Ловец. Пожиратель. Герой.

~

Благие порывы дуют с запада

~

Легенды. Сказы. Мифы.

Что же отличает действительность от фантазии…

Может, научное обоснование и подтвержденная база доказательств?

Или же вещественная подпитка? Логическое мышление?

Вера, в конце концов.

А может, все же — Страх?

Во всех рассказах о таинственных существах. Во всех страшилках на ночь.

Во всех мыслимых и немыслимых преданиях — есть толика правды.

Укромно припрятанная и запутанная, но интуиция — пресловутое шестое чувство — все равно заметит ее тихое присутствие.

Именно она содрогает людей, рассеивая зачатки подсознательной паники. Именно она

порождает монстров, таящихся в самом темном углу под кроватью. Именно она будит

среди ночи, подкидывая сцены неоднозначных кошмаров.

Мы можем видеть истину, чувствовать, даже держать ее в своих руках, но…

Ужасающая истина, обернутая в сладкую ложь, помогает верить,

что всего этого попросту не существует. Каприз фантазии.

Ужасы, надуманные извилинами. Видишь то, чего якобы нет.

Щепотка удачной приправы для ушей — и каждый спишет все на излишнюю впечатлительность.

Впрочем, это оберегает нас.

Оберегает от взволнованных мыслей. От пути лишиться рассудка.

От болезненного понимания — мы никогда не были в безопасности.

Лживая маска пугающей были.

И она работает.

Но что, если вдруг монстр из сказки притаится где-то вблизи?

Что, если не знаешь, от кого нужно бежать? Что, если не видишь того в упор?

Тревожная перспектива, не так ли?

От нее разит смертью.

Я уже знал всю правду, но счел легенду за вымысел.

