Баловень судьбы или проклятие Узумаки

Дни Саске протекали тяжело. Не сказать, что ночью было проще. Ему казалось будто жизнь идёт, а он замер в каком-то чёртовом дне сурка: подъём, кофе, улюлюканье с Сарадой, кормёжка, сборы на работу, работа, потом бегом домой, к Сараде, и спать. А ночью начинался личный ад. Сакура болела кошмарно долго, но ей уже легче по сравнению с тем, когда он её увидел. На первые два дня пришлось брать отгул. Можно было, конечно, позволить Наруто-сану привести кого-то, кто бы посидел с его доченькой, но Саске панически боялся потерять ещё и её. Отношение с его стороны к Сакуре напоминало холодную войну: каждый её взгляд воспринимался остро, на каждое не то слово Саске горел, того и гляди — прорвёт. Держало только то, что истерики со стороны Сакуры он опасался. Пока она отстранённо спрашивала про еду, дела, работу — он готов был сотрудничать и так же отстранёно отвечать; охотно разговаривая лишь на тему дочери. Но стоило сделать шаг влево или шаг вправо, он уже не мог сдержать раздражения. Больная Сакура бесила своей слабостью. Она даже бессознательно стремилась к нему, а он ненавидел себя за то, что просто по-человечески не может заставить себя сосредоточиться на ней. Ведь чем быстрее она встанет на ноги, тем скорее он сможет сбежать от неё. Саске не понимал, что может сделать, чтобы найти Боруто. Он не знал, куда податься. Ни Наруто-сан, ни Итачи не давали ему никакой информации, и Саске чувствовал себя абсолютно никчёмным. И тогда он явно понял, что принятое ранее решение — отстраниться от всего и жить своей жизнью — ему аукнулось. Он не мог действовать. А те, кто могли, по его мнению, не делали ничего! А должны были! Они должны были забыть про сон, еду и жизнь! И искать! Рыть носом землю, но найти! Чем только занимается брат со всей военной силой в городе? А Каваки? Чем этот дебил вообще занимается? Чёртов Каваки испарился. В тот день с утра его уже не было в квартире. Наруто-сан ответил на вопрос что-то неопределённое. Но это не успокоило Саске, который продолжал обрывать его и брата телефоны. Итачи, козёл, вообще брать перестал, а Наруто-сан хотя бы пытался поговорить. Но родителю явно было не до него, у него любимая дочка нашлась! Саске не мог подавить в себе глупую, абсолютно беспочвенную ревность. Но его душило не то, что родитель как-то не так стал к нему относиться, а то, что ему стало казаться, будто Наруто-сан смеет забывать, что Боруто нет! Хотя, конечно же, это тоже было полным бредом. Саске прекрасно знал, насколько сильно родитель любит своего сына. И даже через телефонный разговор Саске слышал, как трескалась его улыбка… Боруто… Боруто не оставлял его, приходя каждую ночь. И каждая была непохожа на предыдущую. Бывало, он кричал, обвиняя Саске в предательстве. Бывало, как котёнок, пригревался на груди и тихо урчал. После таких снов Саске хватало почти на несколько часов, он даже мог изобразить что-то похожее на улыбку. Сегодня была одна из тех ночей, когда Саске метался во сне, просыпался и, в какой-то момент, не выдержав, боясь разбудить доченьку, разбудил Сакуру и попросил её лечь с Сарадой. Сам же, выпив зелёного чаю, вернулся в когда-то их общую спальню. Сон пришёл не сразу, а придя, принёс с собой Боруто. Его мальчик целовал его так крепко, прижимался так доверчиво, что когда Саске вновь проснулся, то не сдержал слезы. Смутные воспоминания ещё не ушедшего сна били его так больно, будто хлестали чем-то тонким и прорывали кожу, вынуждая тихо шипеть сквозь зубы. — Саске… — Боруто выдохнул куда-то в шею, когда Саске, толкнувшись в нём, уткнулся лбом в плечо. — Я так счастлив с тобой!.. Боруто попытался улыбнуться, но новый толчок не дал ему: он простонал, запрокинув голову. Саске губами нежно скользнул по влажной коже. — Боруто… — от его горячего дыхания по коже пошли мурашки. — Саске, — выдохнул Боруто в ответ, обхватывая его ногами и прижимая к себе. Он резко выгнулся, тяжело дыша и сладко жмурясь, а на его лице отобразился настигший оргазм; Саске не мог, да и не хотел отвести глаз. Но немилосердный звон будильника заставил Саске проснуться. Отрубив ненавистную мелодию, он закрыл глаза предплечьем. — Я увижу тебя когда-нибудь?.. — задал он вопрос, на который ответа, как и самого Боруто, не было, а жить дальше он был вынужден, поэтому вставать пришлось.

