Что могло быть хуже? Только Предательство.

Что или кто мог быть хуже? Хуже Охотника или Учительницы? Её противных фарфоровых учеников? Доктора и его Манекенов? Человека-в-шляпе? Этого прогнившего мира и его ужасных жителей? Только та, с которой он шёл до конца. Её милый жёлтый дождевичок не уходил из головы, даже когда для Моно тьма поглотила её. Её тонкие руки, которыми она старалась удержаться за него, стоило какой-то опасности нагрянуть. Он доверял ей, он помогал Шестой, бывали случаи, когда и Шестая помогала ему. Но в любом случае, хочешь или не хочешь, а взаимопомощь в этом месте необходима. И они оказывали её друг другу, время от времени. Моно даже и предполагать не мог, что его подруга может оказаться такой... Жестокой? Но эта жестокость спасала и её, и его. Без Шестой он не выжил бы. Как и она без Моно. Кто знает, что было бы, если Моно прошёл бы мимо её темницы. Охотник ли добрался бы до Шестой, погибла бы ли от голода — известно одним небесам. Неужели он освободил Шестую только для того, чтобы она отпустила его руку, когда нужно было помочь, — просто потянуть на себя, хотя бы попытаться? Ведь она так делала, что протягивала руку, и не первый раз. Но Шестая тогда на некоторое время словно задумалась. Моно не сопротивлялся. Он с опаской затаил дыхание, зная агрессивный нрав своей подруги. И тогда Шестая будто догадалась, чтó нужно сделать. Она выпустила его руку. Даже не выпустила, а выдернула. Моно вскрикнул. Он не ожидал такого предательства. Все те опасности, что Моно пережил — с Шестой и без неё —казались лёгкой забавой судьбы, не более. Нахлынувший страх и паника сковали его разум в свои ледяные оковы. Но страх не за себя, а за Шестую, — его подругу, пускай и предавшая его. Моно не жалел о том, что он сделал для Шестой. Если уж не он, то хотя бы Шестая должна выбраться из этого сгнившего заживо мира. Но что же могло и может быть хуже всего этого? А я знаю что. Предательство.