Женщина трудной судьбы

Весь день Тарума ходила расстроенная и дико раздражённая. Как же её бесил закон жизни: беда никогда не приходит одна. У хозяйки опять ухудшение, и, естественно, необратимое. Болезнь Сюну — это спуск по лестнице, нисхождение в Преисподнюю. Снова эти голоса! Сюну слышала странные голоса, как она говорила, крики девушек из борделя; она говорила, что чувствовала их ужас, их боль и отчаяние. Девица эта ещё прицепилась и не отстаёт, проклятая. Упёртая, клещами прямо вцепилась. Всюду ходит. Встанет, начнёт таращится, а потом ещё и окликнет: «Инами!» Просто достала. Как же Таруме надоело слышать это имя! Ведь она сказала этой непонятливой: «Не называй меня этим именем. В Хоккане за такое сразу хватают и убивают!» Что тут непонятного? Просто эта жрица, дурилка малолетняя, стольких хранителей собрала, а всё не поймёт. Как будто других проблем не было. Тошно. На неё и так в последнее время навалилось: и ущерб, и ухудшение состояния Сюну, дела, заботы. А эта такая явилась из другого мира! Такая вся легендарная и неповторимая! С алебардой, или как там ещё эта приблуда называется, наперевес! Бежит, волосы назад. Во взгляде её горит решимость бороться за добро и справедливость до победного конца. Нарочно не придумаешь! Типичная наивно-романтическая юношеская глупость. Чистая, искренняя вера в собственные способности к изменению мира к лучшему — такая естественная для молодых, и такая раздражающая тех, кто хлебнул горечи реального положения вещей. Затянувшись, Тарума покачала головой. Эта девчонка её просто взбесила. Такая дерзкая, при этом, выглядящая, как типичная богатая барышня. По всей видимости, ни настоящего горя, ни разочарований, ни предательства она и не нюхала. Точно. Барышня. «Мажорка». Как будто в дополнение ко всем проблемам на огонёк заглянула мигрень, сковавшая череп железным обручем. Тарума окончательно решила, что пора послать эту дарованную небесами или чертями жрицу, назад, или как говорили некоторые смекалистые девочки — «в зад». Наступал вечер. На улице зажигались фонари. Свежий ветерок ворвался в комнату. Тарума вздохнула. Этот день принёс ей столько трудностей, что настроение было окончательно испорчено. Мысли о бедной Сюну никак не хотели покидать Таруму, где-то в груди неприятно заныло. Рудэ ещё как-то подозрительно себя ведёт. А тут ещё это всё… Вся эта белиберда как пить дать вдохновит чертовку совершить очередную глупость. Глаз да глаз за этой Рудэ нужен. Ни любимая трубка, ни мягкие вечерние сумерки, ни свежий ветерок, ни тёплые лучи заходящего солнца — ничего не могло успокоить сердце Тарумы. Теперь ещё проблем добавлял тот факт, что всем просто растрезвонили о её тайне. О легендарном «звёздном» или «небесном» имени, о её особом предназначении. Тарума усмехнулась. Предназначение? Бред. Последние годы её не могло не радовать то, что в её окружении, преимущественно рабочем, среди хокканских девиц никто, абсолютно никто не заикался о легенде, жрице, могущественном божестве Генбу и его небесных спутниках. Как-то политика Тэгиру, необходимость банально выживать, концентрация на повседневных делах, да и что тут говорить — здравый смысл вытравили все эти неправдоподобные бабкины сказки. Однако почему на животе у неё знак хранителя? Почему она умеет вопреки законам природы заставлять расти свои волосы почти до бесконечности и управлять ими, превращая их в оружие. Зачем ей, обычной женщине такая власть над материей? Зачем ей это, если её организм не справился с самой простой задачей — выносить ребёнка? Какой поразительно бесполезный дар! У неё было дурное предчувствие. Хотелось отпустить все мрачные мысли, но ощущение безысходности уже будто схватило её за горло холодными липкими пальцами и не собиралось их разжимать. Она снова посмотрела на огоньки зажигающихся фонарей. Весёлый квартал жил своей обычной жизнью. В свои права вступала новая ночь. Что-то она принесёт. Что-то недоброе. Мысль о том, что по вверенному ей заведению шныряет целый отряд этих странных субъектов, или же хранителей Генбу, просто выводила Таруму из