***

      Ловец команды Слизерин, одиноко рассекая пространство, направил метлу ввысь, несясь на полной скорости к облакам: со стороны могло бы показаться, что юноша оттачивает свое мастерство для грядущих игр, но все было иначе, сложнее и лишено радости от возможных побед — стоило лишь посмотреть на картину целиком.       Регулус, слившись с парящим транспортом в единое целое, резво прорезал воздух, стараясь опередить по скорости вспышки молний, искрящих в небесах. Яркие электрические заряды один за другим паутиной расходились в ночной зимней тверди, сопровождаясь раскатистым громом, грозившим оглушить на всю жизнь. Снег, подначенный ветром, хлестал по неприкрытым участкам кожи, стараясь разорвать белоснежную рубашку вдоль швов, дабы добраться поближе к телу.       Грозы очень опасны, но снежные грозы — опасны вдвойне.       Однако Блэк не замечал ни одно из суровых наставлений разбушевавшейся погоды, предупреждающей о небезопасности полетов в такое время: ни снег, ни молнии, ни сильный ветер не могли убедить своим неистовством упрямого глупца. Никто не смог бы достучаться, ведь Регулус был целиком и полностью сосредоточен на своих мыслях, гремящих в голове громче звукового явления природы. Громче любых стихийных интонаций. Громче взрыва, породившего Вселенную.       «Убийца. Убийца. Убийца».       От многочасовой прогулки по ночному небу его руки порядком устали и онемели, припаянные к поверхности деревянной метлы сопряжением холода с теплом тела — как он еще не оледенел весь целиком… Дыхание, осевшее инеем на густых ресницах, отяжеляя веки, мешало заплывшим от яростных слез глазам. Блэк проморгался, смахнув расплывчатой дорожкой холодные капли дальше по лицу.       «Тебе теперь до конца жизни отвечать за прегрешения брата».       Метла вильнула влево, за секунду опередив удар небесного луча. Ветер не упустил момента и взмахом клинка полоснул по щекам, рассеявшись леденящей моросью по лицу, шее, пробираясь все ближе к глупо не укрытому телу. Регулус позабыл обо всем, до боли вжимаясь в верного спутника. Позабыл о согревающих чарах. Позабыл об удобной форме. Позабыл о том, что его могут увидеть преподаватели, встревожившись за жизнь ученика. Обо всем. Была лишь ночь, мертвые глаза ребенка и убивающая человечность расплата от содеянного.       «Добро пожаловать в ряды Пожирателей смерти».       Прошла неделя. Целая неделя с того рокового момента, когда приоткрылась дверь в опасную, забытую многовековой историей пропасть первобытной жестокости природы людской. И, склонив голову, Регулус прыгнул в самую бездну — опрометью пал на колени перед запертой там чудовищностью. Личными демонами. Он не был к такому готов, никто не был бы — разве что безумцы.       Ни один мускул не дрогнул на лице кузины.       — Авада Кедавра.       Регулус держался день, два, три. Все яростные порывы от собственного деяния старался проглотить, похоронить в глубине, за самой дальней дверью чертогов. Ходил мрачнее тучи: завтрак, пары, обед, пары, ужин, сон — все как в тумане. Напоминал затянувшуюся до предела струну у непутевого скрипача. Топил все эмоции внутри — так, как учила мать. Так, как учил отец. Так, как учили любого Блэка с зарождения рода.       «Что бы ни творилось у тебя на душе, сын, никогда, слышишь, никогда не смей показывать это другим».       Регулус сдался на седьмой день и, дождавшись отбоя, чтобы никто не видел его метаний, отправился в единственное место, которое дарило покой. Полеты могли хоть как-то успокоить бунт рвущихся мыслей и отвратить от сознания бессонные ночи, которые его порядком доконали. Ведь стоило ему прикрыть глаза, как яркими кадрами, будто он все еще там, всплывали чертов зловонный подвал, чертов Долохов и чертовы мертвые глаза.       «Возьми себя в руки и сделай то, что должно!»       Блэк вспомнил, как остался наедине с Антонином в какой-то глуши, на самой окраине страны — у дьявола на куличиках, только среди темных на отшибе лесов. Долохов тогда по-отечески сжал его плечо и проговорил самые противоречивые слова, которые так и не смогли уложиться в голове.       «Я не чудовище, парень. Все мы выполняем свою работу. Чем быстрее ты примешь это, тем легче тебе будет вставать поутру».       В ответ Блэк лишь промолчал, неотрывно наблюдая за тем, как огонь поглощал убитые ими тела девочки и матери, запечатывая дух неупокоенных в промозглой земле. Картина, подпитанная зловонным запахом паленой кожи и горящих волос вместе с одеждой, отпечаталась в памяти на всю жизнь — все казалось таким диким, таким неправильным, особенно спокойное отношение к подобному зверству; однако, какой-то частью себя, Регулус понимал, что это война.       «На войне не место сантиментам».       Блэк резко остановил метлу, зависнув между туч, подобно перу на уроках по чарам. Он опустил взгляд на руки, вглядываясь в них как во врага. Как скоро он станет столь же бесчувственным, подобно Антонину или Беллатрисе. Будет ли он с таким же наслаждением отнимать жизни, как и кузина… ведь и она не всегда была такой.       «Убийство меняет бесповоротно».       Всегда есть грань, грань дозволенного, которую никому не стоит переступать, — это огромная пропасть, где стирается тонкая линия между двумя обличиями разумных существ: человечной и животной сторонами. Стоит взять в руки чужую жизнь и раздавить как перезревший фрукт, то пути назад больше уже не будет, ведь стирается понимание ценности жизни. Убивают себе подобных только звери. Каждый может умереть отныне, каждого можно убить. Законы останавливают до первого убийства, дальше правит лишь личный уровень кровожадности каждого человека.       «Первый раз подстрелив оленя, я ощущал себя скверно, на второй раз сделал уже без команды».       Именно этого Блэк боялся больше всего. Потери невесомой веры в значимость бытия человеком. Конечно, убийство животного и себе подобного — разные вещи, но факт остается фактом: окропив руки однажды, второй дастся куда легче.       Тяжело вдохнув холодный, режущий легкие воздух, Регулус медленно спустился к квиддичному полю, покрытому белой снежной пеленой с выросшими всего за несколько часов сугробами. Спрыгнув с метлы, он, содрогаясь, направился к замку, снег захрустел под ногами, леденя стопы, обутые в тонкие кожаные ботинки; он почти по колено проваливался в зыбучие снежные пески.       «Как холодно».       Подхватив метлу под мышку, Блэк поднес руки к губам и попытался согреть ладони дыханием, затем растер плечи, чтобы хоть немного разогреть кожу под тонкой тканью: белая рубашка покрылась инеем, как и верхний слой эпидермиса, а волнистые волосы наэлектризовались, борясь с весом крупных хлопьев, осевших на голову. Регулус мотнул шеей, стряхнув снег: темные пряди вспушились, он пригладил те рукой.       Завернув по заснеженной тропинке, Блэк приблизился к Хогвартсу, борясь с вьюгой и пробравшим до самой души ознобом. Зубы стучали друг о друга не переставая. Он прищурился, всматриваясь вперед.       «Ход где-то здесь».       