La maladie d'amour

      Дазай никогда бы не подумал за всю свою, как он считал, бессмысленную жизнь, что будет когда-либо так волноваться о другом человеке. Тот злополучный инцидент в душевой отдавал в сердце ещё не исчерпавшей себя тревожностью, страхом за рыжеволосого парня. И, черт возьми, он успел сообщить санитарам полученную информацию, успел предотвратить катастрофу. Чуя и без того сломанный, лишь изредка улыбающийся комок непонимания того, за что ему все это. Осаму нравится, что улыбается Накахара в основном ему самому, нравится выводить голубоглазого на эмоции, дабы этот яркий огонь не потух внутри него насовсем.       Раньше шатен не воспринимал людскую привязанность как нечто полезное, однако с таким странным приходом Чуи в свою жизнь он засомневался в своих суждениях. Сам того не осознавая, рыжий внес свет в жизнь Дазая. Показал что-то определенно хорошее, пусть они и находятся в мерзких, вовсе не настраивающих на заведение какой-либо близости отношений. Накахару хотелось укутать в теплое, махровое одеяло, принести вкусный чай и дать, наконец, расслабиться. А еще его нестерпимо хотелось обнимать, перебирая сквозь тонкие пальцы пряди огненных волос. Все эти желания, ранее неизвестные и недосягаемые, пугали шатена. Влюбиться так быстро довольно опрометчиво и, возможно, глупо, но Осаму решает идти до конца. Идти мелкими шажками, постепенно, прислушиваясь к каждому вздоху Чуи, лишь бы не спугнуть сокровище.       Добиться ответных чувств будет сложно как никогда, ведь рыжеволосый колючий, дерзкий, он очевидно отрицает свою ориентацию, стыдится ее. Внутреннюю гомофобию перебороть крайне тяжело в месте, в котором тебе навязывают другой образ мышления. Но не зря ведь Дазай за всю свою жизнь научился не только быть искусным лжецом, но и приобрел особое обаяние, да и кажется, что он сможет убедить кого угодно и в чем угодно. Но шатену хотелось, чтобы Накахара сам пришел к определенным выводам. Просто его нужно легонько подтолкнуть.

***

      Утро у рыжего выдалось донельзя беспокойным. Он проснулся немного раньше остальных из-за плохого сна, который не удалось запомнить. Адреналин выветрился из крови полностью, из-за чего Чуя томно сел на койку, свесив ноги, закрыл глаза и судорожно выдохнул. Его немного трясло, руки дрожали как ненормальные. А что, если бы Осаму не помог ему? В голове рисуются ужасные картинки, где его грубо насилуют на холодном полу. Что, если бы на его месте оказался сам шатен? Рыжеволосый знал, что зачастую не умеет сохранять спокойствие в трудных ситуациях, ему тяжело сдерживать гнев, из-за чего он и поплатился. Правильнее было бы сразу же подойти к медикам, сказать, что намечается драка в душевой, даже если бы они там увидели лишь компанию Кэтсу. Справиться в одиночку с несколькими крупными мужчинами было бы сложно изначально, если подумать. А что, если... Хватит. Все вышло так, как вышло, пусть и не самым лучшим образом. Необходимо было извиниться перед Дазаем, поблагодарить его хоть как-то. Как же мерзко.       Резкое осознание встречи с родителями бьет по голове с новой силой, заставляя встать с постели, пройтись босыми ногами по холодному полу, привлекая внимание почему-то не спящего Аято, что в своей манере с ужасом смотрел на нервного рыжего парня. Пришлось сесть обратно, иначе Саито вскоре разбудил бы всю больницу из-за своего чрезвычайно сильного тревожного расстройства. Чуе кажется, что скоро он станет таким же паникером, если уже не стал.       Самый противный людской страх – фобический страх неизвестности. Агнософобия. Благодаря нему в фантазиях человека вырисовываются различные исходы предстоящего события или же будущего в целом. Чаще всего, самые ужасные. Накахара страшился того, что его оставят в этом треклятом заведении навсегда, его охватывал ужас перед любыми словами, которые могли бы сказать его родители. Верить во что-то хорошее не получалось совершенно. Зачем они вообще решили резко навестить его, быть может, кто-то скончался? Здравый смысл приказывал голубоглазому перестать себя накручивать, но выходило из ряда вон плохо. Мать с отцом приедут после капельниц всего лишь на час, нужно будет просто перетерпеть. Собравшись с силами, Чуя снова поднялся с постели и направился в туалетную комнату, дабы умыться холодной водой.

