his scent

Джункю как-то сказал, что в комнате Асахи пахнет эвкалиптом. Эта мысль тоненькой нитью жила в голове Едама, он хотел проверить, слова старшего — ложь или правда. Но потом обходимость искать предлог провести время с Хамадой испарилась, а вместе с ней и ниточка из головы — Асахи ничего не возразил и только мотнул головой. «Нет, не пахнет». Асахи любил одиночество, проводить время наедине с собой, и часто из-за этого он не спал до утра. Никому это уже не казалось странным или чем-то нехорошим, потому что сам японец как-то сказал, что это нормально. В свою комнату он почти никого никогда не впускал — Едам иногда мельком мог увидеть, какая она, когда Асахи с огромной кружкой чая сосредоточенно шёл к ней, открывал дверь и тут же, через пару секунд, закрывал её ногой. Как казалось Едаму, им было неловко друг с другом. Хамада часто замыкался в себе, стоило только остаться наедине с младшим. В такие моменты из него ни единого слова клещами не вытянешь, хотя, бывало, он желал парню доброго утра и вроде бы как улыбался доброжелательно. С ним легко ладить, даже несмотря на то, что Асахи кажется тем ещё меланхоликом. Стоило только очень постараться, надавить на нужное и сказать то, что парень хочет слышать, и Едам тут же подумал, что в совершенстве овладел этой хитроумной наукой. Он хотел уже применить её, оставшись с Хамадой наедине, но… «Спокойной ночи». Асахи теряется, а Едам тем более. Он вздыхает, в голове уже нитей целый ворох, они разноцветные, их не распутать так просто. Младший уже ненароком думает, что сошёл с ума, и нити — это не просто попытка понять странного, замкнутого и самого себе на уме японца, это сам Асахи. И неважно даже, пахнет в комнате Хамады эвкалиптом или нет. Верх взяло не глупое детское любопытство, а самый настоящий интерес. Вообще-то, Едам научился общаться со старшим — это потешило эго обоих. Но в этом не было никакого смысла. Асахи всё больше времени проводит с Харуто. Они с каждым днём всё ближе, хотя ближе только Джэхёк. Харуто и Асахи — очень хорошие друзья. Наверное, Ватанабе одна из причин, почему Асахи по утрам не высыпается. У Едама нет права допустить хоть одну мысль о ревности, но вот однажды обида берёт верх, и он наконец-то говорит всё, о чём так долго молчал из-за страха. Хамада тихо стучит в дверь. — Не спишь? На часах — два сорок семь, нет, Едам даже не собирался. Он встаёт с кровати, снимает наушники и идёт открывать. Асахи перед ним стоит с опущенным взглядом и проходит к младшему в комнату, оглядывается — он бывал здесь часто, но каждый раз был как будто первым. — Хён, что-то нужно? — Бан натягивает на лицо дежурную улыбку, но Асахи на него не смотрит и только жмётся у двери. — Да. — Говори. Я всё сделаю. — На следующей неделе Харуто въедет в эту комнату, — японец снова осматривается, затем переводит взгляд на Едама — улыбки уже не было, только растерянность. — Ты же не против? Это же… — Мелочи, да. Парень кивнул и тихо пожелал спокойной ночи. Он уже хотел было уйти, но Едам не дал ему этого сделать — младший взял его за руку и, как только Асахи всё же посмотрел на него, несмело начал: — Я никогда… Никогда не был у тебя в комнате. — Ты можешь заходить в любое время, в чём проблема? — вопрос прозвучал недоумённо. — Мне неудобно, это ведь… — Едам замолчал и вдруг уверенно посмотрел Асахи в глаза, — Твой мир. Ты сам так говорил. — Глупость какая… — Хамада смутился и сжал ладонь младшего. — Знаешь, что? Едам только склонил голову набок, но паника понемногу начала всё сильнее овладевать сердцем, когда японец медленно приблизился к нему, обхватил его талию и прижал к себе. — Хён, — у младшего перехватило дыхание, — Что ты делаешь? — Вторгаю тебя в своё личное пространство, — он высвободил ладонь из руки Едама и положил её на макушку парня, затем позволив ему положить голову на плечо. — Зачем? — Потому что ты трусишь. Едам ничего не ответил. Асахи всё это время видел, как младший на него смотрит и как будто не решается на что-то; видел, как в его мимолётном взгляде и красивом лице читалось немое желание что-то сделать. Он знал всё с самого начала, но ужасно боялся ошибиться. Асахи пахнет чем-то горьким. Нет, скорее, даже пряным. Едаму нравится. Наверное, в его комнате пахнет так же приятно, потому что на подоконниках определённо стоят ароматические свечи. Человек в его объятиях такой тёплый, такой нежный, и младшему очень хочется, чтобы это мгновение продлилось ещё хотя бы пару часов. — Бан Едам. — Что? Асахи улыбается — младший и его реакция, когда Хамада зовёт его по имени, кажется такой искренней и забавной, это не может не умилять. Японец закрывает глаза и целует парня в лоб, затем гладит его по щеке. — Приходи завтра. Ты должен послушать кое-что. Глаза Едама блестят, он поджимает губы и опускает голову; кивает. — Спокойной ночи, — Асахи отходит от него и, не дожидаясь ответа, уходит, закрывая за собой дверь. Младший стоял посреди комнаты, не понимая, что только что произошло, а его сердце бешено билось. Он прижал руку к груди, выдохнул и лишь прошептал: — Спокойной ночи, хён.