Вините правду, что нас сбила

После полного провала Каса в борделе и их «изящного» бегства прошло уже минут двадцать, а Дин, поворачивая на заправку, всё ещё улыбается. — Конечно, из-за тебя мы вернулись туда, откуда начали, — отмечает он. Его глупая улыбка наконец-то исчезает. Почти. Кас не выглядит обеспокоенным. Он тоже немного улыбается. Странно видеть его лицо таким, это ново, но и правильно тоже. Смотрится хорошо. — Да, — соглашается он, и оставляет всё как есть, словно всё в порядке. Так и должно быть. Глубоко в душе Дин это знает. Каса всё устраивает. Эта маленькая затея была идеей Дина, а не его. Кас принимает вещи такими, как они есть, и этого должно быть достаточно. Кроме. Кроме. Мимо проезжает машина, пока Дин ждёт окончания заправки. — Я собираюсь взять пива, — говорит он. — Подожди секунду. Кас просто кивает. Улыбка уже ушла с его лица, исчезла за то время, пока Дин был сосредоточен на машине. Дин понимает, чёрт возьми, что ему её не хватает. На кассе он снова смотрит в сторону машины. Кас стоит рядом с ней — не прислоняется, а просто стоит там, глядя в темноту за пределами маленького яркого островка, где находятся бензоколонки. Девушка за прилавком возвращает Дину карточку, Дин берет своё пиво, и, когда толкает дверь, Кас садится в машину. В этом что-то есть, в очертаниях Каса, в том, как он двигается — это такая скучная, обычная вещь, парень садится в машину, но, наблюдая за ним, Дин чувствует, как что-то внутри сдвигается, защёлкивается на место. Он не уверен, что именно, и он не хочет слишком внимательно рассматривать это и выяснять, но… Он сделает что-нибудь глупое. Вернувшись к машине, он открывает дверь со стороны пассажирского сидения и слегка толкает Каса. — Двигайся, приятель, — говорит он, шарит в кармане свободной рукой, держа пиво в другой, и вытаскивает ключи. — Остаток пути ты ведёшь. — Что? — спрашивает Кас, но, даже когда говорит это, он тянется к тому, что Дин ему предлагает, и Дин бросает ключи в его открытую ладонь, совершенно не обращая внимания на то, как его пальцы при этом слегка касаются руки Каса. — Ты слышал, — говорит Дин, ещё раз толкая Каса, и не смотрит ему в лицо, усаживаясь на освободившееся пассажирское сидение. — То, что ты облажался там, не означает, что ты не можешь ещё немного повеселиться. Почему бы и нет, верно? Кроме того, я должен заняться этими плохими ребятами, понимаешь? — он вытаскивает бутылку из упаковки, откручивает крышку и делает большой глоток, чувствуя на себе взгляд Каса, даже когда тот осторожно сдвигается на водительское место. Кас ничего не говорит, и, когда Дин не может больше это откладывать и поднимает взгляд, Кас отворачивается, глядя на руль. — Хорошо, — говорит он. — Ты ведь умеешь водить, правда? — спрашивает Дин, и ему, наверное, следовало сначала проверить, но, типа, это же Кас. — Да, — говорит Кас, вставляя ключ в замок зажигания и проворачивая его. Каждое его движение точное. Осторожное, не нервно-осторожное, но внимательно-осторожное. Как будто каждый шаг важен, и не только требует внимания, но и заслуживает его. Он переключает передачу на драйв, его хватка на руле не расслаблена годами привычки, как у Дина, но также и не зажата, не испугана. Осознанно, вот хорошее слово, чтобы определить его обращение с рулём. Это хорошее слово, чтобы определить его обращение со всем. Дин не может избавиться от мыслей об этом и делает ещё глоток пива, чтобы удержаться от прикосновения к его плечу. Дин не может перестать смотреть на руки Каса. Он пытается смотреть на своё пиво, смотреть на дорогу, смотреть в окно, но вместо этого всё время оглядывается на Каса. — Всё в порядке? — спрашивает Кас, и что-то почти нервное звучит в его голосе, или, может быть, Дин просто воображает себе, может быть, только мысль об этом что-то делает с Дином, заставляет его почувствовать эту вещь снова, ту вещь, которая защёлкнулась у него в груди там, на заправке. Он слишком долго не отвечает, и его голос немного ниже, чем должен быть, когда он говорит: — Да, Кас. Ты отлично справляешься. Ага. Да, он собирается сделать что-то глупое. Учитывая это знание, прочно укоренившееся в его голове, даже удивительно, что проходит ещё десять минут, прежде чем он действительно делает это. Он допивает пиво и кладёт пустую бутылку обратно в картонную упаковку, а затем смещается, придвигаясь немного ближе к Касу. А потом, поскольку, если он не сделает это быстро, то струсит, он обвивает Каса рукой, наклоняется и кладёт голову ему на плечо. — Дин, — голос Каса хриплый, и, возможно, слишком много времени проходит, прежде чем он говорит: — Что ты делаешь? — Просто… просто заткнись, чувак, ладно? — тихо говорит Дин, а затем целует Каса в щеку, рядом с уголком рта. И Кас спокоен сначала, очень спокоен. Он не двигается настолько долго, что Дин почти начинает паниковать, хотя на самом деле это всего лишь секунда или две. А затем Кас делает долгий, прерывистый вдох, резко выдыхает и поворачивается лицом к Дину, всего на секунду, но достаточно, чтобы посмотреть на него, и, чёрт возьми. Чёрт возьми. — Останови, Кас, — шепчет Дин, и Кас останавливает машину, сворачивает на гравийную обочину, и Дину всё равно, его не волнует, что сейчас середина ночи, не волнует, что единственное, что может дать им хоть какое-то уединение, — это отсутствие трафика на дороге, не заботится ни о чём, кроме ощущений своего рта, мягких губ, прижатых к виску Каса, а внутри пусто, почти болезненно пусто, оставшегося привкуса пива совсем недостаточно, чтобы заполнить пустоту рта Дина. — Дин, — говорит Кас, и тогда Дин прижимается к его губам, и рот Каса всё ещё немного приоткрыт на имени Дина, Дин почти чувствует вкус своего имени у него во рту и, чёрт, это так вкусно. Или, может быть, это просто Кас, может быть, он просто так хорош на вкус, Дин не знает, но он так хочет узнать. — Просто, — начинает Дин, и не знает, как, чёрт возьми, закончить это предложение, потому что, блядь, что, нахрен, с ним не так? Просто что? Просто