Новый год и одиночество

      — Да, у меня все нормально. Нет, я не один, мы празднуем.       Бакуго соврал. Он разговаривал с матерью по телефону, сидя в своей комнате в полном одиночестве. В этот праздничный вечер в общежитии стояла непривычная тишина, что неудивительно, ведь все разъехались по домам. Едва ли кому-то хотелось отмечать Новый год с одноклассниками. Конечно, накануне они устроили вечеринку, но сам праздник все желали провести с семьей. Бакуго, быть может, тоже, но у него не получилось. Родители уехали в другой город, когда еще шли экзамены, и он никак не смог к ним присоединиться. Впрочем, Кацуки было плевать. Он был свято убежден в том, что Новый год — хрень полная, и ничего не случится, если он проведет его в одиночестве.       Голос матери в трубке уже в который раз поздравил его и пожелал хорошо отметить. Пусть она и делала это из лучших побуждений, Бакуго очень скоро это начало раздражать, и он поспешил завершить разговор. Попрощавшись, он сбросил звонок и откинул телефон в сторону. В комнате повисла давящая тишина. Кацуки упал на кровать и следующие минуты посвятил разглядыванию темноты. Он даже не включил свет в комнате.       Как бы Бакуго не старался внушить себе обратное, было немного печально. Это его первый Новый год без семьи. И без кого-либо другого. Он просто сидел в общежитии, не имея ни малейшего представления о том, как отметить праздник. Впрочем, он даже не видел в этом особого смысла. Хотя, под кроватью была припрятана бутылка саке, но он думал, что открывать ее слишком рано. Было еще только десять вечера.       Покинуть комнату Бакуго заставила естественная потребность в посещении уборной. Он нехотя вышел в темный коридор. Полоска света под дверью туалета заставила удивиться. Кацуки все это время был уверен, что находится в общежитии один.       Сперва он подумал о том, что просто забыл выключить свет, но, как оказалось нет. Увидев Тодороки, стоящего у умывальника, Бакуго недовольно вздохнул, сказав:       — Какого хера ты здесь, двумордый?       Шото пожал плечами и равнодушно ответил:       — Я тебя не трогаю, делай что хочешь.       Кацуки подумал о том, что ему крайне не нравится тот факт, что общежитие перестало всецело принадлежать ему. Потом подумал, что Тодороки правда ничего делать не будет и никак ему не помешает. Это почему-то злило еще больше.       — И чем собираешься заниматься? — спросил Бакуго, желая выяснить его планы, чтобы потом сказать, что планы Шото непременно мешают его собственным. Просто из вредности, чтобы развлечься.       — Ничего, спать пойду.       Тодороки посмотрел на Кацуки так, что на миг их взгляды пересеклись, но потом тут же поспешил опустить глаза в пол, вжимая голову в плечи.       — Так Новый год же типа, — искренне удивился Бакуго, позабыв о своей первоначальной затее.       — И что?       Глядя на Тодороки, Кацуки понял, что испытывает что-то среднее между презрением и жалостью. Он выглядел слишком несчастным. Даже хотелось пошутить про то, что он сейчас заплачет, но Бакуго этого не сделал, отвлекло уведомление, пришедшее на телефон.       Мать прислала фотографию, где они с отцом и еще какими-то дальними родственниками радостно улыбаются на фоне елки. Некое неприятное чувство на миг проскользнуло внутри Кацуки. Он пытался его проигнорировать, но оно оставило свой след и почему-то вылилось в желание спуститься на первый этаж и зажечь гирлянду на стоящей там елке. Даже издеваться над Шото перехотелось. Вместо этого Бакуго неожиданно даже для самого себя произнес:       — Отпраздновать хочешь?       — В смысле? — не понял Тодороки.       — У меня бухло есть.       Щеки Шото порозовели, словно ему предложили что-то неприличное. Он правда не понимал, как реагировать на предложение. Конечно, стоило отказаться и, как изначально и планировалось, пойти спать, но что-то заставило его задуматься.       — Так и будешь тут стоять? — недовольно спросил Бакуго, когда ожидание ответа несколько затянулось. — Если не хочешь, то свали.       