Убежать в никуда

— Сколько ты так уже? — А? - Луффи берет в руки телефон, что лежал рядом с ним в давно истоптанном ворсе ковра. - Минут... Десять? — Мне кажется дольше. Я стояла под дверью все эти полчаса, пока не поняла, что ты забыл закрыть дверь. Серьезно, спать с открытой дверью? - Нами недовольно цокает языком и бросает свой рюкзак на небольшой диван. Луффи всё продолжает смотреть в стену, ровную и белую, что от долгого вечернего света покрывается извилинами и узорами, непонятными меандрами. В них есть определенная логика, они последовательны, повторяются друг за другом и плывут по гладкой поверхности подобно змеям. Там плывут пятна, жёлтые и оранжевые, немного пурпурные и даже чем-то схожие на фиолет, они сияют и мерцают перед глазами бликами-узорами, что Луффи приходится ещё моргнуть пару раз, взмахнуть короткими опаленными солнцем ресницам, прежде чем встать и, шатаясь, опереться о спинку дивана. Руки всё ещё трясутся и пальцы дрожат, этот непроизвольный тик заставляет сердце загнаться сильнее, подрываясь из пяток по самые уши и он чувствует быстрый стук и жар. Но кожа холодная, даже немного бледная, с желтыми, где кончики пальцев, колени и запястья, щёки, подбородок и лоб, и красными, где костяшки, нос и глаза, те же пальцы и шея, пятнами. Их много, он в который раз непроизвольно может пройтись своими острыми ногтями по телу и оставить темные, будто звериные следы и это снова будет пугать Нами. Но сам парень отчёта себе не отдает. Он слышит чайник, его ужасно громкий свист, от которого хочется взять в ладонь железную ручку и обжечь сильнее кожу, оставить, на ней горящий пламенем ожог и со всей силы ударить по стене, чтобы оставить и там свои следы. И вплоть до момента, пока шуршащие и свистящие звуки не заканчиваются, он сильно жмурится и вцепляется в стену. Он сломал бы при желании всё в этом доме, но, увы, каждый раз ломать хочется меньше, хочется только бить и кромсать, но поднимая вверх руку или сжимая в ней нож он не может переосилить себя и беспомощно смотрит вокруг. — Луффи, где ты там застыл? - в голосе определённо слышаться тёрпкие нотки. Он садится на стул, тот негромко скрипит от каждого движения и это тоже сильно раздражает, и, кажется, будто сейчас рухнет. На столе, небольшом и заставленном стаканами, растениями, усохшими и ещё живыми, салфетками, а от чистого только две кружки. Луффи чай не очень любит, и кофе, и другие напитки. Хотя лучше было бы сказать, что ему в принципе просто всё равно что пить, а может ему просто не нравится вообще ничего. Но он покорно берет её в руку. Тени сменяются мрачным массивом и за облаками нежно и трогательно сверкает луна. Как только она успела выйти? Но Луффи определённо знает, что время так субъективно, и что в голове его прошли секунды, на деле минуты, а может мир просто сжался во вселенскую точку, сократился до нано и стал не исчесляем. Цифр слишком много, они светятся неоном на экране, стрелками мелькают на часах, где-то про них говорят и где-то Луффи о них слышал. Секунда тянется как жвачка, медленно и тягуче, с замиранием сердца, и язык обжигает пламя, и гул сердца становится громче, быстрее, сильнее. — Он же горячий! - восклицает Нами отбирая руки Луффи от лица. Кружка покорно стоит на столе вновь, но уже в собственной луже. — Ты совсем за собой не следишь. Что раньше, что сейчас. Нами тянет указательный палец ближе к чужому лицу и это заставляет Луффи полностью сконцентрироваться на чужом прикосновении. Она что-то убирает с лица, у края глаза и под ним, а после стряхивает и продолжает пить чай. И парень сам трёт глаза, отмечая, что те уж слишком напряжены и если бы он посмотрел в зеркало, то легко заметил, что и пара капилляров лопнули, а глаза наливались оттенком алого. Но он улыбается. Уголки губ тянутся в стороны и кожа, засохшая немного, саднит, но упрямо тянется. Глаза скрываются в щелочках-полумесяцах, прежде чем стать нормального размера. Луффи старается дышать глубоко и размеренно, хотя всё же кожа не резиновая и не сразу поддается. — Некоторых детей из поликлиники уже отпустили. Я так рада за них, такие солнышки, все до одного. И даже тех, кто ещё остался, тоже скоро выпишут. Я всё ещё жду, что ты сходишь туда со мной, вообще-то. — Нами... - страдальчески вздыхает Луффи. - Ты же знаешь. Ну я их только... Я же напугаю их только. Лучше не надо. — Что за глупости? Какого ребенка может напугать пожарный? У нас там даже есть мальчик, который мечтает о такой работе! — Бывший пожарный. - поправляет её Луффи. — Это не так важно. — Нами, это слишком, я не смогу. — Вздор. - фыркает она. - Я не знаю такого Луффи, который бы говорил «Я не могу»! Сделал бы мне и детям небольшой подарок, ну. Луффи долго провожает взглядом белое облако, медленно рассекающее небо, прежде чем вновь взглянуть на подругу. Она вообще заботливая, очень. Капризная конечно, иногда будто избалованная девчонка, своенравная. Но, пожалуй, невероятно искренняя по отношению к близким людям и то, как сильно она волновалась о детях из приюта и поликлинике, в которых попеременно работала, не могло оставить равнодушным. А ещё, Луффи знал, что всё это совсем не так. Что никакая она не избалованная и помнит, как она вырывалась из той душащей нищеты, работала долго сама и над собой. Он уверен, что и сама Нами прекрасно помнит детство, проведенное среди разврата бандитов и тёмных вечерних улиц, вечной небезопасности и скрытого страха. Но Луффи, как бы он не чувствовал вину перед ней, согласиться не мог. Это ответственность, сделка с совестью, лгать детям, лгать всей поликлинике, лгать людям вокруг. Он просто не мог. Да и не умел на самом деле. Он не мог соврать даже в такие секунды, когда всего лишь нужно сказать: «Я подумаю». Может только улыбнуться ещё раз и сделать вид, словно всё в порядке, словно всё хорошо. Луффи может и будет думать, но совсем не о том. — Ладно, я не буду настаивать. Я понимаю, тебе сложно. Но ты подумай. - говорит она, будто специально растягивая гласные, вставая со стула и ставя кружку в раковину к другой посуде. И в этот момент кажется невероятно заботливой и домашней. Луффи понимает также, что она вовсе не сдаёт позиции. Она не замечает уставшего взгляда и потухших искр, трясущихся рук и нервно бьющих о пол попеременно стоп. Она способна не замечать, если голова забита другим. Луффи мог бы предположить, что это новый роман, или зарплата пришла на карту, или вот только недавно она увидела в витрине магазина что-нибудь модное и что-нибудь по скидке. Она способна наполнять собой комнату, духами, речами и даже касаниями, при желании, способна на многое. И Луффи оправдывает её, потому что сам он не способен ни на что. Мечты не всегда становяться реальностью. Но Нами ведь заботится и о нём тоже. Она пришла, чтобы убедиться, что тот не испортил режим и спит ночью, смотрит в стену днём, что в холодильнике есть еда, а счета оплачены и не просрочены. И стоит двери за её спиной захлопнуться и мир снова ощущается одинаково. Небо зимнее такое, хмурится на него, грозится снегом. Лампочка у подъезда мигает быстро-быстро и норовит потухнуть, мелькает перед глазами. Мир тухнет вместе с ней, аккуратно, в тишине безлюдного двора, в тишине пустых улиц. Луффи хочет улыбнуться ещё раз, но щёки болят. Он протягивает руки к потолку и всё тело хрустит, ломает и болит. Он сворачивается в клубок на протоптанном кем-то ковре и засыпает в тишине. А небо хмурое и через день, и через два, и через три. Луффи продолжает прятать холодные конечности в слоях одеял, под подушкой, на диване. Он прячет смелость в кулаке и выкидывать её за балкон, прячет слезы в складках глаз, и те вновь щиплят его щёки. Беспомощность окутывает холодный дом, сквозняк иногда шагает меж дверей и в комнате стоит сплошная безнадёга. Слёзы – это для стен, для пола, потолка, для темных вечеров и самых ранних пробуждений. Слёзы – это сплошная жалость к себе, под песню о последнем Рождестве. Быть может оно и правда последнее?.. Ещё через два дня в соседнем окне зажигается разноцветная гирлянда и теперь она сверкает вместо лампы у подъезда. Весьма празднично, думает Луффи. Он бы тоже такую повесил, но у него таких нет. Или есть где-то далеко в кладовке, куда последний раз он лазил в прошлый Новый год за елочными игрушками. Но там пыльно и мрачно, туда нечего лезть. Его хватает лишь на то, чтобы открыть эту узкую дверцу и провести рукой по слою пыли. Несколько стопок книг, классика в синем обороте, вверху книжка с пиратским флагом, там лыжи у стены стоят и много большой одежды, уже никому не нужной. Когда от Нами приходит несколько сообщений, телефон непривычно светит ярко и Луффи тот же час открывает глаза. Он еле разбирает текст и мир вокруг немного плывёт, но он ясно видит время, дату и место, весёлый смайлик и большой палец вверх. Нами самоуверенна и сильна, ей совсем не претит врываться в чужую жизнь. Луффи всё ещё считает, что не должен туда идти, что сил вставать у него нет, что тело правда горит и кто бы затушил такой пожар. Когда питьё заканчивается, а от воды из крана начинает болеть живот, Луффи собирается наконец выйти из дома. Свитер, джинсы, кеды и какая-то странная куртка, которая лежала на верхней полке прихожей, видимо ещё с прошлого года, оказываются не вполне практичными, но вполне сносными. Снег конечно тает на коже, так выходит, что попадает внутрь кед, но Луффи всё равно старался идти по чистой от снега дороге, так что промокли только кончики носков и не сантиметром больше. Пару машин проносятся рядом, мороз наконец рисует розы на жёлтом холсте, а Луффи чувствует как нос щиплет. Он трёт ладони и заходит внутрь небольшого магазина на углу соседнего дома. Два литра хватит сполна, думает он. Стоит в очереди, смотрит на чужую макушку так долго, что некто оборачивается, и продолжает хлюпать носом. Новогоднее настроение должно витать в округе: белоснежные бумажные снежинки, мягкие нити мишуры, разноцветный пластик ёлок и игрушки. И всё не настоящее. Луффи хочет скорее вернуться домой. Глаза иногда закрываются сами по себе и весь он такой сонный, что стоять ровно становится физически тяжело. — С наступающим, Луффи! Парень видит перед собой знакомую девушку, он как-то и забыл, что давно не виделся с Виви. Её синие волосы даже выглядели тускнее, пусть взгляд её, кажется, сиял. У неё до сих пор были слишком худые руки и улыбка такая, немного не живая, острые скулы и такой маленький нос. Но Луффи был рад. Это почти как груз с плеч. Ему и всем, Нами, Зоро, Санджи, Робин, было тяжело видеть её другой: умирающей, медленно гниющей в своём сознании. В мире, где Виви может не стать из-за единого лишнего вздоха. Где кости тарахтят в теле и бегать как раньше оказывается тяжело. — Привет. - здоровается он, оплачивая покупку. — Как жизнь? Я давно тебя не видела. А я ведь даже писала тебе, но Нами сказала, что с тобой всё в порядке, так что я не