давай трахнемся один раз, братан, ничего особенного? Но это не должно быть чем-то особенным. Не должно. Дин говорит себе это, когда снова целует Каса, тянет Каса, чтобы повернуть к себе, просовывает руку под плащ Каса, и под пиджак под его плащом и, блядь, этот парень носит слишком много слоёв одежды. Это происходит. — Давай, — говорит он, уже на полпути от переднего сидения, хлопая за собой дверью и слишком быстро забираясь назад, дёргая Каса за рукав, когда тот не сразу следует за ним. — Давай, чувак, — добавляет он, и в его голосе слышны умоляющие нотки, он знает, что слышны, но, к счастью, его лицо и так уже слегка горит, поэтому он не думает, что его смущение из-за этого отчаянного просящего тона собственного голоса будет иметь здесь огромное значение. Кас мило, удивительно неловко выходит из машины, и, возможно, Дин снова хватает его за плащ, когда он открывает заднюю дверь со стороны водителя, и тянет его внутрь, может быть, Дин слишком сильно тянет его, так что он, в конечном итоге, практически падает Дину на колени, нависая над ним, хотя здесь подразумевается гораздо больше хладнокровия и намерения, чем было на самом деле. Но его щёки тоже розовые, а глаза огромные, и Дину немного смешно, но на самом деле не потому, что это забавно, а просто потому, что внутри него вся эта нервная энергия, и ей нужно как-то выйти наружу. — Извини, — говорит Кас, пытаясь распутаться и сесть. Но когда он поворачивается и закрывает за собой дверь, он тоже улыбается, немного застенчиво и неуверенно. Дин просто зарывается рукой в волосы Каса и целует его как следует, а Кас втягивает воздух носом, сдвигается ровно настолько, чтобы не упасть на Дина, и, наконец, осторожно кладет руку Дину на грудь. — Ты молодец, — говорит Дин, и его собственный голос звучит так тихо, как будто есть что-то, от чего он скрывается. И этого, чёрт возьми, много. Но он не позволяет себе думать об этом. Он просто снова целует Каса, чувствует, как пальцы Каса напрягаются, сжимая его рубашку, и что-то в этом просто заставляет Дина… наполниться ещё больше чем-то горячим, тёмным и неожиданно мягким, неожиданно нежным. Это что-то — знание того, что Кас хочет, может быть, даже не знает, что хочет, но он хочет. И он не хотел так… как её звали… что-то ироничное, Честити, он не хотел её так, думает Дин, догадывается Дин; он не хотел её настолько, чтобы дышать вот так тяжело, чтобы сжимать вот так в кулаке её кукольную одежду, и это… это не должно иметь значение для Дина, это определенно не должно иметь такое большое значение, не должно быть так приятно. Но это так, и то, как Кас приоткрывает рот, позволяя Дину проскользнуть языком внутрь, это даже ещё более приятно. — Блядь, Кас, — бормочет Дин, отрываясь от рта Каса, чтобы прижаться губами к углу его челюсти, прямо под ухом, и рука Каса на груди Дина снова сжимается и дёргается, словно он не может с этим справиться. — Что я должен… — голос Каса такой тихий, что Дин, вероятно, может слышать его только потому, что Кас прямо здесь, его рот совсем рядом с ухом Дина, и Дин прерывается, и неуверенность в этом голосе заставляет его хотеть… хотеть… чёрт, он не знает. Это так странно, эта нежность внутри него, то, как она нарастает, как она наполняет его, и ему нужно поцеловать Каса снова, прежде чем он сможет сделать, или, ещё хуже, сказать что-нибудь действительно глупое. Хорошо. Ещё глупее. — Тут сложно ошибиться, чувак, — наконец говорит Дин, всё ещё прижимаясь губами к губам Каса, его слова между поцелуями, лёгкими и резкими, достигают его губ. Но, несмотря на все разговоры, его руки по-прежнему там, где были — одна на спине Каса, а другая — на его бедре, и плащ — преграда для них обеих. И он просто думает, что, может быть, ему стоит начать с этого, когда Кас целует его и прикусывает нижнюю губу Дина достаточно сильно, чтобы стало больно, совсем немного, и скользит рукой вверх по шее Дина, чтобы вцепиться ему в волосы, и тянет, и, ох, чёрт, у Дина теперь официально встаёт. — Блядь, Кас, — шипит он — это быстро становится рефреном всей этой опрометчивой песни — и Кас отпускает его и отстраняется, словно обжёгшись. — Извини, — бормочет он и уже смотрит в сторону, и Дин хватает его за лацканы плаща и снова целует, на этот раз немного сильнее, потому что он же не может сказать чёртову ангелу, падший он или нет, что единственное, что было не так — это то, что ты остановился, верно? Вместо этого он пытается вложить это в поцелуи, в хватку своих рук на ткани глупого грёбаного… — Ты бы не мог уже снять эту штуку? — говорит Дин, дёргая за плащ, и им вдвоём удаётся избавить Каса от него. Пиджак снимается вместе с плащом, что удобно, и Дин может полностью вытащить его рубашку из-под пояса, раз уж они здесь, и чёрт, иметь только один слой между его руками и кожей Каса — это… это сильно. — Дин, — говорит Кас, и в его взгляде появляется настойчивость. — Просто… — начинает Дин, и вместо продолжения мягко толкает Каса вниз и укладывает на сидение, а затем подсовывает сложенный пиджак ему под спину, создавая что-то вроде подушки. — Вот, — говорит он, — просто ложись, — потому что он хочет… это ускользает от него, он просто хочет помочь Касу, просто хочет убедиться, что, если это его последние несколько часов в жизни, то они не будут полным разочарованием. Всё должно было остаться только об этом, но потом Кас целовал его, и Кас тянул его за волосы, и Кас издавал эти звуки, и всё начало ускользать от Дина, и ускользать быстро. И, возможно, ему удастся снова вернуть всё под контроль, если он возьмёт верх. Буквально. Ага. Это должно сработать, правда? За исключением того, что сейчас он просто растянулся на Касе, и это, вероятно — определённо — слишком близко, слишком многое слишком близко, слишком много мест соприкосновения. Руки Каса снова обвились вокруг него, его ладони — на спине Дина, горячие сквозь одежду, и его глаза такие чертовски большие и сияющие, и на его лице — что-то вроде трепета, как будто это что-то огромное, как