Ало-кровавый мир

      Я тогда сидел на кухне, возле окна. Я чувствовал, как нежные лучи солнца слегка ласкали моё лицо и невольно улыбнулся. Вышло, наверно, неуверенно и коротко, но сейчас ведь никто не видит, можно и не думать о таких мелочах. Я тонул в нежно-голубом море, разливающимся вокруг, заполняющим пространство своим теплом и умиротворением. Чёлка легко ложилась мне на глаза, щекоча веки. Интересно, она всё такая же бесцветная как и была?       Среди обилия голубого мой прозрачный взгляд скользил по небольшим белым пятнам, пролывающим впереди — вероятно так это выглядит со стороны, на самом деле, ведь я не знаю точно. Они скользили медленно, так трогательно, наполненные гармонией и умиротворением, что у меня в груди родился воздушный трепет, и мне безумно захотелось запечатлеть это чудо на холсте.       Я осторожно потянулся за красками и полотном (Я всегда носил их с собой на подобные случаи порыва вдохновения). Нащупав принадлежности, я сел ровно и положил холст на колени. Где-то вдалеке слышалось тонкое и такое мелодичное пение птиц, я улыбнулся шире и, набрав на кисточку краски, легко сделал первый мазок.       За ним второй и третий. Рука двигалась легко и свободно, я взлетал от чувства окрылённости. Вдохновение разрывало душу в сладостно-тягучем предвкушении чувства удовлетворения после проделанной работы. И я уверенно вёл золотистые волны среди небесного спокойствия. А за ними оттенок темнее — фиолетовый. Глубокий, завораживающий своей загадочностью, очаровывающий сознание, он добавит контраста, чтобы картина не выглядела приторно. Я тихо хмыкнул и капнул розового. Нежного и хрупкого, подобно этому незабываемому моменту умиротворения души и мира — пусть разбавит возникшую резкость. Краска растекалась по холсту, но я могу контролировать её, и осознание этого греет душу: я стал лучше в мастерстве.       Я так увлёкся, что не заметил явный шум со стороны двери. Генерал уже должен был уехать. Благо, все утомительные и не очень приятные разговоры с подготовкой к приезду позади. Меня пока не хватились, думаю, я смогу ещё немного побыть в успокаивающем и мирном одиночестве.       Я вздохнул, стараясь не упустить драгоценную ниточку вдохновения и подъёма, и продолжил увлечённо вести кисточкой по полотну. Если честно, мне самому иногда кажется это абсурдом: серьёзно существует слепой парнишка, который любит рисовать. Слепой художник — звучит как оксюморон. Но ведь, если мне нравится, то меня не должно это волновать, верно? Думаю, это будет правильно. Я много рассуждал об этом и в конце концов понял, что размышлять об этом бессмысленно. Потому лучше оставить тяжёлые мысли, особенно в этот момент.       Тогда я лишь хотел закончить свою очередную картину и со спокойной душой продолжить жить и стараться наслаждаться жизнью. Будучи слепым и почти беспомощным на войне. Это непросто, но главное не унывать: война когда-нибудь закончится и тогда… Тогда уже посмотрим. Посмотрим, хах.       Перед глазами начали всплывать более тёмные оттенки. Грязно-зелёные полосы прорезали пространство, внутри них, в сердцевине, виднелся чёрный. Пожирающий, пробирающий до костей. Вдруг передо мной упала густая капля красного. У меня перехватило дыхание, и я зажмурился до боли в глазах. Наваждение ушло бесследно и так же неожиданно как и возникло, и я вздохнул с облегчением. Не время сейчас думать о плохом, мне нужно закончить столь лёгкое произведение, не опорочив его.       