Тодороки сам толком не понял, почему согласился:       — Ладно, — будто бы смиренно сказал он, продолжая стоять на месте.       Согласие почти заставило Бакуго улыбнуться, но, конечно же, он сдержал улыбку. И все же от того, что Шото согласился стало как-то легче что ли. Наверное, только в этот момент Кацуки окончательно понял, что провести Новый год в одиночестве — совсем не весело. Даже с половинчатым придурком лучше, чем без никого. Однако внешне Бакуго это показывать не собирался.       — Ну ты скоро свалишь отсюда? — в привычной агрессивной манере бросил он. — Или хочешь посмотреть, как я ссу, извращенец ненормальный?       Словно опомнившись, Тодороки направился к выходу из туалета, услышав вслед реплику о том, чтобы он шел в общую гостиную и включил гирлянду. Так он и поступил, не будучи до конца уверенным в правильности решения отмечать Новый год с Бакуго.       Когда Кацуки спустился, были зажжены не только огни на елке, но и ароматические свечи, которые притащил кто-то из девчонок. Бакуго хотелось потребовать убрать эту херню, но потом, глядя на то, как свечи и разноцветная гирлянда отбрасывают причудливые тени на стены, передумал. Он поставил бутылку и стаканы на стол, после чего опустился на диван рядом с Тодороки.       — Почему ты здесь? — спросил он, открывая бутылку.       — Ты же сам меня позвал.       — Ты дурак или да? Почему ты не отмечаешь Новый год со Старателем, он же твой любимый папочка, разве нет?       — Не хочу, — покачал головой Тодороки, всем своим видом пытаясь показать, что не намерен говорить на эту тему.       Ему правда было грустно. Не только сейчас, печаль сопровождала Шото на все праздники. Когда другие люди веселились и проводили время с семьями, ему хотелось лишь спрятаться ото всех и забыть о том, что подобные дни существуют. Жаль только, не выходило. Так или иначе он начинал представлять, что бы было, будь его семья другой, как бы они собирались все вместе и были бы счастливы. От подобных мыслей становилось только хуже.       — А ты? Почему ты здесь? — спросил Тодороки, считая, что имеет право на этот вопрос.       — Предки свалили в другой город, когда у нас еще были тупые экзамены, — честно ответил Бакуго.       — Печально.       — Да похер вообще-то, — соврал он. — Мне плевать на сраный Новый год.       — Но ты ведь сам предложил отпраздновать, — резонно подметил Шото.       Бакуго разлил саке по стаканам, этим действием он хотел показать, что намерен не встречать Новый год в классическом понимании, а просто выпить. А предложил он, потому что пить в одиночестве — дурной тон или что-то вроде того.       Шото понял и не стал больше развивать эту тему, но на душе все равно было как-то грустно и тоскливо. Новый год с Бакуго — совсем не то, о чем можно мечтать, но, пожалуй, стоит согласиться, это лучше чем ничего.       — Ты пил когда-нибудь? — скептически поинтересовался Кацуки.       Ответ был отрицательным. Тодороки никогда раньше не пробовал алкоголь и, если честно, удивился тому, что не высказал ничего против этой затеи. Хотя, он не был против. Ничего ведь не случится, если он попробует один раз. К тому же, Шото где-то слышал, что выпивка поднимает настроение, может сработает?       — У тебя спрашивать не буду, — сказал Тодороки, — но, вроде, алкоголь в общежитии запрещен.       Бакуго усмехнулся. Он был в курсе и вообще-то он не промышлял ничем подобным, это все Киришима надоумил. В преддверии вечеринки ему удалось раздобыть алкоголь, который он потом попросил спрятать. Бутылка саке осталась у Кацуки по чистой случайности. Но да, он иногда пил.       Шото взял свой стакан и, внимательно посмотрев на прозрачную жидкость, неуверенно сделал глоток. На вкус напиток оказался приятнее, чем он ожидал.       — Я не ебу, как праздновать Новый год, — сказал Бакуго, нарушая затянувшееся молчание.       — Как ты раньше это делал?       — Ну… Да просто за столом сидели.       — Мы этим и занимаемся, — вздохнул Тодороки.       — А как же отмечает Новый год герой номер два? — с отголосками издевки в голосе спросил Кацуки.       — Никак, — Шото сделал еще несколько глотков. — Но раньше, до того, как мама… В общем, мы вместе украшали елку, было весело и…       Тодороки не знал, зачем сказал это. Он не имел привычки рассказывать о столь личных вещах, особенно рассказывать людям, вроде Бакуго. Но сейчас слова будто сами вырвались. Наверное, виной всему алкоголь. Однако вместо того, чтобы прекратить, Тодороки прикончил содержимое стакана. Внутри зародился некий азарт, хотелось почувствовать то, о чем все говорят. Чтобы стало хорошо. Уже сейчас начало становиться теплее, а мысли в голове сделались чуть менее четкими.       Бакуго усмехнулся и налил в пустой стакан еще саке. Идея заставить такого прилежного и правильного Тодороки напиться казалась забавной. Хотя желания выслушивать сентиментальные истории, на которые Шото, кажется, потянуло, у него не было. Но пофиг.       На самого Кацуки алкоголь действовал не так быстро, но все же действовал. Очень скоро всякая неловкость пропала, однако, построить диалог это так и не помогло. Пожалуй, просто не было общих тем. И все же Бакуго не жалел, что, с позволения сказать, пригласил Тодороки посидеть здесь с ним.       Еще раз позвонила мать. Вновь пыталась убедиться, что у Бакуго все хорошо. Его это раздражало, но взять и послать ее он не мог, поэтому слушал какой-то рассказ, суть которого понимал плохо. А Шото в это время допивал саке. В бутылке больше ничего не осталось. Кацуки скользнул по нему взглядом. Он никогда не спорил с тем, что Шото красив, но всякий раз раздражался, когда об этом шептались девочки. На лицо Тодороки падал мягкий свет гирлянды, он провел языком по нижней губе, слизывая остатки саке, после чего откинул голову на спинку дивана, сглатывая слюну. Кадык дернулся. Шото прикрыл глаза. Оказалось, у него длинные ресницы.       — Ну так что?       Вопрос матери отвлек Бакуго.       — Ничего, мне пора, — несколько грубо сказал он и положил трубку.       Кацуки швырнул телефон на стол, после чего попытался найти более удобную позу для сидения на диване. В процессе этого он случайно коснулся своим мизинцем ладони Шото. Его кожа была на удивление теплой, пусть он и потрогал левую руку. Тодороки повернул голову, а Бакуго непроизвольно вздрогнул. По телу будто прошел разряд, а вопрос вырвался сам собой:       — Ты когда-нибудь трахался?       — Что? — не понял Шото. Язык немного заплетался.       — Ну секс. У тебя был секс?       — Мне шестнадцать.       — Разве я спросил сколько тебе лет? — съязвил Бакуго. — Но, стало быть, нет. А хоть целовался?       Тодороки отрицательно покачал головой. В этот момент ладонь Кацуки накрыла его собственную. Сперва хотелось вырваться, но спустя пару мгновений Шото ощутил некое тепло. Приятное, но подозрительное чувство. Обычно никто не касался его просто так, без цели причинить боль. Тодороки убедил себя в том, что не нуждается в подобном, но порой, глядя как кто-то обнимается или держится за руки, ловил себя на мысли, что завидует. Когда одиночество является спутником жизни слишком долгое время, невольно начинает хотеться тепла.       — Что ты делаешь? — спросил Шото.       Бакуго и сам не знал. Просто хотелось поступить подобным образом. Но, с другой стороны, хотелось прекратить все немедленно. Но большой палец, будто действуя без распоряжений со стороны мозга, мягко погладил чужую ладонь. По спине Тодороки пробежали мурашки. Было приятно.       — Я не целовался, — ответил Шото на раннее заданный вопрос, чтобы сделать ситуацию менее странной и неловкой, только вот это совсем не помогло.       — А хочешь?       Где-то в глубине Бакуго хотел набить морду самому себе за такие вопросы, но потерянная связь со здравым смыслом не давала этого сделать. Наверное, алкоголь все же плохо на него влияет, раз после всего половины бутылки саке, его тянет на какие-то непотребные действия. Кацуки это как бы понимал, но остановиться не мог.       Что до Шото, то с ним все было почти также, может даже хуже. Голова приятно кружилась, еще приятнее становилось от чужого прикосновения. Он, конечно, знал, что от спиртного может произойти нечто подобное, но готов не был, особенно к тому, что ему начнет нравиться сидеть рядом с Бакуго. Но было так спокойно, легко, что все мысли остались где-то позади.       — Да, — неожиданно даже для самого себя сказал Тодороки.       Также неожиданно Бакуго коснулся кончиками пальцев другой руки щеки Шото, заставляя того посмотреть на себя. Сердце словно замерло в груди. Очень странно и непривычное ощущение. Но совсем не противное, хотя, скажи Тодороки кто-нибудь, что ему будет хорошо от прикосновений Кацуки, он бы с уверенностью сказал, что такому не бывать. Но сейчас происходило именно это.       Шото внимательно посмотрел на Бакуго, прямо в глаза. Сейчас в них не читалось привычное пренебрежение и такая же привычная агрессия. Бакуго был на редкость спокоен, даже умиротворен. Его пальцы все еще лежали на щеке Тодороки. Губы Кацуки изогнулись в улыбке, а потом он наклонился и поцеловал.       Пусть Шото и дал согласие на подобные действия добровольно, он все равно не был до конца готов. Поцелуй ощущался необычно. Тодороки раньше особо не задавался вопросом, каково это — целоваться, почему-то считал, что ему это не нужно и никогда у него этого не будет. Но поцелуй произошел, совершенно спонтанно. С Кацуки Бакуго.       Для последнего же это не стало первым разом. Он уже целовался и не только. Однако между тем, чтобы целовать Тодороки и кого-то другого была огромная пропасть. Где-то внутри он все еще злился на самого себя за этот поступок, но продолжал целовать. Сперва действовал даже нежно, но потом стал более настойчив, просунув язык между чужих сомкнутых губ.       Шото поддался чисто инстинктивно. Разомкнул зубы, позволяя Кацуки углубить поцелуй. Он вроде как даже начал отвечать, тоже инстинктивно. Просто шевелил губами так, как подсказывало подсознание. Его рука легла на затылок Бакуго, притягивая того ближе.       Кацуки не знал, чем руководствовался, когда резко разорвал поцелуй и, перекинув ногу через Тодороки, оказался сидящим у него на коленях. Это все алкоголь — оправдал он себя, а потом вновь поцеловал, не давая Шото сказать что-либо.       Тодороки положил руки на его талию. От столь тесной близости стало по-настоящему жарко. А еще хорошо. В тот момент Шото сомневался последний раз. Плевать, что будет, о последствиях он подумает позже. Сейчас же Тодороки просто позволил всему происходить, не собираясь останавливать ни себя, ни Бакуго.       — Сука, — выругался Кацуки, отстраняясь.       Он вытер губы тыльной стороной руки, словно ему было противно. Однако этот жест — лишь притворство. На самом деле противно не было. Было жарко. Не только от того, что они находились столь близко. Сперва Кацуки пытался думать, что ему кажется, но узел, завязывающийся где-то внизу живота, ощущался слишком явно. Сраные гормоны — иначе не объяснить. Сложно жить, когда тебе шестнадцать и встает буквально от любой близости. Кацуки это злило, но поделать ничего он уже не мог. Наверное, стоило слезть с чужих колен и срочно принять холодный душ, но… Атмосфера совсем не располагала. Новый год, одиночество и блики гирлянд. Уходить не хотелось. Бакуго вновь поцеловал.       Тодороки тоже ощутил это. Тепло, разливающееся по телу и приятное предвкушение чего-то большего. Не будь он пьян, он бы непременно смутился, но никакого стыда не было. Даже наоборот, ситуация завораживала.       Бакуго поцеловал Шото в шею, поддавшись какому-то внутреннему порыву. Тодороки вздрогнул, судорожно хватая ртом воздух. Если до этого момента призрачный шанс остановиться еще был, то сейчас возбуждение стало слишком сильным. Кацуки усмехнулся, чувствуя, как ему в бедро упирается чужой стояк. Противно не было, даже хотелось коснуться. Сжать член Тодороки рукой, заставить половинчатого придурка краснеть и стонать, умоляя дать ему кончить.       Фантазия еще больше разожгла пыл Бакуго. Он провел рукой по чужой груди, скользнул ниже, ощупывая кубики пресса сквозь тонкую ткань футболки. Не церемонясь, потрогал член Шото сквозь штаны, заставляя того вздрогнуть и рвано выдохнуть.       