будто это что-то важное. — Дин, — снова начинает Кас, — должен ли я… — Проклятье, нет, — взрывается Дин, — ты в порядке, Кас, просто позволь мне… Ты можешь просто позволить мне… — Но ты ничего не делаешь, — беспомощно говорит Кас, и Дин снова его целует, потому что, как, нахрен, он может объяснить, что я отвлекся, глядя тебе в глаза, и при этом не выглядеть супер-мега-четырёхкратным геем? Но, чёрт возьми, Кас не виноват, что Дин всё не продумал, и вся эта идея «дать парню что-нибудь приятное на память перед тем, как он умрёт», на самом деле не работает, когда Дин ведёт себя с ним как засранец. Поэтому он бормочет себе под нос небрежное «прости», и больше извинений пытается вложить в поцелуи; целует Прости, я такой проклятый идиот в губы Каса, и Мне жаль, что я не продумал всё прежде чем начал это в его висок, и Мне жаль, что ты можешь умереть, не получив этого с кем-то, кто тебя заслуживает (потому что мы оба знаем, что это не я) в его шею. Дыхание Каса становится тяжёлым, он бормочет имя Дина, и Дин может почувствовать его, твёрдого и горячего, сквозь брюки, как будто, возможно, Кас не так и сильно возражает, даже если Дин этого не заслуживает. Словно, возможно, он никогда не думал, что может получить больше. Проклятье. Наверное, так и есть. — Всё в порядке, — выдыхает Дин, уже не зная точно, кому из них он это говорит. А потом, опять, потому что не уверен, что верит в это: — Всё в порядке. — Да, — мягко соглашается Кас, как будто он мог бы знать, как будто он мог бы... и Дин не может больше думать об этом, он не может больше думать. Он почти гарантированно как-нибудь всё испортит, но если он даст себе время подумать об этом, шансы не облажаться уменьшатся, зато количество времени, чтобы все испортить, сильно прибавится. — Отодвинься назад, дай мне немного больше места для манёвра, — шепчет он, кладёт руки на бёдра Каса и направляет его немного дальше назад, так что он слегка приподнимается и садится, его затылок теперь у окна, и это даёт Дину больше места, чтобы соскользнуть вниз по его телу, места, чтобы дотянуться до ремня и пуговиц на штанах, и молнии, и… Кас задыхается, когда Дин кладёт на него руку, слегка сжимая, нежно, через хлопок боксеров. — Дин, — шипит он, и Дин мягко шикает на него и поднимается, чтобы снова поцеловать. — Просто позволь мне, Кас, — шепчет он достаточно тихо, чтобы никто не услышал, что его голос дрожит. (Никто, кроме Каса, но он не будет знать, что это значит, верно?) Достаточно тихо, чтобы никто не услышал, что, может быть, он ближе к мольбе, чем к уговорам. Потому что где-то по ходу дела — примерно в то время, когда он увидел руки Каса на руле — это стало о большем, чем просто о Касе, он уверен. Может быть, даже до этого всё было о большем, чем просто о Касе. Нет. Нет, он действительно не может об этом думать. Щёки Каса горят, румянец заметен даже в темноте, и в мягком оранжево-розовом свете уличного фонаря в дюжине ярдов вниз по дороге он кладёт руку на лицо Дина и наклоняет голову, медленно, как будто пытается что-то разгадать. А потом эта маленькая заинтересованная улыбка появляется на его лице, и, чёрт, чёрт, от этого что-то болит у Дина в груди. — Конечно, — говорит он, — всё, что пожелаешь, Дин, — но Дин уже опускает голову, потому что больше не может смотреть Касу в глаза, не может видеть, какие они большие, красивые и тёмные, не может видеть в них этот чистый голод, который почему-то настолько сладок, что Дину больно. Дин наклоняет голову и расстёгивает рубашку Каса, начиная снизу, и руки Каса встречают его на полпути. В основном он пахнет просто кожей, чистой кожей, и что-то в этом удивляет Дина, это кажется странным, кажется неправильным. Как будто вы берете красную ручку, а когда начинаете писать, чернила оказываются чёрными. Но иногда Дину кажется, что он улавливает запах чего-то большего, чего-то холодного и яркого, почти сурового. Затем руки Каса оказываются в волосах Дина, и он снова тянет Дина вверх, снова целует его, и количество их поцелуев действительно уводит всё в другом направлении, чем планировал Дин, задавая другой тон. И это опасный тон, он знает. Но, чёрт возьми, парень, вероятно, будет мёртв завтра в это время, верно? (Нет, если я смогу помочь, говорит что-то внутри. Бог знает, что он может сделать, чтобы помочь, но, что бы это ни было, он сделает. В любом случае, что-то вернуло этого парня раньше, правильно? Оно сделает это снова, не так ли? Кто бы это ни был, что бы это ни было, оно не может покончить с ним так рано, верно? Но до этого не дойдёт, Дин не собирается допустить это, он уже знает, что будет драться за это зубами и ногтями). Но в теории, именно об этом идёт речь; вероятно, это последняя ночь Каса на земле. Дину следует честно придерживаться этого правдоподобного отрицания, пока он может. А это означает, что Кас получит то, что хочет, и если Кас хочет целовать Дина, снова и снова, — его рот на вкус как человеческий, но иногда — как шторм, как озон, как дождь, но резче, человеческий, но не совсем, человеческий, но с чем-то большим — если он этого хочет, пока одна рука Дина на его члене, а другая — на груди, тогда, чёрт возьми, он это получит. Целовать его действительно приятно, и — и Дин серьёзно должен перестать так думать. Наконец, он отстраняется от Каса, и если он сам тяжело дышит, если его собственный член, может быть, немного твёрже, чем был до того, как Кас поцеловал его — ну, больше никто об этом не узнает. И, если у него будет достаточно времени и виски, он, вероятно, сам сможет забыть об этом. Но он действительно не должен позволить этому случиться. Поэтому он снова движется вниз по телу Каса. На этот раз он идёт медленнее, поцелуями прокладывая свой путь от горла Каса, через ключицы, грудь. Кас шипит имя Дина, когда он сжимает зубы на одном из сосков, всего чуть сильнее, чем нежно, и Дин улыбается ему в кожу, сжимает другой сосок левой рукой и целует Каса над сердцем. Член Каса, всё ещё легко зажатый в правой руке Дина, дёргается, и