La maladie d'amour

Ты моя самая ценная вещь Ты моя, покуда тебя накормят Ты моя в какой-то иной вообще форме Ты не молчи, у тебя аллергия на тишину Ты не молчи больше, чем хочешь, больше Ты не молчи, хоть молчание вряд ли тебе в вину Конечно, все тоньше, как всегда, все тоньше*

      Ночь, вдали от цивилизации с ее оживленными улочками в теплом свете фонарей, обычно довольно тихая. Она особенно неслышна в месте, находящимся за городом, в месте, вокруг которого расстелился зеленым покрывалом угрюмый лес. Шуметь действительно некому – все пациенты давно спят, когда основной медперсонал либо разъехался по домам, либо ушел ночевать в здание-гостиницу при лечебнице. Санитарки, сонно клюя носом, стараются отвлекаться на чтение медицинских карт больных, переводя порой взгляд на препараты, а после – на настенные часы. Ждут, пока наступит утро и их смена наконец закончится.       Чуе кажется, что его душа скоро выпрыгнет из груди или из того места, где она находится. Отчетливый звук чересчур быстрого сердцебиения, казалось, был слышен везде, даже на том свете. Не разбудит ли он никого? Из оцепенения его выводит шуршание постельного белья, которое, если бы было человеком, явно не радовалось бы лицезрению этой сцены.       — Прошу, посмотри на меня, — прозвучал голос Дазая, словно тот находился под водой. — Чуя, посмотри же на меня, милый. — уже громче сказал шатен, наконец дотронувшись до плеча своего любимого юноши. Ощущаешь диссонанс, когда понимаешь, что несколько минут назад ты рьяно целовал человека, сидящего перед тобой, а теперь боишься даже прикоснуться к нему. Словно тот разобьется на маленькие осколки. Нужно быть предельно аккуратным.       — Когда тебя выписывают? — тихо проговорил Накахара, наконец сфокусировав взгляд на лице напротив. Вглядывается в глаза, выискивая ответы, но находит лишь вселенскую печаль.       — Утром. Я хотел, правда хотел сказать тебе раньше, но все вышло крайне спонтанно… — произносит кареглазый парень, чувствуя жуткую, липкую вину. — Тебе нужно будет подождать немного, а потом тебя заберут. Доверься мне, хорошо?       Доверие к людям – вещь крайне непостоянная. В один момент оно может исчезнуть практически навсегда, оставив за собой тягучую шлейфом пустоту, возможно, даже неприязнь к миру. Чуя был разочарован в мире, когда его поместили в психиатрическую лечебницу, был разочарован в Боге, в родителях, в своем бывшем лучшем друге. Еще одно разочарование он не переживет, отчего и колеблется сейчас.       Дазай терпеливо ждет, пока рыжеволосый все обдумает. Осаму бы не стал доверять такому человеку, как он сам, но в этот раз он постарается все не испортить. Еще парой часов назад кареглазый юноша размышлял о том, что Чуя влияет на него необычайно сильно в положительном ключе. Ему не было до конца известно, как правильно проявлять нежность или заботу. За девушками он, конечно, ухаживал, но никогда не был настроен серьезно, из-за чего все эмоции были донельзя клишированными, словно из романтических книг, да и неискренними. А тут нужно попробовать быть хоть чуточку искренним, ведь Накахара не примет иного. Мори всегда говорил, что Дазая исправит или лечение, что маловероятно, ведь тот отказывается от него, или чудо. Это самое «чудо» произошло – вон, сидит напротив, немного ссутулившись, принимает важное решение. Так отчаянно шатен жаждал какого-то одобрения своим действиям лишь прошлом, когда был мал и еще не потерял мать. В тот солнечный день кареглазый показывал ей подарок, который сделал сам своими маленькими ручонками. Он подарил ей тогда кривенький, но очень яркий рисунок в честь дня матери. Когда маленький Осаму увидел слезы на глазах матушки, ему показалось, что весь мир рухнул, а потом он узнал, что плакать можно не только от горя.       Чуе тоже хотелось плакать, но уже от отчаяния. По сути все довольно просто – сказать «да» или «нет», но… Он боится до дрожи в коленках того, что его снова предадут. «С другой стороны, мы бы ведь все равно не выписались в один день, так? Нужно будет на всякий случай постараться приготовиться к худшему, чтобы не разочароваться слишком сильно, а пока…», — рассуждал про себя Накахара, борясь с собственными противоречиями.       — Когда ты говоришь такое, Дазай, ты не оставляешь мне выбора. — наконец произнес Чуя, невесело усмехнувшись.       — Я обещаю, что заберу тебя отсюда, — немного испугавшись, прошептал Осаму. Чуя подал голос довольно резко, а это произошло вкупе с обволакивающей нервами тишиной, так что у Дазая словно душа в пятки ушла. Но как же хорошо наконец прикоснуться к рыжему. Он провел рукой по жестковатым от здешнего шампуня волосам, опустивши ладонь на щеку. — Я бы мог сказать, что клянусь своей жизнью в этом, но… — медлит парень, заставляя себя улыбнуться. — Ты знаешь, что я не сильно-то её ценил раньше, пока не встретил тебя. Но теперь все иначе. Я бы хотел провести с тобой…       — Господи… — перебивает шатена рыжий. Ему кажется, что он красный, как помидор. В который раз. — Ты только что хотел сказать, что хотел бы провести со мной всю жизнь?       — Целую вечность, вообще-то, — возмущенно восклицает Дазай, театрально хватаясь за сердце. — Ты, получается, против?       — Я… — якобы вновь задумывается голубоглазый, хотя его еле заметная улыбка выдает его с потрохами. — Знаешь, посмотрим на твое поведение.       Невзирая на то, что утро было не за горами, парни будут сидеть вместе до самого рассвета. Чуя не знает, как будет чувствовать здесь себя один, без Осаму. Он поставил себе цель – дотерпеть до «выписки», а потом будь, что будет. Если его все-таки не заберет Дазай, как бы тот не клялся в обратном, все равно выписка когда-нибудь произойдет. Шатену хотелось верить, хотелось доверять, но полностью избавиться от своих страхов Накахара не мог. Он будет безмерно счастлив вновь увидеть своего, по всей видимости, молодого человека, но жизнь часто ставит нам подножку, перечеркивая все планы. «Ты не можешь быть разочарован, если ничего не ждешь».

***

      План побега-выписки был предельно прост: за Чуей через пару дней приходит Ацуши в ночную смену, они быстро переодевают рыжего в медицинскую форму, а после дело за малым – сесть в машину и уехать к Дазаю домой. Оказывается, Мацумото-сан уже в курсе всех этих планируемых событий и, к удивлению Накахары, вовсе не против. Зачастую мы принимаем докторов, особенно в таких случаях, довольно враждебно. С ними в подобных заведениях по-хорошему нужно постараться дружить, авось выпишут пораньше, да и пребывание тут будет более комфортным. Вот и Мацумото оказался адекватным врачом. Доктор Мори Огай берет Чую под свою ответственность, необходимо будет только провести мнимые поиски вне больницы для галочки, после чего дело будет постепенно замято. Единственная, но ощутимая неприятность – сообщить о побеге голубоглазого юноши должны будут его родителям. А пока все звучит… обнадеживающе.       После такого воодушевления после рассказа о ближайшей «выписке» Накахара пребывал в хорошем расположении духа даже утром, когда видел Осаму в последний раз в столовой. В последний или нет — вопрос уже решенный, но все еще не верится, что все пройдет гладко. Рыжего одолевали сомнения, однако, он старался мыслить не то чтобы позитивно, а скорее нейтрально. Еда в таком настроении казалась вкуснее обычного, а раздражающие пациенты рассматривались через призму «скоро в моей жизни их не будет». Даже на капельницах Чуя не сопротивлялся, пару раз улыбнувшись угрюмой санитарке.       — Наконец-то подействовали препараты, Накахара-кун? — спросила женщина средних лет, обрабатывая руку рыжего в том месте, куда должна была войти игла. — Ты прям сияешь. Или ты радуешься из-за ухода надоедливого друга? — вонзив иголку в вену, поинтересовалась она.       — Видимо, все вместе. Слава Богу, что этот оболтус наконец не будет меня доставать, — сказал он, довольно естественно скривив лицо. — Спасибо, что спросили.       — Не за что, мальчик. Позови меня, когда капельница закончится, — произнесла санитарка, когда уходила из палаты. — Либо перекрой ее сам, ну, как обычно.       Аято Саито с подозрением наблюдал за всей этой ситуацией, но никак не комментировал. Ему самому радостно от того, что эти «два идиота» не будут устраивать в палате шум, ведь сам Чуя, когда один, ведет себя тихо. Самому голубоглазому хотелось злобно усмехнуться, но он продолжал убеждать себя в том, что рассматривает побег как не точный, где-то пятьдесят на пятьдесят, что план будет исполнен. Становилось даже совестно перед всеми бедолагами, что вынуждены находиться в этом треклятом заведении еще очень долго, но что уж поделать. Каждый выживает как может.