***

      — Доброго утречка, мелкий! — воскликнул Дазай, заприметив рыжую макушку в небольшой толпе пациентов, что направлялись на завтрак. — Ты меня хоть видишь? — хохотнул он, помахав рукой. — Или рост не позволяет посмотреть на меня, раз ты идешь за Кохэку?       Так называемый двухметровый Кохэку что-то промычал, смотря куда-то в неизвестность, будто находился в другом мире, но все же пропустил Чую вперед. Видимо, он воспринял слова шатена слишком серьезно, думая, что из-за него голубоглазый ничего перед собой не видит. Накахара искренне мечтал провалиться сквозь землю или исчезнуть. Что за черт? Дазай что, знает каждого пациента поименно? Желание извиняться перед ним у рыжего отбилось напрочь. Он быстро сократил дистанцию, подбегая к Осаму, потянул упомянутого за рубаху, и зло посмотрел прямо в карие глаза, в которых черти плясали румбу.       — Ты! — крикнул Чуя, нахмурив брови. — Ты... — произнес более тихо, одернув себя.       — Собственной персоной неповторимый Дазай Осаму! — шатен перехватил руку Чуи и потащил его в их место в столовой. От осознания, что у них есть собственное место хоть где-то, сердце Дазая невольно застучало быстрее. Осознание своих чувств повлияло на многие вещи. Раньше парень с карими глазами не стал бы предавать некоторым моментам особенное значение, но теперь этого, видимо, не избежать. Попытки сдержать улыбку были приняты за что-то совершенно другое.       — Чего ржешь? — рыжий снова метнул на Осаму недовольный взгляд. — И вообще, отпусти меня! — пусть некое чувство вины и сжирало Чую, крича ему о том, что нужно сначала поблагодарить друга, но... — Ты просто невыносим!       — Знаю, знаю, я невероятен, — пролепетал шатен. — И не хочу тебя отпускать, дорогуша, — шутливо пропел шатен, заигрывая бровями. Ему остро захотелось ударить себя за свой длинный язык.       — Совсем рехнулся? Хоть понимаешь, что говоришь? — протараторил Накахара, забавно выпучив глаза.       — Смотри-ка, снова эта прекрасная каша на завтрак! — перевел тему Дазай, присаживаясь за стол. — Садись, не стесняйся, — вновь хохотнул он. — Я угощаю.       — Так вот... — стараясь избавиться от появившихся чувств неловкого смущения и замешательства, решил продолжить рыжий. Не стоит слушать эти шутливые бредни, верно? — Я сказал "невыносимый", а не "невероятный".       Весь их завтрак сопровождался спорами и беззлобными подшучиваниями друг над другом. Голубоглазый сделал для себя довольно неприятное, неожиданное открытие: Осаму его больше не раздражал так, как было в самом начале. С ним было... Комфортно? Когда он первый раз увидел шатена в столовой, задумался о том, что никогда бы не захотел контактировать с таким человеком. Лживый, неестественный, странный, слишком громкий – так бы описал своего нынешнего друга Чуя, если бы спросили его мнение в тот первый день их встречи. Теперь же Дазай пусть и не блещет искренностью, Накахара стал различать в нем приятные, настоящие улыбки, что изредка мелькают на его лице. Например, как в тот безумный день с неожиданным походом в бар. Стал подмечать его ум, ну и, конечно, красивую внешность. Не зря же рука потянулась нарисовать эти бесстыдные глаза на листе бумаги. Нужно бы его выкинуть во избежание недоразумений.       Пока Осаму доедал свой черствый бутерброд, набив щеки хлебом, рыжеволосый все-таки решился.       — Спасибо тебе за вчерашнее, Дазай, — тихо произнес Чуя, отводя взгляд в сторону, словно пустующий рядом стол был чем-то необычным и на него обязательно стоило обратить внимание.       — Что? — теперь удивлялся уже шатен. Выбрал же время... Специально под конец трапезы, дабы не разговаривать на эту тему слишком долго? — А, это... — задумчиво сказал он, прикрыв глаза. Нужно что-то ответить, да? Дожевав еду, Осаму только хотел продолжить, но его спешно перебили:       — И еще я хочу попросить прощения. Извини, — как же тяжело давались эти слова. — За то, что принес неудобства.       Осаму хотелось взвыть. Он извиняется за то, в чем не виноват ни капли? Что ж, тогда будем играть по его правилам. Говнюком быть не хочется, но это кажется, стиль всего его существа.       — Ничего-ничего, просто будешь должен мне еще одно желание, — как ни в чем не бывало сказал Дазай. — Заметано?       — Заметано, — неохотно согласился рыжий. — Только я не буду исполнять всякий бред вроде...       — О, времечко завтрака подошло к концу! — резво встал из-за стола кареглазый парень, противно скрипнув стулом. — Пока-пока! — крикнул напоследок он и убежал в свою палату.       Чуя хочет надеяться, что желания будут не слишком абсурдными.

