Ab cinis in flamma (в режиме редактирования)

Королевский замок оказался изнутри не так прост, как представлял его всегда Ланселот. Прежде ему никогда не доводилось бывать здесь, но однажды отец Карден рассказывал во время проповеди о своем визите во дворец Пендрагонов. Каждое его слово по обыкновению было пронизано такой непоколебимой уверенностью, что не оставалось никого, кто мог бы усомниться в его речах. Ланселот отчетливо помнил, как Карден, медленно расхаживая, рассказывал, с каким благоговейным трепетом говорил простой люд о величии королевского дворца и каким непримечательным на вид оказался он на его взгляд. Старый пастырь не видел необходимости создавать такое огромное сооружение и считал долгое пребывание в тех стенах опасным для людской души - проживание там пробуждала в душах королей гордыню, прелюбодеяния и много других грехов. Сейчас, очутившись здесь самому, Ланселот вновь осознавал, какими обманчивыми были все речи Кардена - наверняка тот не имел возможности расхаживать по королевскому чертогу и скорее всего бывал лишь в главном зале. Он врал каждый раз, как открывал рот. Широкие коридоры, освещенные установленными в стенах факелами, сменялись один за другим столь быстро, что Ланселот уж потерял счет многочисленным поворотам и ступеням и быстро утратил понимание, как далеко они от главного зала. Мужчина повел плечами от неприятного чувства растерянности - такое с ним происходило впервые. Эльмина же шла довольно уверенно подле Гавейна - она прекрасно понимала, куда направляется, и Ланселот безоговорочно следовал за ней, присматривая за Персивалем. Мужчина на мгновение усмехнулся, глядя на него - встреча с королем и пребывание во дворце взбудоражило мальчика, и тот не упускал возможности хорошенько разглядеть все вокруг. И хотя проходы не отличались от тех, что имелись в монастырях или крепостях, Персиваль видел все это впервые, а потому с нескрываемым интересом заглядывал в каждый другой коридор или приоткрытую дверь. — Вижу, вы и сами без труда смогли бы отыскать ваши покои, миледи,- произнес Гавейн. — Да,- кивнула Эльмина с легкой улыбкой.- Моя комната находилась неподалеку от покоев Мерлина, и хоть за эти два года я стала забывать некоторые вещи, очутившись здесь, я постепенно вспоминаю. Ноги сами меня ведут в нужном направлении. — Честно признаться, я был удивлен узнать, что вы проживали здесь, миледи, и знали волшебника. Он действительно умер? — К сожалению, да,- слышал Ланселот в ее голосе печальные ноты.- Мерлин был чудны́м и, чего греха таить, самовлюбленным, но душой намного лучше, чем кажется на первый взгляд. — Что ж, если вы говорите так, не смею сомневаться в этом,- отозвался Гавейн, и Эльмина ответила ему вежливой улыбкой. Ланселот поджал губы и, стиснув челюсть, опустил взгляд под ноги - хоть он и испытывал к Зеленому Рыцарю глубокое уважение и признание за спасение их жизней, его благородная любезность отзывалась в груди неприятной давящей досадой. Он видел, как мягко Эльмина улыбалась Гавейну - какой леди не понравится внимание доблестного рыцаря - и это вызывало горечь. Ланселот знал, что ему никогда не стать таким, как Гавейн. — Мы не раз вспоминали о вас во время нашего пути,- молвила она.- Раздумывали, что произошло с вами после того, как вы освободились из плена Паладинов. Боялись, что вы могли погибнуть. — И, должен сказать, что опасения ваши вполне могли стать правдой. — Ты мог умереть?!- воскликнул Персиваль, приблизившись к Гавейну. — Думаю, так и было бы,- кивнул мужчина.- Во время бойни Красных Паладинов и рыцарей короля я был тяжело ранен, но, видно, час мой еще не пришел. Было бы несправедливо умереть, когда не уплачен мой долг перед вами, миледи,- перевел он взор на Эльмину.- Я никогда не забуду, как вы спасли мне жизнь и рисковали своею, излечив меня. Я ни на миг не забывал о своем обещании, но рана, которую я получил, вынудила меня пролежать без сознания целую седмицу. Я не ищу оправдания, ведь все равно не сдержал слова, поэтому прошу прощения, миледи, и надеюсь, что мне удастся исправить нарушенное обещание. — Вам не стоит извиняться, сир Гавейн. Считайте, что уже отплатили мне, когда выступили перед королем и убедили его в правдивости наших слов. Сегодня вы тоже спали наши жизни,- отозвалась дева и остановилась у распахнутой двери, откуда лился вечерний свет и доносился торопливый шорох прислуги. — Когда я очнулся, то подумал, что, вероятно, вы уже мертвы, но позже мне поведали о чудесном спасении вас и Персиваля из лагеря Паладинов,- молвил Гавейн и внезапно перевел взор на Ланселота.