***

      Погода с каждым днем становилась все холоднее. Кажется, через недели так три можно ожидать первый снег. Темнеет сейчас гораздо раньше, из-за чего прогулки подумывают укоротить. Прошло два дня с того момента, как Осаму покинул лечебницу. Сейчас, когда шел третий день своеобразного одиночества, рыжеволосый стал чувствовать себя немного хуже. Было откровенно скучно. Радовало лишь то, что все скоро закончится. Однако, за этими позитивными мыслями следовали другие – совершенно противоположные. Накахара сильно тревожился. И не зря.       На четвертый день вызов на прием к Мацумото-сану стал неожиданностью. В целом весь персонал больницы с самого утра какой-то раздраженный, словно все взбесились. На завтраке даже санитарки практически не улыбались, как делали это обычно, ругали пациентов за то, что те не съедают молочные каши. Больше всех страдала Кристи, ведь ела она обычно довольно мало из-за своего расстройства, которое, пусть и смягчилось, но не отступило полностью. Если раньше ей разрешали не доедать, например, кашу с учетом того, что она съест все остальное, то это сейчас это понимающее отношение испарилось. Было довольно громко объявлено, что ей нужно съесть все до последней крошки, а иначе никто из столовой не выйдет. Девушка была в ужасе, как и многие другие больные. Аято аж встрепенулся, после чего стал грызть свои ногти вместо хлеба, дабы как-то успокоиться.       Пока все пациенты старались сохранять спокойствие, насколько это было вообще возможно, в коридорах кто-то хлопнул дверью, что вела на улицу. Послышался тяжелый, неторопливый шаг. Казалось, будто кто-то нарочно шагает громче обычного, привлекая к себе внимание. Одни больные не отреагировали на это, находясь в апатии и безразличии ко всему, другие же отреагировали на шум гораздо живее. Бабушка с альцгеймером начала несвязно возмущаться, восклицая, что кто-то хочет украсть ее еду, перетягивая канат внимания на себя, но ее прервал пронзительный басистый голос.       — Всем тихо! — сказал вместо приветствия мужчина лет сорока, возможно, немногим старше. На нем была идеально выглаженная медицинская форма, явно не из дешевых, взгляд был хмурым, даже устрашающим. Волосы его были черного как смоль цвета, небольшая борода была аккуратно подстрижена и уложена. — Тихо, я сказал! — еще раз крикнул он зачем-то. — Я заменяю Гэнкито-сана, его вызвали в город на неопределенное количество времени. Мое имя — Ямасита Орочи. Вчера на прогулке сбежал пациент, если вы не заметили, — брюнетистый мужчина недовольно покачал головой, после чего решил продолжить свою речь. — Я работаю в соседней области заведующим психиатрической клинки, и, знаете, меня вырвали из отпуска ради вас, — от презрительно осмотрел всех, с раздражением наблюдая за испуганными лицами больных. Кто-то из особо чувствительных уже плакал, кто-то трясся от страха, кто-то же просто негодовал. — Так что я временно буду за вами присматривать, раз мой коллега с этим не справился, зачем-то давая вам такую свободу. Доедайте свою пищу и марш пить таблетки. Прогулки, к слову, отменяются до тех пор, пока вы не возьмете себя в руки и их длительность будет уменьшена до одного часа.       — Но как же так? Прогулки ведь должны быть, они были всегда! Мне положена ходьба для здоровья! — какой-то пожилой пациент осмелился высказать свое слово. Многие были с ним согласны, пусть и не показывали этого.       Чуя даже вышел из оцепенения и мысленно похлопал отважному старику.       — Были, а теперь они отменяются. Я ведь сказал, что это не навсегда, — произнес мужчина, сморщившись. — Вопрос закрыт. Если кого-то не устраивает мое решение как заведующего, то… Ничего страшного, вы привыкните, в любом случае на улице холодно. Если начнете бунтовать, я буду принимать меры, — отрезал он все пути для возмущений. — Приятного аппетита.       