Nightmare

— Вы оба сумасшедшие! — голос Чуи звенит, как весенняя капель, отражаясь от стен лифта. Похоже, на смену страху наконец пришло осмысление. — Будь тише, — холодно пресекает его Мори. На губах Осаму расцветает улыбка. — Ты прав, Чууя, — он нарочно тянет его имя, вводя в ещё сильнейшее раздражение. — Мы сумасшедшие. А ты с нами в одной команде. На секунду в глазах юноши вспыхивает замешательство, а затем незнакомая Осаму ранее искра. Чуя начинает привыкать ко всему, что творится вокруг, — это не может не радовать. — Значит, я тоже сумасшедший, — соглашается он. Дазай смотрит на него и не может сдержать улыбки. Чуя так и не снял шляпу, подаренную Дазаем. Наверное, просто забыл про неё, но Осаму радуется и этому: она ему подходит. На выходе из здания каждый идёт своей дорогой. А точнее: Дазай, вызвавшись провожать Чую под предлогом всё ещё существующей опасности для жизни рыжего, направляется в сторону его дома, а Мори — в офис Портовой мафии. Минут десять Дазай и Чуя идут молча, изредка поглядывая друг на друга. Между ними царит какая-то неловкость, даже робость, объяснить которую не под силу никому из них. Дазай размышляет о том, зачем кому-то понадобилось убивать Чую и ранить Ацуши. Ведь, если рассудить логически, то они наиболее неподходящие кандидаты на эту роль. Ему вдруг вспомнилась сцена на крыше, и его щек коснулся лёгкий румянец. ....Как только обещание было получено, Дазай без промедления спустился с парапета. Но не успели его ноги коснуться пола, как Чуя рванул к нему и уткнулся носом в грудь. Он не плакал, но Осаму чувствовал, как парень дрожал, и ему впервые за всё время стало стыдно за то, чему он подверг этого хрупкого на вид, но такого сильного духом парня. И хоть тот ничего не смыслит в криминале, ненавидит и презирает все его проявления, впрочем, как и все нормальные люди, он до сих пор молчал. Чуя прекрасно знал, что одно его слово полиции, и всё напрочь изменится. Но он также понимал, что лишь он, Дазай, способен действительно докопаться до правды и уничтожить сам корень проблемы. — Чёртов Дазай, — прошептал Чуя тогда, не отрываясь от него. А Осаму стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться. — Ненавижу тебя, придурок. Эти слова вывели Дазая из оцепенения и вернули дар речи. — Если это значит «Спасибо, что спас мне жизнь», то пожалуйста, Чуя, — усмехаясь, ответил он, а в груди трепетало сердце и по телу разливалось тепло. Рыжий что-то невнятно пробормотал и, смущённо покраснев, отстранился. Дазай поднял взгляд на Мори. Огай не смотрел на них, но глаза победно блестели, словно он только что выиграл пари. Возможно, самому себе. Затем взгляд похолодел и он с той же невозмутимостью произнес: — Итак, теперь я могу услышать всё касательно Достоевского? — А вы уже уничтожили все экземпляры договора? — подражая его тону, парировал Дазай. Обычно спокойные, как море в штиле, глаза Мори недобро вспыхнули, зрачки расширились. — Мы так не договаривались, — дрожащим от раздражения голосом, сказал он. — Неужели? — здравый смысл кричал, что спорить сейчас опасно, однако отступать уже слишком поздно. — Когда я смогу убедиться, что Чуя в полной безопасности, тогда и поговорим. Мори вздрогнул и сделал резкий шаг к нему. Осаму сжал кулаки, но остался на месте. Напряжение вокруг можно было резать ножом. Чуя притих: понимал, что встревать небезопасно для жизни. С минуту все молчали, сверля друг друга взглядами, но при этом боясь пошевелиться. Первым в себя пришёл Дазай. — Скажу лишь, что вычислил местоположение Федора, и собираюсь сам с ним разобраться, — спокойно сказал он. Черты лица Огая смягчились. — Это чистой воды самоубийство, — тихо выдохнул доктор. — Знаю, — Осаму расплылся в улыбке. — Поэтому и собираюсь. …Из воспоминаний Дазая вырывает голос Чуи, идущего рядом. Всё это время он молчал, а теперь задал вопрос. — Эти порезы ты сделал сам? — Осаму только сейчас замечает, что рыжий рассматривает бинты на его руках. Глаза его бегают: догадывается, что услышит, и потому нервничает. — Да, — нехотя признаётся Дазай. — И то, что было на крыше, было не подвигом, а скорее ещё одной попыткой… — он не договаривает, но Дазай и так отлично понимает, что он имеет ввиду. — Да, — повторяет Дазай. — Но в этот раз всё было иначе, ведь… Осекается, закусывает губу. — Просто, когда ты всё время на грани смерти, то, если приходит время действительно умереть, это уже не так страшно. — Обычно самоубийцы говорят о другом, — Чуя невесело усмехается. — Откуда ты знаешь, о чём обычно говорят самоубийцы? Накахара лишь неопределенно пожимает плечами. — Почему ты мне так доверяешь? — тихо интересуется он. — Почему спасаешь? — Я уже говорил, так правильно. Чуя мотает головой. — Это ложь, я хочу услышать правду. Почему? Дазай тяжело вздыхает. Чуя заставляет его копаться в самой своей сути, что почти равнозначно бегу по дремучим джунглям: всё время натыкаешься на что-то, что может ранить тебя. Мысленно перебирает подходящие ответы, но так и не находит нужного. — Я не знаю, — признаётся он, поднимая глаза к небу. — Когда я увидел твое досье, по телу пробежала дрожь и я понял, что не смогу тебя убить. Это был мой день рождения, и я загадал желание, чтобы… — Желание? — прерывает его Чуя. — Ты загадал желание, чтобы я жил? Дазай кивает, всё ещё не глядя на рыжика. — Значит, это из-за него…? — Нет. — Категорично отрезает Осаму. — Одно желание ничего не значит, если ты сам ничего для этого не делаешь. Просто на тот момент, мне нужна была хоть кроха надежды. Нависает неловкая тишина, которую прерывает лишь шелест листьев на ветру и редкие сигналы проезжающих автомобилей. Дазай знает, что Чуя обязан вернуться домой как можно раньше, пока его родители не подняли панику, но своей эгоистичной стороной души он не хочет его отпускать. Хочется продлить этот момент навечно, чтобы только ветер, солнце, он и Чуя.