- Я слышал, как ты сразился со стражами Троицы. Я благодарен тебе за то, что ты спас их. Стоящий чуть позади Эльмины Ланселот поднял глаза, взглянув на рыцаря, и ощутил, как гулкий спазм раздался в висках. Невидимая стальная хватка сжала горло, не давая возможности молвить и слова, отчего мужчина лишь коротко кивнул в ответ на слова Зеленого Рыцаря. Простой человек принял бы признательные слова с улыбкой на устах и радостью на сердце, но Ланселот ощутил лишь неприятную горечь, обжигающую корень языка. Слышать и видеть благодарность этого фэйри казалось мужчине чем-то извращенным - кто благодарит убийцу своего народа, пускай даже он и совершил одно хорошее дело? Ланселот перевел свой взор в сторону - уж лучше бы он ненавидел его. Несколько молодых служанок, которые на скорую руку прибрали комнату для новых гостей, вышли с охапками прелого постельного белья. Сообщив сиру Гавейну, что покои были готовы, они поспешили уйти, успев бросить заинтересованные и в то же время опасливые взоры на путников, из-за чего Ланселот отвел от них свой взгляд. Люди не забыли о том, кто он и кем был. Эльмина вошла в покои первой и, окинув глазами все вокруг, не сдержала светлой улыбки - с тех пор, как она бывала здесь в последний раз, к счастью, ничего не изменилось. Рассеянный дневной свет проникал сквозь высокое резное окно, вытянутое вверх острым пиком со вьющимися лепными просветами и напоминающее Эльмине полевой клевер. Здешний народ верил, что удача будет благоволить тому, кто отыщет клевер с редкими четырьмя лепестками - наверное, от того каждое окно замка имело подобную форму. Взор мельком коснулся натянутых на стены тканей нежного оливкового окраса - лишенные солнечных лучей они выглядели потускневшими, но Эльмина знала, как прекрасно мерцают вплетенные в них золотистые нити в летний полуденный час. Окинув взором изящную лепнину широкого камина, Эльмина невольно вспомнила речи Мерлина: “Чем искусней архитектура дворца, тем величественней он”. И она не могла не согласится с этим. Тонкая льняная ткань балдахина покрывала широкую двухместную кровать, и дева радостно улыбнулась, увидев у изголовья множество перьевых подушек и вспомнив мягкую тяжесть чистого белоснежного одеяла. Этой ночью их сон обещал быть как никогда крепким. — Вы, должно быть, утомились с пути, поэтому не стану более стеснять вас,- произнес Гавейн, обращая внимание путников. — Благодарю вас, сир Гавейн,- отозвалась Эльмина, вежливо склонив голову. — Мы ведь увидимся ещё?- приблизился к мужчине Персиваль, и Гавейн замер. Рыцарь был мало знаком с мальчиком, но нескольких встреч стало вдоволь, дабы навсегда запомнить его - никогда еще ему не встречались дети со столь отважным сердцем. Персиваль был ужасно пытливым и вечно не слушающим наставления взрослых людей, но все его поступки, даже неверные и поспешные, были совершены только лишь из рьяного стремления помочь. Гавейну это нравилось, и оттого так тяжко было все эти дни, когда ненароком он вспоминал Персиваля. Мужчина потерял его в тот день, когда попал в плен, и долгое время не ведал о его судьбе, пока не стали сеяться слухи, якобы Плачущий Монах сбежал с девицей и мальчиком-фэйри. Сердце теплело надежду, что тем ребенком был именно Персиваль. И, слава Тайным, чаяния оказались правдивыми. Мальчонок взглянул на рыцаря со столь пронизывающей надеждой, что Гавейн не мог сдержать мягкой улыбки - теперь он как никогда ощущал, как все эти дни тосковал по своему народу. Фэйри навеки связаны меж собой, и связь эта прервется, лишь когда исчезнет с этой земли последний их крови. — Непременно,- ответил Гавейн, мягко потрепав его по голове, и тепло рассеялось в груди, когда Персиваль отозвался сияющей улыбкой. Зеленый Рыцарь покинул покои, закрыв за собой дверь, и трое путников остались одни. Лишь теперь ощутив облегчение в теле, Ланселот позволил себе расслабить спину и оглянуться. Прежде он однажды посещал несколько королевских дворцов с отцом Карденом во время их паломничества, однако никогда не бывал в таких покоях, всегда ночуя с остальными в примыкающих монастырях. Он взглянул на расположенный по левую сторону небольшой столик с несколькими резными стульями, обтянутыми молочной мягкой тканью. Бархат никогда не встречался в домах простого люда, тогда как в роскошных домах присутствие его считалось признаком утонченного вкуса и внушительного достатка. Гладкое дерево, вырезанное тонкими витиеватыми узорами, было трудом искуснейших мастеров и столь изысканное, что Ланселот опасался и прикоснуться этой мебели - испортив такую вещь, ему жизни не хватит возместить ущерб.  Восторженный величием королевского замка и радостной встречей с Зеленым Рыцарем, Персиваль широко оглянул покои и не мог сдержать восхищения, осознавая, что на ближайшие дни они целиком и полностью принадлежат им. Со всей ребяческой резвостью мальчик рванул к кровати и, расправив руки, плюхнулся на мягкую чистую перину. Ланселот уже хотел было отругать мальца, однако, услышав смешок Эльмины, понял, что комната была приготовлена для них, а значит ничего не мешало мальчику прилечь с дороги. В конечном счете они заслужили немного удобств и покоя. — Поверить не могу, что эта комната принадлежала тебе, и ты жила здесь целых два года!