***

      Прием посетителей осуществлялся в скромном помещении с несколькими диванами, столиком и откуда-то взявшимся аквариумом с несколькими крупными рыбами золотистого цвета. Неужели на этот аквариум был потрачен весь бюджет психиатрической больницы? По дороге в комнату доктор Мацумото-сан объяснил рыжему все моменты, что касались отведенного времени с родителями, безопасности и прочих неинтересных Чуе деталей. Помимо этого было оговорено, что Ивасаки Кэтсу переводят в другую больницу, расположенную гораздо дальше этой, на окраине соседнего города. Что ж, хоть одна радостная новость.       Затаив дыхание, Накахара открыл дверь в помещение и увидел своих родителей, что как-то встревоженно посмотрели на него. Неужели тоже волнуются? Собравшись с мыслями, голубоглазый подошел к своим родным.       Рыжие волосы средней длины матери потускнели, взгляд был каким-то безжизненным, пустым. Она неловко мяла в своей руке белый платок с цветочным узором, немигающе глядя на свое чадо. Отец же был настроен более враждебно. Его темные брови были сведены к переносице, казалось, что он скоро прожжёт дыру в своем собственном сыне.       — Привет? — вопросительно произнес Чуя, подойдя к родителям ещё ближе. — Мам? Пап? — удивительно, что те еще не проронили ни одного слова. Мельком парень заметил несколько небольших ссадин на лице своей матушки. Неужели отец взялся за старое?       — Мальчик мой… — прошептала красивая женщина, вставая с дивана. — Как же ты тут? — она намеревалась обнять его, как вдруг прозвучал грубый басистый голос, приказывающий ей сесть на место.       — Не трогай его, Каори, — произнёс отец Чуи, грубо взяв свою жену под локоть, заставляя ее сесть обратно.       Накахара не знал, как правильно себя вести. В ином случае он мог бы наконец поставить отца на место, отомстив за мать, но сделать это в условиях больницы было бы очень опрометчиво. Охрана стоит совсем недалеко, следовательно, предпринять что-либо не получится. Ситуация с душевой вновь напомнила ему продумывать шаги наперед, а не поддаваться порывам ярости.       От мужчины приятной наружности не осталось ни следа. На лице Дэйки Накахары теперь виднеются синяки, его лицо опухло, а сам он заметно потолстел и будто бы постарел за два месяца. Видимо, он пьет с того самого момента, как Чую поместили в лечебницу. На самом деле, жестокость была присуща Дэйки всегда. Мужчина раньше любил ввязываться в уличные драки, будучи инициатором, часто кричал, пусть и потом просил прощения то ли у всей семьи, то ли лишь у Бога. Когда рыжеволосому было около двенадцати, умерла его бабушка, мать Дэйки, из-за чего его родитель пристрастился к алкоголю. Тогда и начались первые побои. Дэйки избивал свою жену, после чего обязательно молился. Он запивал грехи дешевым терпким вином, сетуя на несправедливую учесть. Пару раз прилетало и Чуе. Не так сильно, как матери, ведь на сына тот возлагал огромные надежды, мечтая реализовать свои старые мечты и планы через него. Так и продолжалось около года, но когда Каори решила развестись и забрать сына, мужчина будто вмиг протрезвел. Стал ласковым, добрым, начал что-то делать по дому и в целом старался загладить свою вину. Когда мы принимаем некоторые вещи за должное – не ценим вовсе, а потерявши – плачем? А ведь на этот раз отец вряд ли снова изменится. Оно и к лучшему, наверное. Все равно ведь рыжий нередко слышал ругань за стенами, пусть и Дэйки перестал поднимать руку на его мать. Как оказалось, временно. Видимо, на этот раз все пошло прахом из-за того, что Чуя был «болен».       — Кхм... — Дэйки показательно кашлянул, привлекая к себе внимание рыжеволосого, что ненадолго потерялся в мыслях. — Как проходит лечение, сын?       — Все в порядке, отец, — произнес Чуя слова, в которые сам не поверил. — Иду на поправку.       — Нам рассказали о вчерашнем происшествии, вот мы и приехали, — словно выплюнув из себя эту фразу, сказал мужчина. — Это правда, что у тебя появился друг? — его лицо скривилось, будто он съел кислый лимон.       — Правда, — Накахаре младшему хотелось сказать обратное, но выбора не было. — Мы просто изредка общаемся, ничего больше.       — Еще бы было что-то большее! — крикнул Дэйки, подскочив с дивана. — Если я узнаю, что ты, грязный щенок... — казалось, он готов ударить Чую.       — Дорогой! — ахнула Каори, тоже встав на ноги. — Ты же обещал! — на ее глаза стали наворачиваться слезы. — Хватит, пожалуйста, прошу тебя!       Оглушительный удар пришелся в область скулы. Чуя упал на пол, ошарашено смотря на отца. Все его тело заныло, словно оцепенело. Как долго будут продолжаться его страдания? Куда ему теперь податься?       «Я никогда больше не буду счастлив, я больше никогда не увижу счастливую улыбку матери, потому что я все испортил, потому что я – чертово греховное ничтожество».       Дальше все было как в тумане. Вот его отца схватывают охранники, мать рыдает, горько наблюдая за всем, часто поглядывая на своего сына, вот прибегает какая-то санитарка и с жалостью оглядывает рыжего с ног до головы, как бы пытаясь понять, не пострадал ли он. Замечая повреждения на лице Чуи, женщина отводит голубоглазого в отделение обратно, в спешке закрывая дверь. В медпункте ему накладывают на скулу какую-то охлаждающую повязку с мазью и отправляют обратно в палату. Чуе хочется умереть.

