Фаворитка

      У Пинки по всему дому канарейково-желтые и малиново-розовые листы для заметок почти полностью перекрывают обои на стенах – они исписаны вдоль и поперек сотней напоминаний, имён и дат, о которых обычно никто не помнит, но эти события важны, они погружают в воспоминания, разворачивают подарочную бумагу, спрятанную за серыми буднями: там эмоции, там смех искрится оголённой проводкой, пуская по рукам и ногам электрические импульсы, позволяя вдыхать полной грудью и снова жить.       Только порой Пинки вглядывается в буквы, пока перед глазами не начинает дробиться написанное, и понимает, что не успеет – в ней слишком много чужой памяти, она теснится в грудной клетке, готовая вырваться наружу, разрывая мягкую плоть: совместить празднование дня рождения, дня переезда и дня первого поцелуя стало возможным, если бы главные действующие лица были одинаковыми.       Но три вечеринки в разных концах города Пинки не обустроит так, как того хочется – все эмоции должны быть чистыми и честными, отдельными и специальными, оригинальными и индивидуальными, иначе весь смысл ускользает осенней листвой по ветру – ищи их потом под грудой непредвиденных обстоятельств и ненужных встреч.       Пинки отворачивается от стен и зевает в подушку рвано, прерывисто, сдерживая усталость и тревогу – воспоминания двух событий так и не найдут завтра выход, остаётся только выбрать, а это всегда самое неприятное и трудное, сопровождается чувством почти-предательства – все эти праздники важны, только вот успеть не получается, а ведь на следующей неделе последний день зимы и восстановление собственных жизненных сил необходимо как никогда.       Мысли о двойниках и играх со временем тонкой удавкой опутывают горло, змеиным искушением откликаются в ушах, слишком сильно напоминая кого-то знакомого, и Пинки только с трудом удаётся прогнать навязчивые идеи прочь – ещё свежи в памяти прошлые ошибки.       Контролировать подобное – не в её власти.       Но когда сила хаоса – чуждая, неуправляемая и такая манящая, сшитая из разномастных образов и ликов, с собственными желаниями и мыслями, шепчущая заманчиво и завлекающе, – внезапно накрывает штормовой волной, позволяя захлебываться в пёстрых потоках – Пинки кажется, что вот оно.       Вот где решение всех проблем.       Чужая магия пронизывает насквозь, обжигает кончики пальцев, цветочной горечью остаётся на языке и наполняет до самого края – у Пинки в глазах полыхает пожар, бросая отблески на круглые щёки и разметавшиеся по плечам кудри, и Дискорд думает, будь девчонка чуть хитрее и темнее – вместо шоколадного дождя их ожидало бы что-то страшное.       И из плотного потока испуганных и негодующих взглядов Пинки ловит один удивлённый и довольный – Дискорд не единожды видел, как смертные сходили с ума только от части его силы – но разглядывая широкую девичью улыбку, он понимает, что в данном случае – дальше уже некуда.       Цепкие пальцы вынимают из её ладоней колокольчик, и Дискорд понимающе усмехается, когда Пинки тянется следом, завороженно впитывая остатки магии.       – Это... потрясающе... – выдыхает она, а искры затухают в растрёпанных кудрях – сила исчезает, словно и не было никогда.       Только взгляд остаётся – озадаченный, оценивающий, польщённый.       – Моя любимица, – шёпотом повторят Дискорд однажды брошенную фразу и превращает землю в лед – ненадолго, всего лишь небольшая шалость для поддержания репутации лорда Хаоса – девчонка на коньках чувствует себя увереннее, чем на твердой земле, он об этом знает ещё с той поры, когда его игра в хороших не затянулась.       Пинки честно смеётся, хотя остальные бросают на неё недовольные взгляды.       Она улыбается, даже когда подруги хмурятся и поджимают губы, пока Дискорд сгребает их в грубоватую охапку, словно объятия для него только игра в настоящие эмоции, но Пинки чувствует тепло, и поэтому прижимается щекой к костлявому плечу, выдыхая счастливо.       Она гуляет в снегопад без шапки и с распахнутой курткой – фыркает весело, мол, не холодно, вся измазанная снегом, швыряет белые комочки счастья в прохожих       и затихает, внезапно словив лицом серую тень, когда на неё рявкают раздражённо и зло те, кому до веселья нет дела.       Дискорд знает, что у таких как она зияющая пустота под сердцем заклеенная цветными пластырями – свечи гаснут, если им больше незачем светить, а до точки невозврата осталось совсем немного.       Пинки вся шумная – шмыгает носом, прыскает в ладонь, стоит в очереди за свежими булочками прямо в пижаме, пропускает всех вперёд и уходит с пустыми руками и неизменной улыбкой – все равно самая вкусная выпечка получается дома.       Наряжаться на Ночь Кошмаров в её возрасте несолидно, но цыплячий костюм весит в шкафу – Дискорду он по душе.       Она смеётся с ним дуэтом.       И все чаще пропадает в его компании.       Когда ожившие шариковые игрушки пугают взрослых и приводят в восторг детей, перебирая скрипящими резиновыми лапами и лопаясь в самый неподходящий момент – Пинки следит за ними завороженно, готовая в любой момент сорваться за бутылочно-зеленой обезьяной, если бы только не мрачные и серьезные взгляды подруг – звери несут с собой суматоху и неразбериху – хаос! – их необходимо остановить, – а Пинки думает, что же в этом плохого.       Дискорд вздыхает расстроенно, встречая такой же опечаленный взгляд розоволосой девчонки – словно серая тень накрывает мокрой простынёю лохматые волосы, оттягивая кудрявые пряди безжизненными плетями, – и щелчком пальцев отправляет к ней стайку шоколадных мотыльков, подмигивая – не Флаттершай, ей!       Стрелки часов ходят задом наперед, оживший чайный сервиз роняет янтарные капли на шорты Рейнбоу заставляя ту неожиданно тоненько взвизгнуть – над таким смеяться плохо, Пинки знает, но не может удержаться, когда конфеты вопят у нее во рту, а на ферме Эплджек зреют бананы вместо яблок.       Хаос – это не плохо.       Просто нужно правильно на него смотреть.