волновалась. — Я... Луффи кажется, что это он всегда так говорил. Громко, много и весело, и это весьма непривычно. Но после слышно недовольный гул со стороны очереди, он видит разбухших пуховиками людей, похожих на пивные бочонки, и их недовольные глаза. Луффи не может не думать, хочет, но не может. Голова вмиг становится пустой. — У меня через десять минут обед, может прогуляемся? — Да, давай. - тут же отвечает Луффи. Благодарно смотрит в сторону и покорно ждёт её у черного входа некоторое время, прежде чем направиться в сторону сквера. Деревья гнуться тяжело под массой снега, иней блестит под жёлтыми фонарями и слышится смех детей неподалёку. Виви выглядит спокойной и немного отрешенной, но весьма... Новогодней. У неё пушатся волосы, Луффи кажется, что это новые отрасли, и она легко ступает по толстому слою снега, прорывая новую дорожку. Луффи кажется, что она сама похожа на ребенка. Как раньше, в школьные времена, когда они кидались снежками в окна чужих квартир, случайно встречали рассвет на скамейке уютного двора. Тогда была такая же лёгкость. Поступков, действий, фраз. Луффи не думает о прошлом, оно проносится в голове мгновением, лёгким помутнением рассудка. Потому что снег тогда был таким же – сияющим золотом и серебром, раскинувшим свое бесценное богатство задаром. Темнеет так нещадно рано, но Луффи так даже больше нравится. — Как ты? - спрашивает он тихо, стараясь не рушить это царство. — Хорошо. Думаю, скоро уволиться, так что это очень хорошо, что я тебя встретила. — Зачем уволиться? — Какая жизнь в этой скуке? Я чувствую, что мне стоит двигаться вперёд, а не сидеть на одном месте. Может даже вернуться и начать заново. - она останавливается посреди кучи снега. - И я так тебе благодарна, правда. Просто, если мы вдруг не сможем встретиться в ближайшее время, я хочу чтобы ты это знал. Если бы не ты, Нами, Усопп... Ты знаешь... Луффи понимает как холодно на улице только в чужих объятиях. И ещё он знает прекрасно. Чувствовать себя героем в такие моменты это тоже прекрасно. Это почти как спасать людей из горящего здания, это спасать человека от самого себя. Но это ещё и чувство эйфории, быть кому-то нужным, быть кому-то важным. Луффи наслаждается ослепительным светом ночного солнца, пока может. Когда приходит назначенный день, Луффи всё ещё чувствует определенный жар и дрожь в руках. Он всё ещё еле передвигает ногами, но готов уступить и постараться. Ему даже приходится откопать в глубинах шкафа свою старую форму, чёрную и почти как новую. И по прибытию в поликлинику весь персонал смотрит на него почти с восхищением. Он правда выглядит уставшим, он пытается выглядеть бодрым, чтобы порадовать детишек, порадовать Нами, сделать хоть что-нибудь полезное. Палаты белые и чистые, совсем не похожи на его квартиру, только разве что белыми стенами, но у него они и то интересней. Луффи шагает вдоль широкого коридора, стены которого изрисованы радугой и цветами, большие окна выходят на заснеженный двор с елями и те несколько палат, что были открыты, казались вполне дружелюбными. Детей и правда оказывается не так много. И все они очень веселые ребята, все поступили с отравлением и должны встречать тут Новый год. Он мог пожалеть их, но искренне не выходит. Потому что он с ними где-то рядом, потому что они не будут одиноки в этот Новый год, а Луффи... Он и вовсе не уверен, говоря о будущем. Он помнит, что говорил как-то Нами, что стоит путь начать, а потом и сам поймёшь, куда следует двигаться. Но дорога завела его в далекое никуда или он сам ошибся и свернул с верного пути. Он говорил, что нужно лишь попробовать, что попытка всегда стоит результата. Но мир, бывает так, попытки отвергает. И если сильно стараться, не всегда получается. Луффи смотрит в десятки чужих блестящих глаз и думает лишь о том, что путь этих детей будет далеко не прост. Он в шаге от бессилия, он выгорел как спичка, от попыток, от упреков, от ожиданий. — А почему Вы решили стать пожарным? - спрашивает его маленькая девочка. Мир не всегда даёт всё, чего хочется. Так выходит, так получается, что призвание можно найти и в десять, и в двадцать, и даже в пятьдесят. И Луффи думает, а бывает ли так, что и вовсе его не найти? — О, это была моя детская мечта, спасать других! — Дяденька пожарный, а вы и животных умеете спасать? — Конечно! - нарочито громче восклицает Луффи. Глаза детские загораются от того сильнее, и один мальчик начинает рассказывать как тоже однажды кота с дерева спас и значит ли это, что теперь он тоже станет пожарным. А Луффи продолжает смеяться, отвечая, что он обязательно станет всем, кем захочет. — Меня Тама зовут! - говорит та самая девчонка. Она веселая, бледная, Нами говорит, что только недавно поступила к ним. Плохо питалась, в итоге отравилась. Для детского организма это большой стресс. — Луффи. - и она деловито жмёт ему руку. Он остаётся с ними до поздна, пока часы посещения не заканчиваются, потому что у детей много энергии, потому что у детей горит душа и Луффи даже может в чем-то понять Нами. Он смахивает с глаз усталость и ощущает желание упасть. Дети отчего-то заставили его надолго позабыть о всех проблемах, позабыть о разбитом и просто подумать, не зацикливаясь на словах. Когда картинка за картинкой в сознании воссоздаётся сериал. Луффи ждёт Нами в холле, уже одетый, впервые за пару дней прилично, сидит на твердом стуле и хочет скорее умотать, оставить об этом месте только хорошие воспоминания, в тот миг, когда внезапная тревожность всё же в нём просыпается. Это когда жар поднимается уже не во всем теле, а зарождается комом в горле и перерастает в клубок внутри. И дышать теперь нужно глубже и не думать, лишь бы не думать, чтобы не напридумывать. — Привет. - говорит ему незнакомый парень. И поток мыслей вновь оканчивается ничем. Луффи поднимает взгляд и чуть присматриваясь видит высокого, загораживающего лампы человека. И Луффи почти что видит в нём себя, но это нечто иное. У него в ухе проколы от серёжек, а на лице абсолютно странные очки в черной оправе, которые однажды Зоро назвал «гейскими». Он не сразу замечает, но из-под белоснежных рукавов халата виднеются темные полосы татуировок и Луффи не сразу понимает, что это один из местных врачей. Или хирургов, у него из кармана торчат перчатки. И улыбается он как-то недобро. Или Луффи только так кажется. Но бежать хочется и нога отбивает ритм сумасшедший. — Очевидно, ты тот самый пожарный, о котором мне говорили? Я Трафальгар Ло, приятно познакомиться. - одной рукой он держит какие-то бумаги, и другую протягивает для рукопожатия. И Луффи её пожимает. — Луффи. — На самом деле, я тебя уже видел однажды. Я очень хорошо помню как год назад, сюда привезли множество пострадавших и раненых. Из-за пожара. Луффи не до конца понимает к чему тот ведёт, лишь в упор смотрит в чужие глаза и ждёт окончательного, невероятного факта. И он прекрасно помнит тот день, когда отправился сюда с другими людьми, получив пару ожогов. Он ведь всегда такой, как говорит Зоро, кидается в огонь ни о чём не думая. Но этого парня он абсолютно не помнил. К тому же, ему не хотелось вспоминать тот день, когда он пачками еле успевал выносить из здания не разбирая людей, лишь бы успеть всех спасти. — Было такое. Слава Богам, Луффи замечает вдалеке коридора Нами разговаривающую с какой-то другой девушкой, и встаёт, равняясь с Ло, но оказываясь на голову ниже. Он уже было хочет сбежать, забыть этот неловкий разговор, полный напора и вероятно горьких воспоминаний. Как чужая рука хватает его за плечо, не слишком сильно, но достаточно цепко. А следом протягивают телефон. — Оставь свой номер, пусть это будет небольшой подарок на Новый год. Луффи чувствует потребность бежать, этот ком в горле становится всё больше и гуще, но дрожащим пальцем быстро вбивает несколько цифр, и убегает к выходу, чтобы там скорее догнать Нами. — Трафальгар? Весьма неприятный тип. Не советую. — Что значит «не советую»? Они общаются пока идут до остановки. Это достаточно затратное дело, Луффи и так чувствует себя нестабильно, то ли это новогоднее вдохновение, то ли апатия, то ли не стоило это всё затевать. — То и значит. Он старается прийти в себя некоторое время. И снова лежит на ковре, потому что от мягкого матраса, пусть и весьма придавленного, болит спина. Тишина звучит прелестно. Зима всегда так звучит. Она замирает перед высоким прыжком вперёд, почти останавливается. Он смотрит на картину, лежащую на кресле. Красные пятна, синие блики, жёлтый цвет, заливающий полотно. Пересечения линий, разных клякс и вполне понятных форм, элементы чужих тел и взглядов. Новогодний подарок от Усоппа. Луффи был удивлен, что курьеру, что подарку, что картине. Маленькая записка «От самого талантливого в мире бухгалтера» заставила растаять кусочки льда на балконе. Усопп был и вправду самым талантливым в мире бухгалтером. Луффи всё лежал, смотрел на картину и думал, что что-то такое неоднозначное и наверное весьма заумное мог написать только Усопп, тот, кто пережил самые настоящие тяжёлые времена. Иногда он хочет так же. В смысле, пережить всё это и стать кем-то таким, да эдаким. Он, наверное, не хотел бы вернуться к прошлому, как говорила Виви. У неё есть вещи позади, что требуют её вмешательства, как ни крути, она была обязана однажды вернуться в семью. На самом деле это тоже путь вперёд, такой своеобразный. Усопп же поменял свою жизнь аккурат на сто восемьдесят градусов. И это отчего-то не могло не вдохновлять. А Луффи оказался где-то посередине. Застрял в этом болоте и всё пытался выбраться в одиночку. Он думал, что стоило услышать вовремя слова поддержки, верные слова, правильные и самые искренние. Чего бы могли стоит эти слова? Если бы однажды он услышал «Не сдавайся», если однажды он услышал «Всё будет хорошо», если бы однажды он закрыл уши... Картина так и осталась стоять на кресле, даже когда Нами упрекнула его в этом, и даже когда собралась уже самостоятельно вбивать гвоздь в стену, но гвоздей в доме не оказалось. — И закрывай уже эту дверь! - услышал Луффи в догонку. Три щелчка замка, три поворота ключа, щеколда и ручка, чтобы наверняка. В закрытом пространстве чувствуется определенная безопасность, но и чувство тревоги. Луффи внимательно осматривается вокруг, глаза шальные скачут от окна, к двери, к балкону и к дивану. Он заперт внутри помещения, где воздух внезапно сгущается и становится тяжелее и подобно пеплу оседает у него в горле и лёгких. Всё плывёт как от дыма, как от газа и сладкий тяжёлый запах от Нами, схожий на пудру, чему Луффи уже успел удивиться всё ещё остался где-то рядом. Это заставляет дышать глубже, чтобы надышаться воздухом, чтобы не чувствовать себя взаперти. Три поворота ключом. Щёлк. И дышать становится легче. Он выходит на лестничную площадку, что напрочь пропитана морозным воздухом и свистом ветра меж этажей. В подъезде как всегда тихо. Бывало