***

      На обед он приходит позже всех, чтобы не пересечься с Дазаем, сетуя на плохое самочувствие. Ему разрешают доесть в палате, кажется, пожалев. Санитарки, пусть и не все, были не такими уж и плохими, как выяснил спустя время Накахара. Многие батрачили тут по доброте душевной, выжимая из себя все соки. Некий способ загладить свои грехи, помогая людям, способ искупить вину? Или же порыв мнимого альтруизма? Чуя бы никогда не поверил, что кто-то здесь из-за мизерной заработной платы.       Нахакара неприятно удивляется тому, что не встречает Осаму на прогулке. Кажется, словно все пациенты недобро смотрят на него, кажется, словно скоро случится что-то крайне плохое. В груди неприятно ноет. Ощущается так, будто что-то сжирает тебя изнутри, вытягивая всю душу. Он скоро умрет, умрет, так почему же он так боится того, чего так отчаянно желал утром? Смерть близко, скоро... Чуя морщится и присаживается возле дерева, сжав руки в кулак в кармане теплого халата, который ему все-таки передала мать через Мацумото-сана. Рыжеволосый парень начинает пересчитывать оставшиеся листья на дереве, считает количество вышедших сегодня на улицу больных, после чего старается переключиться хоть на какие-то позитивные моменты жизни. Пару раз Накахара даже ущипнул себя. Необходимо срочно отвлечься – так его учил доктор. Вспоминает Ширасэ – становится еще хуже, пытается найти хоть что-то в закоулках своей памяти... От воспоминаний из детства хочется плакать, ведь все это уже давно утеряно и не имеет никакого смысла, когда ты видишь свою мать в ссадинах в стенах психиатрической больницы. Что-то хорошее, что-то, что радует... Как там Дазай? Может, он в комнате отдыха? Какие желания он загадает?       Может, заставит пробежать голышом по всей больнице? Нет, он не настолько глуп, чтобы выдумать настолько идиотское желание. Такое будет грозить изолятором и даже в процессе некой безумной шалости не будет весело, ведь Чую тогда через минуты две уже свяжут и уведут. Может, предложит сбежать? Бред. Обменяет два желания на две тысячи желаний, играя вовсе не по правилам? Говорят, кстати, что неплохим вариантом будет загадать Джинну быть властным самому выполнять все желания. То есть, тогда... Ты сам становишься Джинном? Чуя начал размышлять и со вздохом осознал, что действительно полностью успокоился.

