?» «Сейчас импульсом тебя подтолкну – и полетишь. Дед, ты… пообещай только одну вещь, ладно?» «Смотря что». «Ну, бабушке обо всём, что сейчас происходит, не рассказывай. Она и так постоянно вздыхает, что великую страну развалили, а узнает заранее – ещё больше переживать будет». «Не скажу, – уверил Санчо. – Ни бабуле, ни… другим. Да никто и не поверит в такое будущее. Разве только Веня, в его стихах что-то подобное проскальзывало, а говорили – антисоветчина. А Лена… то есть бабушка… она жива?» «Конечно! И ты тоже неплохо себя чувствуешь». «Хм… А как же я – и здесь, и там?» – озадачился Санчо. «Понятия не имею, – дурашливо хихикнул Ярыгин-младший. – Тебе лучше знать, это ведь ты у нас учёный и любитель научной фантастики. Дремлешь, наверное, после обеда, и тебе снится… ну, наш разговор и всё остальное». «Саш, ты…» – начал он и осёкся. «Я – Алекс», – поправил внук. «Алекс… Ты тоже мне пообещай кое-что». «Например?» «Что будешь аккуратнее дорогу переходить. А то ведь в другой раз я могу и не успеть вовремя со стремянки грохнуться!» «Ладно, обещаю, дед!» Санчо очнулся. Заплаканная Ленка трясла его и хлопала ладонями по щекам. – Живой! – всхлипнула девушка. – А то я прямо не знала, что делать: вниз к вахтёру бежать, чтобы скорую по телефону вызвать, или, наоборот, вверх, в директорский кабинет. И тебя одного оставить стра-а-ашно! – Да всё хорошо, Ленка, – попытался улыбнуться Санчо. – Ты… знаешь что? Выходи за меня замуж! Сын родится, назовём Александром. Будет Сан Саныч. А потом и внук – тоже Сан Саныч. Как тебе такая идея? – Санчо, ты что – с дуба рухнул? – отстранилась от него лаборантка. – Нет, – он мотнул вновь закружившейся от волнения головой. – С ёлки. Да я серьёзно, Лен! – Я согласна, – просияла она и, наклонившись над лежавшим под украшенной ёлкой Санчо, торопливо поцеловала его в приоткрытые губы. …Защебетал бойкой птицей мобильный телефон. Кандидат технических наук, ныне пенсионер Александр Петрович Ярыгин оторвал взгляд от экрана подаренного сыном и невесткой на шестидесятипятилетие ноутбука, где ставил лайки под философскими постами профессора Вячеслава Мотылькова и яркими фотографиями звезды эстрады Вениамина Яшина. Он ответил на звонок без тревоги, словно знал заранее, о чём ему сейчас скажут. Догадка оказалась верной, а новость – приятной: из больницы сообщили, что его внук, пострадавший в ДТП, пришёл в сознание и чувствует себя хорошо.