Дин снова улыбается, отступая назад настолько, чтобы поцеловать Каса под подбородком, что крайне глупо, но также… Он очень, очень хочет это сделать. — У тебя всё хорошо, приятель? — шепчет он, и предполагалось, что он будет звучать как самодовольный засранец, но выходит мягко, выходит серьёзно. — Я… — начинает Кас и глубоко вздыхает, когда Дин медленно проводит рукой по его длине, слегка растягивая ткань белья, чтобы добавить к ощущениям трение. — Думаю, да, — наконец говорит Кас, и он действительно звучит задумчиво, как будто ему на самом деле нужно было обдумать вопрос. — Я не привык к… — Ага, ну, это значит, никаких ожиданий, мне же проще, верно? — шутит Дин. — Ты понятия не имеешь, хорош я или нет. Рука Каса легко тянет его за волосы и поднимает ровно настолько, чтобы Кас мог посмотреть на него и торжественно сказать: — Твои достоинства никогда не вызывали сомнений, Дин. — Заткнись, — бормочет Дин, чувствуя, что краснеет, потому что он почти уверен, что Кас имел в виду не то, что Дин в своей глупой шутке, и правда в том, что ему совсем не проще. — Извини, — говорит Кас, когда Дин пытается быстро спуститься вниз по телу Каса, стараясь не отвлекаться снова на его грудь. Дин встряхивает головой и целует Каса над пупком. Правой рукой он всё ещё лениво водит по члену Каса, а левую кладёт на бедро Каса, целуя упругую кожу над его тазовой косточкой. — Дин… — начинает снова Кас, но на этот раз Дин просто качает головой, сжимает его бедро и смотрит вверх. — Просто позволь мне? — просит он, и его голос тише, чем должен быть, намного тише и грубее, слова скребут по горлу наждачкой. — Просто… просто позволь мне, Кас? И Кас моргает на него, и что-то смягчается в его лице, он снова тянется к Дину и на этот раз останавливается, его рука парит прямо у лица Дина, так близко, что Дин может почувствовать его жар — он, наверное, немного теплее, чем человек, думает Дин. Немного. А может, это просто так. Может, просто дело в том, что это Кастиэль, и это заставляет Дина так думать. Потому что не кажется правильным то, что Кас может просто быть парнем, может просто чувствоваться как парень. — Да, — наконец мягко говорит Кас. А затем: — Хорошо. И он звучит немного неуверенно тоже. Дин не может думать об этом. Он стягивает бельё Каса, и Кас каким-то образом понимает его и слегка сдвигается, чтобы помочь — он мог бы просто вытащить его член, не снимая белья, но так кажется лучше. Да, очень романтично, думает он, и это не смешно, но он все равно почти смеётся, потому что он настолько наполнен всякой ерундой, нервозностью, возбуждением и этой странной, пугающей нежностью, которую он раньше чувствовал только с одним человеком (и Кэсси выбросила его на обочину, как только он попытался рассказать ей правду о себе, что, честно говоря, наверное, было справедливо). Дин проводит рукой по длине Каса ещё несколько раз — и он, ммм. Ему нечего стыдиться. Если бы Кас чувствовал стыд, на что, в общем-то, не похоже. Но если бы это было, то, по крайней мере, на этот счёт ему точно не понадобилось бы. У Дина во рту бывали и побольше, может быть. Может быть. (На самом деле он не уверен, но это ещё одна вещь в списке того, о чём он не станет думать, потому что, если станет, то это сделает всё ещё более странным и неудобным, чем сейчас). Всё нормально. Дин всегда готов принять вызов. Потому что, честно говоря, он вроде как уже знает, проблема не в размере. Она во всём остальном. Во всём остальном насчёт Каса. Кас слегка задыхается, когда Дин в первый раз вбирает его в рот, и его бёдра дёргаются. Недостаточно, чтобы Дин подавился, или что-то в этом роде, просто небольшое подёргивание. Кас сразу берёт себя в руки, гладит Дина по волосам и выдыхает: — Извини, Дин, — и это так нежно, так мило, что Дин не может это принять, и он поднимает голову достаточно, чтобы ухмыльнуться и сказать: — Думаю, я кое-что делаю правильно, — а затем вернуться к своей задаче. Чем, конечно, всё это и является. Это просто задача, просто что-то, что нужно сделать. На самом деле, это всего лишь часть работы, если задуматься. Дин думает, что, может быть, он говорил это себе достаточно часто, чтобы начать вроде как хоть наполовину в это верить. Дело в том, что в какой-то момент он больше не сможет терпеть, ему придётся потянуться вниз и потереть себя, даже когда он пытается дышать, медленно и ровно через нос — он убирает руки с бёдер Каса, чтобы расстегнуть свои джинсы и вытащить свой член — и теперь у него поднимаются сомнения в возможности убеждать себя и дальше. (Эй, это ещё не всё, что поднимается, привет!) И, на самом деле «в какой-то момент» — это, например… когда он опускается далеко, насколько может, так далеко, что тёмные завитки волос вокруг члена Каса щекочут кончик носа Дина. Это требует усилий с его стороны, и рука Каса цепляется за волосы Дина, сжимает их, и всё же он не толкает, не заставляет его, и — странно, что просто из-за этого Дину ещё больше хочется продолжать? К счастью, у Дина остаётся всё меньше и меньше умственных способностей, чтобы тратить их на подобные вопросы. Он выпускает член Каса на несколько секунд, но через мгновение снова ныряет вниз, на этот раз дольше — мир сужается до них двоих, двух их тел, соединённых ртом Дина на члене Каса, и руками Каса на голове и руках Дина, а также местами, где они случайно касаются друг друга, пока Дин склоняется над Касом на заднем сиденье. Время замедляется, растягивается, становится чем-то другим. Есть только то, насколько долго Дин сможет принимать Каса глубоко, прежде чем отстранится, задыхаясь; есть только слёзы, что текут из глаз Дина; есть только звуки, которые издаёт Кас, и то, как сжимаются его руки; есть только то, что Дин может ускорить движение руки по собственному члену, поскольку предсемя делает его более скользким. — Дин, — всё шепчет Кас, просто нескончаемый поток имени Дина, мягкий, настойчивый и почти болезненный, просто дин дин дин дин, как будто он пытается постичь смысл чего-то, как будто, если