- восторженно молвил Персиваль, перевернувшись на спину и развалившись на кровати. Эльмина усмехнулась и взглянула сквозь оконное стекло, где раскинулся знакомый вид на далекие морские просторы. Серое бриттское море обыкновенно было тихим, однако в поздние осенние дни, когда этими землями постепенно овладевала зима, оно все чаще волновалось под гнётом сильного ветра. С приближением вечера темные налитые облака плотно затянули небо, предвещая сильный ливень, и это еще больше беспокоило холодные глубины. Широкие волны мятежно бушевали, шипяще вспенивая воду у берегов. Морской шум глухо доносился сквозь плотные створки - благо, стены замка хорошо защищали от сильных порывов и не пропускали в комнаты холод, но летом в обедние часы здесь было достаточно душно, чтобы Эльмина искала другое уединенное место. Более всего ей были по душе внутренние сады, окруженные крепостными стенами и оттого пребывающие в тени бо́льшую часть дня. Много часов она провела там за вышивкой или с книгой в руках, расположившись на скамье, увитой лозами розового кустарника. Уединение ей было милее, чем пустые и непристойные сплетни фрейлин. — Мне и самой не верится в это,- повернулась Эльмина к мужчинам, прижавшись плечом к камину.- Кажется, это было так давно. Словно во сне. — Тебе нравилось здесь жить?- наспех сняв ботинки, Персиваль перевернулся на живот, уложив подбородок на ладони.- Тут наверное всегда так интересно и весело: каждый день проходят рыцарские турниры, балы, охота на диких зверей, войны. — Ох, тут и впрямь весело, должна сказать,- издала нервный смешок Эльмина.- Но спешу разочаровать тебя: турниры и балы проводились не так часто, хотя король любил охотиться на перепела раз в седмицу. Мерлин говорил, что турнир - слишком грандиозное и дорогое действо, поэтому их проводили лишь по особому случаю, а значит два или три раза за год. — Но все-таки они здесь были!- воодушевленно отозвался Персиваль.- Значит, не соврал старик Годфри, когда рассказывал, что однажды видел рыцарский турнир здесь, в Камелоте. Значит, увидеть его могут все, кто захочет? — В целом да, никто не запрещает простым людям присутствовать на празднике, но очень часто для них не находится хороших мест - их занимает знать. — И все же это лучше, чем не видеть вовсе. Значит, и ты была на турнире? — Была,- улыбнулась Эльмина, готовясь к несметному числу вопросов, которые мальчонок будет задавать с горящими от безудержного восторга глазами, что могли бы озарить самый темный уголок этого дворца ярче всякого факела.- За два года мне доводилось видеть его, кажется, трижды. — И как это было?- сел Персиваль, все время ворочась на кровати от столь безудержного нетерпения, что щеки его вмиг пылко зарумянились.- Ты видела рыцарей? Они действительно бьются на копьях друг с другом, пока один из них не упадет с лошади? — Да, в том и заключается вся суть веселья,- присела Эльмина в кресло напротив Ланселота, расслабленно откинувшись на спинку.- Народ восторженно выкрикивает имена своих любимцев, самозабвенно восхваляют их победу и горестно печалятся их провалам. Но, честно признаться, такие увеселения намного опаснее, чем кажется сперва. Однажды на второй день турнира молодой рыцарь погиб, оттого что осколок копья попал ему в шею. Он захлебнулся своей кровью у всех на глазах - после этого происшествия я не бывала на последующих состязаниях. — У-у-у,- протянул Персиваль, скривив лицо, но в тот же миг отвращение сменилось былым восторгом.- Теперь мне еще больше хочется побывать на турнире. И не только как смотрящий. Когда-нибудь я непременно стану рыцарем! Все в мире будут знать мое имя и писать истории о моих великих подвигах! — Если тебя не убьют на одном из турниров,- подметил Ланселот, ожидая встретить в ответ презрительный взор, однако Персиваль не утратил светлого восхищения и с широкой озорной улыбкой посмотрел на мужчину. — Не убьют,- игривым уверенным голосом отозвался мальчик.- Я буду лучше всех этих напыщенных дураков. Ты же меня учишь сражаться. Слова мальчика были сказаны так просто и с такой светлой ребяческой радостью, что Ланселот ощутил, как в груди рассеялось мягкое приятное тепло, и не мог не усмехнуться. Было приятно осознавать и слышать, что Персиваль так высоко ценит его боевые умения. И хотя мужчина не ощущал восторженной радости от мысли, что Персиваль станет воином, он не мог не признать, что мальчик довольно быстро учиться и при должном обучении может достичь успеха в рыцарском деле. Возможно, детские чаяния не такие уж и немыслимые, какими они кажутся. — Турниры, безусловно, вызывают восторг и ликование, но, признаться честно, сражения мало меня интересовали,- продолжила Эльмина. — Неудивительно,- хохотнул Персиваль.- Ты ведь девочка, а всем девчонкам нравятся платья, куклы и танцы. — Что ж, действительно, с детских лет исчезло лишь увлечение куклами,- усмехнулась дева.- Мне нравились балы, которые проводились вечером после турнира. И должна заметить, все сражавшиеся рыцари также присутствовали и с удовольствием приглашали дам танцевать,- выразительно молвила Эльмина, на что мальчик небрежно закатил глаза.- Помню, однажды, когда я только прибыла во дворец, я не умела так хорошо говорить на вашем наречии, поэтому в основном была молчаливой и отстраненной - не хотела привлекать к себе лишнее внимание. И как-то раз один рыцарь подошел ко мне и стал вдруг размахивать ладонями и показывать странные жесты. Я была так поражена, что просто замерла на месте, и подумала уж, что он выпил слишком много вина. Мерлин, видно, заметил мой испуганный вид и вмешался. Оказалось, тот бедный сир подумал, что я немая!