Темно

И как давно это происходит? Нравится ли тебе умирать раз за разом? Что ты чувствуешь, когда видишь, что по тебе в действительности никто не скучает? Твои друзья каждый раз говорят одно и то же, а после разбегаются по своим делам, что бы с тобой не случилось, от чего бы ты ни умер. Убили? — Сволочи! Несчастный случай? — Сволочи! Сам виноват? — Сволочи! Кто же всё-таки эти сволочи? Никто не знает, даже Кайл, хотя именно он произносит это слово. — Да кто «Они»? — Ну, «Они». Которые сволочи. О, ты наверняка помнишь, что он сказал это, когда ты снова умер. И что же, ты будешь молчать? Спокойно принимать каждую свою смерть, и безразличие прохожих, близких, друзей? Нет. Конечно же нет. Они должны жить своей жизнью. Что? Никто не обращает на тебя должного внимания, будь ты трёхкратно мёртв, или жив вплоть до кончика своего мизинца. Однажды так дойдёт и до того, что ты станешь призраком даже не потрудившись для этого умереть. Никто не заметит этого. Всем плевать на тебя, МакКормик. На тебя, и твою жалкую оболочку. А ты ведь чувствуешь всё. Каждый день приходится проходить через это снова и снова. Ты чувствуешь, как кости хрустят, как плоть рвётся с неприятным, но уже привычным треском. В ушах звенит, а к горлу подкатывает то ли ком, то ли само сердце, ба-бахающее уже в самой голове. Одна смерть нелепее другой, настолько частые, что ты перестал считать их, сбившись где-то на двадцатой. Порой день не успевает начаться, как тело пронзает боль. Ты радуешься каждому дню, когда тебе удалось выжить. А что, если это однажды закончится? Твои друзья больше не увидят тебя живым, да и ты не сможешь понаблюдать за тем, как они дурачатся вместе. Однажды отчаянное «Сволочи!» будет последним, что ты услышишь. С каждым разом тебе становится всё больше плевать на свою жизнь, каждый раз готов делать что угодно, зная что можешь умереть, но проснуться завтра в своей собственной кровати. Точно ли это дар? Вдруг это проклятье? Юноша снова сидел в полной темноте. Он оказывается здесь каждый раз, когда странный «дар» притянет за собой «проклятье». Что случилось на этот раз? Блондин потёр ладонью голову — всё ещё болит. Тяжёлые травмы заживают дольше обычного. Сколько осталось до следующего дня? Это тоже не понятно. К этому времени рана заживёт, вот тогда станет ясно. Однако это грустно — не знать, сколько времени прошло, и пройдёт, прежде чем он снова окажется в мире живых. Время здесь тянется гораздо дольше, наверно это от того, что здесь больше нечем заняться. Однажды МакКормик пытался сбежать. Темнота вокруг холодная, сырая, словно его выбросили в давно забытый, заросший и протекающий подвал, в котором вечно шуршат крысы, откуда-то сверху капает вода, пахнет затхлостью… Только вот сколько ни беги — впереди ничего. Ни стен, ни животных, ни людей, звенящая тишина соседствующая с воображаемыми звуками каплей и шуршания. Снова здесь, в месте, где невозможно потеряться, невозможно найтись, уйти куда-то дальше той точки, где очутился. Блондин похлопал рукой по карману — на месте. Шурша вытащил мятый журнальчик, сворованный у отца. Ничерта не видно — в темноте с трудом можно разглядеть собственный нос, не то что картинки дам на любой вкус и цвет. Нужно будет потом вернуть его под подушку — в мире живых-то его прекрасно видно. Опустил голову, укладывая на собранные колени. Голова трещит, так и с ума сойти недолго. Наскучило, безумно надоело сидеть здесь. Как можно было умудриться умереть только выйдя из дома? Прячет руки в карманы, мнёт пальцами журнал. Стэн выглядел каким-то печальным в этот раз…