он скажет это достаточно, что-то встанет на место и для него тоже, так, как это было с Дином. Как будто, если он скажет это достаточно, всё сможет быть в порядке, и более того, Дин сможет всё исправить. И больно от того, что прямо сейчас, с членом Каса во рту и своим собственным в руке, со слезами, текущими из глаз, всего на секунду Дин почти чувствует, что смог бы. Дин поднимается снова, просто проводит кончиком языка по нижней стороне головки, и лицо и член Дина влажные, его кровь кипит под кожей, а член Каса горячий под левой рукой Дина, обхватившей теперь его у основания. Одна напряжённая рука Каса в волосах Дина, другая сжимает за плечо, впиваясь кончиками пальцев в рубашку Дина, почти царапая кожу. Дин чувствует шрам, отпечаток руки, это пульсирует метка Каса, думает он, а затем Кас кончает, его вкус такой чертовски нормальный, такой человеческий, что эта простая странность его нормального вкуса заставляет Дина всё полностью проглотить. Чего, нахрен, ты ожидал, тупица? Что его сперма будет иметь вкус леденцов? Но, типа. Возможно? Он чёртов ангел, так что — возможно. Дин кончает смущающе быстро, почти сразу после Каса, едва успевает сесть — на самом деле, не сесть нормально, просто сместиться так, чтобы немного меньше нависать над членом Каса — прежде чем освобождается от белья. Завершение процесса занимает, может, пару секунд; он уже проделал большую часть пути. Ещё более смущает, что вещь, которая на самом деле толкает его через край — это прикосновение кончиков пальцев Каса к тыльной стороне руки Дина. — Дин, — начинает Кас — каким-то образом Дин знает, что на этот раз это начало предложения, в отличие от всех тех раз, когда он просто повторял имя Дина, как заклинание, как молитву — и Дин что-то мычит, пытаясь заставить его замолчать, потому что Дин совсем не может сейчас об этом думать. Он чувствует себя странно. Он чувствует больше, чем должен. Он чувствует больше. Это должно было быть просто услугой, но в глубине души он уже знал, с той минуты, как увидел Каса, стоящего на той заправке, что это нечто большее, но ему нужно просто… На данный момент ему нужно притвориться. Ему нужно время, чтобы просто… Затолкнуть всё обратно туда, где он сможет не думать об этом слишком сильно, слишком долго. И если Кас что-то скажет сейчас, он сделает всё это слишком реальным. Так что вместо того, чтобы что-то сказать, Дин просто засовывает свой обмякший член обратно в бельё (хорошо, шаг в правильном направлении, не-позволяющем-этому-стать-большим), вытирает руку о джинсы, а затем просто мягко валится на Каса и устраивается подбородком на его животе. Он легко целует его там, где уже целовал раньше, в нежную кожу около бедренной косточки (не очень хорошо, может быть, шаг в неправильном направлении). И когда рука Каса, та, что цеплялась за его волосы так крепко, что кожу головы Дина всё ещё жжёт, теперь начинает гладить его по волосам, чёрт возьми, ласкать его, Дин позволяет себе положить голову на живот Каса, его член в нескольких дюймах от лица Дина, всё ещё немного блестящий от слюны, и позволяет Касу продолжать прикасаться к нему, нежно, осторожно (крайне нехорошо, как минимум, три шага в неправильном направлении). — Дин, — наконец пытается сказать снова Кас, и Дин просто тихонько шикает на него. — Всё хорошо, Кас, — бормочет он. — Просто… как насчет того, чтобы немного побыть в тишине, ладно? В наступившем молчании есть качество, заставляющее Дина думать, что Кас собирается спорить, но после того, как оно затягивается настолько, что внутри Дина снова что-то напрягается, он просто говорит: — Ладно. Дин должен ему помочь. Натянуть его бельё, подать брюки, которые сейчас скомканы на полу. Это было бы неплохим прогрессом в направлении «быть спокойным насчёт этого». Дин не двигается. Ну, Дин двигается, и поначалу кажется, что у него, возможно, получится собраться, он вяло смещается и натягивает на Каса бельё. Но потом он просто отклоняется в неправильном направлении. Неуклюже, неловкими пальцами он хватает плащ Каса, перекинутый через переднее сиденье. Он поднимается по телу Каса, кладёт голову на его грудь и укрывает плащом их обоих — импровизированное одеяло. Не так хорошо, как настоящее, но это всё, что у них есть, и это тоже не ужасно. Может, и для Каса так же. Дин думает, что может на это надеяться. Кас ничего не говорит. Он даже не дышит несколько секунд, а затем, медленно вдыхая, поднимает руки и осторожно обнимает Дина под плащом. Даже после оргазма, сердце Дина всё ещё делает глупость, когда начинает колотиться. Когда начинает болеть. — Тебе следует поспать, — мягко говорит Кас. — Ага, — говорит Дин, и, в конце концов, засыпает.

***

После того, что произошло с Рафаилом, они едут в тишине достаточно долго, так что их одежда успевает высохнуть. Дин теряет счёт тому, сколько раз он хотел остановить машину и снова затащить Каса на заднее сиденье, потому что он хочет немного облегчить тяжесть в воздухе вокруг Каса, хочет… просто хочет. И ему, вероятно, стоит волноваться по этому поводу, потому что это, должно быть, ещё более глупая идея, чем прошлой ночью, но… но это о Касе, верно? На парня только что навалилась куча дерьма, и прямо сейчас Дин может не волноваться из-за того, что облажался и почувствовал больше, чем ожидал, ведь это только его проблема. Кроме того, он солгал бы, если бы сказал, что Кас, поставивший грёбаного архангела на место, не был чертовски горяч, и он не может отрицать, что ему очень любопытно, не захочет ли Кас попробовать поставить Дина на место. Касу, наверное, не помешало бы немного отвлечься, верно? Дин просто поможет ему, просто окажет ещё одну услугу. Но по какой-то причине он так и не решается предложить это. А потом они разговаривают, а потом… А потом Кас снова уходит. Всё нормально. Он с самого начала говорил себе, что это не должно иметь большого значения. Боже, он просто сделал парню одолжение. Этого было достаточно, этого было много. Невелика проблема. Этого было достаточно.