- рассмеялась Эльмина, подхватывая громкий заливистый хохот Персиваля, и взглянула на Ланселота, широко усмехающегося и едва сдерживающего собственный смех.- Ведь за все время, что он наблюдал за мной, я не произнесла ни слова. В конце концов Мерлин объяснил ему мою молчаливость - как оказалось, тот сир хотел пригласить меня на танец. — И ты согласилась?- спросил Ланселот, не утратив еще усмешку с лица; Эльмине нравилось, каким красивым и светлым становилось его лицо, когда на его губах сияла улыбка; в такие мгновения она не могла не улыбаться ему в ответ, желая видеть таким его лик как можно чаще. — Как воспитанная леди, я приняла его предложение, хотя тогда у меня не было желания ни танцевать, ни присутствовать на том веселье,- улыбка ее чуть унялась, но не сошла, принимая облик светлой грусти. — Зачем ты тогда пошла? — Мерлин,- пожала она плечами.- Он не позволял моему горю поглотить меня и говорил, раз я согласилась поехать с ним сюда, то должна отпустить все былое и начать жизнь заново. — Легко говорить об этом,- хмыкнул Ланселот. — Уверена, он знал, о чем говорил,- отозвалась дева.- К тому же, двор должен был привыкнуть к моему нахождению. Когда я только появилась, все здесь на ушах стояли. Мне не приходилось слышать, но я знала, что обо мне шепчутся, стоит только мне появиться на людях. И отчасти я могу их понять, ведь повод для разговоров был. После очередного отбытия главный советник короля возвращается во дворец с незнакомкой и называет ее дочерью старого друга, живущего на материке, но которому он обещал позаботиться о девушке перед его смертью, поэтому отныне она будет жить здесь как его воспитанница. И король, на удивление, не высказывает ни единого кривого слова, а напротив - спокойно дает ему свое разрешение и выделяет для девушки собственные покои. Для всех, особенно фрейлин королевы, было неслыханно, чтобы безродная чужеземка жила во дворце, как знатная особа. Однако возразить не мог никто, кроме леди Люнетты, матери короля, ведь сам Утер дал свое дозволение. А Мерлина боялись многие, зная о его способностях. Никто не решался сотворять мне гнусностей, но не скрывали своего пренебрежения и не старались разговаривать или даже замечать моего присутствия. Но я не печалилась из-за этого: беседы со здешней прислугой были мне по душе больше, чем светские беседы. — Хотя ты ведешь их не хуже благородных особ,- отметил Ланселот. — Со временем, не без наставлений Мерлина, я поняла, каких манер и речей от меня ждут. Прежняя жизнь в качестве княгини и здешний придворный этикет сделал свое дело. В дальнейшем меня принимали при дворе с меньшей надменностью, хоть и никогда не считали равной. Именно поэтому я не люблю королевский двор и всех, кто с ним связан. Без притворства и лести здесь не прожить спокойно, когда вокруг одни лжецы и лицедеи. — Почему ты тогда проводила время с ними?- непонимающе пожал плечами Персиваль.- Разве здесь нет других занятий, кроме как часами трепать языком о платьях и балах? Эльмина усмехнулась: за два года проживания здесь она слышала множество бесед придворных дам, обсуждающих самые скучные и самые извращенные вещи. Платья и балы были поводом для разговоров лишь те несколько раз в году, когда проводились турниры или праздничные действа. Жизнь, полная дворцовых козней и сплетен, обещала быть увлекательной и полной приключений, но, благо, такой уклад жизни ее не привлекал. Поэтому Эльмина надеялась, что Персиваль никогда не будет вовлечен в такое общество. — Мне нечасто приходилось беседовать с придворными, обычно я проводила время сама: прогуливалась по морскому берегу в теплые дни, читала книги из королевской библиотеки, обучалась здешнему наречию, проводила дни за вышивкой, слушала увеселительные истории Мерлина, когда он выпивал слишком много вина, а такое происходило едва ли не каждый день,- издала она смешок.- В целом, не могу сказать, что жизнь здесь была плохой, но, когда я стала жить в Нирвэйне, я почувствовала себя  намного лучше. Быть может, потому что там я стала заниматься любимым делом, которому меня учили с малых лет. — Почему ты не пошла в лекари во дворце?- спросил Ланселот.- Ты знаешь очень многое и имеешь прирожденный целительский дар. Ты могла бы стать весомой и ценной особой здесь. — И могла бы даже знатный титул получить,- отметил Персиваль. — Могла бы,- кивнула Эльмина.