Пилюли некоторым дают до еды — во время подъема, а некоторые идут за ними после. Есть и пациенты, которые глотают таблетки до завтрака, после чего допивают оставшиеся после него. Чуя, на самом деле, учуял неладное сразу. Он тогда еще толком не проснулся, пребывая в некой прострации после сна, в котором они с Дазаем гуляли по каким-то странным заброшенным улицам, во всю смеясь с чего-то, видимо, забавного. Рыжий не помнит многого из того, что происходило во сне, но просыпался он с улыбкой, которая померкла почти сразу же, когда он понял, где все еще находится. Улыбка стала еще мрачнее после того, как санитарка протянула ему круглую белую таблетку. На вопросы она не отвечала, лишь строго приказала выпить препарат и ушла восвояси.       Теперь же Накахара вновь держит в руке еще две незнакомые ему таблетки, но уже понимает, что к чему. Под пронзительный взгляд медсестры голубоглазый выпил пилюли, показав язык, как его попросили. Мало ли он спрятал их во рту, не правда ли? Что это вообще за препараты такие – Чуе тоже не объяснили, сказав, что со всеми вопросами он может обратиться к врачам. Необходимо было держать себя в спокойствии, ведь иначе ни о каком побеге и речи идти не может. Даже не о побеге, а о выписке в далеком будущем.       Капельница длилась сегодня тоже чуть дольше, что сильно напрягало Чую. Парень лежал на койке, смотря в потолок. Из коридора доносилась какая-то ругань, а в палате заметно всхлипывал Саито. Все это выглядело и ощущалось ужасно плохо. Как там Осаму? Он в курсе всех этих изменений в лечебнице? Вопросов было уйма и единственный, кто мог дать на них хоть какой-то внятный ответ – доктор Мацумото-сан.       Под влиянием поступающих внутривенно препаратов, Накахару невероятно сильно клонило в сон, но он стоически терпел это, ведь после капельницы он мог узнать ответы на свои волнующие вопросы в кабинете психотерапии. Каково было очередное удивление рыжего, когда ему поставили вторую капельницу? Оно было огромным, можно сказать, мирового масштаба. Чуя бы не волновался, если бы плюсом ко всему все эти вещества не давали бы никакого эффекта, но ведь все куда сложнее.       Пролежав на постели еще один долгий один час, парень с голубыми глазами вылетел из палаты и пошел к желанному кабинету. Скорее, он выполз и поплелся из-за туманности в сознании и сонливости, но все же нужная дверь стояла перед его глазами. Вздохнув, он потянулся в дверной ручке, готовясь было зайти в помещение, но вдруг послышался строгий голос Ямасита-сана, который становился все ближе и ближе.       Времени было мало. Чертыхнувшись, Накахара изо всех сил побежал в ближайшую палату, надеясь, что новый временный заведующий пройдет мимо нее. Повезло, что палата была без буйных: там находился какой-то худощавый парниша, спавший на капельнице, тот самый старик, что возражал Ямасита-сану в столовой и еще один отдыхающий за чтением мужчина. Последний хотел было что-то сказать, но Чуя с умоляющим взглядом приложил палец к своим губам, призывая немного помолчать.       Послышался звук открывающейся двери, которая после слов Ямасито о женском отделении спешно закрылась. Осаму рассказывал рыжеволосому о строении лечебницы еще в первые дни их знакомства. Психиатрическая больница разделялась на три этажа: на нижнем находилось мужское отделение, выше — женское, а еще выше был ремонт, который никак не могли закончить. Никто даже никогда не слышал, чтобы там что-то ремонтировали. Дазай так вообще первое время пугал некоторых больных, мол, там водятся приведение старухи, которая прожила тут всю жизнь и покончила с собой. Если убрать часть про приведение, то такое имеет место быть. На первом этаже помимо самого отделения находилась столовая и приемная для родственников пациентов, кабинет заведующего и медсестринская. Медсестринская находилась и на втором этаже, на котором еще расположилась комната отдыха. Кажется, на втором были еще какие-то кабинеты вроде процедурной и маленькой библиотеки, но их редко использовали, в библиотеку так вообще не пускали никого, как знал Чуя.       И тут Накахару осенило: та самая девушка с прогулки с выдуманным именем, которая болеет биполярным расстройством, как и сам Дазай, грезила о побеге. Вот оно что…       Но подумать об этом необходимо было позже. Поблагодарив мужчин, которые не выдали его с потрохами, рыжий еще раз проверил на слух, ушел ли временный заведующий и поспешил зайти в кабинет к Мацумото. Спать хотелось неимоверно.

