Те, кого я люблю — те, кого я буду есть

      Жильбер тёплый; обжигающий, а в тонких пальцах тонкий, крепкий, как молодое дерево.       Цепко стоящее на своих корнях, даже в нескольких шагах от чудовища: переплетения сухих ветвей и отмеченных резьбой костей.       — Холодный, — ладони Лафайета обхватывают края сдвоенного оленьего черепа, проследив округлые линии, пальцы проваливаются в пустоты.       Хриплое, сочащееся паром дыхание щекочет кожу, колет невидимым льдом — приятно.       Не страшно — страшно видеть его в крови.       — Холодно? — выдох, хриплый.       — Немного, — улыбнувшись, признаётся Жильбер. Отпускает, тронув острый нос.       Позволяет мимолётно ткнуться в высоко задранный, плотный шеный платок.       Не задевает рогами — не навредит.       — Пора? — вендиго тряхнул тяжёлой головой, — Уже пора? — переступает длинными лапами, медленно разворачиваясь, — Пора, — почти зевает, втягивая расколотым носом зимний воздух.       Первые шаги резкие; прочь от безопасной лунной тени мрачного круга деревьев — к лагерю.       Плохо.       — Нет! — неосторожный рывок, запутавшись в ногах Лафайет падает в неглубокий снег, — Мы не можем вернуться сейчас, — продолжить у него выходит только тогда, когда, протянув сухую ветвь-руку вендиго потянул за его плащ, неловко подтягивая вверх, — Рано, — приходится говорить проще, с дрожью акцента на губах, — Очень рано, — перебирается на колени, ожидая.       — Рано, — шелест-шёпот, покачнувшись вендиго лёг рядом. Положил морду на сведённые перед лапы.       Согласился, прочитал что-то в голосе.       — Когда солнце станет ярче, — отряхнувшись, Жильбер облегчённо поднялся — отряхнулся, наблюдая краем глаза, — Загорится, — уточняет, переступив через выступившие корни.       Вендиго обратил взгляд пустых глазниц на едва различимое в паутине голых крон небо.       Луна была ему ближе — её холодный, кормящий свет.       Отгоняющий странных людей.       Держащих оружие.       — Домой, — морда перекатилась на бок, нелепо упираясь рогами, показывая узкий чёрный язык.       Говорящих…       — Домой, — повторив, Лафайет обходит; в нескольких шагах.       Перестук позвонков под рваной кожей тревожил, отзывался — покачивание широких рёбер страшило, между ними чудилось копьё.       Память о жеводанском звере.       Говорящих на…       Лапы выпрямились, неровно вскидывая тело. Сдвигая костяные промежутки, рывком поворачивая шею. Иней оседает на повисшей нижней челюсти, ползёт выше, обеляя кости, подбираясь к неразличимым узорам.       — Ваше превосходительство! — хлипкое свечение отразилось на лице Жильбера, слишком мягкое, чтобы ослепить, — Подождите! — не решается подойти, держится прямо.       Стойко.       Опустив руки.       Задние лапы вспарывают снежную пелену, сгибаются в очевидной угрозе: достаточно одного укуса или прыжка.       Плечи покачиваются, стряхивая скованность — сжимаются, отходя назад.       Зверь.       — Французы, — животный бросок; поток холодного воздуха ударил в грудь.       Громадная тень метнулась к Лафайету, на мгновение накрыла собой прежде, чем исчезнуть за ним, скрывшись под вендиго — не напал.       Вонзил зубы в снег. Копая носом, мотал головой, терзая невидимую добычу.       Думает, различает.       — Ваше превосходительство! — задержавшись у живота, ладони предательски поднимаются к шее, прикрывая.       Глухо зарычав, вендиго обернулся.       — Нет! — шаг вперёд.       — Прочь, — челюсти щёлкнули. Рык, и вендиго сорвался с места — легко избегая деревьев, сминая редкие кусты, в лесу у него не было врагов.       Только друзья.       Пища.       — Джордж! — имя забивается в горло, не достигает.       Следы обличающими каплями вели глубже, дальше от других.       Чудо — плохое предчувствие.       Через несколько дней, пошедший по стопам отца Натаниэль расскажет о тревожной находке: кто-то задрал стаю волков.