Отбой был несколько часов назад, и у Регулуса, кажется, входило в привычку нарушать все уставы школы один за другим — видимо, скоро начнет пробираться в Запретную секцию, как любит делать Гермиона. Он усмехнулся, подтянув метлу повыше — уголки губ впервые за эту неделю сложились в подобии улыбки. Тугая струна ослабла, позволив ему немного взбодриться. Полеты всегда прочищали голову, и сейчас, продрогнув до костей с серьезной возможностью попасть завтра в лазарет, Регулусу действительно стало легче. Он не забыл и не отпустил, нет, просто цунами улеглось. Буря в душе отступила.       Пока отступила.       Быстро пробежавшись по тайному ходу, концом и укрытием которого служил огромный пыльный гобелен, Регулус тихо ступил в коридоры Хогвартса. Зажав нос в борьбе с чихом из-за пыли, он аккуратно расправил полотно, будто его здесь и не было, затем прислушался к тишине замка.       «Все спокойно. Все спят».       Регулус завернул в ближайшее ответвление, припоминая путь до подземелий. Руки чесались достать палочку, дабы осветить путь, но он понимал, что так точно не избежит наказания, встреться ему кто на пути. Поэтому, прислонив левую руку к стене, Блэк медленно продвигался вперед, наконец-то начав отогреваться. Подушечки еще холодных пальцев задевали рамы спящих картин, тревожа обитателей легким покачиванием от соприкосновения. Но мертвые люди не могли видеть в темноте, как и он, поэтому изредка кто-то бурчал, списав все на загулявшийся ветер.       «Кажется, тут направо».       Чуть не опрокинув сразу за поворотом доспехи, возвышавшиеся на постаменте, но вовремя подхватив выбитое из железных рук копье — реакции ловца очень полезны, — Регулус задумался, как вообще Гермиона так проворно всегда гуляла по ночам, быстро пробираясь до любой точки замка. Будто карта в голове, направляющая по нужному пути, заведомо заложена где-то на подкорке. Блэк подумал, что, вероятно, она еще с первого курса начала выбираться на ночные прогулки. Вообще все известные Регулусу тайные ходы раскрыла ему именно Гермиона: ее всегда привлекали неизвестность и тайны, стремилась раскрыть каждую, но свои оберегала как Грааль, дарующий вечную жизнь.       Он закатил глаза, сопоставив Гермиону с зашифрованным секретным сообщением, код к которому подбирать ну очень сложно. Задача казалась невыполнимой.       «Сплетена из шифров».       Остановившись на мгновение возле очередного перекрестка коридоров, Регулус припомнил, какой из них вел в подземелья — вроде налево, и если наткнется по пути еще на четыре статуи, то завернул верно. Он пошел дальше, прислушиваясь к тишине, разбавленной лишь его дыханием и еле слышным шарканьем ног.       Гермиона даже поведала, как пробраться на кухню, где кулинарили домовики, — отныне желание перекусить было лишь вопросом незаметно добраться до нужной картины.       Регулус почесал нос, который щекотали прутики, выбивающиеся из метлы, и понял, что за всю неделю не сказал Гермионе ни слова: не посмотрел на нее ни разу за обедом, не замечал в коридорах. Позавчера та попыталась подойти и поговорить, но он попросту прошел мимо, запертый в недра своих мыслей. Блэк переложил метлу в другую руку и закусил губу, осознавая, что Гермиона однозначно видела все его мысли как свои собственные, но впервые не смела разбавить их поучительными комментариями, поддержкой или неожиданными шутками посреди скучной лекции по истории магии: она все понимала, дав время принять ситуацию самостоятельно.       «Все равно нужно извиниться».       Регулус наткнулся уже на пятую статую и понял, что свернул не к подземельям, а к директорскому кабинету: он чертыхнулся и развернулся обратно, но вдруг со спины послышалось, как неподалеку сдвинулась Горгулья, ведущая в покои Дамблдора. Приглушенный свет, льющийся с лестницы, блекло осветил часть коридора.       «Молодец. Сам привел себя к наказанию».       Сердце сайгаком побежало в пятки, и Регулус быстро обогнул роковую пятую статую, спрятавшись за массивными доспехами рыцаря, прося Слизерина, чтобы директор пошел в другую сторону или хотя бы не использовал Люмос. Дыхание сбилось, а кровь зашумела в ушах, Блэк закрыл рот рукой, прислушиваясь к шагам, доносившихся с винтовой лестницы. Кажется, там было две пары ног. Спустившись, люди остановились, Горгулья закрылась, полностью погрузив коридор во тьму.       «Только бы вторая — не МакГонагалл, она своим кошачьим нюхом точно учует».       Шелестящий голос директора мягко вызвал Люмос, и блеклый шар бело-голубого цвета осветил два силуэта — огонек повис в воздухе, покачиваясь вниз и вверх. Регулус, справившись с дыханием, выглянул из-под руки рыцаря, чтобы рассмотреть спустившихся: люди находились в метрах пяти от статуи и точно бы не заметили лазутчика.       Альбус Дамблдор стоял лицом к Регулусу в обычном неброском коричневом пиджачке и стандартных черных приталенных брюках — обычно тот выглядел куда вызывающе в своих лиловых подтяжках или же малиновой мантии. Блэку на мгновение подумалось, что директору попросту нравилось эпатировать общество, появляясь на публике в чем-то нестандартном, а в обычное время — тот предпочитал не выделяться.       Внимательный взгляд директора был направлен на стоящую спиной к Регулусу девушку с волнистыми каштановыми волосами, собранными в тугой пучок; та была в школьной форме — темной плиссированной юбке до колена и белой рубашке, — но опознавательных знаков факультета рассмотреть не удавалось, даже черная сумка, перекинутая через плечо, была без нашивки. Низкий рост: в сравнении с Дамблдором девушка выглядела очень миниатюрно, будто гном и великан.       — Прошу прощения, что наш разговор отнял у вас столько времени, но мне было очень приятно наконец-то познакомиться лично. И я надеюсь, что вы хорошо обдумаете мои слова, — он слегка наклонил голову, пристально осматривая собеседницу поверх полукруглых очков. — Сделаете верный выбор.       Дамблдор заложил руки за спину, отчего пиджак, застегнутый на одну пуговицу слегка раскрылся, демонстрируя салатовую — вырви глаз — рубашку. Регулус закатил глаза.       «Нет. Он такой всегда».       Пальцы незнакомки дернулись в попытке сжаться в кулак, но тут же расслабились. Она переступила с ноги на ногу.       — Благодарю, директор, но мне по-прежнему неясны ваши подозрения на мой счет, — бархатный девичий голосок бесцветно ответил на слова, — напряженные нотки путеводной нитью прорезались в каждом слове. Голос был очень знаком Регулусу. — Мне не в чем раскаиваться.       «Гермиона?»       Директор вздохнул, а Регулус чуть не оступился, непроизвольно шагнув вперед, чтобы слышать абсолютно все, — любопытство обострилось. Метла чуть не проскоблила по доспехам, но Блэк ее удержал.       — Мисс Грейнджер, мы оба знаем, что это не так, — Альбус приподнял уголки рта, но улыбка не вышла, Гермиона изо всех сил сжала в руке ни в чем ни повинную сумку. — Юность полна бездумных порывов… — он слегка отвел взгляд, растянуто начиная свою неторопливую речь, как и на каждом приветственном пире, — …излишней самоуверенности и переоценкой правоты. Возведя на пьедестал одну точку зрения, опрометью сваливаешься на землю, получая бесценный опыт. Болезненный и поучительный. Это даже хорошо — нарабатывать мудрость своими ошибками, но не когда это касается чужих жиз…       — Простите, но я определенно не понимаю, о чем речь, — быстро одернула его Гермиона, удивив и Регулуса, и Дамблдора пренебрежительной несдержанностью — оба выгнули бровь.       