Тодороки положил ладонь на бедро Кацуки, но зайти дальше не решился. Сколько бы он не выпил, он по-прежнему оставался девственником. Нет, конечно, он занимался самоудовлетворением, но делать подобное с другим человеком было все еще боязно.       — Давай, — тяжело дыша, сказал Бакуго.       — Что?       — Ты тупой или притворяешься? Подрочи мне. А я тебе.       Предложение казалось выгодным. Кацуки подозревал, что потом пожалеет и будет очень долго мыть руки с мылом, но сейчас, в подтверждение своих слов, просунул ладонь под резинку чужих штанов и обхватил член размазывая по головке выступившую смазку.       Шото сдавленно простонал. Слишком резкое и ужасно приятное чувство. Когда он касался себя сам, было несколько по-другому.       — Тебе отдельное приглашение надо? — спросил Бакуго, ожидая, что Тодороки последует его примеру.       Кацуки приподнялся и свободной рукой резко спустил с себя штаны вместе с бельем, как бы намекая. Шото плюнул на свою ладонь и робко коснулся чужого члена. Неуверенно обхватил пальцами, пару раз провел вверх-вниз, заставляя Кацуки прикусить губу. Движения пусть и были неумелыми, но приносили удовольствие.       Бакуго начал двигать рукой, одновременно целуя Шото в губы. Себе он объяснил такой поступок нежеланием видеть лицо Тодороки, но, на самом деле, он целовал его, просто чтобы было еще приятнее. Когда Шото все же соизволил побороть свою внутреннюю неуверенность и начал действовать, стало до невыносимого великолепно.       Тодороки было хорошо, не только из-за ощущений, но и из-за того, что он не один. От этого, наверное, даже лучше. У него никогда не было ничего подобного. Он никогда не чувствовал тепло чужого тела рядом, от которого становилось так спокойно и хорошо, никто никогда не делал ему настолько приятно. В этот момент он забыл обо всем, что когда-либо делал Бакуго, и был готов считать его лучшим человеком во всем мире.       Шото продолжил двигать рукой, желая отплатить тем же. Очень скоро он почувствовал липкую влажность под пальцами. Кончая, Бакуго уперся лбом в его плечо и прикусил губу, не желая ненароком простонать от удовольствия.       Тодороки понадобилось еще пару толчков. А потом были яркие вспышки перед глазами и волна удовольствия, заставившая мир вокруг на несколько мгновений перестать существовать. После, когда все начало понемногу возвращаться, он крепко прижал к себе Бакуго, не желая расставаться с теплом.       Какое-то время они просидели в объятиях, но потом, более-менее, придя в себя, Кацуки сказал, слезая с колен Тодороки:       — Отъебись.       Мысли Бакуго вдруг стали ясными, но еще недостаточно, чтобы начать испытывать отвращение. Однако он поспешил прояснить:       — Мы просто подрочили и все, это ничего не значит.       В голове Тодороки все еще была пустота, но даже сквозь нее он ощутил какой-то болезненный укол в районе груди. Конечно, он понимал, что Кацуки прав, но воспоминания о недавнем тепле были слишком свежи. Он прямо сейчас вытирал не успевшую остыть сперму со своей ладони и хотел, чтобы произошедшее между ними повторилось когда-нибудь. Но он сказал:       — Да.       Бакуго едва заметно улыбнулся и, взглянув на часы, сказал:       — С Новым годом, двумордый.       На часах было ровно двенадцать.       — Можешь желание загадать, — произнес Кацуки.       И Шото загадал. Его желанием стало найти однажды человека, с которым ему будет также хорошо, как было сейчас с Бакуго.       Спустя несколько минут молчания Тодороки сказал:       — Спасибо. За все.       Кацуки лишь презрительно усмехнулся. Потом ему позвонила мама и он направился к выходу, но прежде, чем уйти, он обернулся и произнес:       — Эй, половинчатый, завтра в общежитии тоже никого не будет. Если ты не понял, то да, это был намек.       Бакуго покинул комнату, ответил на звонок и сказал матери, что его Новый год прошел весьма неплохо. А Шото продолжал сидеть на диване, смотреть на разноцветные огоньки гирлянды и улыбаться. Наверное, это лучший Новый год в его жизни и единственный, когда он по-настоящему не был один.