***

Время не ощущалось вовсе. Боруто наконец-то испытал ужас от понимания ситуации и своей полной глупости. Тело как будто перестало существовать. Оно стало таким тяжёлым, что всё, чего хотелось — лишь отрубиться. Хоть как-то отстраниться от боли, тяжести и всей ситуации, но как?.. Он вскинул голову, попытался размять шею. Болезненно впился зубами в губы, со всей силы дёргая руками в последней надежде освободить хотя бы их, но онемевшие мышцы совершенно не слушались. — Как же за тобой приятно наблюдать, Боруто-кун, — Боруто вздрогнул, совершенно не ожидав голоса. Он был более чем уверен, что один. — Ну же, что ты замер? Порадуй меня ещё, птенчик. Боруто, превозмогая боль и жуткий дискомфорт, которые не давали нормально думать, попытался заставить себя просто дышать; дышать, не реагируя. Хотя невообразимо хотелось кричать. Умолять. Чтобы этот козёл отпустил. Хотелось забиться под кровать и нервно плакать навзрыд, жалея себя… Только бы закончилось… только бы… Его, без перехода, кидало из крайности в крайность. Из желания умолять о завершении его мук, до всепоглощающей ярости, которая была в каком-то роде спасением — за ней он не ощущал боли. В такие моменты он рычал, с нечеловеческой силой дëргая цепи, казалось, что у него может получиться если не порвать их, то хотя бы вырвать крепления. Он не мог себя контролировать. От этого, в часы просветления, когда Боруто ощущал себя, он был напуган. Сердце бешено билось, будто это не он был сейчас, не он рычал так, что собственные уши закладывало от буйного гнева и перенапряжения. За волосы больно дёрнули, заставляя запрокинуть голову назад и посмотреть в золотые прищуренные глаза. — Знаешь, а ведь я мог поступить иначе, но, послушав сына, решил быть с тобой мягким. Но, мне кажется, ты не заслужил, — тон голоса Орочимару оставался прежним. Спокойным. Он растягивал гласные, а слова произносил медленно, но Боруто интуитивно хотелось защититься от него. — Я мог кинуть тебя в подвал. Мог морить голодом. Холодом. Мог не давать тебе одежды. — Его длинные пальцы отпустили волосы, чтобы в следующий момент схватиться за футболку на груди Боруто и попытаться разорвать. Тонкая ткань из-за влажности поддалась неохотно. Оголив торс, мужчина потянулся к штанам, но фыркнул, обратив внимание на тремор тела. — Я мог бы использовать твоё тело так, как сам бы пожелал, отдать тебя на «съедение» толпе. И это не принесло бы тебе никакого удовольствия. Поверь. Я умею изощрённо унижать и ломать. Но нет же… — продолжал он, избавив его от ремня, расстегнув штаны и стянув их до колен, на которых парень стоял. Боруто попытался свести ноги, которые, будучи связанными и привязанными к креплениям на полу, не поддались. — Ты решил, что будешь мне противиться. Как хочешь. Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу то, что меня устроит. Или если не решу по-другому. Боруто упрямо смотрел на него. Что он там думал? Что сдался? Что плевать? Что лучше бы он умер? Херня. Он справится. Не сломается. Он сможет. Думалось ему до тех пор, пока Орочимару вновь не скрылся за его спиной, а после послышался резкий свист, рассекающий воздух, и что-то не полоснуло по спине. — Я покажу тебе, что значит не подчиняться мне, — сообщил Орочимару, занося руку вновь и вновь. Первые несколько ударов не были сверхболезненными, но вызывали тихий взвизг от неожиданности, который Боруто еле успел подавить. С каждым последующим ударом, предыдущий казался ничем, а узкий и тонкий предмет заставлял кожу гореть. Орочимару будто пытался сделать больнее — бил, усиливая силу и резкость удара. — Кричи, птенчик, кричи, — промурлыкал Орочимару, когда