себя. Один, вернее одна, даже погром в номере устроила. Теперь надо всё приводить в порядок. «Всё же нормально было! Зачем ты вообще припёрлась в мой бордель?» — не прекращала мысленно сокрушаться она. Мельком бросив взгляд на зеленоватый «Камень Жизни», она увидела светящиеся линии, складывающиеся в едва различимый иероглиф «ню», первый знак созвездия Коровы, «Инами». Это было проклятое клеймо, принесшее ей одни сплошные страдания! Девчонка всё ещё была рядом и буравила её глазами. Она даже говорила. Всё стояла и мямлила что-то про ожерелье, оракул и поиск хранителей. Старые песни! Надоела уже, хуже осенней мухи. «Так и быть, забирай свою цацку» — решила Тарума. Она запустила руку под одежду и скупым, резким движением сняла ожерелье через голову. Как же сильно захотелось ей взять и прямо-таки запустить в незваную гостью этим шедевром ифурейских златокузнецов! Она сдержала порыв, и с пренебрежением протянула жрице доставлявшее ей одно беспокойство украшение. — На, держи! — с горечью в голосе процедила Тарума. — И вот что… Забирай своих ребят и проваливай. На все четыре стороны. Четыре небесных дворца и иже с ними! Есть вещи, с которыми даже богам справиться не под силу. — Почему вы так легко сдаётесь?! — отчеканила девчонка. — Я и сама не знаю, какой властью обладает Генбу… — Да пойми же! Нельзя просто так взять — и изменить мир! — Так может всё же стоит попробовать изменить к лучшему хоть что-то! Как же это раздражало. В сердце Тарумы всё клокотало, словно закипающая вода в чайнике. Как же её это бесило. Почему? Почему её так злил запал этой внезапно явленной миру жрицы Генбу? Подумаешь, пришла сюда, кисейная барышня, которая каким-то неведомым способом убедила как минимум четырёх человек пойти за ней! Такую же, как она сама, безголовую, девчонку из местных; двух пацанов, которые наверняка на что-то рассчитывают, хорохорясь перед жрицей да этого жалкого вида, заикающегося ребёнка… Все небось беспризорные, убогие. Тарума усмехнулась сама себе. «Ну нет, мне точно с ними не по пути. Уж я-то не верю в эти сказки про возможность изменить жизнь к лучшему. Да и что они знают о том, каково это — пытаться что-либо сделать? Они вообще представляют? Они хотя бы пробовали? Пытались ли они активно повлиять на положение дел в собственной стране? Да не смешите меня!» — думала она. Ведь она, Тарума, как никто знает, что это такое. Разве не состояла она в тайном обществе? Разве не хотели они, сторонники истинного императора, изменить страну к лучшему? Сделать империю великой. Надо было сделать так, чтобы на престол взошёл старший из братьев Роунов — Темудан. Пусть он страдает от своего страшного недуга, ведь его таланту правителя это не помешает! Так думали они, «Товарищи», узнававшие друг друга по синему камню в браслетах. Они — взрослые, умные, смелые и решительные. Настоящие борцы. Да, тогда ей было всего тридцать. Ей вдруг стало невыносимо грустно. Она вспомнила те времена, и, конечно же, своего любимого. Участие в оппозиционном кружке подзадоривало их, придавало отношениям некую перчинку. Тарума вспомнила, как сообщила ему о том, что беременна. Он улыбнулся обнял её, и тихо сказал, что будет изо всех сил бороться за то, что при императоре Тегиру его сын жить не будет. Так и сказал. Её мужчина, уверенный в себе, спокойный. Рассудительный. Сильный. И да, к несчастью, он оказался прав. Их ребёнок не живёт при Тэгиру. Он даже не родился на свет. Ведь заговор раскрыли, а мужа Тарумы казнили. Всё закончилось. Вот и весь сказ. Сейчас ей даже казалось смешным мнение о том, что эти два брата вообще хоть чем-то отличаются, что кто-то из них больше достоин трона. Она вздохнула и снова задумалась: «Если таким, как её муж, ничего не удалось, то что удастся им, этим хранителям? Что они, которые особо ни в чём не разбираются смогут сделать? Как они смогут противостоять Тэгиру и его группировке? Как быть с восточным соседом, империей Куто, которая только и ждёт удобного случая, чтобы воспользоваться кризисом в северной стране? Эти дети! Они же всего лишь малолетние