- Я много раз порывалась предложить свою помощь, но каждый раз останавливала себя. Я училась целительству ватренов, я бесценна своими умениями для народа фэйри, но не для людского мира. Слишком большую цену я заплатила, чтобы понять, что люди не принимают таких, как мы. Большинство из них боятся принимать помощь от фэйри, считая нас демонами, другие же завидуют нашему дару и пытаются выжить тебя с заслуженного пьедестала, чтобы самому усесться на нем. Я не хотела повторять былых ошибок, поэтому никто, кроме Мерлина, не знал о моей магии - ни целительской, ни пламенной. Узнай хоть одна здешняя душа о моих умениях, я стала бы орудием короны, которым она могла повсеместно пользоваться для собственных целей и возвышения своей власти. Я стала бы Мечом Власти в руках Утера, а мне не хотелось застрять здесь до конца своих дней, как Мерлин. Уложив руки на локотники, Эльмина наконец сумела унять напряжение в теле и прикрыть веки, облегченно выдохнув. На мгновение в покоях воцарилась тишина, лишь приглушенный свист ветра и тихие постукивания дождевых капель по оконному стеклу доносились до ушей. Дева перевела взор на вечернее небо, что неумолимо чернело, принося ночной час; с приближением зимы стало темнеть гораздо раньше. Густые серые облака плотно скрывали от людских глаз лунное светило, нагоняя сильный ливень. Эльмина огорченно вздохнула: с этих покоев ночное небо удивительно мерцало, усыпанное сияющими созвездиями. Можно лишь надеяться, что хмурые дождливые дни не затянутся до конца их пребывания во дворце. — Зачем королю ужинать с тобой?- внезапно прервал тишину Ланселот, чем привлек ее внимание, и Эльмина отметила в его голосе и взгляде сдержанную настороженность. — Не знаю,- пожала плечами Эльмина, и впрямь не понимая отчего.- Мерлин говорил, что у каждого короля найдутся свои причуды, и могу сказать, многие из тех, что имеются у Утера, видны невооруженным глазом,- усмехнулась дева, однако не встретила от мужчины ответной усмешки. Коротко кивнув, Ланселот опустил взор и нервно сглотнул, ощущая, как внутренности вновь сжимаются от растущей тревоги. За свою жизнь он встречал немногих знатных особ, но каждый из них имел столь разные внешние черты и привычки, что мужчина не осмеливался судить обо всех остальных, однако была одна черта, что связывала их всех. Лестные учтивые манеры навевали сперва пелену благородства, однако истинная суть отличалась от приятного облика и на деле представляла собой бесстыдное распутство. Грех прелюбодеяния имелся в каждом из них, разнясь лишь степенью своей распущенности. Именно этого опасался Ланселот, ведь, как известно, все короли были вопиюще похотливого нрава. Эльмина знала, что ужин этот тревожит Ланселота, и понимала, что подоплека этим опасениям имелась. Она как никто другой знала о том, каким изнутри был королевский двор, и не раз видела, чем порой заняты король, его советники и придворные дамы. Мерлин, не стесняясь, однажды признался, что побывал в постели каждой фрейлины леди Люнетты, и был совершенно горд этим достижением. Впрочем, и сами дамы не гнушались поведать друг другу пикантные подробности тайных встреч с своими любовниками.  Утер не остался благородным исключением: едва ли не каждую неделю двор судачил об очередной увеселительной ночи короля с той или иной дамой, и к изумлению девы, каждая придворная выражала свое пылкое желание оказаться в числе счастливиц. Как позже узнала Эльмина, за понравившуюся проведенную ночь Утер преподносил леди роскошные дары и всячески благоволил ей и ее семье, возвышая их статус в обществе. Порой даже сами супруги предлагали королю своих жен для любовных утех, желая получить завидное местечко при дворе. Похоть была неотъемлемой частью этого дворца, и Эльмина так и не смогла принять это со снисходительностью. В постель короля нередко попадали и безродные хорошенькие служанки, соглашающиеся на ночь увеселений скорее по наивной глупости, чем ради собственной выгоды. Почти всегда такое решение заканчивалось плачевно. Эльмина со стороны наблюдала за всем этим и все больше укоренялась в мысли, что двор никогда не станет ей домом. И хоть присутствие ее зачастую либо пренебрегалось, либо не замечалось, она сама также не ускользнула от лестного внимания Утера. Король не стыдился смущать ее непристойными вопросами и, кажется, гордился, когда видел ее смятение. Однажды во время одного из пышных празднеств он даже пытался ее поцеловать и уже ухватился за юбку, но Мерлин, несмотря на выпитый им бочонок вина, сумел ловко оградить деву от наглого короля, не вызывая при этом его гнева. Больше подобного не происходило, но она не раз замечала на себе непристойно пытливые взгляды Утера. Он был не прочь увидеть ее в своей постели - он не постыдился однажды прямо сказать ей об этом, пылко любопытствуя, такие ли страстные чужеземки с материка, как ему рассказывали. Она быстро увернулась от необходимости отвечать на этот вопрос, но прекрасно понимала, что на самом деле имел в виду Утер. Эльмине оставалось лишь надеяться, что тот его интерес давно остыл, а ужин этот затеян из других побуждений. Иначе ей придется отказаться от услуг Утера и отправиться с Ланселотом и Персивалем на север.  — Я поужинаю с ним, раз это необходимо, чтобы получить места на корабле,- отозвалась Эльмина, глядя на Ланселота.- Но не более того,- выразительно добавила она, побуждая мужчину поднять голову и взглянуть на нее. Если Персиваль лишь равнодушно хмыкнул, пожав плечами, и с шумом плюхнулся спиной на кровать, то Ланселот осознавал суть сказанного. Они оба знали, о чем говорят. Мужчина понимающе кивнул ей и задумчиво опустил глаза; Эльмина видела, что ее слова не дали ему утешения.  