***

      Сел в машину Осаму с тяжелым сердцем, казалось, что он действительно предает своего любимого, но иначе поступить было нельзя. Сбежать вместе бы не вышло — это вызвало бы огромную шумиху, а Мацумото-сана и остальных скорее бы привлекли к уголовной ответственности за помощь двум парням. Вмешались бы журналисты, родители Чуи были бы в ярости… Накахару бы возможно отправили в какую-нибудь психиатрическую больницу как можно дальше от места, где он находится сейчас и, соответственно, подальше от Дазая. Своя судьба отдельно от Чуи шатена мало волнует, но он готов дать голову на отсечение, что сам рыжий хотел бы, чтобы он не относился к себе так пренебрежительно.       Когда ты продолжительное время сидишь взаперти, на выходе из клетки мир кажется по-особенному странным, каким-то чересчур большим. Видя уже позабывшиеся улицы и дома, магазины и другие довольно обычные вещи, что казались раньше серыми и скучными, испытываешь самый настоящий детский восторг. Осаму, пусть и находился в лечебнице не слишком уж и долго, да и не в первый раз, все равно чувствует себя так, словно он находится в сказке. Проезжая лавку с цветами, куда он постоянно бегал за подарками девушкам, Дазай может лишь усмехнуться под вопросительный взгляд Акутагавы. Как только шатен приземлил свой зад в транспортное средство, Рюноске пытался что-то сказать, кажется, спрашивал о самочувствии, но получал лишь… Целое ничего. Осаму лишь поздоровался, дежурно улыбнувшись, да и дело с концом. Оставалось ехать молча, томно вздыхая.       Акутагава всегда ставил себе в пример сына своего начальника, ведь тот умен, красив и крайне красноречив. Парень с белесыми кончиками на волосах не испытывал никаких романтических чувств, а скорее восхищался, желая подружиться. Однако, это заветное желание не было взаимным, что нехило огорчало юношу. Ацуши часто говорил, что стоит уже наконец прекратить бегать за Дазаем, ведь тот порой ведет себя как полный идиот и вообще ни во что не ставит других людей, но природное упрямство не давало Акутагаве отступить. Отступить от своих желаний, скорее, нежели от полноценных действий. Да и то, что для нас закрыто и таинственно, подогревает интерес еще больше. Было действительно обидно, ведь Осаму хорошо относился и к Накаджиме, и к этому рыжему парню, да и в целом со всеми приятно беседовал, кроме него. Ну, не со всеми – Мори он зачастую просто избегал. Так и хотелось спросить – «Что со мной не так?».       А сам шатен и сам не знал ответа на этот вопрос. Его раздражают эти попытки заговорить и нерешительность, но в целом к Акутагаве он относится ровно. И нет, это совершенно не плохо, а скорее… Нормально для такого человека, как он, ведь мало кто вызывал в нем теплые чувства.       Дом встретил его довольно радушно: было видно, что в нем провели хорошую уборку. Он был двухэтажным, с небольшой лужайкой, за которой редко кто ухаживал, ибо Мори зачастую слишком занят на работе, а Дазаю попросту лень что-то там стричь и убирать. Скинув обувь, Осаму из светлой прихожей зашел в гостинную, игнорируя включенную музыку на кухне. Первое, что он сделал парень — скинул на кофейного цвета диван сумку с немногочисленными вещами из больницы, после чего сладко потянулся, рассматривая интерьер гостинной как в первый раз. Все выглядело лаконично, основная мебель в комнате была сделана из дерева. Бежевые стены, на которых располагались семейные фотографии, придавали комнате уют, как и парочка зеленых растений. Книжные полки были заставлены совершенно разными произведениями, которые Дазай от скуки перечитывал по несколько раз. Было странно находиться дома, но в целом все было хорошо и радовало глаз, правда вот из кухни доносился запах чего-то странного. Стоит ли пойти посмотреть? Шатен решил все же проверить кухню. Только не…       — Осаму, привет, — улыбнулся Огай, поправляя, господи, белый фартук и отходя от кухонной плиты. — Как ты добрался? Я думал, что Акутагава зайдет.       — Привет, — отзеркалил улыбку Дазай, заходя на небольшую кухню с желтыми обоями. Как же они ему не нравились. — Нормально добрался, сказал Акутагаве, что хочу отдохнуть. — приврал парень, ведь на самом деле он просто молча покинул автомобиль.       — Хорошо. Будешь омлет? — поинтересовался хирург, заведомо зная, что его сын откажется. Так происходило всегда.       Как ни странно, Осаму был не совершенно не против поесть даже этот подгоревший омлет. Мори готовил… Не слишком хорошо, но он очевидно старался. Хотя, раньше шатен бы не стал есть и ушел в свою комнату, но сейчас он чувствует благодарность по отношению к своему отцу. Тот не просто забрал его, но и согласился помочь Чуе. Это многого стоит.       Тем не менее, разговор не клеился. После смерти матери Дазая все пошло по наклонной вниз и между отношениями отца и сына. Огай упахивался на работе, иногда пропадая там по несколько дней, дабы забыться, а Осаму оставался наедине с собой и своими вредными привычками. Когда же Мори все-таки взял себя в руки и решил наладить отношения со своим ребенком, было уже слишком поздно. Они здоровались и даже иногда желали друг другу спокойной ночи, но их общение оставалось поверхностным – говорить по душам было крайне тяжело им обоим.       В течение дня родные люди общались не слишком много даже несмотря на то, что Мори вырвал себе отгул ради сына, так как сам Дазай большую часть времени проспал в своей кровати, не желая загружать свои мозги чем-либо, кроме снов. Парню было тоскливо, пусть он и был рад вновь лежать в собственной мягкой постели. Чуя приедет в новый дом примерно через неделю, так что есть время на выдумку и реализацию какого-нибудь интересного сюрприза. Осаму всегда нравилось смущать своего парня, он находил этот бегающий взгляд и покрасневшие щеки до невозможности прелестными. А еще он знает, что рыжий понравится его отцу. Возможно, даже больше, чем собственный ребенок. По крайней мере, так рассуждает шатен, улыбаясь этим мыслям. Мечты – вещь определенно хорошая. Она мотивирует, заставляя двигаться вперед, радует и воодушевляет. Но, пожалуй, не стоит находиться в мечтаниях слишком долго.       Вышел из комнаты Дазай ради того, чтобы съесть что-нибудь вкусненькое на ужин. Кажется, в холодильнике он видел карри. Поужинав, парень вернулся в свою комнату. Поразительно, но Мори тут даже не хозяйничал, судя по всему. Приятно, когда уважают твое личное пространство. Благодарить отца за это шатен, конечно же, не будет, как и за уборку, но мысленно он уже давно это сделал. Даже если не признает этого. Сама комната Дазая была среднего размера, в темных тонах. Он никогда не развешивал никак плакатов с музыкальными группами, зато обожает свою коллекцию виниловых пластинок, что разместилась на видном месте в шкафу. В целом в этой комнате обычно стоит приятный полумрак, освещаемый лампой с письменного стола. На столе стоят, ожидаемо, различные книги и тетради, рядом с которыми красуется фотография его матери в рамке. Смотря на нее, кареглазый сталкивается с разными чувствами – от печали до благодарности и ностальгии. Она была великолепной красоты женщиной.       