Кровавое пламя под снегом

      Люси никогда не устанет поражаться людям, не поддающемся всеобщему настроению, особенно в преддверии Рождества Христова. Пока все, несмотря на кусающий холод и снегопад, куда-то торопятся, смеются и готовятся к предстоящему празднику, оставались вечно ничем недовольные личности. Старушку за торговым лотком можно было бы понять — стоит весь день на морозе, а засушенные травы и цветки не так востребованы, как мясо или горячее вино, — однако она испепеляет покупательницу глазами-бусинками и бурчит себе под нос, что та загораживает лавочку и выбирает слишком долго. К слову, никто больше товаром и не интересуется.       Саму Хартфилию ситуация забавляет, и она нарочно не обращает внимание — надо же быть такой каргой! Впрочем, пускай беснуется, ведь только на фоне таких, угрюмых и сварливых, все кажется красочней и не таким приторным.       Легкая, скрытая глубоко зависть не так сильно ковыряет изнутри. — Какое зелье ты готовишь на этот раз, ведьма? — вместе с хрустом снега до Люси доносится знакомый, насмешливый голос, от которого на секунду сердце сладко замирает.       Перед тем, как развернуться и окинуть мужчину недовольством, Хартфилия расплывается в улыбке, и чтобы она не была столь глупой, выдающей с головой, начинает кусать губы, вместе с тем, радуясь, что щеки красные от холода. — Не устал еще преследовать меня?! — показательно возмущается она. К сожалению, полностью контролировать тело и эмоции невозможно — карие глаза неподдельно сияют и сердце ускоряет ритм, когда она смотрит на него. Даже его темно-зеленый мундир, отличающий в нем охотника на ведьм, не пугает, не приводит в чувство. — Я думала, вы, инститоры, должны работать, людей защищать, а не шнырять по городу, да бедных девушек донимать! — Ошибаешься, Люси. Я прямо сейчас слежу за одной крайне подозрительной особой. — он усмехается, по-дружески язвительно и одновременно соблазнительно, что хочется прямо сейчас подняться на цыпочки и быстро чмокнуть, чтобы он ничего осознать не успел.       Горящий в серо-зеленых глазах огонек дразнит сильнее.       Резко Драгнил оглядывается, прищуривается и наклоняется, продолжая шепотом, словно раскрывает секрет: — И что-то мне подсказывает, она хочет отравить меня. А может, что похуже. — Знаешь, один раз ты меня доведешь, и я и вправду научусь ворожить. — подавив смешок, Люси принимается разглядывать травы под пристальным взором торговки, ставшую еще хмурее.       То, что так легко ее не оставят, предельно ясно, однако Люси только рада этому. Драгнил подступает к ней ближе, и она уже еле сдерживается, чтобы не сделать шаг назад, не ощутить спиной его крепкую фигуру, исходящее от него тепло, не защитил ее от царящего холода. Странное сочетание соснового леса и мыла ударяет в нос, заполняет легкие — не нарочно делает глубже вдох, — и щеку обжигает его дыхание.       Раззадоривает ее специально, издевается, мучает, будто не знает, как она желает стать с ним ближе.       Инститоры прозвали ведьм дьявольскими соблазнительницами. Люси же готова поспорить, что все совсем наоборот. — Бери алтею с цветками: лучше приворот посильнее, чем слепота, ведьма.       Не успевает с языка слететь вопрос — с чего вдруг ей готовить приворотное зелье, он и так уже приворожен? — как старушка всплескивает руками, свалив какую-то банку, и восклицает: — Боже милостивый!       Они заигрались, совершенно забыли, что для других, особенно для людей пожилых, ведьмы это угроза, страшнейшее из существующих созданий (кроме Дьявола конечно же). Немного стыдно даже. — Все в порядке, мадам. Это просто безобидные шутки. — Драгнил тут же возвращается к своей роли защитника мирного люда. Для большей убедительности слегка вытаскивает кинжал, демонстрируя камень, похожий на изумруд, в основании.       Подозрительность не исчезает, старые губы сжимаются, становясь одной полоской. Кажется, торговка недовольна, что перед ней стоит инститор с «плачем девы», развеивающим любую магию. Вновь на них обрушиваются ворчания и не самые вежливый просьбы поторопиться, видите ли, они отпугивают покупателей.       