очередной удар лёг поверх предыдущего, наконец заставив Боруто схватиться ладонями за цепи и самому натянуться, желая уйти от боли, но всё что он смог — с силой, до крови закусить губы, сдерживая обиду. Он пытался понять, почему именно сейчас боль, которую когда-то он так желал, была действительно… болезненной? Ощутимой? От неё хотелось сбежать. Он злился на себя. Обижался на Орочимару, который вынуждал глаза плакать, а тело дрожать от очередной линии на спине, очень острой, но пока ещё не оставляющей на теле увечий. Хотя казалось, что кожа вспорота. И... Хлыст? Плеть? Прут? — Боруто понятия не имел — касается кожи. Невозможно захотелось вернуться в прошлое и никогда не встать в ту ночь. Так и остаться лежать на груди любимого Учихи. Боль от предательства никуда не делась, но сейчас казалась такой незначительной. Казалось, стоит Саске прийти сейчас, обнять, и Боруто простит ему всё. Вообще всё. Авансом. Все косяки и ошибки прошлого и будущего. Открывать глаза Боруто не стал. Это хоть как-то… позволяло между ударами проваливаться куда-то. Думать о Саске… о его руках, о… В какой-то момент, он понял, что сдерживать крик больше не в силах. Нервно задёргался в своих путах и затрясся. Удары прекратились. — Увеличь длину креплений. Не кормить и не поить. Одежду не давать. Очнётся — сообщить, — холодно бросил кому-то Орочимару, а Боруто, наконец-то избавленный от новых ударов, понял, что теряет сознание.

***

Осознал себя Боруто в какой-то момент. Сложно было сказать, день это или ночь. Вчера или сегодня. Просто сейчас? От боли шевелиться не хотелось. Боруто болезненно простонал. — Я знаю, мой хороший, знаю, — лаковый и, казалось бы, сочувственный голос заставил Боруто отпрянуть; распахнув глаза, он сжал губы, переживая болезненный приступ. Казалось, что каждая клетка тела болит, а спина и поясница просто разрываются. Тёплая, но узкая мужская ладонь коснулась щеки. — Что-о?.. — пробормотал Боруто, находя себя в горизонтальном положении, лежащим головой на чужих коленях. А лицо Орочимару так близко… Он низко склонился над ним, а Боруто ухом ощущал его дыхание. — Бл… Боруто нервно хихикнул и тут же пожалел — всё тело сотряс спазм, а мужчина, будто бы понимающе, погладил по щеке. Боруто вновь дёрнулся и зашипел. — Успокойся, я хочу помочь. — Ты придурок? Сначала сам это сделал, а теперь «помочь»? — говорить было не менее больно, но не ответить казалось не самой хорошей идеей. Орочимару дёрнул уголком губ. — Я разозлился, мне не стоило… — Он, блядь, серьёзно? Это что? Извинения? Боруто сжал зубы, чтобы вновь не дёрнуться, когда Орочимару откинулся на стену и провёл рукой по слипшимся, когда-то пшеничным, сейчас — грязно-жёлтым волосам. Рука замерла на лбу, и Орочимару, секунду смотря в голубые глаза, коснулся его губами. — Ты же дорог мне, почему ты так себя ведёшь? Боруто решил, что это бред. Горячка. Он лихорадит. Орочимару вспорол ему спину своим наказанием, так что это — сон. Иначе быть не может. Всё так сильно болит… так хочется хоть немного тепла. Почему он даже во сне на каменном полу лежит голый? На конечностях так же надеты металлические браслеты, но цепи не зафиксированны, отчего тело не вынуждено быть прикованным в определённой позе. И Боруто может шевелиться, но сейчас так не хотелось двигаться. Орочимару, будто ощутив это, нежно касался волос, выглядя при этом озабоченным и раздосадованным. Боруто попытался поджать под себя ноги, его бил озноб, кожа при этом горела, а прохладные ладони приносили немного комфорта. Плотнее прижавшись к Орочимару, Боруто, не отдавая себе в этом отчёта, позволил себе вновь прикрыть глаза.

