Алый галстук на белоснежной рубашке

Валера пришел в себя через полчаса. Вроде, все обошлось, а на душе кошки скребут, да так, будто убить хотят. Суки. Парень одернул измятую одежду и вытер такое же помятое, еще и заплаканное, лицо. Он прочистил горло негромко, будто кто-нибудь мог его услышать, и двинулся к деревянной двери. Держалась она, кстати, на честном слове, так что Лагунов надавил на нее аккуратно и выскользнул из затхлого помещения, выискивая глазами нужную рыжую голову. Подходил ко всем без разбора — к гаденько улыбающимся пиявцам, обычным трудягам пионерам, вечно занятым вожатым, спрашивал каждого, лишь бы найти, но, увы, не смог. И тогда пошел на крайние меры — направился прямо к комнате старшего. Постучал кротко и, не дождавшись ответа, вошел, на свой страх и риск. Колени дрожали как перед посещением зубного, но успокоить Беклю необходимо, а иначе худо будет всем, включая директора. — Совсем ошалел? На неприятности нарываешься? — хмурится пиявец. — Пришел извиниться, — чеканит парень, ковыряя заусенец на большом пальце. — Ну, извиняйся, — хмыкнул парень, привстав с койки на локтях, — И я извинюсь в ответ. Возможно. Валера подошел ближе и опустился на край кровати, тонкими пальцами сжимая простыню. — Извини меня, — и сам не знает, за что. Но точно осознает что нужно извиниться, иначе плохо будет всем вокруг, — Я был неправ, Саша. Прости. — Так-то лучше, ты — моя умница, — и Беклемишев выглядит искренним. Настолько, что Валера позволяет себе украткой улыбнуться и отвернуться от старшего, пряча столь открытое выражение лица, — Ложись. Саша хлопает по покрывалу возле себя и открыто намекает о том месте, куда нужно улечься младшему, а Лагунов это понимает. И ложится, ложится спиной к недругу, одергивая себя. Главное — помнить что он плохой, что с такими надо бороться. Просто Валера слишком много думает об окружающих, слишком мало заботится о себе. Настоящий пионер! — Такой милый когда не выделываешься. И не надо плакать, не порть мне настроение, малыш, — подает голос из-за спины Саша. Притягивает Валеру ближе к себе и обнимает обеими руками. Поглаживает по плоскому животу, вдыхает запах шампуня и речки, наслаждается таким моментом. — Голодный? — хмыкает Беклемишев, руками почувствовав вибрацию, то есть урчание, — Пошли к пищеблоку. Так и не извинился, к слову.