голодранцы, воодушевлённые глупой девочкой из чужой страны. Хотя вот как-то они добрались до Конана? Ой, всё! Какой бред!» Где-то в главном зале раздалось требовательное: «Девочки, на выход!». Вечер вступил в свои права. — Вы чувствуете запах? — спросила девчонка, как будто вырывая её из водоворота воспоминаний. Что-то странное витало в воздухе, распространяя чувство опасности и безысходности. Тарума насторожилась. Пахло дымом. Она втянула воздух, принюхиваясь. Да, отчётливо пахло дымом, даже не дымом — гарью. Вот почему так сжалось сердце. Где-то что-то горело. И горело оно прямо в её борделе. — Пожар! Пожар! — закричал кто-то. Топот ног, крики — всё это звуки хаоса, звуки паники. Тарума вскочила, девчонка бросилась за ней. В заведении начался пожар. Отгонять назойливую дурочку было некогда. Не до неё. Забыв обо всём, Тарума ринуласль к комнате хозяйки. «Жрица» всюду следовала за ней по пятам, словно приклеенная. Очередной раз Тарума подивилась её ослиному упрямству. — Помогите! — раздался истошный крик. Тарума влетела в покои. — Ё-моё! Вот так херабора! — вырвалось у Тарумы. Девчонка-жрица так вообще остолбенела, прикрыв от испуга или отвращения рот и нос ручонками. Видать, не привыкла она к такому смраду. Интересно, встречаются ли тех краях, откуда она прибыла, такие хераборы? Ведь это была Энма. Энма. Инма… Нечистый дух. Дух отчаяния, уныния, ненависти. Всё это время Сюну была одержима. Тарума догадывалась, но никому и слова не сказала о своих предположениях, ни полуправды, ни даже восьмой её части. Она так решила просто потому, чтобы не пугать окружающих и чтобы защитить Сюну, которой она была стольким обязана. Всё же хозяйка долго держалась. Теперь зловещая сущность практически поглотила Сюну и уже захватила и её старое, измученное хворью тело, а ещё и несчастную девчонку, которая ухаживала за больной. Тарума пожалела её, толковая была. Да, была. Многоголовый демон источал чёрную источающую дикую вонь жижу, которая заполняла собой всё, растекалась по всем поверхностям, будто ртуть; обвивала и душила всё живое, принимая вид щупалец, змеи и когтистых лап. Мерзейшее создание требовало крови и энергии. Потусторонняя субстанция вела себя скорее как живой организм, чем неживая жидкость. Она была готова пожрать всё на своём пути. На теле Сюну появились головы человеческие головы с масками искажённых гримасами боли личин, отдалённо напоминающие лица женщин, живших когда-то в борделе. «Я хочу домой!», «Выпустите меня!», «Я больше не хочу жить!» — выли на разные голоса головы. Вопли и стоны сливались в адскую, раскалывающую череп, какофонию. Да. Это Энма, как она есть. Живое уныние. Воплощённая, всепоглощающая безысходность. Понимает ли эта пришелица, что это такое? Эта упрямая барышня, привыкшая получать всё по первому требованию? Тарума была уверена, что именно такой эта «жрица» и была. В её жизни наверняка не было моментов, когда ты понимаешь, что тебя затягивает смердящее болото, та самая жижа, из которой состоит Энма, высасывающая радость, холодная бездна. Она специально отдала её тому типу в первый же день. Чтобы эта малолетка сразу поняла, куда она попала. Работа в борделе — это ремесло, причем древнейшее, инструментом в котором служит женское тело. Люди с рождения отождествляют себя со своим телом, считают его своей неотъемлемой частью. Здесь, в борделе, женщину можно купить. Здесь, как нигде девушка чувствует, что её тело отторгается от неё по много раз каждый день, а клиенты раз за разом используют его для того, чтобы просто получить наслаждение, такое обычное и естественное. Да что тело? Понимание того, что покинуть заведение по своей воле невозможно, потому что тебя продали, убивает и ту часть человеческой сущности, что называют «душой». Понимание этого может полностью испепелить и надежду, и желание жить. Как можно хотеть жить в этом аду? Смерть покажется избавлением. «Понимаешь ли ты, госпожа жрица?» — спросила Тарума сама себя, бросая резкий взгляд на ошеломлённую девушку. Конечно, её в первый же визит клиента спасла подружка-хранительница, а потом