по вечерам здесь собиралась местная компания подростков, иногда их даже приходилось прогонять, угрожая полицией. (Иногда сама полиция в лице Ророноа разгоняла их) В любом случае, Луффи мог и их понять, и даже это успешно делал. Он помнил Зоро, зовущего его из раза в раз под окнами ближе к вечеру пятницы, кричащего на всю округу. Ему было весело спускаться по перилам вниз, под тихие смешки, пока ни Эйс, ни соседи не поймут, что происходит. И тогда он сбегал куда подальше, чувствуя затылком братов взгляд, но скрываясь в темноте. Бежать это вообще было хорошей идеей. Это всегда его спасало. Бежать к проблемам и убегать от них всегда было интересно. Луффи не шибко нравился запах сигарет, он честно отвык от них. Санджи курил теперь не так часто и виделся с ним тоже. Поэтому, когда пройдя вверх по лестнице, учуял неприятный запах хотел было вернуться назад, но уже успел краем глаза увидеть курящего. Молодая высокая женщина стояла к нему спиной и долгим взглядом смотрела в открытое окно, совершенно не страшась того мороза, что хватал её за лицо. Парень стоял на месте минуту, две, прежде чем вернуться вниз. Женщина так и не обернулась на него, всё смотрела вперёд и заполняла дымом помещение. И всё же в квартире было лучше. К чему всё это вокруг, когда хорошо на месте? Зачем стараться, если всё равно не получится? — Мне казалось ты шёл на поправку? - спрашивает его голос в телефоне. — На поправку? - глупо переспрашивает он, перед тем всё думая, смотря в стену. — Что там, депрессия? Санджи не очень разборчив в терминах, он говорит просто, не выбирая слов. Он знает как ими можно ранить и убить, но также он знает Луффи – сильного парня,. Он следит за словами лишь иногда, когда общаться с «прелестным и дамами» и Луффи. Потому что он связан с ним слишком прочно. Винсмоук говорит от сердца, а не языком или мозгом, потому что считает, что Луффи пропускает всю грязь мимо и цепляется только за смысл, за саму суть. Да и разве может этот парень, истинное солнце, каким его помнил Санджи, быть какими-то другим. И даже если да, он искренне верил, что всё временно, всё пройдёт. Не прошло пол года назад, значит пройдет сейчас или через месяц. Нужно лишь подождать. Но Луффи не думает, что это так. В его мыслях он скорее уже покойник. В его мыслях он уже не живёт и никогда не выберется из глубокой ямы, наполненной грязью. Где-то внутри он ничего не чувствует, когда всё равно, что носить, куда ходить, что делать. Это когда Нами спрашивает, какое платье ей лучше надеть на праздник в честь Нового года, красное с атласными лентами или чёрное с пышной юбкой и воздушными рукавами. И если когда-то он бы задумался, чтобы по крайней мере попасть в лучший вариант, то сейчас он не знает. Он не знает, что хочет на завтрак, потому что и завтракать на самом деле не хочется. Не знает, что лучше выпить: чай или кофе, потому что на деле это не имеет значения и оба будут горькие или вовсе не иметь вкус. — Я в порядке. - зевает Луффи, падая с дивана на пол. В трубке слышится молчание, будто Санджи что-то пишет. И Луффи бы не удивился, тот часто засиживается за работой допоздна и даже в праздники, проводит инвентаризацию или старается, подбирает всё более изощрённые варианты ингредиентов для нового аромата. — Ты знаешь, что это не так. - легко говорит Санджи, помня, что Луффи не умеет лгать ни себе, ни окружающим. Но, видимо, себе всё же научился. — Так как тебе новый аромат? - Луффи всё ещё держит трубку, но теперь задирая голову на потрескавшийся потолок. — Какой? Он слышит тяжкий вздох с другого конца, но наверное Санджи сегодня как-то счастлив и лишний раз не кричит на Луффи за его не внимательность. — Который я подарил Нами. Неужели она им не пользуется? Я ведь сделал его по её личным пожеланиям. - и голос его тускнеет, как обычно, если любая девушка не отвечает на его ухаживания, природу которых Луффи так до конца и не понял. — А. Ну, нормальный. — Что такое «нормальный»? Я старался над ним не ради сухого «нормально»! — В смысле, классный. Запах. Луффи всё ещё считает, что запахи не должны вызывать какой-то эйфории. Что аромат от Нами тем и приятен, что ты как бы не обращаешь на него внимание, а он есть и приятный. Луффи вообще любой запах считает неплохим, правда, в любом есть что-то эдакое. И не понимает, чем же тот или иной должен так выделяться. — Ой, ладно. Я понял тебя. Побеждай там свою хандру и иди гулять. Пока. Побеждать хандру? Это разве хандра? Разве это хандра, когда лежишь на месте, не способный двинуть конечностями, в собственных слезах и сожалении? Разве это хандра, когда мир смещается до одной комнаты, и приходится клубком сворачиваться, чтобы было не так больно и холодно? Тогда, если это всего лишь хандра, почему так невозможно хочется рыдать? Биться о стену головой, о пол, разносить к черту всё вокруг, а на деле нет сил даже просто подняться. Всё, на что он способен, это разбить костяшки от ударов о пол. И те красным месивом, совершенно новогодним, заменяют любую гирлянду. Заметь, заметь, заметь. Мне так плохо. Помоги. У Луффи под глазами залегают тени, когда он не вновь не спит ночью. Он привык спать везде и всегда, находиться под одеялом весь день или на полу, но тоже под пледом. А сейчас уже четыре часа утра, небо кажется светлеет белым и на улице перестало снежить. Он не хочет снова не спать. Периоды бессонницы заставляют загоняться, поднимают комья в теле и то бессовестно отказывается работать. Он ставит телефон на зарядку. И видит два пропущенных от Нами, потом ещё два и несколько сообщений. «Открой дверь» «Луффи» «Ты в порядке?» «Ау. С каких пор стал дверь закрывать?» «Перезвони мне, ладно?» Луффи медленно прокручивает вниз их диалог, что на самом деле был больше схож с монологом. Потом обновляет несколько страниц. Просматривает пропущенные и думает, что стоит наверное перезвонить ей через пару часов, когда она проснётся. Потом приваливается спиной к стене, чувствуя лёгкое головокружение. «Через две недели Новый год, не хочешь встретиться?» От неизвестного. Но Луффи начинает перебирать варианты кто бы это мог быть. Потом листает и ещё раз читает запись. «Трафальгар Ло» Так подписано внизу. И Луффи не знает, что на это ответить. Он не хочется никуда идти, он в целом не в состоянии что-либо делать. Он бы очень хотел выяснить причины столь пристального внимания, приглашений погулять и природы их единого разговора. Но пожалуй не сейчас, как-нибудь в другой раз, потом ответит, потом просмотрит. А Нами зовёт его выбрать цветы в поликлинику для детей. Рассказывает, что девочки очень хотели живые цветы, прямо к Новому году, прямо чтобы зимой, потому что когда все стены белые, и за окном белый снег, и свет лампы тоже белый, и халаты врачей, и даже овсянка, хочется чего-то свежего и весеннего. И это был единственный подарок, который они попросили. Луффи конечно спрашивает, зачем он ей, если выбирать цветы это явно не его талант. — Да тебе и выбирать ничего не придется. Робин сама всё сделает. А вот дети будут так рады видеть «Дядю Пожарного». - и подмигивает ему абсолютно сумасшедше, будто не Луффи видит, а огромный кошелек. Робин работает даже перед праздниками и в праздники. Она улыбается всем покупателям сдержанно и мило, так что покупать у неё цветы одно удовольствие. Нами отмечает, что глупые люди скупили все пуансеттии и даже ей не оставили, а Робин обещает в следующий раз приберечь для неё горшок. Нами ходит меж рядов, решает посмотреть ещё и семена, потому что было бы неплохо, если бы дети растили бы и свои цветы, это ведь весело. Луффи же всё время бесцельно шатается рядом, засматривается на некоторые совсем уж изящные лепестки, вспоминая как сам когда-то собирал подобные на лугу, а после ставил в чашку с водой и был тому рад. Он садится возле Робин, что собирает очередной заказанный букет. — Не видела тебя давно, Луффи. Выглядишь весьма пугающе. - Робин говорит это на самом деле без улыбки. Она лишь на секунду переводит взгляд на парня, отрываясь от стеблей. — Ага. — Знаю, ты редко сейчас общаешься. Удивлена, что Нами смогла тебя вытащить на улицу. - но Луффи продолжает молчать. - Правда, тебе бы встретиться с кем-нибудь, погулять. Неужели тебя никто никуда не позвал на Новый год? — А почему ты тогда сидишь здесь всё своё время? - Луффи спрашивает, потому что ему правда интересно. Он раньше никогда не думал, почему есть люди, которые полностью отдают себя только работе, всё своё время для других, а на себя ни капли. Это ведь жутко изматывает, должно быть это тяжело. Но Робин мило улыбается вновь, она и сама прекрасно знает, что с Луффи, знает, но и сделать ничего не может. Робин не психолог, не мать, не доктор. Она может вручить Луффи в руки букет и улыбнуться ещё ярче. — Мне это ни к чему. Мне нравится смотреть на влюбленных людей, когда они приходят сюда за подарком для своей второй половинки. Это так прекрасно, когда их глаза сияют и желают удивить другого человека. Влюбленный человек выглядит просто невероятным, так же, как и улыбающийся. - Робин молчит и предвкушает чужие вопросы и завместо них говорит. - Для меня уже поздно. Может, я просто не способна почувствовать что-то такое. Но я очень надеюсь, что однажды ты придешь ко мне с такими же горящими глазами и попросишь букет для своей возлюбленной. Луффи криво сжимает губы в недоулыбке и поднимает брови. Робин говорит так уверенно, Робин заставляет верить, что всё будет как раньше, что он что-то почувствует, что он сделает что-то правильно. Но Луффи не верит, и огонек внутри потухает и он несёт быстро по морозу свежие цветы, и чудом вваливается в двери поликлиники. Луффи думает, что всё это не для него. Он ни на что не способен, что всё потеряно. Он бесконечно сам среди людей, которые сделали свою жизнь, которые достигли чего хотели, которые смогли. И как бы Нами не звала его в поликлинику, как бы люди к нему не относились, как бы его не благодарили. Это всё не важно, ведь в итоге он всё равно плохой. В итоге, он не в состоянии никого спасти, не в состоянии защитить даже самого себя, не в состоянии просто быть чуточку лучше. Но дети ему искренне рады. Они видят в нём «Дядю Пожарного», который спасает других людей, героя, хорошего человека. Они видят образ, теперь без формы, но даже так дети искренне верят ему, искренне рады ему. Ещё больше они рады, когда Нами заносит в палату цветы, один букет, второй, горшок, ещё один. И палата будто по-настоящему расцветает. Она пестрит желтыми, красными, розовыми и бордовыми, фиолетовыми и пурпурными лепестками. Помещение заполняется запахом весны, а когда Нами чистит одной девочке мандарины и вовсе бушующим ароматом цитрусов и предстоящего праздника. Чуть позже она приводит в палату ещё двух детей, уже чуть-чуть постарше, но эти девочки всё ещё малышки, что пугаются большого количества детей. Они садятся в углу комнаты, на одной из кроватей и кажется