Однажды в Портаклой

Так уже случалось однажды. Он был тогда всего лишь постовым в ярком, сигнальном жилете, с большой бляхой на груди и с суровым лицом. Его напарник, высокий, пухлый парень Брэди Макмахон, курил в сторонке, поминутно озираясь, чтоб не поймал сержант Хейс. Чисто школьник. Карл же по привычке разглядывал шляющуюся публику, каких-то пьяных парней, нелепо изображавших приличных граждан, семейство с пятью погодками, которые галдели как стая безумных чаек, старичков на скамейке, двух военных из британского контингента, купивших билеты в музей восковых фигур, припаркованный у сувенирной лавки грязный, белый Пежо Боксер. На заляпанной боковине кто-то пальцем написал «cathanna» на старом гэльском. — Эй, — он махнул Брэди, чтоб тот подошел, — что это такое? — Хрен знает, я такого не учил, — Макмахон сунул в рот сразу три пластика жвачки. Несло от него, как от старой пепельницы. — Мне не нравится, — сказал Карл, и почувствовал как внутри, где-то у верхушки желудка образовывается раскаленный шар, — давай-ка проверим этот автобус. — Начерта? — Давай. Звони Марте, пусть пробьет номера? — До конца смены два часа, у тебя что, моторчик в жопе, Блэкхок? Мы сейчас начнем крутить этот автобус, приедет спецотдел, накостыляют нам за ложный, да и застрянем здесь до ночи. — Не застрянем. Просто проверим. Я сам позвоню, а ты зайди к мужику в магазин, спроси, что он видел, кто хозяин. С утра на летучке сержант поднял обоих, вынес благодарность от отдела по борьбе с терроризмом. Не спавший всю ночь Карл дремал стоя. В Пежо нашли двадцать килограмм тротила и с-4 с полным обвесом. Так, что хватило бы на магазин и еще половину квартала. Мужик из экстренного реагирования никак не мог понять, что именно заставило Карла поднять шум. — Не знаю, — на второй час разговоров Карл ненавидел и отдел и всю Гарду вместе взятую, — не понравился он мне. Это была интуиция. Тот случай, когда глаз подмечает, а мозг обрабатывает и сопоставляет информацию точнее и быстрей, чем способно уловить слабое и ленивое человеческое сознание. Теперь Карл бросил все: открытую машину, вещи, дверь отсека, которую всегда старательно запирал и прятал, и рванул назад. К себе на шестой. Проклял все со своим больным позвоночником, который позволил ему только нелепое, суетливое ковыляние по ступеням. — Том, давай живо, бери ребенка! Уходим! Это прозвучало тупо и пафосно, как в дешевом боевике. «Я потом отвечу за свою истерику, но лучше так, чем проверять, что будет, если…» — Господи, — охнул Том, но никаких вопросов не последовало. Он больно ударился коленом о косяк двери, но не издал ни звука. — Потом объясню, — тихо сказал Карл, хватая все, что успел собрать, — надо валить сейчас. Том всхлипнул, но закусил губу и запихнув комком свои вещи в рюкзак, осторожно взял спящую Эльзу на руки. Девочка недовольно пискнула, но так и не проснулась — Я вперед, не отставай. Ничего не бойся! Огненный шар в желудке начал бешено вращаться, прожигая внутренности. Карл взвалил на себя все, что смог и, прихрамывая, уже не так бойко, но все же торопливо поплелся вниз к машине. Том остановился у лестницы, в проеме двери, задохнулся и окликнул его: — Карл! — Поторопись, — попросил он, обернувшись, — пожалуйста, Томми! Просто давай бегом, хорошо? — Я не могу, — в слабом свете еле живой лампы было не видно слез, но Карл знал, что парень плачет, — я не могу… Возьми Эльзу. Я не могу с вами… Пришлось бросить все прямо на лестницу и, задавив внутри собственную панику, ползти назад. — Ты можешь, — очень тихо и очень ласково проговорил Карл, подойдя вплотную и взяв ребенка на руки. Эльза проснулась и захныкала испуганно, — конечно ты можешь. — Не могу. Мне страшно. Очень страшно. Я сейчас умру, если сделаю еще шаг, понимаешь? — Понимаю, — Карл почувствовал, как напряжение, достигшее пика, начинает медленно ослабевать, и все его существо медленно сползает в полную безнадегу, — я