К радости, Хартфилия выбрала нужное… Нет, глаза цепляются за омелу, которую пару минут назад не замечала вовсе. Поспешное решение, сопровождается смешком со стороны мужчины. Лицо опять начинает сильнее гореть, и остается догадываться, знает ли Драгнил о традиции связанную с растением.       После неудачной попытки поторговаться, деньги отдаются с неохотой. Люси не богачка, и в ином бы случае, она ни за что бы не купила просто травы по столь завышенной цене, однако, никого найти больше не удалось. Хотя кто в этом виноват? Привыкла, что всегда есть запасы или мама обо всем позаботиться, и не посмотрела летом хватит ли припасов на осень и зиму. Сейчас вынуждена бегать, искать все нужное для приготовления всех йольских атрибутов.       Инститор спрашивает не видела ли она еще елку в центре города. Из-за тревоги и страха, сопровождавшей ее по приезду в новое место, Люси старалась не суваться в места огромного скопления людей, безопасней на окраине, в лесу, у себя в домике. И еще, что волновало людей не меньше, жила она одна, без отца или мужа. Это и стало весомыми причинами рождения слухов — в некрупных городках это главное блюдо повседневности — и знакомства с Драгнилом.       Первая встреча случилась в лесной чаще. Люси только переехала, потому нередко устраивала себе прогулки по местности, заодно собирая ягоды, травы и проверяя то небольшое количество ловушек, которые любезно оставила старая хозяйка. Слабый ветерок освежал, по небу проплывали редкие тучи, лес был тих — спокойный денек теплого августа, как неожиданно перед ней выскочил охотник, выставив кинжал. Приземление на пятую точку было не из приятнейших. Смотря на нее сверху-вниз, изучающие, с прищуром, он огласил кратко: «ведьма». Вопрос или утверждение Люси не поняла; сглотнула комок в горле, ведь невозможно не испугаться, когда инститор чуть ли не тычет в тебя «плачущей девой», а каждое действие и кинутый взгляд дают понять, что одно лишнее слово и ты попадешь на костер, и начала вести себя как обычный человек в подобной ситуации: высказывать непониманию, отвечать на вопросы и при этом слегка возмущаться — какая еще ведьма?! Вы что?! — и смотреть на него с таким же подозрением. В конце он убежал, видимо торопился и она была лишь случайным препятствием.       Однако уже тогда Нацу дал понять, что так легко он от нее не отстанет. Пришел к ней вечером, представился, извинился и принес пирог с мясом и картошкой (который оказался его ужином, так как Люси и одну четвертую не успела съесть). Напрашивался в гости, игнорируя все вежливые «не стоит, было и было». Хартфилия не была уверена насколько все в домике соответствует быту обычного человека, но не могла и сильно сопротивляться, потому предпринимала жалкие попытки отделаться, словами, что не убрано. Охотнику — кто бы сомневался? — было все равно, и тогда она выпалила фразу, за которую сих пор было стыдно: — Я не хочу, чтобы вы подумали, что я плохая хозяйка! Для меня это важно!       У твердолобого и бестактного Драгнила брови взлетели вверх. Много ли смысла у данной фразы, когда ее говорит незамужняя девушка молодому и свободному мужчине? Если и да, то оба они подумали об одном.       Впрочем, это не спасло Хартфилию. Охотник нагло вошел в домик и стал расхаживать в нем, как хозяин. Очевидно, его преследовала идея, что она ведьма, и пришел найти подсказки, точнее последние гвозди в ее гроб. К сожалению, Полюшка, бывшая хозяйка, не использовала магию в чистом виде, предпочитая брать ее из матери земли, отчего все было заставлено склянками с смонительным наполнением, разными травами, камнями и прочими дарами (и Люси собиралась во всем обвинить именно Полюшку, она-то сюда только недавно, не навела еще порядок в доме). Никакого упрека или недвусмысленной фразы не последовало — другой давно всадил бы в тело меч и потащил на главную площадь, ведь ведьмы умрут только, если их тело превратится в прах, — казалось, Нацу и вправду всего лишь пришел просить прощения и интересовался ее личностью. — Я здесь уже была, года два назад, когда мама захворала. Приезжали к страшуке Полюшке, надеялись поможет, она много в медицине знает; некоторые ее целительницей называют, — разговоры о причинах ее приезда были неизбежны, иначе сюда явится не один инститор. — Как я говорила, я из семьи торговца, все время путешествовала, а тут прожила несколько месяцев. Мне это понравилось: никакой спешки, качки, постоянных изменений. Все спокойно, стабильно и радушно, так что после смерти родителей, это было первое место, о котором я подумала, когда в старом стало невыносимо. На удачу, Полюшка как раз планировала переехать поближе к родственникам и оставила мне этот домик.       