и вовсе — вся компания пожаловала. А что, если бы тогда подружка не успела вовремя? Этот хрыч, как это всегда бывает, навалился бы на девочку-цветочек всей своей вонючей тушей, он ведь заплатил и имел на это полное право. Он пришёл в заведение и купил эту чистую, свежую прелестницу, как покупают рисовую булочку или жаренные на огне шашлычки с лотка за углом. Он заплатил деньги, чтобы щипать её бархатную молодую кожу, пуская старческие слюни, а затем, покряхтывая быстро сделать своё дело, встать и уйти по своим делам, довольным и отдохнувшим. «Хрум-хрум, чавк-чавк» — и не было бы никакой жрицы, не было бы проблем. А что бы было с этой девушкой? А с её легендарной миссией? А есть ли она? Чего стоят мечты и надежды людей, если всё так просто можно всё разрушить… Неужели она хотела бы, чтобы эта жрица хлебнула всех прелестей трудной судьбы? Да какая разница! Здесь, в этой клоаке, остаются жить и могут работать только те, в ком есть стальной стержень. В весёлом квартале есть место лишь тем, кто надевает броню цинизма и учится манипулировать другими, чтобы не дать сожрать себя. Хотя Тарума и не была проданной за долги дочерью бедняков, превратившейся в прожжённую стерву, броню себе она сковала крепкую. С волками жить — по волчьи выть. Чудовище взревело. Комнату ещё сильнее заволокло едким дымом. Похоже, финал её истории приближался. Она и не жила все эти одиннадцать лет. Отдавала долг. Пришло её время. Она призвала свою силу хранителя. Её волосы вытянулись и, извиваясь толстыми змеями, хлестнули по ногам ничего не подозревавшую жрицу. Девчонка растянулась на полу, непонимающе глядя на Таруму. — Это было продолжение нашего вчерашнего боя. Ты коснулась руками пола и проиграла. Теперь уходи! «Это конец!» — подумала Тарума. Противостоять этой нечисти, когда она достигла такой формы уже не имело смысла. Даже лучше, что всё здесь сгорит. Сгорит вместе с этой тварью, со всеми, кто здесь был. Она уже всё решила: здесь её жизненный путь закончится. Она смело шагнула на встречу вопящей неведомой сущности. Склизкие щупальца мгновенно опутали Таруму, как липкая паутина. Теперь Энма пожрёт и её. Всё закончится, как должно было закончиться ещё одиннадцать лет назад. — Ты ещё можешь сбежать! — крикнула она жрице. Всё-таки здравый смысл должен победить. Этой девчонке жить да жить ещё. Она ещё может встретить своё счастье, пусть только забудет про все эти игры с богами. С богами чужой для неё страны. Чушь же! — Нет! Я не уйду одна! — верещала жрица. — Конечно, ведь я нужна тебе как хранитель, необходимый для призыва божественного зверя! -Инами! Вы же тоже станете такой, как эта… — Ну и что. Нет смысла продолжать тянуть эту лямку. Я должна была умереть ещё одиннадцать лет назад. — Нет! Инами! Прекратите! Каждый имеет право на жизнь! Каждый имеет право на счастье! Внезапно в голове у Тарумы прозвучал голос Сюну. Все эти одиннадцать лет промелькнули за мгновение. Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Да, тогда её нашли на задворках, бездомную, лишившуюся всего. Кровь алым пятном разливалась по белому снегу. У неё больше никого не осталось. А ведь её тихое счастьишко не далось ей даром. Ей уже было тридцать лет. Казалось, наконец-то всё устроилось так, как она уже и не мечтала. Всё пошло прахом. Единственное, что могло сохранить память о супруге. Плод их любви, их дитя… Её тело исторгло ту жизнь, которая зародилась благодаря её любви, их любви. Зачем жить, если нет больше ни любви, ни надежды? Она сидела на кровати, заливаясь слезами. Немолодая женщина, со спокойным лицом, совсем не похожая на тот образ «мамки», который рисует воображение, приблизилась к Таруме и сказала: — Я та самая баба, которая продаёт девочек, заставляет их торговать собой… Но когда-нибудь все-все будут счастливы, и ещё будут смеяться! Потому что лишь пока ты жива, ты можешь изменить свою судьбу. Живи, Тарума! — Инами! Живи! — звенел голос жрицы. С одной стороны к ней подступало пламя, с другой чёрная слизь, источаемая чудищем. — Я буду жить, Сюну… Я буду жить. Я жива. Она из последних