***

Неделю спустя, но также и пять лет спустя, мудацкая версия его будущего «я» сбрасывает на Дина бомбу размером с Люцифера, а затем сваливает из хижины бог знает куда. Дин всё ещё в шоке, и в основном движется на автомате, возвращаясь в темноте к хижине, в которой прячется за неимением лучшего занятия. Он почти у цели, когда кто-то обнимает его за талию и утаскивает с тропинки рядом с хижиной. Дин отбивается, и этот кто-то хватает его за запястья и прижимает их к бокам, шикает на него, и у него едва хватает времени, чтобы понять, что он знает, кто это, что он чувствуется знакомо, пахнет знакомо, прежде чем его целуют, и тогда он узнаёт, внезапно и полностью. — Кас, — выдыхает он, когда Кас отрывается от его губ. — Блядь. Не делай так, чувак, не подкрадывайся так, когда настал проклятый апокалипсис, — и в центре него, как он только что обнаружил, ублюдок, который носит его брата вместо костюма. — Извини, — говорит Кас, и прежде чем Дин успевает сказать что-то, что, без сомнения, было бы чрезвычайно умным, он целует Дина снова, немного медленнее и с откровенным голодом. Он почти такой же на вкус. Может быть, немного менее странный? Но почти такой же. Если бы не царапающая борода, Дин почти не заметил бы разницы. — У нас есть время, прежде чем мы отправимся, — говорит Кас, его рот по большей части на Дине, его руки горячие на запястьях Дина. — Моя память сейчас уже не та, но я помню, что должен тебе минет после того первого раза. И ладно, слово минет от Каса определённо вызывает короткое замыкание в мозгу Дина на секунду, но он сказал что-то ещё, что тусклым эхом отзывается в его голове, прыгая там, как скринсейвер. Того первого раза, сказал он. Кас поднимает руки, одна обнимает Дина за талию, ладонь на спине, а другая обвивается вокруг шеи. Один из пальцев нежно поглаживает волосы Дина. Того первого раза. — Я не, ммм… — начинает Дин, и слова болезненно выскальзывают из его горла. — Нет, чувак, ты мне ничего не должен, это было просто… — Я знаю, ты сделал мне одолжение, — говорит Кас, его губы складываются в улыбку, когда он наклоняется и целует Дина в подбородок. — Это было очень любезно с твоей стороны. А теперь я хотел бы сделать одолжение тебе. Кажется, ты мог бы получить это прямо сейчас, — добавляет он. — Больше, чем обычно, я имею в виду. — Ты, эмм... серьёзно? — Пожалуйста, — говорит Кас и немного отстраняется, достаточно для того, чтобы Дин увидел выражение его лица. — Позволь мне? Впервые с тех пор, как Дин попал сюда, в глазах Каса что-то мягкое, что-то яркое, что-то более правильное. Судя по состоянию дел, кажется, что Дин нанёс много вреда, но он не уничтожит снова это выражение в глазах Каса. Вот и всё, это единственная причина, по которой он говорит «да». Это просто ещё одна услуга для Каса, он просто пытается не усугублять ситуацию. Ничего страшного. — Ага, — выдыхает он. — Ладно, какого чёрта. Наверное, наш последний шанс, верно? — Честно говоря, я думал, что он был уже давно, — говорит Кас, обнимая Дина за талию и направляя к двери в хижину, которая, по-видимому, принадлежит Дину. — Приятно получить ещё один последний шанс. Тот первый раз, так Кас назвал то, что произошло тогда, в Мэне. Первый. Значит, было больше, чем один. Возможно, было больше, чем два раза. — Ты… э-э. Я имею в виду, ты уверен, что не хочешь, типа. Может ты и… — Дин неопределенно кивает в сторону хижины другого «себя», но Кас уже втягивает его за дверь, и толкает Дина к ней, и целует его, щетина царапает кожу Дина, но его рот нежен и осторожен. Он должен пахнуть намного хуже, отвлечённо думает Дин. Но он просто пахнет — ладно, его одежда пахнет дурацким ладаном, а он пахнет больше потом. Но в основном он пахнет почти так же, как в Мэне, в тот первый раз, в тот первый раз, и это так знакомо, что становится больно. Та штука, что бы это ни было, которая защёлкнулась на место в ту ночь у него в груди — он начинает понимать, что ему больно с тех пор, как он впервые увидел Каса здесь, с его лёгкими фальшивыми улыбками и усталыми глазами. — Нет, — говорит Кас. Он не уточняет, просто снимает куртку Дина и засовывает руку за пояс Дина, чтобы снова притянуть его к себе и снова поцеловать. Да. Да, Дин думает, что было больше чем два раза. — Хорошо, — Дин едва слышит себя, когда говорит это. Кас делает паузу, слегка отстраняется, и, когда смотрит на Дина, то немного наклоняет голову, с той полуулыбкой на лице, которую Дин так ясно помнит. Видеть её так же приятно, как и больно. — Я скучаю по тебе, — мягко говорит Кас, не скрытый двенадцатью слоями другого дерьма, без всех тех резких граней, которые обычно есть у голоса этого Каса. — Мне нравится, как ты на меня смотришь. — Как я… — Не так, — смеется Кас, двигаясь вниз по телу Дина, опускаясь на колени, и, чёрт возьми, это образ, с которым Дин и его правая рука собираются провести какое-то время в будущем. — Хотя я бы не стал возражать. Прикосновения Каса мягкие, когда он расстёгивает джинсы Дина, каждое движение такое же осознанное, как когда он вёл машину. Его дыхание тёплое сквозь бельё Дина, и он издаёт низкий, довольный звук, когда член Дина дёргается. Когда Кас вынимает его, огрубевшие пальцы так осторожны, что Дину немного больно — не только от очевидной боли в его быстро твердеющем члене, но и от чего-то в его груди. Кас снова поднимает взгляд, проводя свободно сжатым кулаком по длине Дина, и даже в этом положении его лицо торжественно, когда он говорит: — Ты смотришь на меня, как раньше. Вы оба. Как будто я что-то особенное. По-прежнему что-то важное. Это… это хорошо. Дин хочет сказать что-то легкомысленное, но здесь, где новости о Сэмми потрясли его до онемения меньше десяти минут назад, это слишком больно, это как резкий удар в сердце. А ещё Кас обхватывает ртом член Дина. Кас… Чёрт. Кас явно многому научился. Но. Но… В тот первый раз, сказал