Возможно, Нацу поверил ей, потому почти все было правдой в ее рассказе, и не рылся в ее прошлом. Вот только, это вовсе не означает, что он перестал считать ее ведьмой.       С тех пор они необъяснимым образом начали сталкиваться слишком часто, точнее находить друг друга в толпе, они все чаще не ограничивались вежливыми приветствиями, они находили все больше точек соприкосновения. Нацу нагло заходил к ней в гости, Люси не сопротивлялась этому.       Нет, это не было любовью ни с первого взгляда, ни со второго, но привыкли быть рядом быстрее, чем принято. Легкостью и непринужденностью был пропитан каждый их разговор, порой они понимали друг друга с полуслова, а порой слова вовсе были не нужны.       Они должны изничтожить один другого — они ведьма и инститор, заклятые враги, не видящие в другом ничего, кроме желания крови, — однако их это не волновало. Люси была с Нацу, Нацу с Люси, и границы стирались.       Мама говорила, что такие люди родственные души. Не стоило забывать про бдительность, про осторожность, про другие стороны, что существовали в них, все еще не раскрытые. Было слишком много «не» в их отношениях, и это совершенно не волновало.       После смерти родителей и почти года, что Хартфилия прожила в ковене, среди ведьм, от которых отличалась, которых не могла назвать семьей. В детстве Люси мечтала быть как все остальные ведьмы, но, попробовав, осознала, что их взгляды на мир, на его владение, на отношение к людям, никогда не совпадут с ее.       Сбежала и теперь жила вполне счастливо с человеком, чьи руки по локоть в крови ее сестер. Люси не такая как они и Нацу не такой безжалостный, как его собратья. Легко забылась и мечтала, что и дальше все будет так же хорошо.       Почти каждое Рождество, когда родители были живы, Люси проводила в столице или других крупных городах, где праздник проходили с размахом — насколько это могут себе позволить христиане. Несмотря на то, что город не захолустье, Хартфилию приятно поражает, как подходя к центру, городок становится все более убранным и пестрящими цветами зелено-красного, благодаря чему исчезала вся серость, грязь и царящий в людях холод. Возможно глупость, но казалось атмосфера преображает тусклый цвет солнца в мягкий, теплый, как от костра, вокруг которого собралась семья.       На площади собралась толпа, и все кружатся вокруг огромной елки. Кто-то смеется, кто-то ругается, кто-то заводит приятную беседу с тем, кем не общался весь год — удивительная вещь, как всех объединяет украшение главного атрибута праздника. Даже вечно серьезные инститоры принимают участие и оживили свои каменные лица. Люси с Нацу не остались в стороне. Часто мучащий вопрос — узнай они и Нацу кто я, что было бы? — покидает ее, заменяясь другим:       Интересно, что же будет в Рождество, когда откроется больше лавочек с едой и вином, разожгут костер и можно будет поиграть в разные игры?       Эти пару часов Люси планировала потратить на подготовку к Йолю, и покупка должна была быть быстрым отвлечением, занимавшим максимум полчаса. Дома и придется поторопиться и пропотеть, чтобы успеть все, и все же Люси не жалеет.       Единственное, что портит прекрасный день, отрешенность Нацу от нее. Еще в начале зимы он подавал согнутый локоть и, прижимаясь бочками, они могли гулять целый день. Сегодня Драгнил не прикасался к ней, и ее тело изнывает, это причиняет дискомфорт, тоску. И что причиняет боль сильнее: делает это намеренно.       Нацу необходимо ее поклонение перед христианским Богом.       