достаточно уставшими, но очарованными маленьким праздником жизни. Луффи чувствует себя тоже уставшим. И он будто уже не способен сидеть здесь. Он думает слишком много, смотрит и кажется, что находится вне всего веселья. Это слишком сильно контрастирует с его прошлым опытом, с его прошлым «Я» и от того становится безмерно грустно и хочется неотрывно смотреть в глубокое темное небо, сегодня чистое. — Ты снова пришел. - говорит Тама. Всё это время она слушала истории других ребят о Пожарном, и теперь выглядит твоей довольной и хочет всем рассказать, что они с Луффи друзья. Тогда Луффи протягивает ей свою большую руку, чтобы пожать, приподнимает уголки губ. — Да. Помогаю Нами. — Это хорошо. - говорит она чуть несмело и садится рядом. - Но здесь становится скучно. — Почему? — Всех моих друзей уже выписали. Нами добрая и хорошая, но она не может мне их заменить. - она поворачивается к нему всем корпусом. - Ты тоже очень хороший! — Я? — Ты принес цветы, и мандарины, и подарки. Это о-че-вид-но. - девочка кивает, прикрыв глаза. Луффи сдавленно смеётся. Он моргает сильно пару раз, сбрасывая ненужную влагу. Он ведь мог это услышать раньше? Мог ли ему это кто сказать? А можно ли верить ребенку? Она ведь не знает, о чем говорит. Но, кажется, она уверена в этом больше, чем кто-либо другой. Что за черт? — Тогда лечись скорее, чтобы пойти к своим друзьям. - легко произносит Луффи. Кажется прошло несколько минут. Но девочка спокойно сидит в тишине. Она выглядит уже довольно уставшей и сонной. Луффи хорошо это знает, когда возился с ребенком Макино, то многое успел узнать. И как укладывать детей, и как их кормить, и как с ними стоит разговаривать. — Конечно.. Я вылечусь и, - девочка долго зевает. - Я пойду к ним. Нами сказала, если не сдаваться, то всё получится. И это сказала не только Нами. Это сказала не только Тама. Но это сказал однажды Луффи, это буквально его слова чужими устами. И это растапливает сердце. Он укладывает девочку спать в другой палате, где не слышно шума праздника и какое-то время ещё гуляет по пустым коридорам. Здесь и правда темно, вот-вот поликлиника закроется, поэтому оставшееся время он просто гуляет где-то рядом. Нами сказала её не ждать, а он и не ждёт, просто здесь правда особенно спокойно. Местами пахнет неприятно медикаментами и это чертовски знакомый для Луффи запах, когда на месте происшествия нужно быстро оказать первую помощь. А ещё иногда рядом проходит персонал, редко оборачиваясь на него, а Луффи всё сильнее прячется в капюшон и кофту. Он слышит шаги всё время. Поликлиника на самом деле до жути живая. И даже если по коридору никто не идёт шаги слышаться везде, сверху, снизу, сзади и спереди, как тысячи бегающих тараканов, как непонятное существо, не знающее, где выход. Луффи тоже не знает. Он идёт от одного края к другому и тоже притворяется тараканом. Он шагает быстрее, задумчиво глядя в окна время от времени. Но потом, когда ноги немного устают, просто садится на подоконник и успокаивается окончательно. Ему казалось, что сегодня он почувствовал столько эмоций, что уже и не переживёт, но, пожалуй, ничего сильно и не изменилось. Просто ни-че-го. Вот он, вот всё яркое, что сегодня было, много людей, много всего. Но его отчего-то даже это и не волнует. — Извините, сидеть на подоконнике у нас нельзя. - говорит кто-то рядом. Луффи оборачивается и может только позавидовать своей невозмутимости. Всё же этот Трафальгар Ло и правда казался странным, весьма неприятным, но скорее просто отталкивающим. Было в его взгляде что-то такое, что заставляло кривить губы в притворной улыбке и скорее уходить подальше. Такого, весьма неоднозначного, одновременно глубокого, серьезного и пугающего. Его серые глаза были похожи на полумесяцы и сияли очень ярко в полутьме, таким серебром, но тусклее, чем снег. — Я уже ухожу. - говорит Луффи и правда собирается уходить, встаёт с подоконника и вешает рюкзак себе на плечо. — О, нет-нет, да постой. Ты же не ответил на моё сообщение. - лицо у Ло не меняется, оно до сих пор такое же ничего не выражающее, но тон становится иным, более оживлённым. Луффи переводит взгляд на руку, держащую его за плечо, снова. И да, его татуировки тоже не должны предрасполагать к себе. Это совсем не безобидные рисунки, это слово «Смерть» на руке доктора. И либо у того давно проблемы с головой, либо он мог увидеть в этом собственный глубокий смысл. Хотя для последнего тоже нужно быть либо философом, либо умалишённым. К тому же, он скорее походил на преступника, коих Луффи много повидал в отделении у Зоро и у него же на психотерапии. Сам Зоро иногда так выглядел, как настоящий психопат: предвкушающий новое убийство, адреналин от погони или обыска. Но ведь человека всегда лучше судить не по внешности, так? — Так что, ты согласен? - Ло убирает всё же руку, чувствуя некоторую неловкость. — Хочешь прогуляться? — Именно. Пригласить на свидание, если быть точнее. Луффи хмурит брови. Серьезно, свидание? Макино сотни раз твердила, что это встречи между двумя влюблёнными и всё подобное. «И всё подобное» у Луффи искренне вызвало путсоту в голове, его словно тут же начинало тошнить. Луффи не думал о свиданиях, не думал о волшебном чувстве любви, ведь в жизни всегда были вещи интереснее и важнее. Он вообще не ощущал к людям подобного влечения. И никогда не оценивал чужую внешность, потому что он не могла ни отталкивать, ни привлекать. Но этот Ло, в своей манере речи и поведения казался весьма настырным. — Нет. Я пойду. — Ладно. Тогда давай погуляем как друзья. У Луффи на языке вертелось, что они совсем не друзья. — Или знакомые. - пауза. - Чего тебе стоит, если ты не занят? Слишком много давления в одну сторону. И раз, как оказалось, прогулки не вызывают у него отвращения, то.. — Ладно. Ладно. - повторяет эхом Луффи. - Ло, да? — Да. - широко улыбаясь проговаривает Ло. Луффи думает, что он похож на маньяка или убийцу. Но зачем тому работать тогда в больнице, где к тому же целая половина здания занята детским корпусом. Это бессмыслица. Он ещё немного думал об этом человеке. Ло казался интересным на самом деле, таким загадочным, о ком ходили слухи по всей больнице. В итоге, он пришёл к тому, что Ло всё же просто был живым и его слова иногда приходились Луффи не по вкусу. Но с другой стороны, Санджи советовал ему прогуляться, так зачем упускать случай. Парень долго смотрит в зеркало. Чистить зубы, умываться, следить за кожей. Это что-то в прошлом. До этого нет дела, когда жизнь превращается в комок и серых сплетённых нитей. Он наверное чувствует себя немного лучше. Бессонница прошла, хотя её следы остались. Нами дала ему пару таблеток, что немного нормализовали состояние сна и теперь он не варился в дикой тревоге от собственных мыслей. И по ночам ему не снились собаки, гоняющиеся за ним. Луффи внимательно смотрит в зеркало, где видит жуткое существо. Весьма не привлекательное, как только Ло его додумался на свидание пригласить? У него волосы грязные, пришлось с утра заморочиться и помыть, и лицо помятое, так что из-за мыла ещё и стало странное на ощупь. Кожа до сих пор такого нездорового цвета, жёлтого, будто он всю ночь мандарины ел, и красные костяшки, что ещё не успели зажить. Он всё смотрел и смотрел. Слушал, как капли с крана медленно падают в раковину, издавая характерный стук. Кап-кап. Кап-кап. Это могло бы действовать на нервы или быть старинной китайской пыткой. Возможно ему так странен Ло именно потому, что был так похож на него самого. С таким же ошалевшим взглядом, странной речью, дерганой жестикуляцией. Небо за окном всё сильнее хмурилось, наливалось свинцом и сиянием таким северным, волшебным. Когда свет переливается всеми светлыми оттенками и фонарь жёлтым цветом заливал всю комнату, приглашая будто в собственное другое измерение. В этот раз пришлось всё-таки надеть пуховик, который с горем пополам достала Нами, повторяя раз за разом «Тебе пригодится» и «Я не твоя мать!». Он не спешил сильно, натягивая красный шарф по самые уши, надевая старые, и единственные, ботинки. (Это тоже было заслугой Нами, которая не смогла равнодушно смотреть на ноги Луффи в кедах). К слову, Нами сказала, что уверена, что Луффи переболел простудой, пока ходил в кедах по снегу, потому что его горячий лоб и невменяемое состояние две недели назад по другому объяснить было нельзя. — Ты это куда? - спрашивает Нами, как только Луффи открывает дверь. Она ведь даже позвонить в звонок не успела. — Я... Она хватает его за щёки и тянет за волосы, внимательно смотрит на лицо. — Ты куда такой намылился? И мне не рассказал. — Гулять. С Ло. — Ло? - она моргает пару раз. - Серьезно? Так, давай-ка проясним пару моментов. Нами цепко хватает его за пуховик и вытаскивает обратно в квартиру, попутно включая свет и усаживая на ближайшее кресло. Она внимательно продолжает смотреть. Ей бы очень хотелось увидеть на его лице тень улыбки или банальное непонимание, но Луффи искренне готов её выслушать и, наверное, это дико бесит её. Как человек может оставаться таким невозмутимым и внимательно-невнимательным одновременно? — Ло очень скрытный тип. О нём ходит очень много нехороших слухов. Ведёт он себя абсолютно странно и целыми днями обычно пропадает у себя в хирургии. Ещё, по слухам, он гей, поэтому если он начнет распускать руки... - Нами вздыхает, понимая, что читает нотации в воздух. Луффи не совсем улавливает суть её внезапно серьезного отношения и какой-то истеричности, обоснованной тревоги, но с абсолютно несдержанной реализацией. Её состояние в принципе было непривычным. — Я же просто иду погулять. — Скажи мне пожалуйста, - тихо начинает она и делает недолгую паузу. - Когда ты в последний раз просто ходил гулять? А Луффи молчит. Потому что не знает, что сказать. Потому что, когда так было в последний раз? Он помнит как в июле ходил на речку с Зоро, ловил рыбу с Усоппом и Санджи сделал её прямо на костре, и это было невероятно вкусно. Ещё он помнит, как в начале июня они все вместе ходили кино, заняли почти целый ряд и Чоппер от испуга выронил весь свой попкорн на человека спереди. И это был пожалуй последний раз, когда он смотрел фильмы. Помнит, как в мае отмечал свой День рождения где-то на окраине города, потому что они сели не в тот автобус. В итоге своё двадцати одно летние встречал с рассветом где-то у местного леса. Луффи много помнит прогулок летом, их не сосчитать. Всё так. А после августа? А в августе? Август был и правда засушливым. Солнце всё время палило безжалостно, сжигало кожу и он помнит, что тогда жутко загорел, был как бронзовая статуя. Он помнит, что ездил всё время на вызовы то одно здание горит, то другое, то в лесу пожары. Весь поглощенный работой, и редкими посиделками с друзьями не заметил как шло время и в итоге, не заметил даже... Узнал из третьих уст, потому что был так чертовски занят спасением других людей. — Нами. Я всё