понимаю. — Прости меня… — Ты с самого начала хотел скинуть на меня свою девчонку, да? — Нет… Но ей будет лучше с тобой. — Не будет. Я чужой мужик. А ты ее отец, Томми. Ты ходил на чертову терапию десять месяцев, чтобы опека не отняла ее у тебя, а теперь из-за какой-то херни решил кинуть ее? — Мне страшно, у меня сердце остановиться. — Ну, я знаю. Это паника. Я сам такой был. Еще четыре года назад ссался под себя от рождественских петард. — Ты меня презираешь? — Самую малость, Томми. — Господи, — он плакал беззвучно и отчаянно, — какое я ничтожество. — Ты болен, — сказал Карл, — на твоем месте любой был бы куском бессмысленной биомассы. Я потом расскажу тебе байку про мою терапию. Когда мы уедем отсюда. — Я не могу. — Ладно… — Карл не знал что делать. Парня трясло, так что плечи ходили ходуном, он едва держался на ногах. Эльза ныла на одной, очень противной и высокой ноте. Вот-вот должно было случиться что-то, от чего внутренности завязывались в узел. — Ладно… — Карл пожал плечами — тогда так… Одной рукой держа ребенка, другой он цапнул за шею заплаканного, паникующего Тома, потянул к себе и жадно, глубоко поцеловал. Последний раз он проделывал что-то похожее с Сэмом и Сэм сказал: — Ты похотливый мудак! Не смей так делать никогда! А вот Том отреагировал оригинально. Вместо того, чтобы отшатнуться и разозлиться (а значит придти в себя) он слабо, но вполне ощутимо ответил на поцелуй. — А теперь бегом сможешь? — хрипло выдохнул Карл: все-таки это был очень странный поцелуй. Совершенно дикий, но как будто правильный. Неуместный, но чувственный. Как будто так было всегда. В порядке вещей, — или как? — Не знаю… Я не понимаю… — Давай потом обсудим это, хорошо? Возьми вещи и бегом. Томми коротко кивнул, вытер рукавом глаза, взял сумки и двинулся вниз. Ад начался в тот момент, когда они добрались до парковки. — Что это? — Том чудом перекричал глухой грохот взрывов. — Не знаю, но нам надо ускориться! Но Карл знал. Каким-то образом он знал и подозревал, что взорванная средняя высотка потащит за собой оставшиеся две. Системы, коммуникации и… Общая подземная парковка. — Бросай все к черту, Том, поднимай чертову дверь, кнопка справа! Жми! И давай сюда! Карл буквально прыгнул за руль, все еще одной рукой удерживая орущую во все горло Эльзу, другой он быстро повернул ключ в замке зажигания. Форд мгновенно ожил и ровно загудел. — Не успеем, — Том, растерявший в суматохе весь свой панический ужас, пытался пристегнуться и забрать у Карла ребенка, — не успеем… — Заткнись, ворона! Не каркай! — пыль, едкий запах гари, и кошмарный звук рушащейся вселенной, заставили его сердце барабанить о ребра со скоростью ударника Слипкнота, — держись за что нибудь, мелкую держи! Он аккуратно, стараясь не делать резких движений, вывел машину из тайника и нажал на педаль газа со всей дури. Форд яростно взревел и, кажется, набрал сотку всего за долю секунды. Карл лишь мельком взглянул в зеркало заднего вида на свой погибающий дом. Он даже не смог сразу вспомнить, сколько лет он провел в этой солнечной, тесной, но, если не придираться, очень удобной для одиночки квартире. Там было и терпимо, и хорошо, и просто ужасно. Вся гамма ощущений. Он собирался там жить и собирался умереть. Место, полное им до края. «Теперь у меня семья, нужен нормальный дом, а не эта конура…» — Карл задавил в зародыше душное, острое чувство жалости к себе, к своей жизни, которую взорвал к чертовой матери полоумный священник с тротилом. Или кто-то другой… Но кому еще пришло бы в голову такое? «Они не дети. Они порождения тьмы и если ты не уберешься отсюда, ты сгинешь вместе с ними…» Карл вспомнил, как подписывал бумаги в банке, как Джордж Маккенна из финансового отдела отговаривал его, мол, снимать куда проще. «Однажды ты захочешь уехать и куда ты денешь ипотеку?» Риган вообще смешил его подход к проблеме: — Господи, тебе предки оставили дом в туристической зоне! Ты