Инститоры служат церкви во имя божье, поклявшись посвятить жизнь изничтожению мира от дьявольских созданий. Семья и прочие мелочи не должны мешать — инститоры посвящают все свое время тренировкам уже с детства, чем еще могут послужить сироты? Но желание плоти неумолимо, да и не монахи они, поэтому, во избежание греха, им разрешено вступать в брак, чем те практически не пользуются, отдавая себя полностью делу жизни.       Люси, известно, что Нацу грешник: встречала одну девушку, которая бесстыдно намекала, что не против провести еще одну сладострастную ночь. Однако, когда она захотела его просто поцеловать, Нацу отверг ее. У них не будет никаких романтических отношений, пока она не войдет в церковь и не будет готова произнести супружескую клятву перед священником и ликом Всевышнего, заключил он.       Будь она простой девушкой, прыгала бы от счастья.       Хартфилия не росла в ковене, и все равно не понимает этих сложностей, привязывание и поклонение мужчине, которое невозможно разрушить. У ведьм все было легче: перед началом союза (в крайнем случае после), то есть первым совокуплением, они делают подношение и живут вместе столько, сколько пожелают.       Выйти замуж за инститора, значит либо открыть свою сущность и, возможно, сгореть на костре, либо навсегда отречься от магии и предать Триединую богиню. Люси не уверенна готова ли она сейчас принести такую жертву.       Нацу Драгнил беспощаден и безжалостен к ее чувствам — так легко готов ее очаровывать ради достижения цели.       Достигнув окраины, они останавливаются, готовясь распрощаться. В этот раз ведьма не отпускала своего охотника. Кладет руку на его грудь, проводит по темно-зеленому пальто, убирая собравшиеся снежинки и останавливает там, где сердце. Ждет, хочет почувствовать его биение, убрать сомнения. — Ты сегодня несильно загружен работой? — спрашивает она, смотря в его глаза невинно, с легким смущением.       Принять его отречение нелегко и невозможно, поэтому она поступит, как ведьма — схитрит и настоит на своем. В эту ночь ведьмам нельзя высовываться из дома и лучше не оставаться одним. Раньше с Люси всегда были мама и папа, прошлый Йоль она праздновала с сестрами, сегодня она желает до рассвета пробыть с человеком, которого полюбила, даже если он инститор.       Сошлется на знания о языческом празднике, скажет, что ей страшно, что ей нужна его защита. Надавит — он же не оставит ее одну? Нет гарантий, что Драгнил передумает, это и не главное. Хотелось просто побыть с ним в уединении и — чего скрывать — немного смягчить запреты. — Постой. — Нацу поднимает руку, и Люси настигает испуг, что он ее не выслушает, опять отвергнет и заставит стыдиться своих чувств и желаний. Он, конечно, разделяет их с ней, но из принципа не поддастся. — Смотри на меня и не делай резких движений, — его брови сводятся к переносице. Настороженность перекрывает огорчение. — С тех пор как мы вышли с площади за нами следует девушка. Смуглокожая брюнетка в фиолетовом платке. Мне кажется она следит за тобой.       Люси удивленно моргает и не замечает, как рука инститора сжимает ее предплечье. Не шутит, не хочет избавиться, понимает ведьма, смотря в серо-зеленые глаза полные тревоги. Ее разглядывают внимательно, без подозрения, как делают только родные люди. Это греет душу.       Спустя пару секунд Драгнил говорит посмотреть в право.       Девушку найти не сложно, не многие носят такого броского цвета одежду, еще и украшенную позолоченным узором. Та с интересом рассматривает двор дома, покачивая головой из стороны в сторону. Видимо, напевает что-то, догадывается Люси, улавливая в фигуре нечто знакомое. — Мне стоит начать беспокоиться?       Преследовательница оборачивает в их сторону. Удивление, потом радость, потом опять удивление — эти две эмоции перемешиваются, и Люси не понимает как реагировать на старую подругу или стоит проигнорировать ее. Вспоминая, любовь Каны колдовать, не меньшую чем к алкоголю, страх, что инститор учует запах ворожбы, небезоснователен. Раз подставляется сама, не надо и других подставлять. — Все хорошо, это моя знакомая. — вынуждена признать Хартфилия и отстраняется. Они слишком долго рассматривали друг друга, наверняка, Нацу уже догадался. — Одна, без мужчины? — Я тоже одна. — Это другое, — Нацу хмурится сильнее и складывает руки на груди. — Ты под моим присмотром. — Про ту каргу с лотком ты ничего не сказал. — Эта старушка живет тут давно, все жильцы того района ее знают. К тому же, ее муж болен, не способен работать.       