же... Пойду. Не переживай так, ладно? Глаза Нами блеснули. Уже по темноте Луффи шёл к остановке. Две проехал, вышел, дошел до парка, что на деле был заснеженным тихим местом. Луффи знал, что раньше, когда зимой ещё светло, здесь дети ездят на санках, лепят снеговиков и играют в снежки. Он и сам здесь играл лет десять назад. Конечно, до тех пор, пока Эйс не закопал его в снегу, а потом истерично откапывал обратно. Здесь вообще было идеальное место для убийства. На белоснежном ковре кровь и тело выглядели бы конечно изумительно, игра контраста, и тело бы подольше ещё сохранилось, в холоде. И если бы не подушки из кровавых следов, всё выглядело бы так, будто он просто спит. У фонаря стояла темная высокая фигура в черном пальто. Луффи не спешил, всё так же шаркая ногами медленно шёл, иногда чуть не поскальзываясь на ледяной дороге. — Привет. — Привет. - Ло обернулся и тут же приподнял брови. Вне работы он видимо ходит без очков и это немного непривычно. Неужели всего лишь минимальный уход был так заметен? Возможно Луффи отвык гулять с людьми. Если он шёл куда-то с Нами это всегда было с какой-то целью, они общались много, но всегда в этом был смысл. Многие были в делах и строили свою хорошую жизнь (прямо как и сам Луффи твердил). Он даже испытывал искреннюю вину, что из-за своего состояния не мог больше быть хорошим другом. (Но был ли он обязан?) Усопп иногда кидал ему фото с фестивалей и галереи, в соседнем городе, где и проходила декабрьская выставка. Фрэнки присылал открытки из разных портов, обязательно с приложенной фотографией того или иного места. Санджи проходил практику за границей и должен был вернуться к январю. Луффи же проходил реабилитацию в собственной квартире, с собственным психологом в своей голове и с собственными мыслями наедине. — И всё-таки, к чему ты это всё? — Ты меня заинтересовал? - скорее так же вопросительно ответил Ло. - Ты живой. У тебя глаза сверкали помочь тем людям, - и видимо он всё-таки не выбросил образ прошлогоднего Луффи из головы. - Хотя ничем помочь уже не мог – всё сделал. — А сейчас? — Сейчас? - Ло останавливается, чтобы заглянуть в чужие глаза. Он смотрит долго, даже не моргает. Луффи думает, что наверное это что-то да значит. Это очень необычно, смотреть другому в глаза так доверительно, мол: «Ну, скажи, скажи же, что там внутри». А там сожженное до тла, до пепла поле. Там мертвая трава и повсюду запах гари. Там пожар прошёл недавно, там место битвы. И сколько же нужно времени чтобы всё зацвело вновь? Сколько нужно времени, чтобы солнце сияло в этом небе? — Сожаление. И грусть. Луффи в общем-то ничего и не чувствует. Ни от близкого контакта с человеком, ни от дыхания совсем рядом, ни от прикосновений чужих, тоже холодных, но наверное даже приятных. Он просто стоит на месте и спокоен совсем, даже руки перестали дрожать. — Усталость. Но не думаю, что вновь обратил бы своё внимание, если бы ты не сиял так ярко. — А ты вот это всё говоришь, не для того, чтобы потом меня убить где-нибудь? И ещё он всё такой же не романтик. Атмосфера такая, грозная и волшебная, сказочная, но он не может перестать думать об убийствах. Всё ещё иногда мерещится чужой пристальный взгляд и снится всякое неприятное. Но Ло смеётся. Он вообще выглядит взрослее любого, кого знает Луффи. (Ну, возможно, кроме Робин). Ему как будто ничего не нужно от Луффи. Он здесь сам по себе и для него, и для себя одновременно. Он не нуждается в поддержки. Он же не может быть искренне таким? — О, ещё как собираюсь. - почти серьезно говорит тот. Луффи всё же иногда наивный. Думает, а вдруг тот всерьёз. Зоро говорил, что для убийства обязательно нужен мотив. Так что такого мог бы он сделать, чтобы его хотели убить? Луффи не знает, что ответить. Он стоит на месте и смотрит на белую дорогу, глупо совсем как-то. Но вот если бы теоретически его сейчас убили бы, что бы было тогда? Возможно, его тело нашли бы достаточно быстро, всё же тут было несколько человек, и тело прятать в снегу не надёжно – какой-нибудь ребенок однажды отыщит или весной, когда снег растает, его тело само окажется среди холодной весенней воды. Да и Зоро обязательно будет искать. Потом бы провели следствие и Ло точно обвинили бы, потому что Нами знает, куда и с кем пошел Луффи. Его посадили бы. И, конечно, дед что-нибудь сделал. Внёс бы свою лепту. И стоял над двумя надгробиями и... — Ты часто так смотришь в никуда, да? - спрашивает Ло, склонившись прямо к чужому уху, но Луффи всё ещё был не в состоянии бурно реагировать на чужое присутствие. — Ага, бывает такое. — Это как-то связано с работой? — Я уже не работаю. - Ло удивлённо вскинул брови и обернулся на Луффи. - Что? — Не хочешь зайти на чай? - спокойно отвечает тот. - У меня есть сестра, познакомлю вас с ней. Луффи был озадачен формулировками и предложением. Он не знал в принципе, чего хотел: гулять, пойти домой или в гости. Да и какая разница, если Ло уже схватил его за руку и, чувствуя, что Луффи вроде как не сопротивляется повёл на выход. Ло ещё немного рассказал о своей работе, о поликлинике в целом, как оказалось, он работал именно в соседнем здании на постоянной основе, и немного о сестре. Её зовут Лами и она умница, что заканчивает медицинский. И Ло её очень любит, говорит без умолку, явно ею дорожит. И Луффи слушал внимательно и с каждым произнесенным словом ком в груди становился больше и больнее. Потому что так говорят о близких. О тех близких, что ты боишься потерять больше всего. И Луффи уже потерял. Дома у Трафальгара куда уютнее. Здесь не так комфортно как дома, но чисто, убрано, пахнет свежим ужином и включён телевизор. Тут в коридоре жёлтые обои и ковер бордовый при входе. Пока Луффи снимал ботинки, понял что обувь действительно и мужская и женская, и куртки самые разные. Ло говорит, что он дома и из другой комнаты, откуда лился такой же жёлтый свет, выбегает та самая сестра Ло. Она кажется чуть моложе Луффи, а может так только выглядит. Но у неё светлые, совсем не как у Ло, волосы, и как будто прозрачные веснушки на носу, но вот глаза тёмные-тёмные, тоже не как у Ло. Но в них всё равно видна определенная схожесть. В форме лица, росте, нос такой же. Хотя улыбается она куда ярче и приятнее, совсем не вызывает того отторжения, что Ло при первой встрече. Лами тоже на него смотрит, но только странно. Глаза становятся сразу большими и удивлёнными, и она опускает влажное полотенце себе на плечо, складывая руки в замок. Вопросительно смотрит на брата, но тот взгляда не видит, куртку снимает. — Ты... Ты ведь Луффи? Монки Д. Луффи? И стоит Луффи кивнуть, как его крепко обнимают. Буквально сжимают со всей силы и если бы не пуховик, расстёгнутый, но всё ещё на нем висящий, она бы сломала ему пару костей. Потом чуть испуганно отходит и тихо извиняется. Видно, что она в замешательстве и Луффи – не меньше. — Извини. Ты меня не помнишь, я понимаю. - она делает глубокий вдох, как будто ей тяжело говорить, и глаза у неё блестят от влаги. - Год назад ты вытянул меня из горящей больницы. А я даже не успела тебя поблагодарить. Прости, я просто... Лами правда плакала, по её щекам катились жемчужные слёзы, блестели в свете лампы. Ло её обнимал, успокаивая, пока та сама не перестала вздрагивать. Конечно это был шок, пережить момент, когда чуть заживо не горишь. И от этого просто так не отойти. Луффи всё это проходил в училище. Из последствий могли бы быть и панические атаки, и повышенная тревожность, нервный тик, стресс. Луффи и не раз встречался с этим, даже знал как успокоить, но для этого и Ло сгодится. На ужин Луффи отведал горячий бульон и даже получил порцию салата. Лами почистила мандарины, пока они сидели за небольшим круглым столом. Она много спрашивала, жутко активная и неусидчивая, всё интересно, всё любопытно. Ещё она была невероятно рада самому Луффи, поблагодарила его ещё раза три, прежде чем уйти к себе в комнату, чтобы разобраться с последними конспектами. — Всё ещё считаешь меня Рождественским убийцей? - говорит Ло, ставя две чашки чая на стол. — Да нет. Но ты странный какой-то для доктора. — Почему это? — Вот это. - Луффи проводит рукой по чужому запястью вверх, показывая на темные линии татуировок. - Разве так выглядят доктора? — Не знаю. Но хирурги – возможно. Это имеет какое-то значение? — Да нет. Мне очень даже нравятся тату, просто непривычно. Ты не думал, что это может отпугивать людей? — Так людей многое отпугивает. Разве это должно влиять на меня? Если бы я слушал каждую сплетню о себе, то давно бы сошёл с ума или, не знаю, «впал в отчаяние». - и последнее он произносит со смешком, закатывая глаза. — Возможно. Луффи думает, что это и правда сложно – постоянно слушать других. Подстраиваться под стандарты и мнения, прислушиваться к советам, слушать и слышать всегда очень трудно. Слышать «Ты дурак» из раза в раз тоже сложно и больно. Только смысл в том, что по-настоящему это больно слышать только тогда, когда сам в это веришь. Однажды поверишь, что бесполезен, что дурак, и будешь верить всем, кто это говорит. А Ло видимо слышал, слышал, но всегда стоял на своём. — Снег пошёл. - тихо отзывается Луффи. - Хотя он так всё время идёт. Ло продолжает молчать, но думает, что Луффи отчего-то в себе всё время ребенка затыкает, всё сам себя перебивает. А как кажется Луффи, сам Ло больше склонен молчать и наблюдать. Сколько он видел того в поликлинике, а на самом деле это было около трёх раз, тот всегда был скорее тенью, проходящей коридоры, такой холодной и колючей. Хотя вот он, сидит на кухне и иногда улыбается от историй или всплесков эмоций Лами. И это по-своему красиво. Луффи тоже так хочет. Когда-то мог. Поэтому он, отчаянно искренне, улыбается в кружку и в уголках его глаз мелкая паутинка, и острые уголки врезаются в кожу щёк и губы, сухие даже после чая, словно деревянные – скрипят. Но улыбка выглядит ласковой, почти изящной на лице. Это совсем не те эмоции, когда от адреналина разрывает лицо или от смеха под всеобщий хохот. Эта улыбка даже не для Ло. Для отражения в чашке. И Ло это тоже нравится. Он изумлённо отвечает ему тем же и неловко сжимает чужую теплую ладонь. Луффи не дёргается. Всё ещё ему всё равно. Всё ещё мир не кажется удивительным полотном из жёлтых, синих и красных пятен. Но, чувствуя запах мандарин и видя ёлку, наряженную, из-за двери в гостиную, Луффи чувствует себя легче, чувствует себя лучше. Словно всё как раньше. Будто дома его ждут подарки от брата и деда, и от Макино, и звонки от Дадан, а потом он пойдет гулять с Зоро и Усоппом, а потом пару глотков сидра и мир играет новыми красками. А потом его ждёт нагоняй, куча вкусной еды и мяса. Луффи быстро смахивает это из своей головы. — Всё в порядке? Парень мотает макушкой и утыкается в чужую грудную клетку. Слышит как быстро бьётся чужое сердце, достаточно живо, почти аллегро и от этого не становится спокойнее, но это отвлекает. Он мог бы заснуть