***

— М-м, — промычал Боруто, ещё не открыв глаза. Тела касались пальцы, выводя чем-то густым причудливые узоры. Глаза он наконец открыл, но шевелиться снова не спешил. Когда он уже проснётся? Совершенно не верилось, что таким Орочимару тоже может быть. Не хотелось и мысли допускать, что он позволил этому мужику усыпить свою бдительность и вынудить прижиматься в поисках тепла. Боруто не сводил глаз с задумчивого и сосредоточенного взгляда. Орочимару, поглощённый своими действиями, не сразу замечает голубые глаза, которые следят за ним. Уловив чужое внимание, Орочимару хмыкнул, но своего дела не остановил. Боруто не сразу взглянул на его руки, которые касались тела, выводили на нем странные фигуры, полосы и узоры. Когда руки коснулись груди, Боруто вздрогнул, сбрасывая с себя оцепенение. И проследил за длинными пальцами, вымазанными чем-то неравномерно синим, будто светящимся изнутри. — Что-о вы?.. — начал было Боруто, но чистая рука накрыла его рот. — Просто помолчи. Боль в теле казалась не такой острой, как при прошлом пробуждении, а эти узоры, нарисованные на теле, отзывались как-то странно: несильно покалывали кожу. На спине тупая боль, которая на фоне прежней кажется ничем. Что Орочимару сделал с ней? Рука, не перекрывая нос, так и лежит на губах. Мягко, не давя. Она лишь просит. Что-то внутри, будто свернувшись, как змея, тихо урчит, резонируя с узором на коже. Только голубые глаза с любопытством наблюдают за руками. «Это всё бред. Когда это закончится? Как я вообще дошёл до этого? Может я просто закрою глаза, и это исчезнет?» — Боруто пытался успокоить себя из последних сил, хватаясь за глупую надежду, но прекрасно осознавал, что такое просто невозможно. Боруто сам не понял, как вновь погрузился в сон.

***

В следующий раз он очнулся один. Лицо, шея, торс, рёбра с одной стороны и бедро помнили странные прикосновения Орочимару. Боруто хрипло простонал — высохшие губы больно растянулись и на нижней образовалась болезненная трещинка, которую он зализывал, ощущая неприятное пощипывание. Тело било дрожью. Глаза открывать не хотелось, шевелиться — тем более, слишком велик был страх почувствовать боль. Но, всё же, глаза он распахнул. Вокруг было темно. Он лежал на чём-то более мягком, нежели ранее. Правую руку кололо, будто после судороги, голова была тяжёлая, а само тело будто каменным. Сжав губы, опасаясь боли, Боруто поднял руки к глазам. Левая, такая привычная — без каких либо внешних изменений, насколько позволял разглядеть мрак пространства вокруг, а вот правая рука… Она светилась, словно кто-то разрисовал её флуоресцентной синей краской. Боруто сглотнул. Так это был не сон? Орочимару не приснился ему?.. Какого?.. Так странно: он может быть таким? С одной стороны, мужчина вёл себя достаточно миролюбиво, не причинял боли, не делал чего-то недопустимого, до тех пор, пока он, Боруто, не напал на его сына. Так что… Это он первым проявил агрессию? Ну и что, подумаешь... Его, вообще-то, выкрали! Но голова панически отказывается перерабатывать то, что казалось полуночным бредом, но было слишком много всего, что доказывало: нихрена это не было сном. Чёртов Орочимару холодно выпорол его, рассёк спину, а потом, испытав вину (он умеет и это?), провёл с ним ночь. Одну?.. Орочимару лечил его? Да что происходит?! Боруто обречённо перевернулся на спину, прикрыв разукрашенной рукой глаза, а после резко оторвал её и попытался потереть узор. Он не стирался, казалось, что он въелся в кожу. И даже