В такие моменты причина, по которой ведьмы недолюбливают людей, Люси становится очевидна. Церковь внушила им, что мужчина сильнее, главнее, не испорченный магией Дьявола, породив в них страх независимых женщин. — Я не боюсь молодых дев. Просто это странно, и остальные остро воспримут эту странность и то, что вы подруги. Вокруг тебя крутится достаточно много дурных слухов. Не все инститоры великодушны, как я. — Нацу не предвзят, он не видит в каждой одинокой женщине ведьму, как следует охотнику, что развеивает раздражительность. — Ничего страшного не будет. Она с отцом, — с сомнением говорит Хартфилия, надеясь, что и матери семейства здесь не будет — одной ведьмы в городе хватает.       Отец Альбероны — мужчина рослый, крепкий, остальные расходятся перед ним; идет он ровно и уверенно, взгляд его стальной. Сразу ясно он либо воин, либо охотник — скорей всего раньше состоял в армии, до приворота, — даже потрепанная одежда не способна испортить впечатление. Это спасает Кану: с таким мужчиной рядом в голову не придет мысль о его покровительству ведьмам.       Правда сейчас на лице Гилдартса Клайва, весьма задорного и легкого на подъем, по воспоминаниям Люси, непривычная хмурость и серость, как после долгой болезни. — Жаль. Надеялся сегодня с братьями погреться у костра, — тон насмешливый, но напряжение не исчезает. Драгнил без всякого огонька веселья, что был еще недавно, наблюдает за уже ругающейся парочкой и разворачивается. Перед уходом кидает последние слова: — Советую сегодня ночью из дома не высовываться. Охота будет в разгаре.       Радость и удивление от встречи подруги сменяется злостью: не будь ее, не было бы этого диалога. Люси бы не вспомнила, кем на самом деле является Нацу Драгнил.

***

      Снег за окном падает и мягкими, воздушными хлопьями ложится на сугробы, окрашивая все больше белым цветом и рождая ощущение, будто ты переместился в зимнюю сказку. Непроглядная темнота, охватившая небо меньше чем за час, не пугает, как происходит обычно. Наоборот, она окутывает и скрывает все — точнее всех, — что опасно и поселит ужас в хрупкой человеческой душе. Наступила самая длинная ночь года.       Одинокий домик среди деревьев был бы вовсе незаметен, если бы не горящий свет. Внутри царит хаос и спешка, ведь ночь настала, а к празднику не готово ничего! Люси это крайне тревожит, она суетится, все вылетает из рук, ножом она по случайности режет пальцы — у мамы всегда все выходило своевременно. Кана же пьет горячее вино, делает вид, что помогает, болтает и изредка припоминает, что они дома давно не готовятся к Йолю, вместо этого расхаживая по гостям, поддевая подругу.       Вечер, несмотря на минусы, выходит приятным, разговоры не утихают, у каждой скопилось множество воспоминаний, которыми стоит поделится, вещи, на которые можно пожаловаться, и впечатления от новой жизни, так как за полгода девушки поменялись местами: Кана, вдохновившись рассказами Люси, сразу после ее отъезда «сбежала» из ковена «Озера Лун» и начала путешествовать, Хартфилия, наконец, оселась на одном месте.       Тема о небезопасности жить вне ковена, где не от кого скрываться и прятать свою сущность, была неизбежна. Определенный пунктик Кану особенно завел: — Идиот! У него перед носом ведьма, а он ее учуять не может! Мужики не особо умные, а в церкви последние остатки разума выбили — видно же, ничем другим думать не умеет! Точно тупоголовый инститор! Было бы неплохо лишить его как раз этого самого достоинства, они же такие святоши, мир спасают! А ты молодец, Люси, улыбалась, глазки строила, я бы уж точно удушила его или ноги переломала! Представь, что будет…       Да, вот так должна реагировать ведьма на инститора. — Не ругайся. Ты украшаешь йольское полено, мне потом его разжигать все двенадцать дней! — возмущенная Хартфилия перекрывает поток мыслей Каны, устав от глумлением над Нацу.       