Она отшагнула немного назад, показав Блэку половину лица: как тот и подозревал по раздражительным ноткам в голосе, Грейнджер была взвинчена, даже рассержена, и это четко читалось в каждом изгибе тела, каждой черточке лица, блестящего в голубоватом свете люмоса — вероятно, беседа ее очень возмутила, ведь обычно Гермиона не была такой вспыльчивой. Она вообще после принятия им Метки чаще стала терять контроль.       — Меня крайне удивило ваше желание личной беседы за пять лет моего обучения здесь. Право, я ожидала, что мои выдающиеся успехи наконец-то отметили, но вместо этого вы пытались уличить меня в чем-то ужасном. — Грейнджер резко выпустила сумку из руки и приподняла подбородок, стоически выпрямившись во весь рост. Глаза стреляли молниями. — Мистер Дамблдор, я примерная ученица и всегда ею была, а то, о чем мы вели разговор… поищите таких среди факультета Слизерина.       «О чем они говорили? Неужели он ее допрашивал…»       В свете голубоватого шара лицо директора стало немного угрюмым — тот точно ожидал других слов. Серые глаза неотрывно вглядывались в Гермиону, с которой тот провел многочасовую беседу. Внешне он казался очень уставшим, и блеклый свет только подчеркивал это, остро выделяя возрастные морщины. Дамблдор кивнул и, понаблюдав, как тирада постепенно остывает в глазах Грейнджер, провел ладонью по короткой каштановой бороде, прореженной не одной прядью седины. Поправил очки.       — Вы определенно достойны того, чтобы ваши выдающиеся умения были отмечены, и мне жаль, что меня в этом опередили, — скулы Гермионы напряглись: все трое понимали, о чем идет речь. О ком. — Но я надеюсь на ваше благоразумие, мисс Грейнджер. Знайте, что мои двери для вас всегда открыты… И как только вы поймете, что совершили ошибку, положившись не на того, то, прошу, приходите. Я буду ждать.       Воцарилась тишина, и Регулус стал в очередной раз свидетелем того, как быстро мог меняться настрой Грейнджер: руки больше не старались сжаться в кулак, представляя в них шею профессора, тело было расслабленным, а на лице залегла таинственная тень — будто она только что поняла то, чего не увидел больше никто из присутствующих.       «Странно».       Гермиона была такой всегда, когда выуживала что-то действительно ценное и доселе не постигнутое другими — и она точно сейчас узнала нужный ей ответ, проскользнувший в словах директора. Больше ее не волновали ни беседа, ни само присутствие подозрительного мужчины. Грейнджер точно нашла то, что искала.       — Вы порой переоцениваете свою прозорливость, директор, — она хищно ухмыльнулась, сверкнув взглядом, отчего на мгновение глаза Дамблдора расширились, будто память сыграла злую шутку, но это было лишь мгновение. — Доброй ночи.       И пока тот пребывал в замешательстве, Гермиона молниеносно развернулась в сторону Регулуса, притаившегося за статуей. Она размеренно ступила по коридору, не дожидаясь ответного прощания — ухмылка не сходила с лица. Дамблдор задумчиво осмотрел спину Грейнджер, но пару секунд спустя перевел взгляд на темноту коридора, Регулус сразу же спрятал лицо за рыцарем. Конечно, тот бы его не увидел, как и Гермиона, но рисковать не стоило.       — Мисс Грейнджер, все, что у нас есть, — это любовь… И ваши секреты могут стоить кому-то жизни, — тихо произнес директор, и Гермиона на мгновение остановилась, став серьезной. Коротко оглянувшись назад, она быстро возобновила шаг.       Дамблдор вздохнул, покачав головой, а затем скрылся за Горгульей. Свет погас. Когда Гермиона поравнялась со статуей, Блэк задержал дыхание — он не хотел прослыть шпионом, особенно за собственной девушкой, хоть и стал свидетелем разговора случайно.       Мягкие шаги Гермионы, не сбавляя хода, скрылись за поворотом, и Регулус шумно выдохнул, поставив наконец-то на пол метлу, которая порядком мешалась, вызвав онемение ладони. Размяв запястье, он прислушался к тишине и, не расслышав ничего необычного, вылез из своего убежища, запрокинул метлу на плечо и аккуратно ступил в сторону нужного поворота.       Подушечки пальцев вновь проскальзывали по стенам, ведя за собой осторожного хозяина — Блэк уже даже приноровился определять местоположение статуй до того, как налететь на них коленкой или лбом. Поравнявшись с нужным коридором, он шагнул в сторону лестницы, раздумывая о столь неожиданной встрече. О чем именно Гермиона и Дамблдор говорили? Знает ли Дамблдор, что Гермиона Пожиратель смерти? Знает ли что и Регулус теперь тоже? О какой ошибке говорил директор? Связан ли тот с Орденом Феникса? Вопросы сыпались один за другим, но за неимением ответов ускользающая истина постепенно хоронилась где-то внизу подсознания.       Регулус спустился в подземелья и расслабился, понимая, что здесь нет ни единого портрета и этот путь он знает наизусть. Выпрямился и быстро пошел вперед, но не успел он дойти до нужного ответвления, как чья-то рука утянула его в совершенно другую сторону, припечатав к стене. Метла упала с плеча, гулко ударившись о пол. Регулус уже хотел откинуть от себя навалившегося сверху человека, но мягкий аромат ежевики и хвои стремглав захватил рецепторы, отбив желание выбраться из хватки — почему именно это сочетание: горечь и радость одновременно?       — Полеты вижу помогли, — тихо прошептала на ухо Гермиона, согрев кожу Регулуса горячим дыханием. — Я скучала.       Кончик заостренного носа прошелся по скуле Регулуса, сбив необдуманно сделанный глубокий вдох — он чуть не закашлялся. Грейнджер нежно поцеловала его в щеку, зацепив уголок губ, — безгрешное и вроде бы сдержанное приветствие, но прижатое вплотную горячее тело напрочь отбивало мысли о невинности.       Поддавшись соблазну, Регулус опустил руки на девичью талию, смяв рубашку, и развернул голову, желая получить больше: он, в конце концов, подросток с кучей гормонов, а темнота — друг молодежи, но Гермиона быстро отстранилась, лишив его приятной тяжести своего тела, руки закололо от потери тепла — словно наказание за неделю молчания.       Пряник и кнут. Сладость и горечь. Хвоя и Ежевика. Теперь понятно.       — Прости меня. Мне не стоило так себя вести все эти дни. Просто… — Регулус замолчал, не зная, как продолжить — он не ожидал, что у него совсем не будет времени подготовить извинительно-оправдательную речь. Он нащупал в ногах упавшую метлу, поднял и вцепился в деревянную поверхность, обдумывая слова. Те никак не приходили на ум. Дурманящий аромат парфюма Гермионы и покалывание в подушечках пальцев только лишь усугубляли ситуацию. — Я…       — Прогуляемся? — резко оборвала Грейнджер и, не дождавшись ответа, ухватила его за запястье, потянув за собой. Сбитый с толку Блэк только и успел, что ухватить метлу покрепче, поспевая за шустрыми, несущимися в темноте напролом ножками, которым он готов был доверить даже свою жизнь. Так было всегда — она вела, он следовал за ней по пятам.       «Она точно видит в темноте».