прямо здесь. Если бы можно было вновь засыпать в родных объятиях и просыпаться в тепле. Не мучаться бессонницей или усталостью. Луффи думает, что вот-вот надо отпрянуть, нужно встать и уходить, он и так слишком долго задержался. Но Ло ведь не против? А Луффи тоже нужно немного тепла. Он уходит довольно поздно. Потому что уходить и вовсе не хотелось. А в квартире всё так же холодно и одиноко. Луффи всё-таки думает, что с этим правда нужно что-то делать. Нельзя зацикливаться на одном, фокусировать внимание только на проблемах, нужно, обязательно нужно всегда двигаться вперёд. Что конкретно делать, он думает уже на утро. И спит неспокойно. Улица длинная, полностью из бетона: дорога, стены, дома, заборы. Даже небо такое будто не живое и бетонное, серое. Он долго по ней идёт и она не заканчивается и это похоже на серый кошмар. Но тревоги нет. Стук шагов. И всё. Луффи недолго утром говорит с Виви по телефону и оказывается, что девушка уже в начале января переедет обратно в дом. Постарается через суд вернуть большую его часть себе, найдет юристов через Усоппа. Луффи её поддерживает, говорит, что она всё делает правильно, она заслужила жить там больше, чем все её дяди, тёти и двоюродные братья и сёстры. Луффи отсылает пару фотографий с картиной Усоппу и получает поднятый вверх палец и они ещё несколько минут обсуждают все детали и Усопп рассказывает как ему в голову пришла такая идея. Оказывается, выставка уже окончена и после праздников он с чистой совестью вернётся домой, так что: — Не вешай нос и приберись в квартире, если пригласишь кого-то. Луффи немного неловко, потому что в итоге праздновать он будет один. Впервые в жизни. Нами останется с сестрой, дядей и Виви, что давно стала почти членом семьи, и она честно намеревалась позвать праздновать Луффи, но в итоге пригласила ещё и некоторых детей из приюта и дядя отказался терпеть ещё одного большого ребенка. Зоро будет на службе в новогоднюю ночь, но сказал, что «примет эту обезьяну с распростёртыми объятиями». Робин конечно как обычно будет в своём магазине, но «Луффи, ты конечно заходи, если что». Когда в очередной раз становится хуже, силы пропадают, он включает в телефоне новогодние песни – плейлист Фрэнки, который он в прошлом году прислал в их общий чат. Пальцем кликает в первую попавшуюся и попадает. Тонкий голос, поющий песню, заставляет прикрыть глаза. Выпито шампанское, И фейерверки закончились... В мечтах он танцевал бы под звуки рояля, играющего на нём Брука. Пожилой учитель музыки в его старой школе обязательно пришёл бы на праздник и сыграл бы самую веселую мелодию, заставил бы танцевать каждого и каждый бы отжигал как последний раз. Небо было бы серым и хмурым, но за окном обязательно была бы метель. Такая, чтобы деревья клонились к земле и снег поднимался в воздух. С Новым Годом, С Новым Годом... Он бы обязательно встретил рассвет на балконе плечом к плечу с друзьями. Они бы держали в руках горящие искрами бенгальские огни. Утро было бы тихим. Вся округа спит и небо приветствует их затянутой серой пеленой. Тогда бы начался новый отсчёт. Хотя по сути в этом не было ничего магического, в этом не было ничего от чуда, сплошная физика и математика. Но в этом было что-то символическое. Что-то заставляющее ждать этот день год от года. Встречать его с самыми дорогими и близкими. Желать всего хорошего, желать лучшего дня и идти к нему всем вместе. Иногда я вижу, Как наступает новый мир, И я вижу, как он поднимается Из пепла наших жизней... Тогда бы всё было хорошо. Потому что в дом вернулся Эйс. После вечеринки у своих друзей, у своих коллег, у своей другой семьи он вернулся бы к Луффи. Он бы поздравил брата с праздником, он глотнул бы шампанского прямо из бутылки и завалился бы на кровать, оставляя под ёлкой большой, красный, со снежинками пакет. А к вечеру, когда все разойдутся, он проснётся и будет улыбаться счастливому Луффи, который недавно ужинал стейком и наконец открыл пакет, чтобы достать оттуда шляпу с алой лентой, какую он хотел когда-то в детстве. И оттуда же книгу про пиратов и даже если Луффи читать не любит, он будет с удовольствием рассматривать картинки на всех страницах. Кто может сказать, что ждёт нас, В следующие десять лет, Что там, впереди... Но это лишь сон. Это было давно. Это было так давно, когда все они были свободны: от работы, от забот, от жизни. Когда время текло подобно мёду, когда он нежился в солнечных лучах, когда всё не крутилось вокруг оси быстрых и стремительных перемен. Когда ты мог просто идти впереди не оглядываясь назад, не тревожась о будущем, не ища в нём подвоха, подножки. Пусть у нас хватит сил для исполнения наших желаний, Иначе нам ничего не останется, как только лечь и умереть... И Луффи лежал. В уютной тишине и гуле машин за окном. Руки сжимали тело и подушка мялась под головой. Этот вечер закончился так быстро. Фонари погасли и Луффи закрыл глаза совсем. Заснул. Чувствуя щеками прохладу, чужих призрачных прикосновений. Он увидит его ещё не раз, но только в обрывках своих снов. И через мутный туман и сонный взгляд он будет улыбаться в ответ, будет надеяться, что он просто в который раз поздно вернулся домой, просто уходит снова на смену. Но только больше никогда не вернётся. Тридцатое число, когда Луффи дарит Нами и Виви теплые свитера, что сшил ещё прошлой весной с Усоппом. Шил он их весь апрель и часть мая, потому что крючок то и дело не хотел цеплять, а пряжа путалась и обрывалась. И Усопп с ним знатно измучился. Но, пожалуй это того стоило. Если Нами вертелась перед зеркалом, то и дело поправляя горловину, рассматривая почти аккуратную работу, оттягивая края синего свитера, то Виви благодарила и повторяла, что тот час же отрежет Луффи с собой кусочек шарлотки. Он чувствует запах корицы и свечей, что Санджи прислал в качестве подарка. Луффи достались такие же. Он думает чуть меньше, когда пытается честно поставить ёлку. Не такую роскошную как у Нами, и не такую свежую и настоящую как у Ло. Она совсем маленькая, по-сути, умещается на подоконнике. Но он украшает её семью шариками. Только вот под такую и подарки не положить. — Не хочешь зайти в гости? Последний раз в этом году. - заявляет первым же делом Ло, как только Луффи поднимает трубку. — Конечно. И он приезжает. Помнит адрес, помнит дом и дверь. Его встречает Лами, которая тут же убегает по делам, но всё же успевает обнять его и поприветствовать. Ло её провожает, говорит, что к подружке спешит, вернётся вечером. Она уносит с собой пакеты и радостно машет им рукой, заходя в лифт. А Ло, кот домашний, стоит, будто только проснулся и дверь за ним закрывает. Луффи получается и завтракает у него, какой-то вкусной овсянкой с плиты. И молоком, тоже теплым. Потому что Ло говорит, что коты такое только и пьют. А Луффи сразу не понимает, но потом улыбается и тихонько смеётся. Они говорят о новогодних подарках, и удачной ночной смене в поликлинике, Луффи рассказывает немного о временах таких смен в пожарной части и ранних подъёмах. О том, как той же зимой, а это был один из первых его выездов, тушил пожар из-за старой проводки, что не стерпела новогодних огней. Тогда он ещё работал вместе с неким Кидом «Колючкой», что никак не признавал в нем пожарного, а только младенца, не способного держать в руках шланг. А Ло рассказывает как набил татуировки, когда связался с плохой компанией, хотя сам он считает это полезным опытом и пока что они выглядят неплохо. Потом оказывается, что Ло подарит сестре белую собаку, пока маленького щенка, но продавец обещал, что та станет почти медведем (условно). Луффи пишет Нами, что в порядке и чтобы та в дверь не стучала, ведь он всё равно в гостях. Нами закидывает его ещё кучей вопросов и любой второй подозрительнее первого. Ло даже спрашивает, не случилось ли чего. — Ты намного оживленнее, чем в прошлый раз. Случилось что-то хорошее? - спрашивает Ло, когда за окнами уже темнеет. — Не знаю. Разве это плохо? Луффи сидел у ёлки в кресле и всё смотрел в окно. Ло сел рядом к нему, включая телевизор, чтобы было не так тихо. — Конечно же нет. Я очень рад. Просто я всё думал, чем бы я мог тебе помочь. К сожалению, так и не придумал. — Ты ведь не поэтому со мной таскаешься? — Я думал мы уяснили, что с тобой я «таскаюсь» по ряду других причин. И слова его на язык кладутся так легко, так непринуждённо. Это даже почти пугает. Но лицо у Ло расслабленное и улыбка мягкая. Иногда Луффи думал о том, каким бы жутким и нелюдимым тот был бы человеком, если однажды он не спас Лами. Возможно одна из первых причин за долгое время всё же собой гордиться. Ещё это наводит к мысли, что зачастую спасая одного человека он уже мог спасти и косвенно сотни. И это так... — Ага. - глупо повторяет он. Ло кладет голову себе на ладонь и упирается рукой в подлокотник. Смотрит на Луффи, потому что когда он вот так задумывается и смотрит в одну точку взгляд у него такой расслабленный и все мелкие морщинки исчезают, и всё лицо приобретает почти невинный шарм. У Луффи по спине от взгляда пристального мурашки. Хотя он не уверен: смотрят на него или в окно. Но он чувствует, что что-то не так. Ему не нравится такая ситуация, не нравится всё это вокруг вдруг, потому что это что-то неизвестное, ситуация, где от него будто ничего не зависит. Это даже слегка угнетает. — Эйс, мой брат, умер в середине августа. Когда я был на работе, его не стало. Ло молча слушает, но всё так же внимательно. А Луффи чувствует, что хочет рассказать. Никому не рассказывал, даже Джимбею не говорил ни о чём, ни о своих чувствах и не жаловался ни разу. Но Ло ведь был готов его выслушать? Хотя бы раз? И он слушал. — Пуля попала ему прямо в сердце. Там никто бы уже не помог. Но я даже рядом быть не мог. И потом я ушёл, уволился в смысле. Потому что тяжело. — А твои друзья? Они не... — Они знают. Они мне помогали первое время. А потом я просто... - слова не хотят превращаться в звуки, только застревают в горле и выдавливают в глаза слезы. - Может быть я плох, раз заставил их думать, что всё хорошо. Но вроде я знаю, что это не так. Но иногда думаю об этом. Апатия это нормально, всё это нормально, когда теряешь близкого человека. Но я не думаю, что я справился со всем хорошо. Эйс бы никогда не хотел, чтобы из-за него я... Стал хуже и... — Ты не стал хуже. - Ло говорит медленно и обнимает его за плечи, поднимая с кресла, стоя перед ним. - Ты старался. Эй, ну же, ты молодец. Если у тебя есть проблемы, с которыми трудно справиться, если у тебя депрессия, если тебя преследуют тревожные мысли, это не значит, что ты слаб. Ты человек, очень хороший человек. Луффи жмется сильнее. Обнимает и дышит глубоко. Быть может он хотел это услышать. Может это ему было нужно уже давно. Услышь он эти слова раньше... Луффи не хочет больше представлять жизнь другой. Голова болит от всего. От слез, от мыслей, от суеты. Словно вот-вот он не выдержит и