Сначала подруга чуть не кинулась на нее и потому, подхватившая настроение Люси, не обратила внимание на замечание, какой же охотник мерзавец. Во время дороги до дома, сваливала все на ненависть. Теперь это знатно капало на мозги. Кану все никак не отпускал шок и негодование: да как этот отвратительный монстр — убийца! — смеет за ней увязываться, и все мечтала о том, как перекосит его лицо, когда он узнает правду. Перед смертью, конечно же.       За такие издевки Кану нельзя осуждать, напоминает себе Люси, она имеет на них полное право. Легче слушать ее не становилось. — Прекращай. Мне хватает инститоров в жизни, — жалоба частично правдивая, чтобы не возникло каких-либо подозрений. Но развивать ее никак Люси не собирается, поэтому сменяет тему. — Почему мы не пригласили твоего отца? Ему не будет одному скучно?       В отличии от представления простых людей некоторые ведьмы живут и строят семьи с мужчинами. Существует всего три варианта, как это возможно.       Первый и самый безопасный — союз с фамильярами. Несколько веков назад, когда церковь начала гонения и казни ведьм, не все их предали. Некоторые мужчины ушли с ними, и из поколения в поколение оставались верны. Правда в последнее время жизнь их становилась не мила: многие ведьмы переносили злость на мир на них, воспринимая как слуг, или вовсе не считая их больше за людей.       Второй — «сделка с дьяволом», как прозвали ее христиане. Желая заполучить что-то, мужчины прибегали к магии, тем связывая свою жизнь с ворожеями. Так сошлись родители Люси: отец был болен и нашел спасение в Лейле, с которой должен был быть вместе «пока смерть их не разлучит». Что и произошло: Лейла умерла, и болезнь Джуда тут же вернулась, погубив за месяц.       Последний — приворот. Метод долгий — чтобы влюбить в себя, мужчину необходимо поить отваром на протяжении трех полных лун — и является крайне опасным для приворожимого, так как при приготовлении отвара нельзя допустить ни одну ошибку: добавишь чуть длиннее локон волос — все тело покроется язвами, возьмешь алтею увядающую — слепота, и множество других побочных эффектов при малейшей неточности. После удачный приворот нужно поддерживать, иначе привороженный начнет увядать и сходить с ума без внимания ведьмы. Что самое ужасное — мужчина не осознает, что с ним происходит и в какой опасности его жизнь. — Ты будто не знаешь Гилдартса! Ему компанию найти расплюнуть, пускай оттянется хотя бы раз в жизни! Знаешь, я бы тоже к нему присоединилась, но надо тебя спасать, хранительница традиции, иначе как бы ты одна провела эту ночь?!       Хартфилия смеется вслед за Альбероной, но ее мучит вопрос: как Клайв поддерживает жизнь, если Корнелии нет рядом. При разговоре он был весьма весел и бодр, чего уж точно не может быть с разлученным привороженным. Либо Корнелия мертва, о чем почему-то не обмолвилась подруга, либо Кана приворожила собственного отца. От попыток углубиться в размышления у Люси по спине пробегают мурашки и становится дурно.       Любопытство все же сильнее.       Однако не успевает Люси и слова произнести, как Кана перебивает ее: — Мы должны его наказать! — Наказать кого? — Хартфилию начинают пугать нотки восторженности и самонадеянности в голосе подруги. — Инститора, который к тебе подкатывает! — восклицает Кана, как будто это и без уточнения должно быть ясно. — Они нас убивают, вырезают целые ковены, зато, как не ведьма, они яйца подкатывают неумолимо! Я же видела — ты отвязаться от него не могла!       Вскочив на ноги, ведьма начинает расхаживать по дому, осматривая полки, обставленные банками со всевозможным содержанием, висящие засуженные травы и прочие с виду обычные материалы. — Нельзя, Кана! — нет, наказывать охотника было не за что, а если и было, у Люси нет желания этим заниматься. — Нацу знает про ведьм слишком много, он может нас вычислить. К тому же, сегодня Йоль — ведьмам нельзя колдовать! — Люси, да успокойся ты! В Йоль можно делать все, что захочешь, даже не праздновать можно. Все всего лишь традиции! И вообще, эти охотники тупоголовее некуда, а без этого существует достаточно много заклинаний, которые не оставляют следов. — Традиции существуют и соблюдаются не просто так! Духи испокон веков пробуждаются и приходят в наш мир — Йоль это их время вершить магию на земле. Лучше с ними не