сумасшедший, вождь. Давай поженимся и поедем жить на свежем воздухе в поместье, как белые люди! Я хочу быть почтенной миссис Джеронимо и разводить кроликов и кур! Он остановился только на обочине за пределами города, включил аварийку и посмотрел на вросшего в кресло Тома. Эльза, как ни странно, спокойно спала, сунув в рот большой палец — Ты как? — А ты? — Нормально. Надо найти стоянку и… Я не знаю. Том кивнул серьезно и без привычного тоскливого ужаса в глазах. — Придумаем. Может воды? У меня есть в бутылке газировка. — Давай. Что мы забыли взять? — Ты все собрал, Карл. Даже больше чем все. — Все? Мы сбежали в панике. Наверняка что-то важное оставили. — Кроватку. Но это решаемо. У меня есть немного денег на счету. — Это не проблема. Как ты сам, Том? Как себя чувствуешь? — Я в порядке. — Точно? — Клянусь! Только руки затекли. — Пересадим мелкую в кресло? — Было бы неплохо… — Ты что-то хочешь спросить? — Что дальше? — Переночуем на парковке где-нибудь. Ночью лучше не ехать, теперь времена такие… — Как ты думаешь… Они все умерли… когда дом взорвался? — Да, думаю да. — Хорошо… Отлично! И… Карл… Спасибо, что… не бросил меня там. — Извини, если я был груб. — Что? Нет, ты что! — Просто я не смог бы тебя ударить, даже в профилактических целях. Прости. Я не знал, что делать. — Почему? Я… Я, что, такой жалкий? — Что? Ой, ну ты и придурок, Томми! — рассердился Карл и отстегнул свой ремень безопасности, — хрень какая-то! Жалкий? Да ну тебя к черту! Сиди, я сейчас установлю кресло и возьму ее у тебя. Жалкий он! Не разговаривай со мной об этом, знать не хочу! Автоматическая заправка Тексако на Меррион роуд не работала. Наглухо был закрыт и крошечный супермаркет с закусочной. Парковка позади заправки была пуста, хотя в это время суток там обычно стояло по два-три большегруза. — Не нравится мне это, — сказал Карл, притормозив у поворота, — слишком пусто. — Кто-то разбил все окна, — Том отчаянно вглядывался в темноту за окном — ни одного целого… — Выдержим еще час езды? — Я бы жил в этой машине, если честно. — Тогда попробуем найти что-нибудь менее жуткое. Они ехали в тишине по пустому и темному N4. Фонари горели лишь на двух платных участках, которые Карл проскочил почти незаметно. Навстречу только трижды попались какие-то слепящие дальним хамы на легковушках и два пустых трака, которые прогромыхали мимо с явным превышением. — Конец света, штрафы отменили, — проворчал Карл, — все решили сыграть в безумного Макса. — А можно спросить тебя… — Том обернулся, поправил одеяло спящей в детском кресле Эльзы, и немного суетливо сунул руки между коленей. — Ты про поцелуй? — Я? Нет… То есть да. — Не переживай, я не насильник и не извращенец. Хотя конечно это было бы как в кино. Добрый дядя в конце берет здоровенный тесак… Но нет. — Это подействовало. Я все еще не хочу выходить из этой машины, но я не умер от страха, когда тот дом взорвался. — Отлично. Вот что надо было делать, а не гонять тебя на эту чертову терапию. Карл растянул всегда чуть поджатые тонкие губы, демонстрируя, что шутит. Не хотел нервировать и без того еле живого от напряжения парня. Но Том отреагировал хорошо. Он опустил голову и смущенно улыбнулся: — Я не целовался тысячу лет. — Хреновый же ты был муж. — Это правда. Карл мысленно обругал себя кретином и вздохнул обреченно: — Я глупость сказал сейчас, прости… — Нет, я серьезно был хреновым мужем. Ты все верно сказал. Бедная Джоанн… Она думала, что раз я хороший друг, то и муж из меня выйдет… Нормальный. У нее с мужчинами не получалось. Не везло, — он продолжал смотреть куда-то в пол и заговорил ровно, спокойно и грустно, — мы были друзьями еще с младшей школы. Жили рядом. Она на седьмом, а я на пятом этаже. Потом мы перебрались ко мне, когда моя мать уехала к новому мужу в Америку. Она и сейчас там, но… Я не хочу ее волновать. Не суть, да? Тебе ведь неинтересно про мою мать, Карл? — Мне все интересно. Ты