рухнет на пол, но хватается вновь за чужое. Ему легче доверить это незнакомому человеку, где он вроде как чистый лист. В любом случае, он ощущал перед своими друзьями такую ответственность, которую от него никто и не ждал на деле. А Ло, казалось будто он ничего и не ждёт от него, не требует и не просит. Будто Луффи может стать для него кем угодно: и смелым пожарным, и разбитым мальчишкой. — Если хочешь, оставайся здесь на Новый год? — Что? Нет. - отлипая от Ло, отвечает Луффи. — Почему? Мы всё равно с Лами потом пойдем на площадь, только двенадцати дождемся и пойдем гулять. — Это семейный праздник. — Считай ты очень важный и желанный гость. Лами тоже будет очень рада. Но если это не пустая вежливость, Луффи даже готов согласится. Отмечать Новый год в абсолютном одиночестве всё равно совершенно не хочется. Но согласится тоже как-то колется. — Хорошо. Только мне нужны гвозди. — Зачем? — Поможешь прибить картину? — Конечно. - он недолго молчит. - И это всё? — Ага. - послышалось уже из ванной. Обязательно он хотел умыться. Красные пятна вокруг глаз совсем не украшали, кожа чутка бледная, но может это что-то сезонное. (Прямо Белоснежка). И его глаза такие черные. Он ещё в детстве пытался разглядеть в них зрачок и радужку. Но глаза и вправду были такими темными, что разобрать можно было только наводя фонарик. Что в то же время было и больно. Костяшки уже зажили почти полностью. Только пятнышки остались. Зато губы не сухие, а обветренные, но от улыбки не истекают кровью. Когда он вернулся Ло бесцельно щёлкал каналы, силясь найти новогоднюю программу, фильм. Но несколько раз подряд им попадалась реклама, несколько раз новости и канал о погоде. Лами пару раз звонила сказать, что в порядке и уже едет домой. Уходя, Луффи взял с него обещание, что тот заедет завтра к нему с гвоздями. Обещал, что это не надолго. Он шёл обратно домой пешком, потому что настроение было такое, ходить, гулять, пинать ногами заледеневший снег. Вообще, стоило только пыль убрать, думал Луффи. Он добросовестно протёр поверхности и вытряхнул с балкона плед. С каждым днём дом нравится ему всё меньше и нужно было срочно что-то менять. Можно было бы перекрасить стены, думал он, и, может,найти где-нибудь лампочки? Но только такие, чтобы разноцветные, чтобы прямо как у соседей. Пришлось вынести мусор и вымыть посуду. Он-то сегодня проснулся заряженный какой-то энергией и, включив на всю громкость какой-то плейлист, решил, что для уборки лучше времени не найти. К тому же, Нами давно его за это ругала, тогда это тоже своеобразный подарок. — Ай, замотался. Решил поздравить пораньше, а то потом могу не успеть. Не думал, что придется такое спрашивать, но ты там нормально питаешься? Нами сказала, что никак. — Э-э-э, Санджи, я не хочу есть не твою еду. - на том конце слышится негромкий смех. — Дурак. Хорошо, так. - на том конце зашуршали бумагой. - Я вернусь пятого числа. Заеду и приготовлю тебе чего-нибудь. — Правда? - восхищённо отвечает парень. — Ты, конечно, несносный, но не могу же я тебя так оставить. Луффи ещё некоторое время путается в плед, рассматривая новую открытку от Фрэнки из порта Берген. Он тоже хотел бы однажды там побывать, но когда-нибудь в будущем. Вообще во многих местах хотел бы побывать. И с детства он мечтал плавать на корабле туда-сюда, из одного места в другое. Только не как дед, чтобы ещё и на службе быть и в определенные часы плавать. А чтобы свободно, чтобы в любое время дня и ночи, и встречать снег посреди Тихого океана и жару в Индийском. Потом Ло приезжает с гвоздями и молотком. Говорит, что еле нашёл, откопал где-то в кладовке. Луффи показывает ему картину и, видимо, в чем-то подобном всё же разбирается. Потому что смотрит долго и изучает, говорит, что если это и правда имеет смысл и нарисовано так тонко, то его друг по меньшей мере обладает огромным талантом. Луффи хочет поспорить со словом «талант», потому что считает его довольно странным. Талант это вообще что, это от кого, разве все люди не рождаются одинаковыми? Вот дед говорил, что таланта нет, все достижения – это чистая работа, а склонности вырабатываются с детства. Ло всё-таки вбивает гвоздь, хотя Луффи просится и тоже хочет молотком постучать. Потому теоретически гвоздь они вбивают оба. И картину вешает Луффи, встав на кресло ногами. Теперь она весит, хоть и без рамки, прямо посередине стены, даже почти ровно. — «Человеку, что однажды вдохновил меня на это». - читает Ло с выпавшей записки. Луффи внимательно смотрит и видит, что правда с одной стороны записано одно, а с другой – другое. И как же он только сразу не заметил? А Ло не может не поинтересоваться, что это за Усопп и что Луффи успел такого натворить. — Он работал долгое время бухгалтером в одном офисе. - говорит он, лёжа на диване, пока Ло собирает вещи. - Хотя работа совершенно не его. Он же вот такой, - и указывает на картину. - И, конечно, он там просто... Как будто усыхал? Не знаю, но я чувствовал, что ему стоит попробовать себя в том, что ему нравилось больше всего. — Ему так не нравилась работа в офисе? — Он вообще там никогда и не хотел работать. Всё из-за этих денег. Когда их мало ты должен идти работать туда, где постоянно можешь получать их. Художников такими не считают. — Ну шанс на миллион. А если бы у него не вышло? — Но у него же вышло. Работа потому и должна быть по душе, чтобы получалась лучше, чем у других. — И все проблемы от того, что люди стараются быть не теми, кем они есть на самом деле... - под нос проговаривает Ло. — Что? Ло кротко улыбается. Потом прячет руки и себя в пальто длинном, а шею и голову в шарф. Сумку вешает на плечо и вторую, с материалами, туда же. Он говорил, что нужно заехать в больницу, забрать какие-то бумаги, чтобы работать ещё неделю на дому. Это на дому, чтобы и с Лами успеть побыть и немного отдохнуть. Год был долгим и все от него устали. Он благодарит Луффи за гостеприимство, хотя Луффи об этом и не думает уже, но знает, что ничего и не сделал. Например не готовил обед, как ответственный хозяин дома, или не встречал с распростёртыми объятиями. У него вообще дома холодно, потому что он пытался проветрить помещение. Конечно, в минус десять это было не совсем логично. Открывая дверь, он оборачивается и умудряется ловко извернуться. Луффи собирался его хотя бы гостеприимно выпроводить. Хотя, какая разница, если через пару часов он всё равно к нему поедет. Ло кротко его целует в край губ, скорее всего не попадает просто сразу, и потом ещё раз, но чуть левее. Это секундное действие, правда короткое, еле уловимое, но следы оставляет теплые на холодной щеке. А Луффи тут же пальцы поджимает на ногах и в ладони врезается ногтям, так неожиданно. И Ло прощается, махает рукой и уходит, как будто это нормально. Как будто он так каждый день делает: утром, днём и вечером. Луффи не думает, что сердце его бьётся чаще. На самом деле нет. Но и кома в горле тоже нет. Наверное, ничего нет. Он просто не ожидал, не хотел, но и против особо не был. Луффи выходит ещё через несколько минут на лестничную клетку. Снова пахнет сигаретами и он поднимается на самый вверх, думает, что крыша наверное не откроется, заледенела или укрыта толстым слоем снега. Но вот на самом верхнем этаже, где есть одно большое панорамное окно возможно тоже будет неплохо. Потому что сидеть дома становится скучно. Он дверь за собой прикрывает, телефон в карман прячет и поднимается по лестнице. И, пока идёт, думает, что сейчас самое время выкурить такую же сигарету, что когда-то выкрал у Санджи. Белые и лёгкие, они почти не чувствовались, но стоило затянуться стало совсем гадко. В общем, Луффи не особо понравилось. Он так-то и не ожидал ярких фейерверков или огней, но, пожалуй, это выглядит раньше в его глазах чуть более романтично. И всё же нет, сигарет ему уж точно не хочется. Там на этаж выше его вновь стоит женщина. Теперь правда на ней дорогое фиолетовое пальто, длинное темное платье и каблуки. Это выглядит странно. Женщина выглядит шикарно, ярко, по сравнению с самим подъездом. На фоне серых грязных стен, пыльного подоконника и красного кафельного пола, что местами уже был отбит, её существование казалось невозможным. Она обернулась лишь тогда, когда Луффи продолжил идти вперёд и уже был на ступеньку выше и даже так женщина могла возвышаться над ним. Она смотрела на него вполне пренебрежительно. Взгляд её голубых глаз недолго блуждал по чужому лицу. — Я думала ты переехал. Не видела тебя с самого лета. — А мы знакомы? — Нет. Но я была знакома с твоим братом. Косвенно, я и с тобой знакома, получается. Он всё время только о тебе и говорил. Жаль, конечно, что так вышло. - Луффи чуть хмурил брови. - Я про то, что из-за этих близких родственных связей кто-то один всегда должен страдать. Эйс говорил, что ты настоящее солнце. — И что ты хочешь? — О, ничего. Просто тебя увидела. Это застало меня врасплох. Я Хэнкок. — Лу... — Да знаю, знаю я. - она смахнула пепел на пол и придавила аккуратным каблучком. - А ты оказывается к себе мужиков водишь, да? — Ага, это Ло. Он мне помог картину повесить. — М-м, какое скучное имя. Жуть. - она выкидывает сигарету в окно, ещё не долго наблюдая, как та падает вниз. - Интересно, что бы Эйс сказал на эту вашу любовь-морковь? Мне вот он всегда говорил, что я фигнёй страдаю. Луффи думает, что Эйс ничего бы не сказал. Потому что Эйс бы принял его любым. Потому что Эйс всегда считал, если ты в чем-то уверен, то так и надо. Уверен ли Луффи? Он уверен, что Ло хороший человек. И у него замечательная сестра и интересная работа. Он поддерживал его, как и все друзья, а значит определённо чувствует к нему что-то хорошее. Но рядом с ним сердце как-то не стучит быстрее. Ни с кем в принципе так не получается. Он просто не может себя отпустить и... Полюбить? Это из-за страха потери или он просто не способен что-то ощущать? Если ему хорошо с человеком, нравится проводить с ним время, он делает жесты внимания и заботы, то разве этого недостаточно, чтобы влюбится? — А если... - Луффи спрашивает её уже в спину и та останавливается. - Если вот, я ничего не чувствую? Вот совсем ничего. Рядом с человеком. — Ну тебе не приятно? — Нет. — Противно? — Нет. — Тогда всё в порядке. Это нормально, не чувствовать панического страха при виде объекта обожания. - она в последний раз смотрит ему прямо в глаза, уже будучи на этаж ниже. - Но я вообще мужчин ненавижу. Так что без дела лучше не появляйся рядом. У Луффи в голове когнитивный диссонанс и он очень не хочет, чтобы она снова болела. Он делает пару звонков, поздравляет почти половину своей телефонной книжки, когда приходит время уже собираться. Ему немного не по себе, что он не подготовился отмечать не у себя. Это как-то не правильно идти с пустыми руками. Хотя Ло в сотый раз пишет, что всё нормально и он не обязан. Перед тем он заезжает к Зоро и хочет поболтать раз время позволяет, но