играть. — на одном дыхании повторяет Хартфилию мантру, которую ей всегда причитала мама при попытке колдовать. Конечно, это не кажется таким пугающим, как в детстве, и во влияние духов на их бренный мир Люси в возрастом все чаще сомневается, но если это способ отговорить Альберону, грех им не воспользоваться. — Тебя пять лет что ли?! Ты была в «Озерах Лун» в прошлый Йоль, видела же, что все колдуют и ничего. Не съедает их Грила, и не похищает из постелей ни Йольский кот, ни Крампус, — Кана не присаживается, она даже не смотрит на нее. Зажав подбородок меж пальцами, раздумывает и потягивает алкоголь. — Крампуса придумали христиане, не приплетай его к нам, — жалкая попытка отвлечь.       С обречением Люси осознает, что Альберону озарило, когда та распахнула глаза и всучила ей кружку. — Я пойду ловить крысу — где у тебя сарай или кладовка? — а ты найди песок, клубок нитей, нож и тот камень, про который ты мне рассказывала. Ну тот, который он решил «правильно» разъединить и порезался. Он же впитал его кровь, ты не выкинула его, да? И еще… еще… — Ты решила на него кошмары нагнать? Это тебя пять лет, наверно, — с нескрытной обидой заканчивает Люси и залпом выпивает остатки вина. Горло горит, и лицо сморщивается, поэтому для нее остается незамеченной хитрая ухмылочка. Сожаление о своих словах настигает на пару секунд позже. — Ты права, Люси. Что в кошмарах такого? Надо, чтобы он помучился, всю ночь с ума сходил, — блеск фиолетовых глаз совершенно не нравится Хартфилии. — Эти инститоры святоши те еще, все девственники закомплексованные. Декольте чуть поглубже, так они уже краснеют и голову ворчат. Мы возьмем ставку выше, создадим настолько неприличные сны, что у него при виде тебя пар из ушей пойдет и близко к тебе не подойдет еще месяц.       Заразительный смех заставляет Хартфилию сильней нахмуриться… и задуматься. — Что ты теряешь, Люси?       И вправду, что она теряет? Нацу навряд ли отреагирует, так как прогнозирует Кана, но он помучается, возжелает ее. Мама говорила, что мужчины плохо сопротивляются желаниям плоти. Нацу может не стерпеть, передумать, смягчить свои требования. Все то, что ей нужно. — Еще нам понадобятся цветки яблони и… — лицо стремительно заливает румянец, последние слова не врываются. — Лучше готовься, Люси! — подмигивает Альбереона перед тем, как скрыться в кладовке в поиске грызуна.

***

      Снег не падает. Небо пустое, без звезд и луны. Нет больше того тепла, остался мороз, холод и то, что скрывается в темноте под слоями сугробов. Любой шорох, шаг, хруст разносится по воздуху, преобразовываясь, заставляя сердце замереть и встать волоскам на загривке. Спят спокойно исключительно те, кто сумели спрятаться.       Это обманчивая ночь и суровая зима без приукрас — никто не в безопасности.       Люси слышит лязг металла. Звук режет слух, хочется от него спрятаться. На подкорках сознания, все еще не проснувшись, она понимает, что это всего лишь дурной сон, где за ней с вилами пришли жители городка, где инститоры достают свои кинжалы и мечи, где звенят цепи, Нацу стоит во главе, на его лбу вздулась венка, ноздри расширены, он тяжело дышит, чем-то походя на зверя, и с яростью в глазах он кричит на нее «Ведьма! Сжечь ее!». Надо подождать и это исчезнет.       Минута.       Проходит вторая.       Третья.       Скрежет становится громче и громче. Подступает все ближе и ближе. Он у самой двери.       Это не сон.       Иней покрывает окна, разукрашивая его рисунком, изящным и никому не ясным. Однако Люси не обращает на него внимание. Единственное, что она видит — свет, неприсущий Йольской ночи.       Но она опять ошиблась. Света нет. Огонь. Ее дом окружен огнем.       Сознание просыпается немедленно. Хартфилия вскакивает и начинает неистово трясти подругу за плечо, чтобы та быстрее проснулась, увидела, использовала магию, сбежала. Или сказала, что Люси бредит, на нее плохо повлиял алкоголь. Это просто кошмар.       Вот только видя, как лицо Каны замирает, бледнеет, что уже не скрыто, и закрывает рот рукой, сдерживая крик, к глазам подкатывают слезы и ком в горле душит. Все было так хорошо, просто замечательно, один из прекраснейших дней с тех пор, как родители умерли. Она любила и строила планы на будущее. Она жила, так как всегда мечтала.       