рассказывай. — Нет, я думаю про нее… Я не говорил с ней уже год. Наверное, она в порядке. Она была против нашей затеи, но я, собственно, совета не спрашивал. Джоанн как раз рассталась с Хоганом. Придурок был тот еще! Мразь, если честно, не знаю, как она его полгода терпела. Она пришла ко мне и сказала, что хочет семью, а не все это дерьмо. Детей, хороший дом, доброго человека. Все, чего хотят все люди. Ну может быть за редким исключением… И я предложил ей… Мы поженились. Знаешь… Не так, как обычно. Без белого платья и вечеринок. Мы экономили деньги, чтобы сделать ЭКО. Знаешь, что это? Карл кивнул. — Просто я… Понимаешь… Ну в общем мы были друзьями, но с сексом не задалось. Прости, что я все это тебе рассказываю. Она хотела детей, а я был непротив. Но я никогда не думал, что останусь один с ребенком. С нашим ребенком… Но больше ее. Это Джоанн хотела детей, я просто… Я просто не хотел быть один и… Мне тоже было больно. Тогда нам обоим было больно и плохо и мы объединились. Она сказала: лучше тебя все равно мужчин нет. А я ради нее был готов на что угодно. Том замолчал, опять обернулся проверить Эльзу, нервно передернул плечами: — Я просто не хотел одиночества. Но я тогда не был таким ничтожеством… Я мог бы навалять Хогану, если бы он полез. А он просто крутился у нас на этаже и пытался достать Джоанн. Знаешь, есть больные люди, психопаты. Они один раз вцепятся в жертву, и оторвать их можно только вместе с куском этой жертвы. Ну или выбить им зубы… А потом все это началось… Все сошли с ума. И мы купили квартиру в дуплексе… Тоже подвид безумия, — он усмехнулся, — прости, что я болтаю и болтаю. Это истерика. Карл покачал головой. — Я ничего о тебе не знаю, хорошо, что ты решил рассказать. В конце концов, ты тоже можешь по сюжету оказаться маньяком. — Я был бы самым нелепым маньяком в истории. — Ну… Я восемнадцать лет отпахал в Гарде, поверь, маньяки бывают очень разные. Некоторые из них сущие ангелы на вид. А те ребята из средней башни — так и вовсе похожи на детишек… просто жутких детишек апокалипсиса. Так что не обесценивай себя, Томми. Ну… и значит вы были… необычной парой, так? — Точно. Я не знаю, как ты к этому отнесешься… Но мы были не совсем парой. Точнее конечно мы были отличной семьей, но просто… — Я понял, — Карл кивнул и мельком взглянул на Тома. Серьезно и спокойно, — и знаешь ли, кому какое дело, верно? Я вот почти год жил с парнем, который брил все части своего тела, жутко страдал из-за того, что волосы растут, потом жутко страдал, что волосы не растут на голове, поэтому пересаживал их с жопы на лоб. Не надо ржать. Человек имеет право на свои маленькие приватные увлечения. — Ты жил с парнем? — И что? Теперь ты выскочишь из машины на полном ходу? Так это не передается воздушно-капельным. Том беззвучно смеялся, прикрывая рот рукой. — Смешно? — проворчал Карл пряча улыбку, — мне почти пятьдесят, с кем я только не жил. Ты просто завидуешь, щенок. — Нет… Я не то имел в виду… Но это так неожиданно… — Это потому что я глаза не накрасил? Ты под завязку набит стереотипами, мальчик. Может быть, ты думаешь, что я снимаю томагавком скальпы с бледнолицых? В качестве традиционного хобби? В результате пришлось свернуть с шоссе на проселочную и остановиться на поляне для пикников. Карлу не нравилось все, что он видел по дороге. — Переночуем здесь, темно, приватно, можно рассказывать страшные истории… — Все равно, — внезапно согласился Том и даже открыл дверь, — я устал так, что могу спать под кустом. Пока он кормил и переодевал Эльзу, Карл кое-как обустроил в машине лежбище. — Ты ведь не договорил, Том, верно? Они лежали, скрючившись и укрывшись одним пледом, между ними посапывала малышка, периодически издавая тревожные плаксивые звуки. — Да, но ее успокаивает твой голос. Давай я свою страшилку расскажу завтра, а ты… Наверняка знаешь кучу жутких историй. — Ты серьезно? Про страшилки? — Мне кажется, после сегодняшнего