Я ухватится за кисточку крепче, но в противовес аккуратно смочил её в воде и мутным следом повёл по холсту. Всё будет хорошо. Да, всё обязательно будет хорошо. Война закончится, и небо позволит себе чаще оставаться таким светлым, открытым, нежным, беззащитным. И краски вокруг заиграют совсем по-другому. Мир перестанет пестреть чудовищным красным и чёрным, навсегда исчезнет пустой серый, что беспощадно разъедает нутро и душу. Этот момент настанет, обязательно настанет!       Вдруг моего слуха коснулись крики. Я вздрогнул, инстинктивно крепко ухватившись за холст, и приподнялся, стараясь расслышать больше. Со стороны выхода поползли непредсказуемые болезненно-жёлтые полосы, окаймленные чёрными нитями. Фон переменился на тёмно-серый, и я напрягся, предчувствуя неладное. Низ живота скручивал дискомфорт и ожидание. Сжирающее ожидание плохого. Я поёжился. А полосы все приближалась. Шли зигзагами и затем плавно переходили к спиралям, выпрямлялись и ветьевато распространялись, заполняя пространство собой. Мне стало жутко. Я шумно сглотнул, борясь с предальским тремором в руках и сбивающимся дыханием. «Всем построиться!» — Я снова вздрогнул. Громогласный голос, похожий на рёв зверя, дошёл до меня, всё ещё сидящего в столовой. Судя по всему, пора выходить.       Я аккуратно поднялся, оставив холст, и зашагал к выходу. Надеюсь, когда я вернусь, всё останется нетронутым. Хотя, никто из ребят, скорее всего, не будет трогать мои вещи.       Голоса. Множество голосов, в большинстве незнакомых, беспощадно давят на слух мощным гулом. Мир запестрел жёлто-серым, меня уже тошнит от него. Пространство вокруг душило, сжимало черепную коробку и грудную клетку. Что-то произошло; что-то шокирующее, сбивающее с ног, заставляющее упасть ничком, ударившись головой и потеряв сознание. Дикий дискомфорт завязывался узлом внутри, подобный толстому канату корабля, что уже давно пропах морским воздухом и едкой солью, ему никогда не суждено высохнуть. Люди вокруг меня волновались, я ощущал это кожей, покрывшейся мурашками. Сумасводящее беспокойство, томительность в ожидании неизбежного, чего-то ужасного. Я задыхался. Ненавижу это чувство. Чувство, что затягивает в воронку, крутит, одновременно путая мысли в тугой комок и растворяя их без следа. Что же случилось…       Голова гудела, словно мотор военной машины. Надвигалось страшное. Я чувствовал это нутром: животом, диафрагмой, вырывающимся сердцем и ломающимися рёбрами, пульсирующим горлом и кончиками пальцев. Дыхание тяжелеет, медленно и верно, и я был не способен противостоять этому. Гнетущее, — пожалуй, лучшее слово, чтобы описать царящее в воздухе настроение.       Свежий воздух не отрезвил меня. Смутные пятна, нечёткие фигуры, бесформенные образы и тени. Всё мельтешило перед глазами слепящими цветами. Разными и индентичными сразу, и у меня зарябило в глазах. Мир зеленел. Зеленел самым отвратным оттенком зелёного. Грохот шагов сотрясал вибрациями землю, я ощущал это всем телом. Куда ярче, чем хотелось бы. Поток нёс меня к месту действия, я едва не споткнулся. Ох… Я забыл трость. Я не успел продолжить эту мысль — поток унёс меня дальше. Сдавливал грудь, дышать ещё тяжелее, у меня кружилась голова. Накатывала тошнота. Мне душно до уплывающего сознания. Жар людей вокруг, их волнение, запахи, эмоции, гомон, грохот шагов, движения. Я не мог этому сопротивляться и позволил бушующему потоку нести меня. Краски менялись, глаза болят, их беспощадно обжигал каждый сменяющийся оттенок. Рябь, пятна, клетка, пыль, полосы — прямые, зигзаги, дуги, ломанные… У меня кипела голова. Я решил отключить мысли — так будет проще. Проще не сойти с ума.       