К слову о Дазае...

      Осаму ненавидел психотерапию. Она не вносила ясность в сознание, ибо шатен и сам все понимал, сам знал о том, что его биполярное расстройство мешает ему жить. Еще он ненавидел, когда его отвлекают от названного отдыха. Видите ли, из-за проблем с какими-то родителями другого пациента, его прием у Мацумото-сана был перенесен. Теперь вместо встречи с Чуей он вынужден отсиживаться в кабинете доктора и слушать какие-то бредни, как сам считает. Вернее, он ведь действительно слушал эти многочасовые россказни о счастье в жизни огромное количество раз, сколько можно-то? Однако, такова суть лечения. Лишь одними медикаментами, которые, кстати, Осаму так и не принимает нормально, вечно отнекиваясь или же выплевывая их, не вылечишься. Помимо этого шатен знает, что болезнь его неизлечима, она имеет хронический характер. Остается лишь свести приступы к минимуму, но в этом Дазаю помогает кое-кто с рыжими, как сочный апельсин, волосами. Или же его волосы ближе к грейпфруту?       — Дазай, ты все еще тут? — доктор устало щелкнул перед глазами пациента, слегка нахмурившись. Видимо, беседы с Осаму его утомляли. — Я говорил о том, что...       — Что я не должен винить себя в смерти своей матери, если обобщить и убрать все эти термины из психиатрии, — раздраженно проговорил кареглазый, нагло перебив врача. — Я и не виню себя.       — Ты выстроил замечательный барьер от самого себя, — сказал Мацумото-сан. — В целях самозащиты твоя психика подавляет некоторые чувства и воспоминания, поэтому мы должны проработать это. Ты должен отпустить себя и дать себе вздохнуть свободно, Дазай.       — Намекаете на проблемы с дыханием? — ухмыльнулся Осаму. — Только не говорите моему отцу, что я курю! А то он небось меня накажет, может, в угол поставит, — он очевидно издевался.       — Мы оба прекрасно знаем, что ты не куришь, — мысленно доктор взмолился о том, чтобы сеанс поскорее подошел к концу. Пациент донельзя несговорчивый. — Давай так. Я даю тебе домашнее задание и ты свободен до следующей недели как пташка в полете.       — Отлично! — воскликнул Дазай. — Только я не могу обещать, что буду его выполнять.       — В противном случае нам придется провести с твоим отцом беседу... — Мацумото знал, что это для проблемного пациента это будет пустым звуком. Что ж, придется идти на крайние меры. — Хорошо, я могу предложить тебе сделку.       — Удивите же меня, о великий врач, — без особого энтузиазма кивнул шатен. — Я вас слушаю. Осаму даже представить не мог, что эта партия окажется настолько выигрышной.