я уже ничего не боюсь. И меня тоже успокаивает твой голос… Знаешь, я думал, что усну стоя, на одной ноге, а сейчас понимаю, что это обманка… А твой голос правда… Он такой… Хороший. — Ты первый, кто говорит мне что-то подобное. — Они все идиоты. — Да. Это ты точно подметил… — Расскажи… Ты вообще чего-нибудь боялся? — Конечно. Я вообще довольно трусливый парень, если тебе интересно. Хочешь историю, про то, как я чуть не обосрался при аресте одной женщины? — Да ну, это бред! Она была переодетым Халком? — Ну… Нет… Нормальная обычная женщина. — Жуть, — усмехнулся в темноте Томми, — ужасная закрутка. — Это было лет семь назад, я уже отправил заявление на место в бюро криминала, я в общем уже одной ногой был в приличном костюме детектива… Знаешь, этим парням положено уставное оружие, приличная пенсия и оклад, на который можно взять в ипотеку половинку дуплекса. А у меня уже были сержантские нашивки… Долго объяснять. Это был дурацкий период, когда улица закончилась, а оперативка еще не началась. В общем я подвис в бумажках. И вдруг ко мне является детектив-инспектор Нолан Хьюз. Ну точнее к нам в отдел… Не умею я рассказывать нормально… — Ну ты что? — возмутился Том зловещим шепотом, — я же никогда не усну если ты сейчас соскочишь! Ты бог триллеров. Ну пожалуйста. — Ладно… Сам виноват. В общем, приходит Хьюз. А он мужик… маленький такой, почти круглый, но всегда где-то доставал отличные костюмы-тройки, сидели на нем как влитые… Не важно. Вот он вкатывается к нам в интеллектуалку и говорит: «Вот что парни, у меня тут древний висяк продвинулся, надо произвести арест, но все не просто.» Бла-бла, слово за слово, рассказывает историю. Двадцать лет назад, когда он начинал, на его участке произошло убийство. Вроде бы с ограблением, но все было очень сомнительно. Ничего не взяли, раскидали шмотки и застрелили женщину. Причем, перед тем как застрелить избили и прокусили жертве плечо. — Прокусили? — Прикинь… Здоровенный укус между шеей и плечом. И вот кто-то из коронеров, затейник хренов, взял образец слюны из этого укуса. Я понятия не имею зачем они это делали тогда. Наверное что-то уже наклевывалось с ДНК, не представляю… но факт — образец взяли, запаковали и сдали в вещественные. Женщина обычная, молодая, только замуж вышла. Начали крутить мужа — ни в какую. Муж вообще не при делах. Зацепок ноль, подозреваемых ноль. Кто-то ляпнул про эмигрантов. Ну знаешь, у сильного всегда бессильный виноват. И если есть глухое дело, можно всегда повесить его на приезжих. Во все века и времена. Но… В общем, и это тоже никуда не привело. Хьюз крутил, вертел со своим начальником эту историю, но все впустую. Причем настолько хреново, что они даже допросить никого так и не смогли. Классический нулёвый висяк. Родители жертвы долго еще дергали всех подряд, чтобы возобновить расследование, но через пару лет дело убрали в архив с красной печатью. «Умерла, так умерла». И вот, проходит двадцать лет, в криминальном все становиться настолько хорошо, что начальство выделяет целый кабинет в подвале под то, чтобы самые светлые головы современности, которые всех достали в отделе, пользуясь новыми технологиями разгребали старые мертвые дела. И вот достают они дело с этим укусом, а там вполне себе целый вещдок, с ним неделю работают в лаборатории и получают-таки два образца. Один жертвы, а другой… Того, кто кусал, понимаешь? — Ох, черт… Как в программе на кабельном. «Забытые дела». — Да, только жопа тогда только начиналась… Никого по этому образцу найти не получилось, ни в каких базах он не значился. Единственное, что удалось определить умникам — что образец принадлежит женщине… В общем, пришлось нашему кругляшу… Мы так его называли… «Кругляш»… Да знаешь… На самом деле все давали дурацкие прозвища. Я однажды узнал, что они меня прозвали Китаец. Китаец! Это еще ничего, второе прозвище было Хмырь. Но почему-то все время все в этой стране считали, что