***

      Ощутив вибрацию палочки, заведенной пробудить через три часа, Регулус нехотя открыл веки, но сразу же зажмурился из-за слепящего солнца, режущего сетчатку даже в тени. Прикрыв глаза ладонью, он зевнул и, потянувшись, занял сидячее положение, рука смяла мягкий желтоватый плед, трансфигурированный Гермионой из завалявшегося в недрах ее сумки старого шарфа. В этой сумке было буквально все: от зельев до самой нужной книжки.       Взгляд опустился на примятое рядом место — Гермиона отсутствовала. Вероятно, уже проснулась, уйдя прогуляться по округе. Теплая, даже жаркая, погода разморила их сразу же по прибытии в тихий лесистый уголок Австралии; и, лишенные сна, они устроились в тени дерева, тотчас задремав под убаюкивающее пение утренних пташек. Ведь торопиться было некуда, с Англией их разделяло почти девять часов.       Привыкнув к яркости, Регулус осмотрел ясное голубое летнее небо, где не было ни облачка — даже птицы решили лениво восседать где-то в лесу, не пачкая черными пятнами небосвод. Несмотря на то, что Блэк поспал всего ничего, он ощущал себя невероятно отдохнувшим.       Когда они только переместились в это место, он крайне удивился — секунду назад они стояли за территорией Хогвартса, содрогаясь от мороза в ночи, а теперь щурились от яркого жаркого солнца посреди благоухающей зелени: его всегда удивляло, что в некоторых местах планеты зима — это лето.       Он встал и, высвободив горло от туго застегнутых пуговиц, прошелся босыми ногами по траве, осматривая поросль душистых голубых цветов и высаженных поодаль полукругом деревьев — будто кто-то специально отгородил это место, пропуская лишь необходимый посетителям уголка сладкий покой.       Отчужденность поляны, отрешенной от бурной жизни леса навевала душевную сому, ветерок невесомо обдувал шею целительным воздухом, шепча о забытии всех тревог, ожидающих где-то там — далеко, но точно не здесь, — а рядом заманчиво журчала спокойная река, пробуждая жажду; он подошел к воде и заглянул в искривленное отражение, попутно закатывая рукава рубашки.       Блэк вгляделся в заспанное лицо, где под глазами уже неделю не сходили тени: кожа лишилась здорового оттенка, просвечивая возле скул, но радужки все еще сияли, сохранив искорки забившейся в угол сознания жажды к жизни. Он склонился над рекой и, запустив ладони в воду, встретившей приятной прохладой, умылся; капли стекли по шее и локтям, смочив рубашку. Небольшая дрожь прошлась по телу, полностью отогнав сон.       Зачесав назад волосы и ощутив себя вновь воспарившим духом, он развернулся к поляне, надеясь отыскать Гермиону. Взгляд лениво описал сине-зеленую растительность, наткнувшись на выбивающиеся из цветовой гаммы белую рубашку и каштановую макушку с подергивающимися на ветру волосами — Грейнджер склонилась над чем-то среди цветов.       Оправив смятую во сне одежду, он зашагал в ее сторону, нежась пальчиками в мягкой траве.       Гермиона обернулась, заметив его приближение и расплылась в теплой улыбке. Подойдя ближе, Регулус увидел, что под рукой Гермионы лежала маленькая полевая змейка, которую она гладила по голове; та встрепенулась, заметив Блэка, и, боязно зашипев, уползла восвояси. Грейнджер сморщила носик, будто услышала от змеи неподобающие скверные слова, и встала с корточек.       — Еще одно доказательство того, что тебе место на Слизерине — змеи к тебе так и тянутся, — ухмыльнулся Регулус, провожая шуршащий путь напуганной змеи. Он спрятал руки в карманы, борясь с желанием разгладить вдруг нахмурившиеся брови Гермионы — та опять над чем-то задумалась.       Она хмыкнула, отряхнув испачканный подол юбки.       — По твоей логике тебе там не место, раз змея так быстро уползла, — Гермиона прошла мимо, направившись обратно к пледу. Распущенные волосы свободно развевались позади, притягивая взгляд Регулуса: как ему нравилось, когда она давала волю своим локонам.       — Туше, — ухмылка стала еще острее, он пошел следом, украдкой поглядывая на так непривычно растрепанную Грейнджер. Он и сам был такой же сейчас, но это не казалось неподобающим, признаком невоспитанности — скорее это навевало уюта подле друг друга.       Гермиона улеглась на плед, вытянув ноги в щекочущую траву, прикрыла глаза и заложила руки за голову, вдохнула поглубже свежий воздух — и серьезные черты лица разгладились, открывая первозданную красоту. Регулус залюбовался расслабленной девушкой — ему определенно нравилось видеть ее такой, такой беззаботной и счастливой.       Каштановые волосы переливались золотом в свете солнечных лучей, незаконно проникающих сквозь листья деревьев, гладкая и местами веснушчатая кожа, выцветшая в вечной пасмурной погоде Лондона, больше не казалась бледной, скорее перламутровой, а измятая рубашка и босые ноги только усиливали веру, что мира правил и запретов здесь не существовало, все это где-то там, за пределами райского уголка. Регулус расплылся в улыбке и лег рядом, Гермиона сразу же уложила голову ему на грудь, приятно отяжелив дыхание. Он вдохнул аромат зелени вперемешку с парфюмом Грейнджер: нотки тесно перемешались с запахом свежести леса, пропитавшего их за несколько часов здесь.       Блэк положил одну руку на девичью талию, а вторую под свою голову и устремил взгляд к тихо шелестящей листве.       — Откуда у тебя этот портключ? — это интересовало его с самого прибытия, ведь вещь сама по себе дорогостоящая, а зачарованная на множество использований и возвращение к точке отбытия — втройне. Он даже не был уверен, что за такую работу вообще кто-то взялся бы — невероятно трудно.       — Подарок от отца, — лениво ответила Гермиона, пощекотав словами его грудь. Девичья рука нашла расстегнутый ворот рубашки Регулуса, смяла ткань. — Возможность в любое время отправиться в мой любимый уголок.       — Хороший подарок, — Регулус проследил за беспокойным движением пальчиков по ткани и припомнил, что впервые услышал от Гермионы хоть что-то о семье, чуть наклонился и поцеловал нежные костяшки, успокаивая не любящую рассказывать о своей жизни девушку. Пальчики расслабились. — Любимое место?       — Да, я родилась здесь, — она указала в сторону деревьев, затем вернула руку на место, чуть задев подушечками кожу его шеи. — Через три километра будет деревня, откуда родом и моя мама, — Блэк почувствовал, как она улыбнулась, видимо, вспоминая прошлое. Детство.       — Как же вы оказались в Англии? — Регулус был очень рад, что Гермиона наконец-то начала открываться ему, и не хотел упустить такой невероятный момент некоего единения, даже несмотря на то, что подобная близость к друг другу немного отвлекала.       — Сложно объяснить. Если говорить коротко, то работа отца побудила нас вернуться на его родину… Все сложно, очень сложно, — она выпустила ворот рубашки и, тяжело выдохнув, полностью обняла Регулуса — как если бы хотела защитить, например, от неожиданного проклятья, выпущенного возмущенными их присутствием жителей леса.       Блэк нахмурил брови, раздумывая: возможно, Гермиона никогда не говорила о семье, потому что воспоминания были болезненны: неважно, связано ли это с работой ее отца или другими неприятными вещами — все это определенно доставляло дискомфорт и желание заглушить картинки глубоко внутри. К тому же, когда не позволяешь мыслям выйти за пределы головы, посвятив других в свою жизнь, то остается иллюзия, вера, что все события подобны кошмарному сну. И рано или поздно те, как снег, возможно, растают сами по себе, уплыв из подсознания.       — Во всяком случае, это уже не имеет никакого значения. Прошлое должно оставаться в прошлом, важно лишь настоящее… — Гермиона приподняла голову и заглянула ему в глаза. — Кстати, что ты делал возле кабинета Дамблдора?       Регулус издал смущенный смешок и закинул ногу на ногу: ему сложно было признаться, что он попросту заблудился в стенах школы, как напуганный первогодка.       — Ну… — он перевел взгляд на листву над головой, и его скулы покрылись румянцем. — Перепутал коридоры. В темноте очень сложно ориентироваться.       Гермиона улыбнулась и поудобней расположилась на груди, протянула ладошку вверх и накрутила прядь темных локонов Регулуса на палец: она восхищалась его волосами, часто бурча о несправедливости, что его пышная шевелюра хоть и вьется вплоть до плечей, но всегда остается гладкой и ухоженной, даже после сна — струится подобно ровной морской ряби, тронутой легким ветерком, в то время как ее кудри напоминали бурю.       — Всего лишь дело привычки. Как думаешь, тебя кто-то видел?       — Надеюсь, что нет… хотя к концу вашего разговора мне показалось, что директор меня заметил, но, может, мне лишь причудилось.       