Встретившись с отцом, но уже в гостинной около восьми вечера, Осаму все-таки начал рассказывать про забавные случаи в больнице, про пациентов и, конечно же, про Накахару. Мори впечатлился информацией о рыжем юноше еще пуще прежнего, в свою очередь рассказывая про работу и про то, как он жил в доме один. Все, кажется, налаживалось и совсем скоро жизнь должна была стать гораздо лучше.       Три дня прошли незаметно. Дазай пару раз выходил на прогулку по городу, размышляя о том, в какие места он хотел бы сходить с Чуей после того, как все устаканится и даже договорился о встрече со своим единственным другом. Захотелось похвастаться тем, что он наконец окрылен любовью, что теперь ему практически не хочется умирать. Осталось всего-ничего и они с рыжим снова встретятся, отчего Осаму в восторге. Как же хотелось его обнять и зацеловать, как же...       Однако, телефонный звонок Ацуши все испортил. Тот рассказал все про больничный переполох с заведующим, чем вызвал у шатена нервный смех.       — Дазай-сан, что смешного?! — негодующе воскликнул Накаджима. — Что нам теперь делать? — тише произнес он, понимая, что пусть и находится вне стен больницы, но все-таки стоит рядом с ней. Вернее, сидит на скамейке в прогулочной зоне.       — Это нехорошо, Ацуши. Но никто не обещал, что будет легко. — ответил Осаму и сбросил звонок. Кажется, ему стоит успокоиться и переварить полученную информацию.

***

      Заглянув в кабинет доктора, Чуя обнаружил его стоящим возле решетчатого окна. Тот явно глубоко задумался, не обращая внимания на то, что кто-то входит в помещение. Осмотревшись, рыжий заметил на стенах какие-то странные веселые картины с изображениями то якобы счастливых людей, то полянки с цветочками. Удивительно… Удивительно плохо.       — Они разве здесь были? — случайно произнес вслух голубоглазый, закрыв за собой дверь.       — Чуя? Присаживайся, — сказал доктор, махнувши рукой в сторону кресла напротив его рабочего стола. — Картины привез Ямасита-сан, говорит, что они делают мой кабинет лучше, — ответил он, наблюдая за тем, как его пациент с опаской и легкой заторможенностью садится в кресло. — Ты себя плохо чувствуешь? Мне сообщили, что тебе изменили курс лечения.       — Я… Не то чтобы плохо, просто очень хочется спать, а еще мысли какие-то… — замялся рыжий, пытаясь придумать подходящее слово для описания своего состояния.       — Спутанные? Туманные? — получив кивок, Мацумото решил сразу начать с плохих новостей, также присаживаясь на свой рабочий стул. — Возможно, тебе станет хуже, препараты очень серьезные. Единственное, что ты можешь сделать – постараться как можно дольше спать. К сожалению, я не могу противостоять временному заведующему, он… Он ярый гомофоб, насколько я понял. — закончив с первой плохой новостью, вздохнул психотерапевт.       — То есть, ничего не выйдет? Мне придется ждать? — произнес Чуя, стараясь не упоминать слово «побег». — И об этом уже рассказали Дазаю?       — Я не уверен. Стоит лишь верить в лучшее — в то, что Ямасита-сан не задержится здесь надолго, — вновь начал отвечать на вопросы доктор, сам желая поскорее уйти домой и желательно напиться. Орочи действует на нервы тут абсолютно всем. — Но пока что я не могу сказать ничего наверняка, увы. Дазай-кун все уже знает, да.       — Понятно… — единственное, что смог вымолвить из себя Накахара в таком состоянии, пусть и глаза предательски жгло. — Я тогда пойду посплю до ужина. Держите меня в курсе событий, если это будет возможным, хорошо?       — Конечно. Сладких снов, не вешай нос. Все эти неприятности – не навсегда.       «Жизнь – тоже не навсегда», — подумал про себя рыжий парень, пока добирался медленным шагом до своей палаты. Едва прилегши на койку, он мгновенно уснул.