я китаец. В школе, в отделе… Ладно, не суть… Кругляш достал дело и начал все сначала. Вычитал все протоколы, послушал старые записи… В общем, в результате все свелось к двум дамочкам… С одной жертва вроде как не ладила по работе, а вторая оказалась бывшей подружкой мужа. И эта подружка служила в Гарде. Причем метила не куда-нибудь, а в экстренный. Словом непростая. В экстренном они разбирают-собирают десять видов оружия за минуту. Там все не как у людей. Хьюз молился, чтоб это была не она, но… Это была она. Они сперли у нее из мусорки стакан из-под газировки и на трубочке нашли отличный образец. Один в один. И вот Кругяш является к нам и говорит: нужен кто-то незнакомый, чтобы ее арестовать. Своих она как облупленных знает… А, да, я же не сказал… она дослужилась до инспектора, бросила экстренный и возглавляла отдел краж антиквариата и предметов искусств. Солидная карьера, большая шишка. И главное: вальтер Р99. Хьюз, когда понял, что дело дерьмовей некуда, решил, что она может устроить что угодно, если ее будут брать свои. Очень крутая дамочка. Как ты сказал? Халк? Халк твой, кто бы он ни был — зеленый по сравнению с ней. И вот Кругляш говорит: нужен кто-то левый и такой, чтобы она не заподозрила ничего… Ну мои придурки тычут в меня, вот пожалуйста Блэкхок, никто не знает, что он там себе думает, потому что он китаец и выражения у него на морде нет никакого никогда… Карл усмехнулся и замолчал, надеясь, что Том уже уснул, но тот немедленно зашипел из своего темного угла: — Господи, что за идиоты! Ты вообще не похож на китайца. Куча слепых гарда, это беспредел. — Да им плевать было, если честно. — Все равно, безглазые упыри! — Ладно… Ну их в задницу… Взял меня Хьюз за жабры, посадил в отдельном кабинете и все это мне выложил. Про убийство, про ДНК, про возможный мотив. — А за что она убила ту женщину? -Да черт знает. Думаю, она была слишком крутая. Бывают такие люди, если им что-то втемяшится в голову, они ни за что от этого не отступят. А эта решила, что мужик должен быть ее… Муж убитой. Они с ним, оказывается, долго до свадьбы крутили, но без обязательств. Только это мужик думал, что без обязательств. А она… Она даже дневник вела, записывала туда все свои истерики. Про любовь к этому мужику, про то, что он должен быть ее. Она следила за ним еще лет пять, после убийства, думала, что он к ней вернется. А убила, думаю потому что могла. И зафиксировалась на этой женщине. Вообразила, что если уберет преграду, все станет, как ей надо. Знаешь… Измененная… Ущербная личность. — Маньячка? — Нет. Просто с идеей того, что она сверхчеловек. Ну или типа того. Хотя может быть и маньячка, может быть ты и прав. — И что… Ты пошел ее брать? — Смеешься? Брать… У меня не было ни разрешения на ношение, ни навыков, хотя бы близких к тем, что были у нее… Но надо было ей предъявить и так, чтобы она не сразу начала адвоката требовать… И чтобы никакого оружия. Ну я выбрал допросную у нас в защите интеллектуальной собственности, туда никому нельзя с оружием. Это исключено. И место такое… Спокойное… Контингент по большей части приличный. Вся хьюзовская братия собралась за стеклом, а я пошел к ней в отдел, якобы просить помощи с произведениями искусства, которые присвоил мой клиент. Рожу кирпичом сделал, все как заказывали. Она купилась. Душевная женщина, несмотря на свои регалии и звания, разговаривала со мной как с равным, вежливая… Профи, знаешь. Ничего в ней не было от человека, который убил из-за уродливой жажды власти… Я, честно говоря, до последнего думал, что это ошибка. Что ребята из убойного погорячились. Дело древнее, мало ли что могло с образцом ДНК произойти за двадцать лет… Как-то так я думал. Но интуиция… Пока мы шли с ней в допросную, я чувствовал, что вот-вот обгажусь от страха. Впервые в жизни так было… неприятно… от того, что сзади идет коллега. — Кошмар… — Я ее час допрашивал… У меня язык в узел завязался, так