я буду тебя спасать

Тьма. Почти непрогоядная тьма и лишь деревянное окно качается на ветру, петляя туда и обратно. Заброшенные дома старого района. Они уже проросли деревьями, такими гнилыми, как и люди, приходящие сюда по одной причине. По одной.... Из-за неё в душные ночи, когда при каждом вдохе, можно почувствовать пыль, сами собой рвутся старые прогнившие за много лет верёвки, с которых с глухим грохотом падают разлагающиеся тела... из-за этой причины солёные и мутные слезы прорезают дорожки на лицах обеспокоенных родственников. Самоубийство.... Это просто смерть, для которой найдётся множество причин, множество способов. А смерть - это тонкая леска, до того тонкая и незаметная, невозможно понять, когда она перережет твою шею, ты этого даже не заметишь.... Она просто слишком остра. Люди обычно избегают этой безумной проволоки, пытаются сбежать, их тонкие и слабые, оттого мерзкие ноги не выдерживают... Ломаются, с треском, единвенное, чего ждёт эта смертоносная проволока, нагоняющая всех рано или поздно. Самоубийцы же сами под неё прыгают, эти мерзавцы рады смерти, болезненно и бесчувсивенной... Глупые люди, не правда ли? Но был один человек, который не просто бросался под ноги этой лески, он дразнит её, убегая в последний момент. Он хотел взглянуть на неё, когда серебряная линия коснётся его бледной кожи, когда насчёт разрезать её, а он, мучаяст в конвульсиях боли, мог дождаться её, наслаждаясь сластными муками. Он называл это счастьем. Теперь же, густые пряди почти чёрных волос метались в разные стороны. Они то падали на счастливое болезненное лицо, то пылали в ночной мгле, не оставая за своим молодым хозяином. Вихры немытых запутанный волос, стекающих на лицо, без капли румяна, на шею в старых бинтах и на чёрный тканевый заношеный плащ. Петля уже удобно скручена, а другая сторона повешена на балку,  довольно крепкую деревянную балку у потолка, словно она поджидала своего самоубийц, как и прочие предметы, хоть немного походящие на оружие суицида. Балка была не исключением, будучи самым оптимальным вариантом для самоубийства... Секунда, всего секунда на петле, сдавливающей шею. Он чувствовал все: боль и удушье, спутувающее все его хрупкое тело той же верёвкой, что находилась на шее, приятный страх, привычный для этого самоубийцы, сковывающий его отчаянье и ненависть воедино, не выпуская их. А ещё... Счастье. Невероятное пьянящее счастье, туманное и невнятное, безумно многочувственное, особенно странно было чувствовать то холод, то жар, приятно, до мерзости причтно, как шоколадные конфеты. -Чертов Осаму, почему мне опять приходится спасать твою шею? - тёплые губы резво, с какой-то жизнью, и глуховато, словно в пыли, отталкивалкивали звонкий голос от тёмных и мрачных стен. При каждом звуке копна огненно-рыжих волос, отгоняя грязный пыльный воздух, вздрагивала и тряслась, прибавляя к громкому голосу большую напряжённость, но, одновременно с этим, лисьи кудри и быстрый голос создавали ощущение какого-то дежавю, словно все эти слова были не впервые сказаны, уши болели от слов этого постоянства. Слабая, обескровленная и лёгкая улыбка скользнула по лицу шатена, лишь слегка задев бледность и его апатичное строгое лицо стало лишь отголоском слабости. Глаза стали ещё более живее, словно открылись и начали беспокойно обозревать своего спасителя, который незаметно срезал петлю с шеи юного самоубийцы. Чуя и Осаму никогда не были друзьями. Они ни разу не ужинали пиццой на последние деньги, не делились секретами, не обнимались, так робко и странно. Они были напарниками и единственное, что знали друг о друге - имена. Осаму был выше, Чуя ниже, потому и припысывали друг другу разный возраст и разнуб судьбу. Они не знали ничего, просто следовали друг за другом. Всегда... Сейчас рыжего озарило чувство, которое не было похоже на прочие. Это не давало ему цветущих бабочек в животе, не пьянило сознание. Он хотел подойти к Осаму, пусть тот и даст пощёчину или похуже, но он обязательно поцелует шатена. Это будет точно, сквозь разум рыжего эта мысль прошла и стала ясной, как день. Он не должен, он был обязан подойти и поцеловать, сквозь все боли и обиды, его губы сомкнуться на губах, пусть это и отвратительно, он точно это сделает. Целоваться с Осаму - худшее наказание, даже смерть кажется легким привкусом этого мерзкого действия . Он не чувствует эмоций, он не осознает привычностб своих действий, каждый его шаг непредсказуем и до невероятности прозрачен. Он не умеет то, что умеет Чуя, он высокий, но слишком низок для тех эмоций, что испытывает его незнакомый напарник. Их поцелуй был сухим, строгим, прямым, но холодным и бесчувствннным, в нем не было сочности, цветов, желаний и любви. Только касание губ к губам, липких, тёплых, пухлых губ к ледяным, тонким, выцветшим губам. Он не был романтическим. Он выражал напряжённость, страх. То, что целующиеся чувствовали между собой было отражением этого действия.он Чуя не в первый раз целовал Осаму, припав к его губам своими сладкими и приятными, покусывая язык, притворно зарывасяь в пышные почти черные волосы, сжимая их крепко и нежно. Для рыжего это было яркое выражение любви, хрупкой и болезненно, как и объект его обожание, чьих холодных безмолвных губ он с оторожностью и страстью он готов был касаться постоянно. Шатен же, привыкший к этому, холодно отвечал, с каждой секундой его глаза сужались, пока не закрылись полностью, отдав все силы на это глупое занятие, повторяющиеся вновь и вновь, с каждой попыткой самоубийства. Возможно, это странное чувство, пугающая холодность и безмятежность заставляли шатена совершать попытки самоубийства, он ненавидел эти поцелуи, мечтая избавится от них и от всего остального, чтобы не бояться своего безразличия в сторону Чуи, который снова придёт, на грани смерти, но придёт, с пылающим от радости лицом, промямлит обычную фразу и снова поцелует Осаму, так будет вечно, пока один из них не умрёт или же, пока Чуя не перестанет следовать за своим суициадльным напарником ради одной цели...