он. Кроме… Кроме тех вещей, которые не останутся прежними, не тогда, когда Дин может всё это исправить. Кроме каждой из этих вещей. Так что это, наверное, его последний шанс. Так и есть. Это больно, и Дин не может сейчас думать об этом. Вместо этого, возможно… Возможно, ему стоит взять то, что он может получить. Возможно, им обоим стоит. — Кас? — пытается сказать Дин, а затем, немного громче, — Кас… — отрывая его от себя, — Я, ммм. Мы могли бы… Кас моргает на него, его глаза мягкие, а рот влажный, затем следует за взглядом Дина в сторону кровати и улыбается. В итоге он доводит Дина до состояния, когда тот умоляет, на самом деле умоляет, стоя на коленях и сжимая в руках сколотое изголовье кровати. Кас использует язык и пальцы, чтобы открыть Дина, не торопясь — каким образом, блядь, у них в этом месте есть смазка, не говоря уже о том, где Кас прятал её, когда нашёл Дина, он не может понять, но, чёрт возьми, не собирается смотреть в зубы дарёному коню, не то чтобы он был в состоянии это сделать, даже если бы захотел. Кажется, это длилось вечность, и ощущения так охуенно хороши, и Дин просто хочет, чтобы это продолжалось, но ему, чёрт возьми, нужно облегчение… — Кас… — сначала тихо, а потом немного громче: — Кас, пожалуйста, мне нужно, мне нужно… — Скажи мне, — наконец говорит Кас, приподнявшись, и целует Дина в поясницу. — Ты, Кас, — только и может произнести Дин, и его голос звучит рвано, и это почти полностью правда. Это правда, просто… Это не тот Кас, для которого это правда. — Мне нужно… Мне нужен… И Кас знает, его дыхание прерывистое на спине Дина, он издает этот сломленный тихий звук, почти похожий на смех, и осторожно вытаскивает пальцы из Дина. — Я знаю, что тебе нужно, — шепчет он, кладёт руки на бёдра Дина и толкает его вниз. — На спину, — шепчет он, и, даже когда Дин двигается, руки Каса остаются на его талии, не заставляя его, просто касаясь, просто удерживая, как будто он не может не прикасаться к Дину. И это, это неправильно, это неправильно, это не может быть правильным, он не может так себя чувствовать только из-за Дина, но потом он целует Дина, сильно, отчаянно, как будто изголодался по нему. — Всё хорошо, — мягко говорит Кас, — Дин, всё хорошо, всё хорошо, — и у него перехватывает дыхание, и неясно, кого из них он на самом деле пытается успокоить, но это не имеет большого значения, потому что он, наконец, наконец вводит свой член внутрь, в Дина. — Кас, — выдыхает Дин, и Кас целует его, и это кажется таким знакомым и таким странным, вкус почти правильный, вкус и голод, но и немного другой тоже. — Всё хорошо, Дин, — снова бормочет он Дину в рот, когда немного выходит, и входит снова, в этот раз глубже. И Дин… Дин, чёрт возьми, не может этого вынести. Он в отчаянии, и ему больно, болит и его член, и сердце. Потому что это неправильно, это неправильно, это не Кас… но вот только это он. Это Кас, который остался, который прошёл с Дином через всё его проклятое дерьмо. Это Кас, у которого до этого, до этой хижины, не было ничего, кроме горечи, и злости, и печали, и, кажется, никто этого не видел, и кажется, есть смысл посмотреть дальше его глупых поступков. Он такой же грустный, как и Дин, может быть, даже грустнее. И он всё ещё здесь, и он всё время был здесь, с Дином. В тот первый раз. Никто не мог бы обвинить Дина в том, что он умный, но это, по крайней мере, он может просчитать. Так что это больно, больно так сильно, когда Кас погружается внутрь него, не из-за того, что Кас делает, а из-за него. Потому что он заслуживает большего. Потому что то, что Дин чувствует, так охуенно хорошо, так охуенно правильно, но вот только он знает, что это не так. И Кас просто нежно и успокаивающе шипит на него, на протяжении всего времени, когда продолжает почти полностью выходить из него, и тут же входить внутрь снова. — Всё хорошо, Дин, — снова говорит он, и Дин не осознаёт, что плачет, пока Кас не целует его в щёку, а затем снова в губы, и Дин чувствует солёный вкус. Но, очевидно, он плачет, и он качает головой, и не может этого объяснить, просто хватает Каса и притягивает ближе к себе. — Кас, пожалуйста, — задыхается он, и Кас снова успокаивающе шипит, тихо целует его и трахает жёстко, трахает, пока он не начинает рыдать, трахает его настолько сильно, что он почти забывает себя, но недостаточно сильно, чтобы заставить его забыть Каса. Ничто не смогло бы его заставить, он знает это. Но этого почти достаточно. Этого должно быть достаточно. Когда Дин наконец кончает, он так сильно цепляется за Каса, что на его спине могут остаться синяки. Кас продолжает еще несколько минут, его темп становится неравномерным, а Дин чрезмерно чувствителен, но его член — ничто по сравнению с его сердцем. Кас бормочет что-то на другом языке, и его голос звучит рвано, прерываясь с его толчками, но Дин время от времени слышит свое имя. И когда Кас кончает, это просто молитва из имени Дина, так же, как в Мэне, просто дин дин дин дин, и этого… Этого почти достаточно. Кас не отпускает Дина сразу, и это хорошее оправдание для Дина, чтобы тоже не отпускать его прямо сейчас. Он нежно целует Дина в висок. Его член внутри Дина становится мягким, выскальзывает наружу, но он ещё не поднимается с Дина. Через мгновение он спрашивает, его голос звучит мягче, чем влажное дыхание на ухе Дина: — Это было… Тебе было… Есть что-то в том, как его голос прерывается, эта неуверенность, что сжимает Дину сердце. Потому что это так чертовски знакомо. Потому что это Кас. — Ага, — говорит он и обнаруживает, что слегка улыбается. — Да, Кас. Это было… Да. — Хорошо, — выдыхает Кас, а затем, немного смещается, отстраняясь от Дина, и ложится рядом. Одной рукой он обнимает Дина за талию, и, когда Дин смотрит на него, он выглядит моложе или, может быть, просто немного счастливее. Он легонько дёргает Дина. — Хочешь немного побыть в тишине? А Дин