я выкручивался, чтобы она не поняла, что я ее привлекаю не как свидетеля, а уже по полной… Ну а когда поняла, тут же замолчала и потребовала адвоката. В общем, на выходе ее уже встречали. Но я до сих пор помню этот ее взгляд… Она думала, что все закончилось двадцать лет назад, а тут такое дерьмо… Звериный взгляд… Я думаю, она бы меня прикончила, даже не моргнув глазом. И любого другого… Вот такая история. И какого ж хрена ты не спишь, Том? — Черт… Вот это поворот… Скандал был, да? — Нет, все тихо прошло. Пресса все профукала, спасибо собственной безопасности. Надо спать, знаешь… Хотя бы сменить сутки. — И что, она сидит? — Сидит, куда же ей деться? Дали по полной. Ее отдел плакал в голос, когда приговор зачитывали. Бедняги… — Знаешь что… — Ну? — Ты очень крутой, Карл. Я никогда не встречал таких крутых людей. — Ну и славно. А теперь если ты не заткнешься, я выгоню тебя спать в кусты. Он провалился в сон, кажется, секунд на пять, и тут же снова встревоженно отрыл глаза. Плотная, непривычная тьма, которую не разбавляла никакая подсветка, заметно поредела, на кустах повис рваный, белесый туман. «Часов пять…» подумал Карл, «скоро рассветет…» Том и малышка спали голова к голове: худая, словно обескровленная рука с обкусанными ногтями, осторожно придерживала правую ножку ребенка. Они были абсолютно чужими существами, но представить свою жизнь без этой странной парочки Карл уже не мог. Он поймал себя на этой идиотской сентиментальной мысли и поморщился. В мире творилась катастрофическая дрянь, люди сходили с ума и убивали свои семьи, убивали посторонних, какие-то существа вселились в брошенные дома и нападали на любого, кто казался им слабее. А поскольку они нападали группами, любой был слабее… Только идиот в такой обстановке будет позволять себе соплежуйство и игры в семью. Карл никогда не хотел семью. Психолог, который вел адаптационную группу для инвалидов Гарды, уверял, что у Карла просто странный опыт и нет как таковой «здоровой» концепции семьи. Он осторожно использовал слово «здоровье», но Карл кивнул: — Да, у меня были чокнутые родственники. Например, те два мужика, которые однажды приехали в резервацию Роузбад, разодетые в слишком пафосные и при этом слишком «британские» шмотки, похожие на двух… геев. — Я дядя мальчика. Я забираю его с собой, — дядюшка Уиллоби никогда не выглядел более солидно и дерзко, чем в тот день в совете резервации. Всем было плевать. Бабушка, которой никогда не нравился белый муж дочери, сказала: — Пусть пишет мне три раза в год. И дайте ему приличное образование в своей Англии, он не тупой, просто не любит много болтать. И Карл перестал быть «ска», зато стал «китайцем». Почему-то придурки, которые учились с ним вместе в колледже святого Андрея, считали, что это что-то обидное. Карл никогда не утруждал себя объяснениями и не реагировал на прозвище. Но когда его задирали осатаневшие от безделья старшеклассники, лез в драку, причем так отчаянно, что после парочки стычек от него все отстали. «Психованный китаец», что с него взять. Это было выгодно. Ту, прошлую семью он почти не помнил. Мама была смешливая и резкая. Она пила вино, танцевала рок-н-ролл и собирала репродукции маринистов. — Твой дед был художником, четан, я тоже стану. Но я буду рисовать море! Она никогда не видела моря. Только на своих картинках. Но хитроглазый вертлявый ирландец, который таскался за ней вечность (так говорила бабушка) пообещал, что отвезет ее на берег океана. — Иначе бы твоя мать никогда не связалась бы с этим дурачком! Глупая белка! Я говорила ей! Он даже машину водить не умел! У Карла в паспорте, между страниц, хранилась фотография очень красивой девушки с длинной шеей и двумя толстыми черными косами, которую со спины обнимал смешливый мужик, похожий на плохо подстриженного пуделя. Это все, что у него сохранилось от первой семьи. Вторая его семья состояла из бабушки, которая не ругалась только