Желваки на скулах беспокойно двигались в такт тревожному потоку его мыслей. Ее целомудрие не оставляло у него никаких сомнений - Эльмина была совершенной в его глазах, и это порождало в его душе страх. Далеко не каждый мужчина с уважением примет отказ дамы. Ни единожды он слыхал и видел воочию, на какие мерзкие деяния готов пойти человек, ведомый собственной гордыней. А у королей она, несомненно, возвышалась до небес - они не привыкли получать отказы, а значит, не потерпят такого ответа от девушки, которая ко всему прочему не была знатного рода. Не раз он видел, как одурманенные бойней и запахом смерти Паладины силой брали фэйрийских женщин, скручивая их к земле, и упивались их мучительными криками. В присутствии отца Кардена или Ланселота они не решались поступать столь нечестиво, однако он знал, что они делают в сожженных деревнях фэйри, и никто не препятствовал им, даже Карден. Ланселот досадно вздохнул, сильнее сжимая ладонями локотники кресла: Эльмина отправится на ужин одна, и как бы он ни обдумывал возможность, где он мог бы быть с ней, мужчина прекрасно знал, что ему не позволят. И это страшило еще больше. Ведь тогда он не узнает об опасности, которая может грозить девушке, и не сумеет защитить ее, как обещал. Зудящее ощущение собственного бессилия вызывало в груди Ланселота порыв гневного раздражения. Мужчине отчаянно хотелось сломать эти чертовы локотники, кресло и корону на голове этого наглого глупого королька Утера, чья довольная ухмылка не предвещала ничего хорошего. Эльмина видела, как побелели его ладони, вцепившиеся в кресло с такой силой, словно вот-вот и дерево со скрипом переломится, рассыпавшись в труху. Сцепив зубы, Ланселот опустил взор в пол и не шевелил ни единой мышцей, кроме беспокойных желваков на скулах. Он злился - дева впервые видела его гневное лицо, не скрывающее чувств, и хоть вид его вызывал толику боязни, она знала, что причиной была не она, а ужин, на который ей придется пойти. Дева уже потянулась к мужчине, желая накрыть его руку и сказать что-то, что чуть поумерило бы его беспокойство, но внезапно раздавшийся стук в дверь прервал все их намерения, чувства и мысли. Расслабленно раскинувшийся на кровати Персиваль вскочил с мягкой постели и настороженно нахмурил брови, глядя то на взрослых, то на дверь. Эльмина и Ланселот поднялись с кресел, и девушка дала дозволение войти. Из-за скрипящей дубовой двери показалась рослая коренастая женщина. Вычищенный добела чепец, повязанный на подбородке, лишь прибавлял сероватой бледности круглому лицу, выражавшему совершенную деловитую серьезность. Эльмина никогда прежде не встречала ее - видно, после кончины леди Люнетты здесь сменилась бо́льшая часть прислуги. — Здравствуйте, мисс,- с надменной притворной вежливостью произнесла она, приглаживая сухими ладонями шуршащие пышные юбки.- Можете звать меня миссис Мардж, я являюсь старшей горничной Его Величества. Мне приказано сопроводить вас в гардеробную и подготовить к сегодняшнему ужину. — В гардеробную?- непонимающе свела брови Эльмина. Прежде все ее вещи хранились здесь в ее покоях, сложенные в сундуках перед кроватью. Она не была столь важной особой во дворце, чтобы отводить ей собственную гардеробную комнату. — Его Величество выбрал для вас наряд, в котором желает видеть вас на ужине. Эльмина тревожно сглотнула. Предстоящая встреча с королем, безусловно, имела высокую важность. Далеко не каждую даму Утер приглашает на личный ужин, оттого женщины, удостоившиеся такой чести, стремились иметь безупречный облик и произвести особое впечатление. Этот ужин не имел романтической подоплеки, поэтому девушка не задумывалась, в каком виде предстанет перед Утером, и не имела желания принимать от короля какие-либо бла́га. — Я безмерно благодарна Его Величеству за щедрость и доброту, но не смогу принять такой подарок. Мне будет достаточно горячей воды и мыла, чтобы быть готовой. — Боюсь, вы неправильно поняли, мисс,- с холодным негодованием ответила миссис Мардж.- Его Величество не имел намерений ничего преподносить вам в дар. Он лишь выбрал платье и приказал мне привести вас в пристойный вид, достаточный для вашего положения. На мгновение Эльмина оторопела, не имея слов для ответа; она уже позабыла о том, какое мнение имела о ней старшая прислуга и придворные, в особенности личные горничные и фрейлины леди Люнетты. Те не раз чванливо вели себя в присутствии Эльмины, нарушая правила приличий, и не стеснялись высказывать своего негодования, когда Мерлин отчитывал их. Хоть девушка не была при дворе наравне с прислугой, будучи воспитанницей важного королевского советника, род ее не происходил от знатного семейства - и, стало быть, придворным леди она была не ровня, а горничные не желали прислуживать простолюдинке. Впрочем, ей и впрямь не доставало приличного чистого одеяния. Не будет же она все-таки сидеть на позолоченных стульях среди шелка и серебра в пыльных штанах и нечистой рубахе. — И куда вы собираетесь отвести ее?- нахмурив брови, сложил руки Персиваль, недоверчиво глядя на заносчивую горничную.