чувствует слабость, и у него перехватывает горло. — Ага, — он перекатывается на бок и позволяет Касу придвинуть их ближе друг к другу, пока грудь Каса не прижимается к его спине. Он не спит, точно, и не думает. Может, дремлет немного. Но через недостаточное время Кас целует его в затылок, обнимает немного крепче, а затем вылезает из кровати. Дин садится и тупо моргает, когда Кас протягивает ему полотенце вместе с одеждой — кухонное полотенце, маленькое и тонкое, хотя оно изношено, но, по крайней мере, кажется довольно чистым, и Дин вытирается и начинает одеваться, в то время как Кас уже почти полностью одет. Дин надевает джинсы, и Кас, зашнуровывая ботинок, поднимает взгляд. — Ты должен знать, что я всё ещё… — а затем останавливается, слегка улыбается, и вот так Кас, которого знает Дин, уходит. Ладно. Не совсем уходит, и это часть проблемы, не так ли? Он не уходит-уходит, просто почти уходит. — Что? — спрашивает Дин, его горло, нервы и сердце всё ещё болят. Прокашливается, пытается снова, без особого успеха. — Я должен знать что? — Не беспокойся об этом, — говорит Кас, и больше всего в этот момент он выглядит усталым. Тот первый раз, сказал он, внезапно вспоминает Дин, когда Кас снова смотрит на свои ботинки. — Я скажу тебе как-нибудь. — Как-нибудь, типа, в следующие несколько часов? Потому что я не собираюсь… Кас только улыбается, когда заканчивает: — Как-нибудь. Это довольно сильная фраза чтобы уйти, но на полпути к двери он останавливается, разворачивается и возвращается, пересекая хижину в два шага, наклоняется над Дином, который всё так же сидит на кровати, и снова целует его. — Я… — он прерывает себя, вздыхает, а затем мягко говорит: — Я скучаю по тебе, — проводя кончиками пальцев по губам Дина, глядя на них, но не в глаза Дину. — Я скучаю по тебе, — снова говорит он, а затем поднимает глаза, встречает взгляд Дина и сразу после этого резко отстраняется, выскальзывает за дверь и уходит. Когда Дин заканчивает одеваться, то говорит себе, что его скованность, подёргивающиеся конечности — это всего лишь истощение от того, что из него только что вытрахали все мозги. Он думает, что скоро сумеет убедить себя в этом. Он думает, что в конце концов сумеет убедить себя, что этого было достаточно. Это займёт немного больше времени, но. В итоге. В итоге, этого будет достаточно. *** Он почти целует Каса, когда тот вытаскивает его из номера отеля, подальше от Захарии. Частично от облегчения и благодарности за то, что в очередной раз вытащил задницу Дина из огня, а частично за то, что он снова выглядит правильным, он — снова Кастиэль, его глаза яркие и слегка отстранённые. Он полон целей, он полон чего-то, чего Дин не может видеть, но в правильный момент почти может чувствовать, почти может прикоснуться. В тот первый раз, он слышит, как это говорит другой Кас, тот, с изношенными рваными краями. И я сделал это, всё это, для тебя, говорил ему этот Кас несколько недель назад, Кас, который всё ещё может не стать тем, другим. Дин причинил достаточно вреда. Ещё не поздно. Он должен найти Сэмми, а Кас... Достаточно просто знать, что Кас здесь, рядом, верно? Этого достаточно. Этого может быть достаточно. *** Одиннадцать лет спустя, когда он больше не может плакать, когда он настолько пуст внутри, что, возможно, ноги смогут удержать его, Дин медленно выбирается из бункера и возвращается к машине. Еду, пишет он Сэму. Он едет в тишине, пытается сосредоточиться только на том, чтобы избежать обломков автомобилей, которые разбились, внезапно оказавшись без водителей. Он пытается собраться. Через пару часов, незадолго до восхода солнца, ему приходится остановиться, чтобы заправиться. Наполнив бак, он просто стоит и тупо смотрит на машину пару секунд, прежде чем к нему приходит осознание того, что он хочет пить. Он заходит внутрь, берёт бутылку воды, а затем - упаковку из шести бутылок пива, какого черта, да? Вдруг это поможет. Вдруг это хоть что-нибудь сделает. Дин толкает дверь, и его сносит, как проклятым поездом, воспоминанием о том, как он вышел тогда из двери заправочной станции в Мэне и почувствовал, как что-то защёлкнулось на место у него в груди, и тогда он узнал что-то, внезапно стал уверен в чём-то, просто не знал, чем это что-то было. Сейчас он знает. Он знает уже давно, он… Когда его зрение снова проясняется, небо уже стало бледным, вода в его левой руке стала теплой, а правая рука опустела. Пара бутылок пива всё ещё цела там, где он их уронил, но он не может двинуться, чтобы поднять их, едва может заставить себя вернуться к машине. Его телефон показывает ещё несколько пропущенных звонков от Сэма, и кучу текстовых сообщений. Он читает их, но они для него ничего не значат. Остановился чтобы заправиться, пишет он в ответ, и он примерно на 90% уверен, что то, что он набирает, на самом деле правильно, но многое сейчас так далеко от него, что он не может быть полностью уверен. Буду через несколько часов. Сэм пишет в ответ. Дин не отвечает, просто позволяет телефону жужжать на дальнем конце сиденья. При следующем взгляде в зеркало заднего вида глаза цепляются за заднее сиденье. В тот первый раз, думает он, и я сделал это, всё это, для тебя. Он говорил себе, что этого достаточно. Никогда не меняйся. Он говорил себе, что этого должно быть достаточно. Он причинил достаточно вреда. Этого должно было быть достаточно. Ты изменил меня, Дин. Этого оказалось недостаточно. Этого было недостаточно, и никогда не будет, и он знал с самого начала, он знал, он знал… На этот раз он точно не плачет. Не так, как он это представляет, когда думает о плачущих людях. Ничто изнутри не сжимает его горло, нет тяжких рыданий. Он не издаёт ни звука. Слёзы просто текут, и ничего больше не меняется. Ему даже не нужно останавливаться, всё остальное не меняется. Слёзы просто текут по его лицу все следующие сотни миль пустынной дороги.