Без трости худо — я не совсем привык ходить без неё. Держать равновесие без опоры в бушующей толпе было сложно. Я боялся упасть. Но пока толпа достаточно плотная — это чуть успокоило меня. Попытался вдохнуть больше и едва не закашлялся. Воздух какой-то другой, напряжённый, давящий, совсем не идущий в горло и лёгкие. Шумно сглотнул и просто продолжил плыть по течению в надежде, что толпа не собьёт меня и не растопчет, не моргнув и глазом. Тревожность росла, я снова пытался давить навязчивые мысли. Раздражало. Плохо дело, нельзя поддаваться негативу, иначе утащит с головой. Я уже проходил этого этап, не хотелось бы возвращаться.       Всё немного устаканилось, — видимо, построились шеренги, ведь я чувствовал ровно стоящих людей вокруг себя, солдат. Что-то знакомое мелькало справа, но из-за обилия цвета и шума я не мог понять, что именно. Хоть солдаты немного угомонились, всё же волнение не стихло ни на грамм, и мне приходилось с этим справляться. Я вздохнул, постарался привести в порядок мысли и проанализировать ситуацию. Почему нас могли вызвать? Собрать всех сразу на площади. Что это? Учение? Почему незапланированное? Пожарная тревога? Вряд ли, алгоритм действий должен быть немного иным. Я нахмурился и стал думать усерднее: зачем собирать всех солдат — и специальный отряд, и обычных воинов — на площади? Посреди дня, значит, что-то срочное? Что-то случилось? Важные новости? Или же это…       — Внимание! — Я вздрогнул. Мои мысли прервал громогласный мужской голос. Ладно, хорошо, сейчас узнаю, в чём дело. — Мы вызвали вас для демонстрации! Вы знаете этого солдата? — Конечно, у меня не было и шанса понять, о ком идёт речь. Однако справа что-то, или кто-то, дёрнулось, и я напрягся рефлекторно. Я не мог определить никак, что это — только осязанием, но ситуация не совсем позволяла, — это сбило с толку окончательно, в довесок тому, что я был полностью оглушён гомоном и своими, и чужими нервами. На вопрос никто не ответил. Кем же может быть этот солдат? Я знал немногих за пределами своего отряда, потому вряд ли смог бы понять. Стиснул зубы: раздражение начало брать верх, а я не мог себе этого позволить. — Он был вашим товарищем! Должен был биться с вами плечом с плечу! — К чему такая долгая речь? Чтобы вызвать презрение? Зачем? Солдат провинился? Очень изощрённый способ наказания, но за что? Я чувствовал, как кого-то — я уже уверен, что всё же именно кого-то — почти трясёт справа от меня. Но я всё не мог понять кого. Это кто-то из моего отряда? Вероятнее всего, но кто? — Но перед вами один из самых гнусных преступников! — Изменник? — Он дезертир!       Ох, почти угадал. К дезертирам я не питал ненависти никогда, ведь иногда сам подумывал о побеге, если быть честным, но теперь ясно точно — это демонстрация. Меня замутило сильнее. — Его имя Вальтер Майер, знайте же! И смотрите, что будет с каждым жалким трусом, который посмеет покинуть поле боя. Я поморщился от гаркающего неприятного голоса и незавидной судьбы Вальтера. Толпа зашумела сильнее, волнение прошло по шеренге, и я едва устоял на ногах. Как же тяжело без трости. На площади слышались возня и лязг чего-то. Мне даже не нужно видеть, чтобы понять — оружие, тяжёлое холодное, огнестрельное, вызывающее страх и ужас, несущее смерть. Никакой романтики. Бедолагу расстреляют на глазах у целой толпы его товарищей. Как же всё-таки печально. У меня защемило сердце. Моя эмпатия когда-нибудь убьёт меня, но лучше так, чем быть бездушной машиной для убийств, я решил это ещё давно.       