- Откуда нам знать, что Эльмина будет в безопасности, пока будет находится с вами? — Его Величество не позволит навредить своим гостям,- хмыкнула миссис Мардж, недовольная вызывающими манерами ребенка,- независимо от их статуса и репутации,- бросила она презрительный взгляд на Ланселота. — Не очень убедительно звучит,- закатив глаза, фыркнул Персиваль, но, ощутив ладонь Ланселота на своем плече и встретившись с его строгим взглядом, притих; мальчик не заметил, как на лице мужчины на миг блеснула ухмылка. — Не волнуйтесь, со мной все будет в порядке,- ободряюще молвила Эльмина, повернувшись к своим спутникам.- Этот замок полон тайными ходами, мне не составит труда потеряться из виду. Широко усмехнувшись, Персиваль тихо хихикнул, и лик девушки озарился ответной теплой улыбкой. Взор ее изумрудных глаз встретился с его взглядом, и на несколько мгновений ее губы сильнее изогнулись в чарующей ласковой улыбке, вызывая в груди приятное тепло. Ланселот ощутил, как уголки его губ невольно вздернулись вверх. Не так давно он и не знал, сколько светлой радости может принести обыденная людская жизнь, наполненная житейскими тяготами. Жизнь воспитанников монастыря была суровой, и хоть время от времени Ланселот встречал на лицах Кардена и Паладинов радостные облики, их торжествующие ухмылки были лишь жалким подобием чистого благостного счастья, каким озарялись лица этих двух фэйри. Ланселоту нравилось слышать их звонкий смех и широкие улыбки; он мог только надеяться, что когда-нибудь сможет смеяться так же свободно. Бросив напоследок холодный надменный взгляд на мужчин, миссис Мардж покинула покои, шелестя бурыми юбками, и Эльмина последовала за ней. В покоях воцарилась непривычная тишина, нарушаемая лишь глухим воем порывистого ветра и чуть слышным постукиванием дождевых капель по оконному стеклу. Пожимая челюстью, Ланселот перевел глаза на темнеющее хмурое небо - видно, гроза будет бушевать всю ночь. — Может все-таки проследить за ними?- взглянул на него Персиваль, вскинув бровь.- На всякий случай. — Эта горничная вызывает у тебя подозрения? — Да она противнее соломенного чучела, которое мы сжигаем на Остару!- скривился мальчик, вызывая в Ланселоте усмешку.- Не удивлюсь, если по ночам она превращается в огра и запекает людские сердца на ужин. Ланселот свел брови - много же кровожадных сказок мальчонок успел наслушаться от болтливой ребятни. Впрочем, у Персиваля вдоволь воображения, дабы самому сочинить что-нибудь этакое. — Но Гавейн дал слово, что не даст нас в обиду, а он всегда сдерживает обещания. — Почти,- тихо произнес Ланселот, но мальчик все равно услышал и, сведя брови, выжидающе взглянул на него.- Он не смог вызволить Эльмину из лагеря, хотя обещал вернуться за ней. — Но его серьезно ранили!- стал защищать его юный фэйри.- Чудо вообще, что этот человеческий король не отрубил ему голову. Ланселот придерживался того же мнения: Утер не отличался излишним милосердием к страждущим и никому не стал бы помогать по доброте душевной, тем более фэйри, связанному с Нимуэ. Девушка нарушила уговор, не передав Меч Власти королю, когда тот отдал несколько кораблей для ее народа. Утер остался в дураках и ко всему прочему едва не умер от руки Паладинов - новоиспеченной королеве повезло умереть прежде, чем люди короля успели применить к ней свои жесточайшие пыточные орудия. Но Утер не лишил Зеленого Рыцаря жизни, а, напротив, даровал рыцарский титул и принял в свиту личной стражи. Какие намерения преследовал король, когда принял в ряды королевской армии фэйри и наградил позолоченным родовым гербом? И почему Зеленому Рыцарю так скоро стала безразлична судьба его народа? — Ты просто завидуешь ему,- фыркнул Персиваль, сняв ботинки и прыгнув на кровать.- Потому что он - рыцарь, вежливый и храбрый. И улыбаться умеет в отличие от тебя. А девчонкам нравятся такие. — Откуда ты знаешь?- бросил Ланселот, раздраженный зудящим чувством, поселившимся в его груди. — Девочки из моей деревни обожали слушать про них истории,- пожал плечами Персиваль, не замечая недовольства мужчины.- Я не раз слышал, как даже взрослые женщины мечтали о том, чтобы встретить рыцаря и выйти за него замуж. И я не удивлен этому - рыцари смелые, доблестные, благородные, они отважно сражаются и совершают подвиги. Все их любят. Наверное, если бы я родился девчонкой, я бы тоже хотел выйти замуж за рыцаря. В другой час мужчину позабавили бы размышления юного фэйри, но сейчас Ланселот не видел и толики повода для смеха. Пожимая челюстью, он отвернулся от мальчика и подошел к окну, устремив взор как можно дальше, туда, где небесная чернь и бушующие морские глубины не имели границы, слившись под покровом ночи. Комнату полностью окутывала синеющая темнота; скоро должна прийти прислуга, чтобы зажечь камин и свечи. Мужчина глубоко вдохнул, надеясь ослабить давящую тяжесть в груди - слова Персиваля были всего лишь плодом его детских наблюдений, но отражали всю суть того, чего так опасался Ланселот. Мальчонок прав: девы обожают благородных доблестных воинов, и это вызывало в сердце горечь. Ведь о нем никогда такого не скажут. Зеленый