сил высвободила руку из смердящего кокона и попыталась протянуть её жрице. Девчонка быстро схватила и рывком потянула её на себя. Вместе они повалились на пол. — Живи, Тарума! — послышалось в ответ. Сюну стояла, вся облепленная мерзкой чёрной слизью. Но это была она. Её сознание вернулось. Казалось, хозяйка хотела сказать что-то ещё, но раздался треск, и огромная потолочная балка с ухающим звуком рухнула, погребя за собой Сюну. — Сюну! — крикнула Тарума, стоя на коленях. Позади затрещали перегородки и двери, раздался гул — и огромная волна ледяной воды, с рёвом несущая ледяные глыбы, мусор и ошмётки перекрытий, сметая всё на своём пути, поглотила огонь. В воздухе почему-то закружились снежинки. После всего происходящего, ни взявшаяся из ниоткуда вода, ни снег уже не казались каким-то странным явлением. Может, это её душа освобождается, словно река вскрывающая ледяной покров весной? Какая чушь! Наступал рассвет. Начинался ещё один день. Она всё ещё была жива. Жрица Генбу и отважные воины северных созвездий окончательно и полностью разгромили бордель в одном из весёлых кварталов столицы империи Конан. Такими их и следует запомнить в веках. Все они стояли и смотрели, видимо, с гордостью на плоды своих трудов. Тарума окинула быстрым взглядом всю компанию с мыслью: «Ну что, добились своего? Теперь и Сюну нет, и её заведения — тоже, деваться некуда…» — Ну что, барышня, я принимаю твой вызов! — Ина… Тарума… — начала было жрица. — Так и быть, можешь звать меня «Инами». Я уже привыкла! Всё закончилось слишком хорошо. Огонь не перекинулся на соседние здания. Местные службы квалифицировали возгорание как «несчастный случай». Никого не стали привлекать к ответственности. Хорошо подоспели ребята-хранители: сразу же сбросили на горящее здание столько воды, сколько и за целый день бы не перетаскало и полгорода, да ещё и заморозили, чтобы наверняка. Некоторые глыбы получились просто циклопических размеров, они громоздились почти до потолка, поэтому сразу не растаяли. Зеваки расхаживали по пепелищу и диву давались. Ходили, ахали, таращили глаза и присвистывали. Лёд в Эйё — это просто дикая невидаль. Тарума не стала доносить на Рудэ, которая, одержимая нечистым духом, подпалила заведение. Это было не в её правилах. Никогда в жизни она не ябедничала, и не была стукачкой. Благородство — черта, которая передаётся по наследству. Ещё её мать, которая служила императорской семье, говорила ей в детстве, что никогда не стоит опускаться до низости. Закурив трубку, Тарума усмехнулась. Странно ведь. Её так раздражало в жрице то, что на самом деле было свойственно ей самой. Да, она называла жрицу «барышней», особой из тех, что получают многое по праву рождения. Сама же Тарума получила возможность строить карьеру в императорском дворце благодаря семейным связям. Да, ей повезло. Максимализм и упорство жрицы Генбу доводили её до белого каления, но ведь и сама она всю жизнь старалась быть честной, не выносила зазнаек, и даже считала, что они в первую очередь заслуживают если не удара по морде, то, как минимум, леща. В десять лет она даже поплатилась за свою прямолинейность. Одна из таких же юных прислужниц, набранных в дворцовые покои, решила ей отомстить. Ночью она просто обстригла Таруме локоны, пока та спала. Проснувшись изуродованной, Тарума чуть не заплакала от обиды, но тут же вспомнила слова матери, которая учила её никогда не сдаваться и не реветь, по крайней мере на людях. Показать свою обиду — значит проиграть. Именно в тот момент и проявился её дар, или же проклятье. Волосы отрасли сразу же, как по волшебству, да к тому же — ещё лучше, на зависть сопернице. Смешно было смотреть, как она на каждом углу кричала про то, что Тарума — ведьма. Глупая девочка, сама себя выдала. Её потом перевели на кухню, больше они никогда не пересекались. Императорский дворец — это город в городе. «Ведьма» — подумала она и снова улыбнулась. Она вспомнила про свою страсть к упражнениям с длинным оружием. Ведь эта жрица тоже дралась выбрала именно клинок на длинном древке. Она вдруг удивилась, что