Гермиона пожала плечами, немного натянув волосы, он сморщился.       — Когда ощущаешь себя нарушителем, то кажется, что все вокруг знают о твоих делах. Так что не думаю, что он что-то заметил, — звучало как-то неубедительно, особенно после напряжения Гермионы из-за слов директора.       — Ты ведь знала, что я там, да?       Грейнджер выпустила локон и хитро улыбнулась.       — Твои мысли, Регги, кричат громче любых твоих слов, — она рассмеялась, пустив вибрацию по коже, Блэк поежился от щекотки, но и сам не сдержал улыбки. — Конечно, я знала, что ты там, и мне жаль, что ты услышал все это. Мой спектакль был достаточно убедителен, и я надеюсь, ты не сильно разволновался за меня, — она огладила его скулу, оставив ладонь на шее, где с легкостью прощупывалось отстукивание пульса.       — Спектакль? Мне показалось, что ты была очень встревожена, о чем вы говорили? — Регулус накрыл ее ладонь своей.       Гермиона хмыкнула.       — Просто небольшое представление ради информации. Дамблдор не может читать меня и не имеет доказательств моей причастности к Пожирателям смерти, поэтому пытался взять измором, посредством продолжительной беседы, — заметив обеспокоенность в глазах Регулуса, она поспешила его успокоить: — Ох, Регги, Дамблдор умный волшебник, но не всезнающий, мне лишь нужна была информация, знает ли он больше, чем нужно, и я убедилась, что — нет.       Опять эта таинственная тень, плескающаяся из карамельных зрачков, — она вызывала тревогу, и Регулус вздохнул, неуверенно улыбнувшись.       — Хех, никто не узнает о загадочной Гермионе Грейнджер, если она сама того не захочет, — пугающая искорка пропала, сменившись теплом, и он немного расслабился, обещая себе, что однажды она даст ответы на все вопросы.       «Наверное…»       Гермиона закусила губу, вглядываясь в Регулуса; увиденные мысли печалили обоих, ведь каждый знал золотое правило: чем меньше люди знают о твоих слабостях, тем сложнее тобой манипулировать, — наставление было непреклонным, как и всегда, но оно не внушало необходимое успокоение. И не потому, что Грейнджер видела все, — а потому, что Регулус не видел ничего: не зная секретов, сложно защитить, да он даже себя, как оказалось, не в состоянии обезопасить.       — Регги, я не хочу скрывать о тебя что-то, но многие мои секреты принадлежат не мне, и я обещаю, что и твои буду хранить так же трепетно и стойко… — Грейнджер мягко приложила ладошку к щеке, огладив большим пальцем напряженные скулы Блэка. — Тебя ведь беспокоит еще кое-что: назначение, задания, Темный Лорд. Ты ожидал иного, верно?       Беспокоило ли его то, что он Пожиратель смерти? Вряд ли. Ну, может, немного. Регулус был уверен, что они хотят добиться лучшего для всех волшебников, но — всегда есть это «но».       — На самом деле, я просто думал, что никогда не столкнусь с этим. Я не знаю, что мне делать… Ведь я теперь убийца. Понимаешь, одно дело, защищаясь, отнимать жизни на поле боя, но другое — убивать безоружных… Вот ты… Ты убивала? — он прикусил язык, коря себя за случайно вырвавшийся вопрос.       Гермиона успокаивающе провела по скуле, понимая его.       — Нет… И мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим сразу же после назначения. Антонин, он… Он бывает немного грубым, — она выразительно закатила глаза по известной лишь ей одной причине.       Блэк мгновенно выгнул темную бровь, крайне удивленный таким раскладом.       — Он ни разу не принуждал тебя к убийству?       — Нет, бывало, что сильно ранила и даже пытала, но не забирала жизнь. Знаешь, у каждого из нас свои задачи, свое распределение ролей в нашем маленьком отряде. Я — хороший шпион и лазутчик, Тони — мозг операции, а тебе, вероятно, как и Белле, отведена роль силы; вам нужна стойкость, поэтому он сразу, в первую же вылазку, приказал убить. Ведь он должен знать, что ты не станешь колебаться, когда настанет время действовать быстро, что ты не отступишься, защищая спины своих, даже если враг безобиден на первый взгляд.       Блэк и сам догадывался об этом, однако, услышав те же самые слова, но уже от Гермионы, а не от себя, стало куда проще — ей он верил больше, чем самому себе. И это неимоверное облегчение, что недавно открывшийся тернистый путь он пройдет именно с ней. Плечом к плечу. Да, в их маленьком отряде была Белла — кузина, одна кровь, но ей он не смог бы доверить свои сомнения и опасения.       — Понятно… — Регулус огладил плед, разглядывая ворсинки. В голове загорелся вопрос — тот самый, гудящий сейчас перед глазами. Он давно вертелся на языке, но Блэк не решался его озвучить, и все же мысли нельзя так просто спрятать. — Почему ты стала Пожирателем? — конечно, он гордился, примкнув к рядам, однако не планировал сделать это так рано. Вся его жизнь продиктована другими, но Гермиона — могла ли она избрать иной путь.       Гермиона приподнялась повыше, вглядываясь в его глаза.       — У меня не было выбора — так же, как и у тебя, — горькие слова утонули в нежном секундном поцелуе — легче воздуха. Она отстранилась и крепко обхватила лицо Регулуса. — Но это не значит, что жизнь все еще не полна чем-то прекрасным, — она наклонилась и поцеловала его в щеку, затем в шею — маленькие огненные прикосновения, отдающие прямо в мозг. Язычок поддразнил встрепенувшуюся кожу. — Всем, чем мы обязаны воспользоваться.       «Что…»       Регулус попытался отвлечься и подумать, почему у нее не было выбора, но расползающийся горячий озноб от спускающихся все ниже поцелуев остановил мыслительный процесс, разгоняя тучи от тяжелого разговора и заменяя те постепенно ослепляющим возбуждением: Гермиона мимолетно расстегивала пуговицы рубашки, сопровождая каждый открывшийся участок опьяняющими прикосновениями требовательных губ. Регулус вдохнул поглубже, беря себя в руки, и осторожно, будто она могла укусить за то, что он захотел отнять у нее игрушку, приподнял лицо Гермионы, отвлекая от сводившего его с ума занятия.       — Миона… — у него перехватило дыхание от потемневших глаз Грейнджер. — Я не уверен, что мы должны… Не сейчас. Не так.       Она медленно облизнула губы, он загипнотизированно повторил.       — А что мы должны? Ждать конца войны? Или… — Гермиона ухмыльнулась. — Мистер Блэк, неужели вы заставите меня томиться в ожидании до замужества? — Регулус сглотнул, опустив в разуме барьер под названием «Нельзя. Неправильно. Нет». Всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы не сметь ей возразить. — Вот и я так думаю.       Грейнджер высвободилась из руки, которая ни капли бы ее не удержала, даже если бы старалась, и продолжила свой порочный путь из поцелуев. Регулус беспомощно глотал воздух, плененный видом. Расстегнув все пуговицы до последней, Гермиона оголила торс и, отстранившись, провела теплыми ладонями по коже, играючи царапнув под соском: он, глубоко вдохнув носом, чуть не прошипел — хотя, зная, как девушка любит змей, он готов был и на это. Гермиона потянулась к своей рубашке, и Блэк мгновенно отвел взгляд, стеснительно смотря на траву. Боковое зрение играло злую шутку, действуя на зрачки как афродизиак, словно он кот и ему вручили кошачью мяту.       — Регги, здесь нет Вальбурги, — усмехнувшись, проговорила Гермиона, расстегнув ткань до пупка. Конечно, он видел, конечно, он прикрыл глаза, моментально заколовшие огнем в желании освободиться от темноты век.       — Прошу, не говори о ней, — промычал Блэк и ухватился за плед, лишь бы не дать волю рукам.       — Посмотри на меня, — томный голос проник в мысли: именно так она говорила ему в постыдных мечтах, именно так начинались порочные сны, и Гермиона знала о них все, забредая дальше, чем хотелось бы. Регулус закусил губу и не удержался — обернулся, стараясь рассмотреть все разом.       «Так прекрасна».       Грейнджер полностью расстегнула рубашку, показав пока еще укрытую лифчиком грудь, но вид слегка выступающих над зеленоватой материей округлостей вызвал настоящий зуд в руках, и Блэк сжал плед сильнее — все, больше он не способен оторвать от нее взгляд. Понадобилось бы его ослепить. Гермиона сбросила рубашку и потянулась к застежке лифчика. Щелчок — и Регулус чуть не прокусил губу, ощутив, как ткань брюк начала немного давить. Грейнджер отбросила ненужный атрибут и ласково дотронулась до побелевших костяшек его сжатой в кулак руки, спокойно отняла ту от пледа — а с чего ему, собственно, сопротивляться. Подхватила вторую и сама, Салазар, сама опустила на грудь.       — Мерлин, — руки подрагивали, он трепетно очертил пальцами соски, боясь надавить, боясь сделать больно — таким жестом ему дали зеленый свет, и в нем проснулся исследователь. Регулус сглотнул сухую слюну, нежно огладив грудь. Трепетно сжал, привыкая к тяжести, и, немного поколебавшись, провел ладонями к талии, впитывая взглядом каждый штрих кожи, создающий девичье тело, каждую родинку, каждый шрам — их было так много: возле пупка, на плечах, прямо под горлом и самый глубокий — у сердца.       «Истерзанное войной полотно».       Вернулся взглядом к потемневшим напротив глазам, которые изучали в ответ, но в их взглядах была небольшая разница — он видел женское тело впервые, Гермиона же изучала исключительно Регулуса, в особенности — реакцию. Блэк решил, что подумает об этом позже, точно не сейчас… Гермиона слегка переместилась, оседлав его, прижавшись так близко, что низ живота мимолетно стянуло, и он надавил на хрупкие ребра, впиваясь пальцами в кожу. Он хотел ее, хотел вкусить то, о чем мечтал так давно, даже не надеясь получить так скоро, но он не решался действовать, боясь отпугнуть, боясь сделать что-то не так.       Поняв все без слов, Гермиона чуть подалась вперед, прикрыв глаза, и Регулус порывисто дернул за благовоспитанный поводок, резко притянув девушку к себе — подтолкнул к такому нужному поцелую, жаркому, жадному, пробуждающему очередную животную черту — желание. Алчно вкушая чувственные губы, переплетая языки, он попутно исследовал пальцами кожу спины, которая так же была усыпана шрамами — неужели она повидала так много битв, слишком много ранений для года среди Пожирателей. Маленький укус от Гермионы отогнал мысли. Она зализала потревоженное место, углубляя поцелуй.       Шрамы не делали ее менее красивой.       Блэк почувствовал, как девичья рука проскользила по торсу, опасно приблизившись к ремню брюк. Прикосновения прожигали, оставляя за собой воспалившиеся вожделением рецепторы. Гермиона разорвала пылкую связь и быстро расправилась с застежкой, потянувшись к молнии: она пронизывала его взглядом, отмечая реакцию на мимолетные касания укрытого тканью паха; Регулус, даже если бы хотел, не смог бы сдержать мгновенную реакцию, член подергивался в такт прикосновениям девичьей руки. Он сглотнул, проведя пальцами по опухшим от поцелуев губам, завороженно наблюдая, как Гермиона привстала и развернулась к нему спиной.       — Расстегнешь? — пальчик указал на молнию на юбке, но взгляд Регулуса припаялся к спине, которую украшала большая магловская татуировка, задетая шрамами: вдоль позвоночника был выбит меч, обвитый, словно лоза, тремя золотистыми змеями с раскрытыми шипящими пастями: на клинке нанесены руны, но те были точно магические, переливаясь на свету иссиня-черными чернилами: он не знал языка.       Аккуратно потянул застежку и трепетно провел по спине, очерчивая знаки: в подушечках кололо, будто в рунах засела неприветливая магия. Гермиона обернулась, наблюдая за внимательным взглядом.       — Обряд, я тоже не знаю языка. Нанесены еще в детстве, даже тату не смогло их перекрыть, — она развернулась и стянула юбку, через секунду в стопку полетели и в цвет лифчика трусики.       — Я… — он застыл, бегая взглядом, неспособный зацепиться за что-то одно, он не знал, что делать дальше, догадывался, слышал, но не мог позволить себе сделать хоть что-то. Сияющее в проникающих лучах солнца, не укрытое ничем тело выбивало из колеи, а вспушенные волосы делали Гермиону более сексуальной, невероятно желанной. Пульсация в штанах причиняла боль.       — Расслабься, Регги, позволь мне сделать все самой, — он неловко кивнул, коря себя за кротость. Гермиона же была раскрепощена целиком и полностью, без стеснения демонстрировала свое великолепие неопытному юнцу. Дурманила сознание, возвышаясь над ним подобно снизойденной воле небес.       Кремовая ножка изящно выгнулась вверх, Гермиона вновь расположилась поверх него, оседлав. Руки Регулуса до боли сжали девичьи бедра, тело жгло огнем. Пропал, все он пропал, запертый в блаженном сне, не веря в реальность. Гермиона провела пальчиком по низу его живота, секундно поддев выглядывающие из-под расстегнутой молнии боксеры — он напрягся, ощущая, как тянет в паху. Она облизнула губы и потянула ткань вниз, высвобождая окрепший член. От ее жадного взгляда у Регулуса перехватило дыхание, сердце пропустило пару ударов.       — Черт, — ему было не до соблюдения благонравного тона.       Гермиона обхватила подергивающееся от возбуждения достоинство и провела по стволу, пробуждая дрожь во всем его теле из-за настойчивых движений вокруг столь чувствительного органа. Блэк шумно вдохнул, самозабвенно оглаживая бедра девушки — от бешено вскипающей крови под кожей, казалось, что та его скоро прожжет, его пальцы двинулись вверх, невесомо расположившись вокруг грудей. Не только у него бешено колотилось сердце. Налитые соски вдавливались в ладони, поддевая желание их обхватить, сжать — Мерлин — облизать.       Язык против воли прошелся по губам, отражая желание глаз.       Рука стиснула основание члена в тугое кольцо, попутно огладив яички — Регулус промычал, прикрыв всего на секунду — неимоверно умопомрачительную секунду — веки. Закусил губу, пламя в глазах полыхнуло сильнее. Вновь вернулся к процессу, снедаемый предвкушающими мурашками вдоль поясницы.       Гермиона приподнялась и подставила головку ко входу в лоно, поддразнив провела взад и вперед — бесстыдно выписала ему путевку к сладостным мукам. Влага потревожила кожу, и Блэк сжал грудь сильнее, неотрывно смотря на движения. Ожидание подстегивало, томило и пленило прочнее силков. Она словно издевалась, вырисовывая, играя с его членом вокруг входа, и он ничего не мог с собой поделать, дергаясь от каждого мимолетного углубления.       Сухо сглотнул.       — Миона… Пожалуйста… — она тотчас пощадила его, услышав душащую мольбу — будто этого и ждала. Медленно опустилась на член, целиком, до конца, полностью вобрав в себя, и Регулус в удовольствии запрокинул голову, натужно выдыхая сквозь стон. — Блять, — слово наслаждения было подобно благоговению перед тем, кто даровал воду впервые за месяцы засухи. Даровал свободу.       Упершись в его грудь руками, Гермиона медленно начала движение, и Блэк вернулся обратно на землю: когда он упустил вскрик, разве ей не должно быть больно? Но Гермиона быстро наклонилась вперед, заключая губы в капкан, отметая все вопросы и продолжая наращивать темп, вынося ему сознание с опасными догадками о далеком отсутствии первенства. Стягивающее чувство вокруг члена, влажно обволакивающее целиком, не сравнилось бы и с сотней мастурбаций под душем. Душило и стягивало низ живота с каждым толчком.       Он попросту затерялся в движениях, в горячем языке, мучавшем губы, в ней.       Гермиона все ускорялась, подталкивая к обрыву, за который он еле держался, до боли вцепившись в девичью талию как в ориентир, чтобы не потеряться навеки. Случайно прикусил ее губу, но никто не заметил, окутанные в дымке наслаждения друг другом. Он собственнически обнял Гермиону, прижимая ближе, кожа к коже, инстинктивно подмахивая тазом. Девичьи губы переключились на его шею, покрывая ту жаркими поцелуями — Регулус послушно откинул голову, вдыхая усилившийся возбуждением запах в растрепанных каштановых волосах.       Вдохи терялись, забывая о выдохах.       Прикусив мочку, Гермиона прошептала:       — Тебе нравится? Лучше, чем мечтать обо мне? — вернулась к шее, вобрав кожу вокруг кадыка, продолжая остервенело вбиваться в бедра. Продолжая опустошать любые зачатки мыслей, продолжая усиливать пульсацию в члене, захваченного в тиски удовольствия.       Регулус хрипло прошептал, не сразу поняв, не сразу расслышав, делясь сокровенной мечтой:       — Да… Определенно, да.       Дыхание сбивалось, пульс нарастал, Гермиона выгнулась, выскользая из хватки, опираясь на его икры позади. Смена угла, головка уперлась в упругую стенку влагалища, и Блэк промычал — почти рык, — устремив взгляд к раскрывшейся подпрыгивающей груди, белому манящему наливу. Утонул в синхронной картине и быстро потянулся вперед, усаживаясь, заключая соски между губ, облизнул, обвивая руками талию, вновь по-хозяйски прижимая к себе, не желая выпускать ни сантиметр ее тела слишком далеко от себя.       Вдох. Он погибал среди неуловимых промежутков резких толчков. Вверх. Определенно. Вниз. Погибал, теряя связь с реальностью. Выдох.       Низ живота скрутило, он был близок, случайно прикусив сосок, но Гермиона лишь сладко простонала в ответ, впиваясь в плечи ногтями, подпрыгивая выше. Движение, взмах, толчок — и Регулус крепко зажал в тиски Грейнджер, изливаясь в теплый жар, ласково окутывающий вокруг. Он порывисто выдохнул, падая назад и захватывая девушку с собой. Дрожь пробежалась по спине, заколов в пояснице, прокатилась до самых кончиков пальцев.       