Рыцарь и впрямь был тем, о ком с восхищением рассказывают в детских сказках и историях - истинным умелым воином с добрым храбрым сердцем, что преданно чтит законы чести и не забывает о данной им клятве защищать людские и фэйрийские жизни от зла. Недаром отец Карден приходил в ярость при одном лишь упоминании о нем - даже дюжина Красных Паладинов не могла превзойти мастерством сира Гавейна. Рыцарь всегда нарушал его планы и оставлял его побежденным, спасая своих людей даже когда казалось, что нет ни единой надежды. Ланселот никогда не забудет тот день, когда ему почти удалось изловить его и спрятавшихся фэйри у ветряной мельницы - тогда он понес едва ли не самое сокрушительное поражение. До конца своих дней Гавейн будет любим и почитаем всеми, не один еще храбрый подвиг он совершит, не одну невинную жизнь вырвет из лап смерти. Персиваль был прав - Ланселот и впрямь завидовал тому. Зеленого Рыцаря ждет признание, всеобщее уважение и любовь, а какая участь отведена ему? Клеймо убийцы не стереть и не выжечь ни одним пламенем - сколько бы добрых дел он ни совершил, сколько бы лет ни утекло, метка предателя до конца дней будет тяготить и омрачать его жизнь. Не один десяток раз он еще столкнется со злобой народа, желающего отомстить за все то зло, что он причинил. Никто не позволит ему забыть прошлое, и презрение в чужих глазах будет вечным напоминанием о том, кто он.  Не забывай о том, кто ты, ибо другие никогда не забудут. Эти метки должны стать тебе напоминанием о том, какая тьма породила тебя и какая участь ждет подобных тебе, если не молить каждый миг Господа о спасении и не служить сердцем и мечом во славу Его. Ты ведь знаешь, сын мой, какую кару уготовил Всевышний для душ, что отвернулись от Его воли? Мучительно сведя брови, Ланселот потер переносицу и изо всех сил зажмурил веки. Он знал о каждом своем грехе и помнил, какое наказание ждет его в конце. Не было дня, когда бы старик Карден не напоминал своему приемному сыну об этом. И Ланселот не забывал ни на миг. Казалось, адское пламя уже охватило его душу и тело, обжигая жгучими демонскими языками, терзая каждую его часть до исступления, почти до истошных криков. Вся его жизнь была пеклом на земле, словно наказанием за то, кем он был рожден, и за могучее пламя, бушующее внутри. Он каждый миг претерпевал войну - войну меж догмами веры и голосом чутья, меж собственными мыслями и чужими речами, меж необходимым и правильным, меж правдой и ложью. И каждая эта битва была кровавее другой, такой, что даже семихвостая плеть оставляла меньше рубцов на коже. Казалось, терзания эти не кончатся, пока не разорвут его в клочья. Однако даже этому пришел конец. В тот день, когда Ланселот принял решение подчиниться воле сердечной. И настал мир. Стих протяжный скрежет стальных мыслей, умолкли крики сражавшихся голосов разума и сердца, потухли жгучие лапы яростного пламени, терзавшего душу черными угнетенными речами Кардена. Настало так тихо, словно в предрассветный час, когда окутанное тьмой небо наконец обретает свет, заливаясь розовым румянцем. Лишь размеренный стук унявшегося сердца доносится едва уловимым гулом, рассеивая приятное тепло по телу и доходя до кончиков пальцев приятными покалываниями. А на душе так хорошо, спокойно, безмятежно, словно с небес снизошла божественная благодать, о какой так часто рассказывалось в Писании. Ланселот и не думал, что сможет когда-нибудь ощутить себя в такой благости, любви, свободе. Он обрел самое желанное из всех человеческих мечтаний - свободу в мыслях, душе, действиях, чувствах. Будто он родился вновь, заново обрел жизнь, какую у него так рано и жестоко отобрали. И эту возрожденную жизнь отчаянно хотелось разделить с теми, кто невообразимым волшебным образом сумел рассеять тот густой непроглядный мрак, в каком он погряз, казалось, безвозвратно.  Но захотят ли они остаться с ним? Согласятся ли претерпевать вместе с ним людскую ненависть за его прегрешения? Дозволено ли ему просить их об этом? Какие бы черные гнетущие речи ни шептал в уши призрак старого пастыря, Ланселот желал этого всем своим существом, тянувшись к трепетной надежде, как сама душа стремится в благостные объятия Всевышнего. Он бы отдал все ценности, даже Меч Власти, только бы вернуться в ту заброшенную хижину в Железном Лесу, где они втроем пробыли десяток дней. Они бы смогли прожить там замечательную жизнь, вдали от людской бури, ненависти, войн и боли. Он бы охотился, учил Персиваля обращаться с мечом, кушал простую, но такую вкусную еду. Ему нравилась еда, которую Эльмина готовила из принесенной им дичи. Он бы защищал их, оберегал, любил. Как семью, настоящую семью. Проглотив ком в горле, Ланселот стиснул зубы и прищурился, избавляясь от пощипывающей боли в глазах. Разве возможно это сейчас, среди людей, среди фэйри, которые всем сердцем ненавидят его? Захотят ли они? Захочет ли она? Выпрямив плечи, Ланселот глубоко втянул воздуха в легкие, прикрыв глаза, в попытке унять клокочущие в груди чувства. Он будет рядом с ними столько, сколько это необходимо. Пока они желают этого. Пока бьется его сердце.