обнаруживает у себя что-то общее с жрицей, которую ещё недавно хотела прогнать и забыть. Теперь же она хранитель, воин Генбу, присоединяется к отряду жрицы из другого мира. Смешно! Неожиданно и девочки начали подбадривать её и желать удачи в её походе и всём этом отчаянном мероприятии в целом. Надо было решить все дела, пристроить девочек в другие заведения, навести порядок, да по документам тоже всё должно быть в порядке. Ещё следовало подумать о сборах. Надо было достать тёплые вещи, ведь Хоккан — это та ещё ледяная дыра. Тарума быстро вошла в свою пострадавшую от пожара, но всё-таки уцелевшую комнату. Там уже толпилась вся честная компания. Этих товарищей было уже поздно учить манерам, но, может, стоило хотя бы попытаться. Жрица шагнула по направлению к ней, и жестом указала на спутников. — Инами, нам стоит познакомиться поближе… Извините, что мы так вломились. — Да, ничего, — ответила Тарума едва сдерживая слегка нервный смешок. В комнате были все, кроме ближайшей подруги жрицы, которую при первой встрече «продавали» в бордель. — Меня зовут Окуда Такико, будем знакомы, — чётко произнесла жрица, сделав короткий поясной поклон. Тарума удивилась странному обычаю. Она никогда не видела, чтобы кто-то в Хоккане или Конане так представлялся. Она заключила, что это экзотический обычай той страны, откуда прибыла жрица. — Вы — шестой хранитель в нашем отряде, — улыбаясь сообщила девчонка. Тарума удивилась. Получалось, что остался всего один хранитель, зато какой! Она даже знала предназначенное ему небесами имя — «Урумия». В команде Такико не хватало именно его. Потому что единственное место, куда упрямой девице пока нет хода — это императорский дворец, в застенке которого уже семнадцать лет император Тэгиру и его приспешники удерживают небесного воина Генбу. Вот как всё закручивается! Видно, по велению судьбы, Таруме придётся ещё раз переступить границы императорского дворца. Освободить «Урумию» и привлечь на свою сторону — задачка не из лёгких, наверное, как раз для самой упорной жрицы из всех возможных. — Уруки у нас как всегда где-то шляется! — выпалил черноволосый и не в меру громкий паренёк. Тарума припомнила девушку, которая призвала ветер, разгромив комнату и тем самым спасла честь жрицы. Как же — «ураган». «Уруки». Верная подруга. Та самая, которую хотели первой заслать прямо в тыл. — Томите, ты бы помог Хацуи собрать вещи, — забубнил блондин с повязкой. Тот самый, который «покупал» засланок-диверсанток на следующий день. Оказалось, что он даже умеет говорить достаточно громко, по крайней мере, так, чтобы было слышно. Правда, звучало это всё равно как-то странновато и дико. «Что ж, — подумала Тарума. — Этот пацанёнок с шилом в одном месте — «Томите». Грохочущая пустота, под стать его знаку. Чересчур громкий и артистичный. Он и папашу, продающего дочерей в бордель, сыграл, и в качестве уборщика в заведение проник. В принципе, все они артисты. Просто цирковая труппа!» — Хикицу, ну и зануда же ты! - ответил Томите. - Я час назад уже сказал, что соберу… Значит, соберу! Не надо на меня так смотреть! Вообще, мелкий обнаглел уже вкрай! Мог бы намутить свою корзину и катить её до самого Хоккана. Глядя на происходящее Тарума, наверное, перестала контролировать мимику своего лица, может, она чересчур удивлённо таращилась на тех, с кем свела её судьба… Это ж просто испытание для её профессиональной памяти. «Спокойно, подруга! Ты же помнишь по именам и рабочим псевдонимам всех девочек, что трудились в борделе… «Хацуи» — толстый маленький мальчик с железной корзиной, «Хикицу» — длинный белобрысый тихарь с повязкой на глазу. Вот видишь, Тарума, всё просто!» — с облегчением подумала она. Тут же в комнату вышел ещё один молодой парень, которого до сего момента не попадался ей на глаза. В операции «Инами» с проникновением в бордель этот субъект явно не участвовал, однако, лицо его показалось Таруме каким-то подозрительно знакомым. Благородные черты лица, длинные волосы, собранные в «хвост», открытый взгляд. Она всё пыталась припомнить, где она могла видеть этого