Регулус замер, горячо дыша в девичью шею, он больше не хотел отпускать ее, никогда.       — Это… — дыхание не спешило восстанавливаться, подгоняя сердце прочь из грудной клетки, нежно поцеловал Гермиону, которая расплылась в довольной улыбке. — Миона, это так…       — Я знаю, Регги, знаю. Невероятные ощущения, — тело все еще подрагивало, и он попытался прийти в себя, отдаленно понимая, что сегодня только он получил разрядку. — Как-нибудь в другой раз отплатишь мне тем же, — лукаво промурлыкала Гермиона, понимая его возвращающийся мыслительный процесс.       Она аккуратно слезла с него, выбравшись из медвежьих объятий, и призвала палочку, отчистив учиненный беспорядок. Трансфигурировала рубашку в небольшое покрывало и, натянув трусики, легла рядом, зарывшись носом в его шею. Материя спрятала влажные тела. Он виновато улыбнулся, подтянув рукой штаны на положенное место.       — Все что угодно, — немного хрипло проговорил Блэк, затем придвинул Гермиону еще ближе и водрузил подбородок на макушку, вдыхая родной запах. Прикрыл веки, уголки губ сами по себе растянулись в улыбке. — Ты права, было бы бессовестно с моей стороны томить тебя до брака.       Гермиона рассмеялась, щекоча кончиком носа кожу шеи.       — Я рада, что мы сошлись во мнении, Регги, — он накрутил прядь ее волос, растворившись в моменте.       Блэк хотел навеки запечатлеть это в памяти — яркий и теплый кусочек посреди непроглядного морозного мрака. Гермиона была права, как всегда, не стоит позволять тлену обрывать что-то хорошее в жизни. Лучшее. Грейнджер была лучшим, нужным и пряным бальзамом на любую, даже самую потревоженную душу.       «Как всегда права, иногда это даже приятно».       Острый толчок в бок напомнил ему о фыркнувшем лазутчике мыслей, и он ухмыльнулся, вновь обращая внимание на мир вокруг, словно уходила некая завеса, постепенно возвращая окружающую их природу на место: послышалось пение птиц, стало заметно шуршание листвы и отдаленное журчание воды, даже солнце вернуло свое тепло. Регулус и не заметил, как в одночасье затерялся, увлеченный только Гермионой — он не был бы против хоть полностью однажды пропасть, захваченный лишь ей одной. Он прижал щеку к макушке, вслушиваясь в успокаивающийся ритм своего сердца и размеренное дыхание своей девушки.       Своей любимой.       Гермиона вдруг повернула голову и внимательно посмотрела в глаза Регулуса, медовые радужки затягивали подобно урагану, пожирающему все на своем пути. В них грелось нечто зудящее и рвущееся наружу, будто ей не терпелось поделиться с ним чем-то невероятным.       — В этих местах, — начала она, не отводя глаз, — ходит легенда, — голос стал тихим и чарующим. — Про девочку, обманувшую судьбу. Собственную погибель.       Полностью перевернувшись на живот, Гермиона легла рядом, подложив под подбородок руки, Регулус перекатился на бок, чтобы иметь доступ к ее лицу, и молча стал ожидать продолжения, заинтересовавшись неизвестной ему — судя по пылкому и неприкрытому огоньку в Гермионе — очень интересной историей.       — Однажды, много лет назад, у одной семейной пары в этих краях, родилась дочка. Маленький подарок жизни, который родители ожидали всей душой. Девочка стала для них маленьким лучом света, способным осветить даже самую непроглядную тьму. Всеми любима и всеми хранима. В ней не чаяли души и родители, и самые приближенные друзья семьи, любой случайный прохожий — ребенок был способен покорить любого, даже самого черствого человека, — Гермиона усмехнулась, думая о чем-то своем и продолжила: — Девочка росла, пролетали года, жизнь казалась прекрасной и беззаботной, ведь что еще нужно счастливой семье — только тихая и размеренная жизнь рядом с любимыми людьми…       Поглаживая нежное плечико, Регулус согласно улыбнулся, ненароком представив, как однажды и сам заведет семью — в мыслях роль счастливой матери занимала кучерявая девушка, очень похожая на ту, что перед ним, но… расслабленное лицо Гермионы вдруг стало жестким, и он отогнал радостные мечты — история подходила к неприятному обороту, который он бы не хотел впутывать в размышления о своем будущем.       — Девочке исполнилось семь лет… И беспечальные дни подошли к концу, словно песочные часы, отсчитывающие отрадные дни для этой семьи, просыпали весь свой песок. Ребенок заболел. Драконья оспа, — Регулус знал, что эта болезнь не всегда поддается лечению… А смерть, смерть была ужасна, поэтому полностью разделял грусть Гермионы, которая пропитала ее голос. — Болезнь поразила и крестного девочки, они чахли на глазах, задыхаясь от огня в легких. Первым умер крестный, под конец напоминая больше зеленое ящеро-подобное существо, нежели человека. Девочка еще держалась, но прогноз был неутешителен, поэтому траур предвещал стать двойным. Колдомедики не давали точных цифр. Месяц, может, два, но ясно было одно: скоро понадобится гроб…       Гермиона перевернулась на спину и прикрыла глаза, порывисто выдохнув, она явно прониклась этой историей, ярко представив все как наяву.       — Но отец девочки не желал мириться с жестокостью рока, выпавшего на их семью. Он исчез, поклявшись, что найдет решение, что не позволит забрать смерти его дитя… Шли дни, складываясь в недели, ребенок уже не мог самостоятельно дышать, а мать рыдала вечерами, моля все существующие силы, чтобы муж нашел решение или… хотя бы успел увидеть дочь еще живой.       Маленькая слезинка скатилась по лицу Гермионы, она шмыгнула носом и стерла ту тыльной стороной ладони.       — Отведенный срок жизни девочки на этом свете неумолимо подходил к концу, оставив лишь крупицы, будто давая шанс проститься с ней всем, всем кому она была дорога… Колдомедики предлагали облегчить жизнь ребенку, отпустить, не давать ей больше страдать, но мать была непреклонна, она ждала, она верила, что муж успеет… И через пару дней он вернулся, но печаль, окутавшая мужчину с ног до головы, уничтожила надежду матери в одночасье…       Гермиона резко поднялась, открывая спину с татуировкой, и села на пледе, смотря вдаль — за те самые деревья, где находилась деревня, в которой она когда-то родилась.       — Муж не сказал ни слова, стремительно войдя в комнату дочери. Он запер дверь, окна, заглушил все, что только можно, будто опечатав комнату от незримых врагов. Женщина решила, что он захотел проститься, показав свое горе лишь одному человеку на этой земле… — Гермиона вырвала несколько травинок около пледа и принялась сплетать из них зеленую косичку. — О том, что произошло в комнате девочки, знало лишь двое: ее отец и она сама, но… На следующее утро ребенок вышел оттуда на своих ногах, здоровый и полный сил, словно болезни никогда не существовало.       Она замолчала и выкинула переплетенные травинки, обернулась на озадаченного Регулуса, он прочистил горло, мазнув взглядом по магическим рунам на клинке:       — Как он спас ее?       — Известно множество версий, но доподлинно никто не знает, — она ухмыльнулась. — Однако, существует очень интересное поверье, о котором рассказала мне мама. Отец девочки не мог умереть, заключив когда-то сделку с самим Дьяволом, — Блэк выгнул бровь. — Мужчина боялся собственной смерти больше всего на свете, поэтому пошел на отчаянные меры, выторговав бессмертие, но… — Гермиона расплылась в счастливой улыбке, пронзительно вглядываясь в лицо Регулуса. — Он расстался с ним ради своего ребенка.       Блэк почесал затылок, не веря в то, что люди могут получить такой дар, пускай и от павшего ангела.       — Так он умер?       Глаза Гермионы сверкнули.       — Нет, — она подняла голову к небу, прикрыв веки. — Он потерял лишь часть своего бессмертия, хоть и думал тогда, что отдаст все без остатка.

***

Она.

Миона.

Гермиона.

Гермиона Грейнджер.

Гермиона Джин Грейнджер.

Самая противоречивая и самая непостижимая девушка, повстречавшаяся мне за жизнь.

Каждый раз, когда я думал, что приближаюсь к отгадке,

каждый раз, когда я распахивал очередную доселе запертую дверь,

за ней таилось еще семь.

К каждой нужен был свой ключ.

У каждой нужно было найти замок.

Перед каждой нужно было сразиться с драконом,

дабы пробиться вперед.

Таинственные символы на спине. Таинственная причина

вступления в ряды Пожирателей смерти. Столько вопросов и столько необоснованных догадок.

Я знал лишь крупицы, в то время как меня она постигла всего целиком — еще в первую встречу.

Она была удивительной загадкой, вечной загадкой.

Моей загадкой.

Тогда я еще не догадывался, что все карты уже на руках.

Гермиона постепенно открыла мне все, но опутала ложью каждую истину.

Свою. Чужую. Семьи. Запрятала посреди туманного мрака.

И я бродил там до самого конца.