во мраке он так ярко был виден. — Не сотрётся, — прозвучал голос, и Боруто дёрнулся, пытаясь найти источник. Он вскрикнул от резкой боли в теле, когда садился, перекрестив ноги, чтобы доказать себе, что он ещё не совсем поехавший и голос ему не причудился — Боруто уже не удивился бы тому, что он сходит с ума. — Мицуки, — прошептали пересохшие губы, вновь трескаясь. — Всё хорошо, солнышко, всё хорошо, — бормочет размытый силуэт. Он приближается: подходит и что-то берёт в руки. — Вот, это — вода. Боруто с ужасом смотрит на друга. А друга ли? Страх сжимает сердце, Мицуки впихивает в его руки небольшую ёмкость, а сам своими тёплыми руками обхватывает его, не давая чашечке выпасть из слабых пальцев. — Боруто, выпей, пожалуйста, вода нужна тебе, — его голос тих, наполнен заботой. — Прости меня, — Боруто смог совладать со своим голосом. Неосознанно болезненно изогнутые брови, печальное лицо — он пытался всем собой показать, насколько он раскаивается в своём непростительном поступке. Предательстве. — Но я ни в чём не обвинял тебя, — дружелюбно ответил Мицуки, надавливая на руки, чтобы заставить Боруто поднять чашку к лицу. — Давай же, дружище, твоему телу нужна вода. — Ты, что… не понимаешь? Я мог убить тебя! — Ш-ш. Всё хорошо. Ты ничего плохого не сделал, всё в порядке. У меня только чуть-чуть болела голова первые сутки. Сейчас же вообще всё нормально. У Боруто расширились глаза: сколько он, чёрт возьми, проспал? — А сколько… — Боруто. Я не отвечу ни на один вопрос более, пока ты не выпьешь воды. Ну же, солнце. Пожалуйста! Боруто, наконец-то, опустил голову к чашке в их руках и позволил Мицуки напоить себя, коснувшись губами края, но, стоило сделать третий жадный глоток, Мицуки отдёрнул его руки. Боруто попытался вернуть чашку к себе. — Нельзя же так! Боруто! Эй! Ау-у! Ты слышишь? — Боруто вырвал свои руки с чашкой из рук Мицуки и вновь присосался к ней. — Солнце, я не отбираю у тебя воду! Просто пей медленно! Тебе может стать очень плохо! Боруто не слушал: допил в ещё пару больших глотков, проигнорировав капельку, которая скатилась по уголку рта и горлу и, впихнув чашку в руки расстроенного Мицуки, потребовал: — Ещё! — Нет. — Но Мицуки! — Нет! Боруто надулся, а потом рассмеялся. — Извини, я… — Ничего… Я просто переживаю. Ты бредил сутки, а потом ещё трое провёл в беспамятстве. Я очень переживал… но отец убеждал, что ты скоро очнёшься и, ну… Боруто попытался оглядеться, комната показалась смутно знакомой. — Ой, сейчас! — засуетился Мицуки, видимо, заметив, как Боруто осматривается. Спустя несколько секунд зажёгся светильник на столе и блёкло озарил знакомую комнату, в которой Боруто уже просыпался. Он подтянул одеяло, укрывая себя по пояс, и обхватил колени. — Мицуки… я… — он нервно сглотнул, — я пленник? Друг печально выдохнул, поджал губы и отвёл глаза. — Солнце… — Я не могу просто уйти отсюда, так ведь? — перебил Боруто. — Не можешь, — тихо, но твёрдо ответил друг. Боруто закусил губу. — Прости. Но так будет лучше для тебя. — Что? Для меня? Да что ты говоришь? — резко вскинулся Боруто, наполненный раздражением. — Ты правда считаешь, что лишение свободы — лучшее, что можно сделать для меня? — выпалил, почти не разделяя слова. Мицуки молча кивнул, и Боруто оцепенел. — Мицуки, ты… ты правда в это веришь? Но как? Как это может помочь мне? — Мицуки коснулся его лба. Боруто не мог шевельнуться, пока тот вёл по его телу, а когда пальцы опустились с плеча на руку, он опустил глаза и понял, что