когда выпивала виски, Генри Железной дороги из племенной полиции и каких-то вечно озабоченных белых из опеки. От этой «ячейки общества» остались несколько открыток с горами и воспоминая о том, как мучительно было писать письма бабушке. Каждый год, почти до совершеннолетия. В ответ он получил открытки и один раз посылку с какими-то нарядными «индейскими» вещами, которые постеснялся надеть и «папаши» сбыли их на гаражной распродаже за бесценок. И, наконец, два стареющих любовника из ирландской глубинки, которые решили, что для полной гармонии им не хватает ребенка. «Настоящая» семья должна была быть полноценной! К чести их, ни один так и не заставил Карла называть его отцом. Семейная жизнь с племянником им обоим надоела довольно быстро, но ребенок не собака, его нельзя было отвезти к заливу и утопить по-тихому. Так что они сплавили Карла в закрытый пансион и завели себе четырех корги. Их можно было любить, гладить и баловать и они не отвечали холодными неприятием и вечными «выкрутасами». От этой, третей семьи Карла Блэкхока О Нила остался дом в пригороде далекого Портаклоу. Место, которое он искренне ненавидел. — Привет, — Карл не сразу заметил, что на него внимательно смотрят сонные, тревожные глаза. За каких-то полчаса темно-серая ночь сменилась белесым утром, — все в порядке? Том говорил еле слышно, фактически одними губами. — Все отлично, надо бы ехать уже, — Карл качнул головой и чуть заметно улыбнулся, — спать в машине, конечно — то еще удовольствие. Папаша пошевелился и Эльза немедленно проснулась и захныкала, но услышав идиотские сюсюкающие бредни Карла, передумала рыдать, воодушевленно цапнула погремушку и сунула ее в рот чуть ли не целиком. — Кто такая сладенькая кошечка? Кто моя принцесса? Кто? Так это же Эльза! Королева моего сердца. — Какой ты… — беззвучно рассмеялся Том, смущенно прикрывая рот ладонью, — льстивый демон. Погреть бутылочку было негде, пришлось сунуть ее под свитер. — Из тебя получился бы идеальный отец, Карл, — Томми почти без труда выбрался из машины, огляделся встревожено и взял на руки дочь, — почему у тебя нет детей? — Я не люблю детей. Так исторически сложилось. Детей, собак, пасторали, зеленые берега бухты Портаклой и прочую романтическую хрень. Я сугубо практический городской человек с дурным характером. — Чушь это… Про дурной характер. Чушь. Кто тебе такое сказал? — Тебе весь список или начать с последних двух сотен позиций? — Все они дураки, — Том взял у него немного согретую бутылочку с молочной смесью и устроился на поваленном дереве рядом с машиной, — весь список. Я серьезно. Ты был бы идеальным отцом. Карл усмехнулся недобро и собрал передние сидения, покидав одеяла и куртки на заднее. Примостил детское кресло и проверил все ли шины целы. Форд был идеален. Мешала только сраная свастика на левой передней двери. Карл подумал, что с удовольствием оторвал бы руки той твари, что испортила его прекрасную машину. — Я был бы плохим отцом. Меня дико бесят подростки. Иногда даже жаль, что их всех нельзя запереть в лагере за колючей проволокой, без права переписки. — Представь себе, вот Эльза вырастет… будет ей… скажем лет пятнадцать… И что, она бы тебя выбесила? — Эльза? — Карл не сдержался, подошел поближе, наклонился посмотреть как ребенок ест, погладил девочку по голове, — моя детка! Кушай, дорогая, кушай, котенок. Нет, Эльза бы меня не бесила, Том. Но вот прикинь, приходит она домой… «Здравствуй папуля, познакомься это Джек, мой парень!» а с ней прыщавый хлыщ лет пятнадцати, и ты видишь его сальные тупые глазки, его поганые ручонки, которые лезут, куда не следует… Ты видишь… — Вот ублюдок! — охотно разозлился Том, — я бы его… — Нет, приятель. Его нельзя. Он еще ребенок. Да, мать твою, это прыщавое ничтожество, которое пялится на нашу девочку — ребенок! Чуешь? Вот почему я не люблю детей. — Ты все испортил, Карл. — Занесу и тебя в список, малыш, будешь двести первым.