тот спит на рабочем месте и Луффи, не решившийся его будить, просто оставляет бутылку с алкоголем у него под столом, потому что знает, что тот обязательно поймёт от кого. Удивительный человек ведь. Взятки никогда не брал, прямо неподкупной, зато все признаки нездорового человека на лицо. Хотя он очень хороший, думает Луффи, сидя уже в автобусе. Он о нём заботился честно первое время, знал, что Луффи почти не способен другим показывать слабину. И знаком он с ним так давно. С первого же дня общается так, будто друзья закадычные, а теперь вот уже лет семь прошло. Подходя к высокому зданию в глубине тихого двора, Луффи не чувствует неуверенность, но и встречу не предвкушает. Он возможно и ожидал, что когда-нибудь нечто подобное просто обязано было произойти. Всё-таки не каждый разговор начинается с «Хочу пригласить тебя на свидание». И особенно у него. Усопп и вовсе обозвал это дурным тоном, рассказывая о встрече с Кайей. И вот даже стоя в лифте и перед темной большой дверью, он надеялся, что не почувствует ничего плохого. — Привет! - тут же радостно восклицает Лами, открывая дверь. Она крепко обнимает его, кажется и правда рада его видеть. Луффи думает, что даже если бы не он спас её однажды или просто встретил бы в другом месте, то они бы всё равно подружились. Есть определенное сходство. Лами очень активная, у неё оказывается много друзей и она никогда не против общения. Ещё она любит спорт, только если Луффи больше нравится баскетбол, то ей волейбол, но на самом деле даже тут были свои точки соприкосновения. К тому же, они оба тянулись ко всему новому и неизвестному, потому с интересом слушали друг друга, обязательно вставляя свои пару слов. У Лами в голове было кучу историй, невероятных и смешных, и у Луффи тоже, и так они могли до бесконечности захлёбываться словами. — Привет. - слышится за её спиной. Глухо. Ло только через минуту заходит в коридор, ждёт пока Луффи снимает куртку и вешает её на крючок. Обувь снимает, остаётся в носках красных. Потому что подумал, что было бы неплохо выглядеть празднично. Луффи чувствует, что в доме намного теплее, чем в подъезде, что пахнет какими-то специями и, кажется, мясом. Замечает, что Лами возиться в гостиной и вдруг слышит лай. — Не мог удержаться. Лами, как оказалось, подарок открыла раньше. И теперь всё время возилась, сидя на ковре, с белым щенком, то и дело жмущимся то к щеке, то к руке, то к ноге. Он радостно виляет хвостом и дышит жутко громко, иногда скулит непривычно. Хотя в детстве у Луффи были две сторожевые собаки, целый курятник, свои лягушки и даже ручная змея. Правда её он в лесу нашёл и, возможно, на деле она не должна была быть ручной. В любом случае, с животными он хорошо ладил. Даже отлично. Потому собака, чуть обнюхав его, прыгает к нему на колени, стоит сесть рядом у ёлки и лапами везде тянется. Он с Лами занят щенком ещё около часа. Они буквально ни на что кроме не отвлекаются. Луффи немного рассказывает о волках и других животных, потом рассказывает как лучше ухаживать. А ещё истории смешные вспоминает, например, как пытался на собаке в раннем детстве кататься и о том, как он за это получал. Рассказывает, что это только сейчас он щенок, а потом большим совсем вырастет, так что «играй с ним, пока он не начнет играть с тобой». Потом Лами его ведёт на кухню, показывает запеченную курицу и насыпает корм щенку, потому что Ло умный и заранее всё купил. А Ло красуется новыми двумя серёжками в ухе, совершенно простыми, но аккуратными и весьма привлекательными. Луффи иногда проверяет телефон, понимая что диалог в общем чате оживился. Там много картинок и поздравления из разных часовых поясов. Луффи тоже отправляет и ещё пару минут переписывается с друзьями. Они вообще там часто общаются, но бывает с долгими перерывами. Чаще всего о чем-нибудь дискутируют (слово-то какое), но Робин однажды ему сказала, что «спорят» здесь не подходит. Луффи и сам понимал, чувствовал, что на споры это не похоже, а вот слово подобрать всё не мог. Это ему тоже не нравилось, но по смыслу было самое то. А ещё, кажется, они собираются сходить на какую-то премьеру в конце января, когда даже Фрэнки будет дома. И Луффи про себя думает, что это удивительно. — Ты совсем от телефона не отлипаешь. - спокойно произносит Ло, садясь рядом. Девушка тем временем ставит приборы на стол, весьма пылко отказываясь от помощи, потому «вы, мужики, ничего в этом не смыслите». Ло мог бы поспорить, потому что как раз он раньше неё научился искусству сервировки. Но Лами ему только язык показывает и уходит. — Это правда. - поддакивает девушка. А Луффи такого предательства не ожидал и глаза его ещё больше становятся, хотят казалось бы куда ещё. —Мы решаем на какую премьера пойдем первой. - отвечает Луффи, убирая телефон в карман. — С твоими друзьями, да? Нами вроде? — Ага. И Зоро, если только не будет в этот день у психотерапевта. - замечая чужой взгляд, старается объяснить. - История долгая, но он полицейский и вроде как обязан проходить проверки, потому что у него там какие-то склонности. Во-от. Санджи ещё, Усопп, его картина, Робин и Брук обязательно пойдут потому что там в жанрах ужасы и детектив. Ну, они такое любят. — Я подозревал, что ты не волк-одиночка, но такое количество людей меня даже немного пугает. - последнее он произносит смеясь. — Ло же у нас тот ещё отшельник. Удивительно, как он тебя вообще привёл, вот правда. Он конечно не стесняшка-обояшка, как по мне людей немного отталкивает. - слышит возмущённо «Эй». - Это правда! Луффи отвечает ещё на пару сообщений, прежде чем сесть за стол. Лами радостно включает гирлянду на ёлке и на окне, и ещё одну на стене. А Луффи помнил, что гирлянда у неё ещё и в комнате висит. И вообще он её очень хорошо понимает, потому что будь у него возможность, он бы всю комнату гирляндами обвесил. Хотя, что ему мешает? Комната вдруг светится вся, Ло немного морщится, но ничего не говорит. В итоге за столом они долго что-то обсуждают, что-то потому что Луффи определённо слышит медицинские термины, которые как-то говорил Чоппер, но и те с трудом повторяет. Они вообще часто так переходят абсолютно на другую волну, но это скорее правильно и даже очень хорошо. Луффи помнит, что у него с Эйсом от деда секретов было куча и они даже говорили жестами на своём языке, чтобы дед не понял, что они случайно спилили ясень, пока строили дом на дереве. А когда наступает полночь и вроде как за ней же Новый год, Луффи под чужой и собственный смех бокалом бьётся и пьёт шампанское. Хотя алкоголь совсем не любит и в итоге пьет только сок, апельсиновый, потому что вкуснее только мандарины. Они потом ещё немного сидят, Луффи рад наконец-то испробовать за долгое время впервые хорошее мясо и, хотя лучше чем у Санджи быть не может, но это тоже очень вкусно. Гулять тоже собираются, потому что в этом была изначальная задумка. Когда ещё удастся так свободно погулять ночью под снегом и смотреть фейерверки? Луффи перед тем отходит на балкон, застеклённый, потому тепло, и говорит, что сейчас вернётся. — Да? — Привет. - Луффи совсем не волнуется, набирая номер. Дрожи в руках нет, на самом деле уже почти неделю, и голос ровный. - С праздником. — Луффи? — Мг. — Рад, что ты позвонил. Я сейчас в части, тут метель, - он объясняет вой на фоне. - Что у тебя там? — Тепло. Дома тепло, а на улице снег. Он и правда есть. Но мелкий такой падает, не хлопья, как позавчера. На улице несколько человек гуляет, веселятся. Все окна дома напротив светятся красным, синим, жёлтым, фиолетовым, розовым. — Чего тихий такой? Ты там с друзьями? — Ага. — Ну и иди веселись. Нечего со стариком время тратить. Луффи знает, что это вовсе не обида. И неправда это тоже. Но это значит «Иди давай, потом пообщаемся, чего грустный такой?!». — Ага. Ши-ши-ши. Он звонок скидывает, телефон прячет и говорит себе, что ещё всего минуту постоит, насмотрится на пейзаж зимнего пика и пойдет. И смеяться будет, и улыбаться. Настроение у него такое, глупое. И всё дело даже не в шампанском. — Лами уже пошла вниз. - говорит Ло, заходя на балкон. Луффи точно сказать не может, сколько он здесь. Может он вообще здесь с самого начала разговора, а может вот только и зашёл. Но присутствие его ощущается. Ладонями на плечах и дыханием на стекле. — Да, пошли. - собирается он. Смотрит только ещё как медленно снежинки падают, светятся жёлтыми капельками фонарей и белыми кристаллами. Он ещё и на Ло смотрит, на его глаза-жемчужины. Как-то раз он слышал, что и такой бывает, и розовый, и черный. Они блестят ярко, смотрят только на него, а Луффи кажется видит через стекло внизу Лами и думает, что заставлять ждать ни в коем случае нельзя. И порывается пойти, а не может. И взгляд-то оторвать он способен. Он вообще на многое способен. Только не хочется как-то, чувствует, что кажется правильным остановиться на мгновение и выдохнуть. Ло как будто был создан для зимы, он в ней так органичен, словно само её олицетворение. И руки у него наверное потому холодные и пальцы тоже морозом кожу щёк обдают. Нос у него тоже холодный и губы только тёплые. Шершавые немного, у Луффи тоже, но приятные. И это правильно, да. Потому что Ло отрываться теперь тоже сложно, просто хочется касаться. Ещё немного. Ещё секунду. А у Луффи секунда вдруг снова становится минутой, потом часом, она такая теплая, что растекается внутри миллиардами. Но это не плохо. От этого и коленки не дрожат и ком в горле не становится. Да даже думать больше не хочется. И отрываясь, Луффи дрожит ресницами и смотрит долго перед собой. Потому что Ло чуть заметно ухмыляется, весьма по-доброму. И он никакой не Ло в этот момент. Ло это слишком просто. Имя-то какое. Жуть. — Траффи, пошли скорее. — Кто? Ты мне что, кличку придумал? Ло следует за ним с балкона до самого коридора с вопросом на языке. А Луффи прячет улыбку в шарфе и убегает поскорее к лифту, ждёт его ждёт, тот никак не идёт. Он не думает, прилетит ему за это или нет. Не думает, что убежал как-то уж слишком быстро. Ему ни о чем вообще думать не хочется. А в голове пусто так совсем. Зато на душе радостно. И пока они в лифте едут, и когда выходят на улицу, и когда уже больше часа гуляют, то ничего не меняется. Луффи вообще в глубине своей души надеется, что это никогда не поменяется. Ведь как год встретишь, так его и проведешь? И когда утреннее чистое небо сияет золотыми лучами, голубая, белоснежная дымка ещё виднеется вдалеке и внезапно становится тихо, все куда-то деваются и весь шум исчезает. Когда Луффи шагает домой с красными щеками и сияющими подобно дневным звёздам глазами, наступает январь. Чистый и холодный, как иронично. Когда под его ногами хрустит снег, а руки наконец не леденеют от зимней погоды. Когда он поднимает голову вверх, и взглядом отыскивает ещё темный краешек неба, а впереди – просторы светлого дня. Когда ему хватает сил не оступиться. — С днём рождения, Эйс.