***

      На ужин сегодня подавали рыбу с каким-то желеобразным пюре. Чуя ковырялся в тарелке, тупо смотря в нее. А ведь когда-то эта рыба плавала... Задумавшись, он прикрыл глаза. Аппетита не было совершенно.       — Мелкий! — прозвучал голос рядом с ухом Накахары. — Скучал по мне?       — Дазай, какого черта!? — с круглыми глазами вскрикнул рыжий, неверяще смотря на источник шума. — Зачем же так пугать?       — Видишь ли... — хотел подшутить Осаму, как вдруг заметил раны на лице голубоглазого друга. — Чуя, что случилось? — вмиг стал серьезным шатен.       — Ничего особенного, — хмыкнул Накахара. — Повидался наконец с родней.       — О... — сложив губы трубочкой, произнес Дазай. Так вот о какой проблеме говорил Мацумото-сан. — Видимо, все прошло ужасно?       — Даже не представляешь насколько, — грустно улыбнулся Чуя. — Зато у меня теперь есть новый халат.       — Это... хорошо, да, — шатен не знал, как правильно себя вести. Что люди обычно говорят в таких случаях? — Хочешь поговорить об этом?       — Не особо, — сказал рыжеволосый, наконец взглянув в глаза Дазая, который выглядел так, словно волновался, но пытался это скрыть. За него кто-то волнуется? Это стало приятным открытием. — Где ты пропадал?       Осаму рассказал о приеме у Мацумото-сана, пусть и не вдаваясь в подробности. Нахакара сразу понял, что его друг что-то скрывает. Дальше разговаривали они обо всем и ни о чем. Дазай удивился откуда-то всплывшему в голове Чуи Джинну, в то время как сам рыжий недоумевал, зачем шатен спрашивает его про апельсины и грейпфруты.       — Я зайду к тебе в палату? — поинтересовался Осаму, разглядывая лицо собеседника.       — Заходи, — голубоглазый сам был в шоке от того, что так быстро согласился. Вероятно, он действительно утомился за сегодня. — Только не кричи и веди себя нормально, иначе Саито снова устроит истерику.

***

      Невзирая на состояние Чуи, его койка всегда была идеально заправлена, а на тумбочке лежало минимум вещей, как и просили санитары, ссылаясь на какие-то правила. Мол, некоторые вещи могут стащить больные, если они на виду. Дазай был, к счастью, относительно тихим в этот раз. Относительно, конечно. Видимо, решил не усложнять жизнь рыжему на этот раз. Накахара невольно задумался: неужели он выглядит настолько плохо?       — Чем ты тут обычно занимаешься? — спросил шатен, присаживаясь на койку друга. — Помимо того, что спишь.       — Рисую, ты же знаешь, — ответил голубоглазый, доставая потрепанную тетрадку. — Но в последнее время меньше – нет вдохновения.       — Могу я стать твоей музой? — хихикнул Дазай, нагло отнимая у друга тетрадь, из которой вывалился какой-то скомканный листик. — Ой, что это тут?       — Не смотри! — как он мог забыть про это? Еще и сам достал эту чёртову тетрадь, выдав себя. Накахаре захотелось выпихнуть друга из палаты и, упав после на койку, покричать в подушку. — Ты просто... У тебя...       — Чуя, это очень красиво, — искренне улыбнулся Осаму. — Я действительно так хорош? Вау, ты даже прорисовал волосы! — радовался он.       — Ха!? — смущенно воскликнул рыжий, буквально вырывая лист бумаги обратно из рук шатена. — Это было личным, вообще-то, — ему хотелось отмотать время назад и никогда, ни под каким предлогом не впускать друга в свою палату. Было стыдно. — Только не подумай ничего лишнего...       — Все нормально, успокойся, — пролепетал Дазай, хлопнув в ладоши. — Матушка тоже когда-то рисовала меня, — с грустью произнес он. — У нее выходило, конечно, лучше... — на самом деле, его никто не рисовал. Просто хотелось дать понять Чуе, что он не сделал ничего незаконного или же отвратительного. — Но ты тоже неплох. Нарисуй в следующий раз меня более пафосно, ладно?       — Это вообще как? — непонимающе усмехнулся Чуя, сложив руки на груди. — Корону на голову прицепить, что ли?       — Мне нужен более... Задумчивый взгляд, — начал перечислять кареглазый, словно просил нарисовать картину на заказ. — Чтоб я смотрел в сторону... — продолжил он. — И в глазах отражался... Мм... Лунный свет.       — Не многого ли ты хочешь? — возмутился рыжеволосый. — И вообще, не буду я тебя больше рисовать, — отрезал он, томно вздохнув.       — Это мое первое желание! Нарисуй меня снова, — признаться, изначально Осаму планировал придумать что-то более изощренное, но так даже лучше.       — Ладно, будет тебе рисунок, — сказал Накахара, признавая свое поражение. — А второе желание?       — Второе же желание я скажу тебе ночью, после приема таблеток, — довольно проговорил Дазай. — Готовься к худшему. А теперь, у меня еще есть дела! — крикнул он, после чего вылетел из палаты своего друга. Аято Саито хочет рыдать от этих двоих, ведь ему снова не дали нормально отдохнуть.