пальцы Мицуки повторяют причудливый узор. — Значит, и на лице, да? Мицуки не ответил. Смотрел в глаза, продолжая вести по коже, которая покрывалась мурашками. — Мицу… — тихо шепнули губы. — Пожалуйста, просто скажи мне: что это такое? — Ш-ш, солнышко, — друг нежно улыбнулся, попытавшись приободрить, — всё в порядке. Позже ты всё поймёшь. Нужно просто чуточку подождать, а пока просто доверься мне, хорошо? Пальцы Мицуки замерли, пока он с какой-то всепоглощающей уверенностью смотрел в глаза, будто без слов пытаясь показать, насколько верит в свои слова, и что Боруто правда может ему верить, что всё как прежде, но сам Боруто не понимал, мог ли он, как прежде, верить бывшему лучшему другу. Могло ли вообще существовать это «как прежде»? — Ты можешь мне верить, — уже не так уверенно сказал Мицуки. Видимо, отсутствие ответа или любой реакции от Боруто напрягло его. — Но я же никогда тебя не предавал. Боруто скептически покачал головой и, наконец, поднял глаза, насмешка в которых явно уколола друга. — Пожалуйста, солнце. Просто доверься мне ещё раз. Ещё один раз. Всего один. Прошу, — голос Мицуки становится извиняющимся, а лицо выражает вселенскую грусть. Боруто отворачивается — стена кажется интереснее. — Что дальше? Когда я смогу смыть это? — Боруто демонстративно тыкает пальцем в рисунок на запястье, продолжая не смотреть на Мицуки. — Никогда… — Что? — шок заставляет удивлённо уставиться на друга. — Ну, то есть, — он облизывает губы. — Водой печать не смыть. — Час от часу не легче. Но он же… просто. Он же… — бормочет Боруто. — Солнце, я знаю, что тебе не всё понятно. Что ты можешь быть не согласен со многим. Но просто дай мне время, и ты всё поймёшь, —добавляет совсем тихо: — И ты поймёшь, что по-другому я просто не мог. Мицуки попытался вновь коснуться, но Боруто резко дёрнул рукой в сторону, и пальцы друга замерли в воздухе, позже бессильно опустившись. — Позволь, я посмотрю твою спину, — похоже Мицуки справился с эмоциями. Боруто безэмоционально чуть подвинулся, более никак не реагируя на просьбу. И не вздрогнул, когда Мицуки, вставший со стороны изножья кровати, спиной к которому Боруто сидел и терпеливо ждал, осторожно коснулся его спины, разглядывая её. — Прости… — только и пробормотал он. — Я знаю, что он… что мой родитель считает, что сделал это зря, но он никогда не признается в этом. Боруто, погрязший в перебирании обрывочных воспоминаний, которые он принял за полуночный бред, всё же вздрогнул, когда ощутил более сильное прикосновение, а потом Мицуки прорисовал пальцем какой-то узор по лопатке. Боруто хотелось отклониться. Хотелось ударить Мицуки по рукам. Хотелось кричать. Драться. Сделать всё, лишь бы его никто не трогал, но он сидел, замерший, как изваяние. А Мицуки рисовал на его спине так, словно избегал чего-то… Он отрывал пальцы, пытаясь не коснуться рассечёной кожи. Боруто дёрнул плечом, скидывая руку.— Не надо. Хватит делать вид, что тебе жаль. — Но мне правда жаль! Этого не должно было случиться! — Мицуки вновь обошёл кровать и остался напротив друга. — Так почему же он это сделал? — Боруто надоел этот разговор. У него вновь начала болеть голова. — Тебя он тоже порет? — Нет. Никогда. — О, так я особенный? — Да, ты особенный, — прошептал Мицуки, а Боруто в ответ на это только обречённо выдохнул и ударил себя по лицу. — Ну конечно! Ну конечно же, я особенный! Такой особенный, что меня стоило красть?! А после держать в плену, как в каком-то второсортном дебильном и дешёвом