Все сейчас рухнет в один момент. Ее предадут огню, так же как и тетю Анну и сотни других ведьм. Инститоры все-таки погреются у костра под женские визги. И Нацу будет вместе с ними радоваться очередной победе.       «Охота будет в разгаре».       Люси предупреждали, ей рассказывали, что инститорам известны традиции, и в Йоль они выслеживают дьявольских отродий.       Вот кого им на самом деле стоило бояться, ни духов и монстров, которыми запугивают детей, не эфемерных создании, неизвестно приходящих ли в их мир, а людей. — Так легко мы не сдадимся! — страх Каны сменился воинственностью.       В одном ночном платье ведьма раскрывает дверь навстречу опасности, делает смелый шаг вперед и с криком исчезает. — Кана!       Так легко. Секунда и ее уже нет.       Адреналин приливает, разносится по венам. Секунду назад ватные ноги обретает силу. Сердце стучит об грудную клетку, норовя сломать ребра, но являясь хорошим напоминанием, что она все еще жива и умирать этой ночью рано.       Мгновенно ведьма сосредотачивается, видит белые линии, нити магии, равноценного обмена. Давно она не использовала истинную — неприродную — ворожбу, придется вспомнить, если она хочет выжить и спасти подругу.       Не без страха, но решительно Люси подходит к входу, готовая ко всему.       И замирает на месте, не веря собственным глазам.       Никого.       Двор пуст. Только сугробы, дорожка ведущая к дому и тлеющий огонь по периметру. Это все та же бесшумная и тихая ночь, что и остальные зимние ночи. — Твою мать.       Люси опускает голову и видит распластавшуюся Кану, у которой все волосы в белых хлопьях. Дует ветерок, развевая подол длинного платья-ночнушки, но Люси не чувствует укусы холода, он еще не пробирается в ее тело и легкие, еще не сковывает ее жизнь в себе. Пока опасность есть, это меньшая из проблем.       «Это ловушка?», спрашивает себя Хартфилия в попытке осознать хоть что-то. Вот только, сколько она не смотрит по сторонам, не пытается найти следы шагов — ничего нет. Исключительно отряхивающаяся Кана и ее ворчания, мешающие сконцентрироваться.       Люси чуть не орет на нее, чтобы она замолчала, как замечает нечто алое на снегу и крик застревает в горле.       Отступает, не понимая что это и страшась, что только не это. То ли на полу что-то валяется, то ли ноги запутываются сами в себе, из-за чего Люси падает. Не реагируя ни на что больше, глаза не отрываются от увиденного. — Кана…       Шепот, передающий весь страх, не сразу доходит до девушки. Хмурясь и кряхтя, разгневанная от столь отвратительной шутки, Альбероне хочется убить Хартфилию. Ее перекошенное лицо не взывает ни жалости, ни сочувствия — подняла шум непонятно из-за чего. Лишь когда Кана прослеживает за взглядом девушки, она, наконец, понимает, что испугало подругу не меньше огня.       На пороге лежит йольский венок и распотрошенная крыса, которую Кана поймала пару часов назад.       Пока замершие от ужаса ведьмы стоят в молчании, за ними внимательно и с извращенным удовольствием следят. Знали бы они, как он близко, как легко их достать и лишить жизни, что никакая магия не поможет, этот «подарочек» для них оказался бы ничем непримечательным подношением. — Неплохо.       Губы расплываются в озорной, лукавой улыбке. Он знал, что старый друг не оставит его веселиться одного, как бы не отнекивался. — Однако это всего лишь ребяческие игры. — Можешь лучше? — от предвкушения, сладкого, разжигающего, завораживающего, улыбка становится шире, что щеки болят. — Смеешься? — на устах друга ухмылка. Конечно же, он не мог пропустить этого — такое веселье появляется не слишком часто. — Я заставлю их молиться христианскому богу. — Посмотрим! — не без задора и азарта принимается вызов. Так будет лучше, так намного интересней.       Хочется громко рассмеется, но нельзя привлекать внимание. Взгляд сам собой возвращается к ведьмам, перепуганными шепчущимся, будто так никто их не услышит. — Проучим маленьких паршивок.       Щелчок пальцами и огонь погасает.       Молчание дремучего леса нарушают женские истошные крики.