Оружие направили на солдата — я могу едва-едва различить это по звукам, да и догадаться самому, — и вдруг что-то вязкое нахлынуло прямо на меня. Я чуть удержался на ногах и загнанно задышал. Потрясение едва не сбило меня. Чёрное, серое, дребезжащее, неспокойное окутало. Оно подобно нефти, перекрыло дыхание и заставило увязнуть в себе с огромным риском захлебнуться. Тревога? Нет, она другая — пассивная, пожирающая и растущая постепенно, её угомонить легче, несмотря на навязчивость. А это страх, истинный страх и ужас, парализующий и сбивающий с ног, накрывающий паникой. Но… Он не мой. Это не мои эмоции. Но они такие сильные, что я не мог не поддаться им. Дыхание перехватило, и я только через силу дышал глубже в попытке успокоиться. Это страх Вальтера? — Последние слова? — Прозвучал суровый голос. Он как пощёчина пробудил меня, возвращая в реальность. Бедняга Вальтер, сможет ли он хоть что-то сказать, если так боится? Я не винил его, всё же, наверняка, это очень страшно.       — Меня зовут Немо!       Что?       Автоматная очередь сотрясла воздух. Земля заплыла под ногами. Я не успел даже подумать, как нависла гробовая тишина. В нос ударил запах железа и пороха. Что это было?       Немо? Почему Немо?! Этого ведь не может быть… Правда? Голос солдата прозвучал так резко и быстро, что я не успел в него вслушаться. «Меня зовут Немо!»… Чёрт.       Это он. Это точно он! Потрясение сковало меня, и я не мог сдвинуться с места. Толпа снова заволновалась. Немо мёртв. Немо мёртв… Руки задрожали, колени подкосились, ноги теплели в слабости. Дрожь бьёт от рук и самой груди дальше по всему телу. Дезертир, Вальтер Майер, Немо, автомат — Всё смешалось в кучу. Я не мог разобраться в мыслях. Паутина спуталась, нити стали узлами. Внутри бушевала пустота и что-то беспощадно щемило в груди. Глаза стало жечь. Этого ведь не может быть…       Вдруг я ощущаю как что-то пихнуло меня. Что-то острое и большое — локоть стоящего справа, я на удивление быстро сообразил. Я тихо всхлипнул Но вдруг заметил, что страх не исчез. Он перерос в нечто иное, пронищывающее и пробирающее, страшное и сжирающее… Отчаяние. Я содрогнулся. Это чувство слишком знакомое, и человек, чьи эмоции так ярко врываются в меня тоже. Я попытался утереть слёзы, но бесполезно — слишком больно. Потерять Немо, хорошего друга и товарища, такого светлого и милого парня… Грудь сжало сильнее. Он ведь даже наверняка не помнил, что он дезертир… Моя боль смешивается с чужим отчаянием. Глубоким, как Бездна, тёмным и безнадёжным, как твои глаза. Окружение давит, давит, давит. Меня сейчас вырвет.       Выстрел. Крики. Тяжесть. Что-то оглушило меня, и я глухо упал на землю. На меня брызнуло что-то тёплое, слегка вязкое, марая лицо и форму. Я замер — у меня есть догадка, но я слишком не хочу в неё верить. Ощупывал что-то, что упало на меня. Резко пронёсся ужасающий вопль. Мой собственный. Дрожь бьёт меня уже заметно. Острые черты лица, холодная кожа, чуть отросшие жёсткие волосы и… Пулевая кровоточащая рана на виске.       Осознание ударило беспощадно: труп Якова лежал на мне. Он застрелился прямо рядом со мной, и моё лицо измазано в его крови. Мир сотрясли чёрные венообразные полосы. Глубокие, мерзкие, пронизывающие.       Меня тошнит. Дрожь, приступ рвоты, слёзы, ужас, страх и боль. Всё смешалось, и я не в силах это перенести. Духота убивала. Силы покидали меня неумолимо и беспощадно. Голова потяжелела, и я упал, утопая алом цвете.       Картину я так и не закончил. С тех пор, она навевала мне воспоминания о том самом страшном оттенке, что я видел. Навевала мне воспоминания о ночных кошмарах и дне, когда я похоронил двух друзей и товарищей.