фильме? Так нахрена? — взъярился Боруто и вскочил с кровати на ноги, но, ощутив, как кружится голова, упал бы, если б Мицуки не поймал его. — Осторожно! Солнце, ты ещё так слаб… Боруто обречённо выдохнул, уткнувшись лицом в грудь друга. Он ощутил, как его охватывает безразличие. Зачем… просто для чего пытаться? Желания бороться у него изначально не было — был всполох, когда его приковали к полу. И то, скорее просто, чтобы лечь. Тёплых объятий в чужих руках хватило, чтобы вновь забыть весь ужас и быть безразличным ко всему. Может, всё же, лучше подчиниться? И тогда всё будет хорошо? — Я буду рядом. Я всегда буду рядом, — тихо шепчет Мицуки, прижимая Боруто к себе, а Боруто будто и не слышит. Он вновь испытывает мерзкое ощущение, близкое к обмороку, и пытается в него не упасть. — Как он? — голос Орочимару удивил. Мицуки вздрагивает, но тут же берёт себя в руки и опасливо поворачивается к родителю. — Отец? Слабый. — Я побуду с ним. Иди спать. — Но, отец… Боруто ощутил, как ещё одна пара рук касается его, и вдвоём Сарутоби укладывают его в кровать. Боруто слабо осознаёт происходящий между ними диалог, а после наступает тишина, и он чувствует, как холодная ладонь прижимается к его лицу. И это стало последней каплей для уставшего тела и сознания, которое вновь покинуло его.

***

Боруто не понял, когда позволил себе принять мольбу Мицуки довериться. Просто в какой-то момент осознал, что делает это. Время идёт, утро сменяет вечер, а друг всегда рядом. Всегда, как и ранее, очень лоялен, добр и внимателен. Он приносит еду, сидит рядом, пока Боруто упрямо молчит, жуя. Сказать ему уже нечего. Опять спрашивать про узоры на теле? Про плен? Когда отпустят? Что будет дальше? Так не ответит же. Зачем тогда унижаться? Дальше комнаты его не выпускали, хотя дверь, похоже, и не запирали — Боруто не слышал щелчка замка или поворота ключа. Но сам он и не пытался выйти: то ли пытался разработать стратегию, то ли просто плыл по течению. Не прошло и трёх дней, как что-то изменилось. Мицуки не пришёл. И, на удивление, это напрягло Боруто. Он давно проснулся, умылся и сидел на кровати; желудок стал просить вспомнить о себе, но он лишь хмурился. По ощущениям, было ближе к вечеру, когда дверь всё же открылась, и Боруто хмуро вскинул взгляд в её сторону, собираясь язвить, но тут же прикусил язык: он совершенно не ожидал увидеть того, кто пришёл. — Откуда?.. Как ты?.. — прошептал шокированный Боруто. — Посчитал, что нужен тебе, принцесска, — ответил родной человек, тепло улыбаясь, а потом поморщился. — Идём. — Но?.. — Хочешь здесь остаться? Тебе понравилось?.. — он вскидывает бровь. Боруто тушуется, рывком вскакивает с кровати. Путаясь в ногах, натягивает ботинки и чуть ли не с разбега летит в открытые объятия. Ему улыбаются, нежно целуют в лоб, но вновь морщатся, когда Боруто вцепляется в рёбра, силясь физически поверить, что он здесь, он с ним! — Ты точно мне не снишься? — Нет, я с тобой. Идём, принцесска. — Боруто! Быстрее! — Боруто вздрагивает, когда Мицуки зовёт его из-за открытой двери. Но он не хочет отлипать, не хочет отпускать, хоть и видит, видит, что в серых глазах боль: простые, но крепкие объятия приносят ему боль. Справившись с собой, Боруто выходит из комнаты и замирает перед Мицуки. — Иди. — Мицуки… — Солнце, пожалуйста. Если не уйдёшь, больше я не смогу!.. Боруто чувствует, как его хватают за руку и тянут за собой, а он не может отвернуться от Мицуки, который остаётся за спиной, грустно улыбаясь.