парня. — А вы… как я понимаю… Намаме, — попыталась угадать Тарума. Этому новенькому на вид было лет шестнадцать-семнадцать. Урумии семнадцать лет назад должно было быть где-то лет восемь-девять, то есть он должен был быть старше. «Не могла же эта ушлая жрица провернуть операцию во дворце! Значит, это «Намаме» — подумала она. — Уруки! — громко воскликнула жрица и побежала навстречу вошедшему. — Всё готово? — Да, я всё упаковал… — Уруки? — воскликнула Тарума. — Ты? Уруки?! Судя по отсутствию какой бы то ни было реакции, удивилась только она. Вся группа непонимающе посмотрела на неё. — Вы меня не узнаёте, Инами? — переспросил парень как-то по-знакомому, нагловато улыбаясь. Тарума обескураженно покачала головой. Его голос она слышала впервые. Очевидно лицо у неё приобрело ещё более глупое выражение. Она поправила выбившуюся прядь и непонимающе посмотрела на стоявшего перед ней молодого человека. — Но ведь Уруки — это девушка… По крайней мере, была — с неприкрытым ужасом добавила Тарума. Она столько лет убегала от чудес, намеренно отказывалась верить во всё сверхъестественное, а тут все эти самые чудеса настигли её и градом посыпались на её бедную голову, да так, что в пору было уворачиваться. — Я был… в образе — громко объявил хранитель, выделяя последние слова. Пояснение предназначалось персонально Томите, которого тот смерил таким испепеляющим взглядом, что Тарума притворилась, что разглядывает колыхающийся на ветру кусочек разорванной бумаги в оконной раме. — Уруки у нас перевёртыш! — выпалил черноволосый пацан Томите и захохотал так заливисто и громко, от чего почему-то стало неловко Таруме. — Да! — с какой-то театральной злостью вскричал Уруки. — Когда я использую силу, моё тело превращается в женское, и что с того?! — Генбу явно распределял способности, руководствуясь только ему присущим чувством юмора. Знак женщины позволяет превращаться в женщину, а ты камень и твой знак — «Стена» — послышался тихий голос со стороны Хикицу, который как ни в чём не бывало обращался к кукле, сидевшей у него на плече. Это была та самая кукла, которая отвлекла её во время поединка с жрицей. Вот это поворот! Тарума изо всех старалась соблюдать спокойствие. Казалось, что среди хранителей Генбу не было ни одного нормального человека, по её спине пробежал предательский холодок. Отступать было поздно, ведь она уже пообещала всем девчонкам из борделя, что приведет Хоккан к благоденствию, пока те в поте… лица… будут трудиться… Она с ужасом посмотрела на ту самую команду, на тот самый отряд, который собирался совершить важнейшую миссию в деле спасения страны. Её родины. — Да, — бодро воскликнул Томите, — Генбу — настоящий весельчак, а ещё — любитель тёток вот с такенными буфер-ра-ами! Парень показал руками очертания большой выпирающей женской груди. — Томите, ты опять?! — раздражённо взвизгнула жрица. В это время Хикицу занёс руку для отрезвляющего шлепка, но его опередила «кукла», конечность которой вытянулась превратилась в пятерню, готовую залепить не в меру нахальному товарищу оплеуху. Однако юркий Томите увернулся, а кукла упала на пол с грохотом, а через секунду неистово пища поскакала прочь. Тут же её сгрёб мелкий мальчишка и усадил себе на голову. Всё это зрелище выглядело дичайшим сумасшествием, как и сама затея с вызовом божества Севера. Однако отступать было некуда. Тарума приняла небесное имя «Инами» и дала слово. Она не только согласилась на авантюру, предложенную «барышней», но и пообещала Сюну перед её смертью. Отступать было поздно. — Э-это На-намаме, хоть каменный, но живой… Он всё по-понимает! — промямлил мальчишка «Хацуи», придерживая каменного малыша пухлой ладонью. Томите, которому чудом удалось избежать целых двух затрещин, балансировал на одной ноге, выкрикивая: — Я, на правах сэмпая, хотел поздравить Инами и пожелать ей скорейшего вливания в нашу команду! У нас не скучно! — Пожалуй, да будет так… — ответила Тарума. — Да, славный у тебя отряд, госпожа жрица. Если даже… камень тебя слушается, то мне действительно остаётся только молча присоединиться.