Венгр-искуситель

Ференц медленно проходится длинными холодными пальцами по телу перед ним, перекидывая руки через мужские плечи и легко проводя по шее, когда чувствует чужую дрожь. Фредерик отворачивает голову в сторону и закрывает глаза. О, Ференц, этот чертов змей-искуситель, он был везде и сразу, привлекал к себе внимание, казалось, отрешенного поляка, своими легкими и почти неощутимыми касаниями, не давая забыться. Господи, и когда только это началось? — Ференц, остановитесь. Это неправильно, — как можно тверже говорит Шопен, пытаясь отстранить от себя чужие руки. Лист слегка склоняется вперед, утыкаясь носом в чужую шею, пару раз проходясь повторяющимися движениями вперед-назад, смущая поляка теплым дыханием. Дождавшись сдержанного вздоха со стороны, — мило, быстро мелькает мысль, — он принимается покрывать тело мягкими поцелуями. Шопен теряет весь контроль над ситуацией, когда сухие губы прикасаются к его разгоряченной коже, а потом еще, и еще… Вместо того, чтобы продолжать попытки оттолкнуть и остановить, Фредерик стискивает подрагивающие от волнения пальцы на крепких листовских плечах и чуть откидывает голову назад. — Ференц… — все еще пытается образумить его поляк. За стеной слышатся отдаленные, приглушенные звуки пианино. Лист ненадолго отстраняется, заставляя поляка недоуменно вскинуть бровь и приковать «серьезный» — насколько было возможно — взгляд к мужчине, и подходит к двери, прикрывая и проворачивая ключ трижды в замочной скважине. По телу Шопена ползут странные мурашки, и он, вздохнув, подходит ближе, все еще держа дистанцию, и собирается с мыслями, чтобы выговорить что-то. Лист усмехается, и улыбка появляется на его лице, чем он перебивает все «серьезные» — насколько было возможно — мысли мужчины, сокращая дистанцию до не могу. — Что же, Фредери-ик? Фредерик опускает взгляд и мотает головой, то нервно вскидывая руки вверх, то резко опуская их вниз. Ференц слишком близко: это смущает, это пугает. Шопен делает осторожный шаг назад, только чтобы взглянуть Листу в глаза, встретиться с этим бесстыдно пляшущим в зрачках огнем и в очередной раз убедиться, что Лист все же уверен в своих действиях. — Ференц… Мсье Лист, послушайте, вы совершаете очень большую ошибку. — размеренно, выговаривая каждый слог четко и внятно, начинает Шопен, стараясь успокоить слишком быстрое сердцебиение. Он неосознанно делает еще шаг назад, будто загнанное животное, пытающееся убежать от лап хищника. — Вы слишком много выпили, мне кажется… — Отнюдь, — наклоняясь к уху Фредерика, протяжно шепчет венгр, наощупь находя чужие руки и сводя их со своими, поднимая сцепленными на уровень видимости. Он медленно подносит их к губам и целует, настойчиво глядя прямо в глаза. — Отнюдь, — вторит он, начиная вести поляка спиной к как ни к стати стоявшей у стены софé. Фредерик хмурит брови и хочет что-то сказать, но удается лишь хватать ртом немного воздуха — он весь сжимается изнутри под настойчивым взглядом Ференца, неуверенно отступая назад: туда, куда его ведут. Когда ноги внезапно упираются в край софы, Шопен оборачивается через плечо, а потом вновь смотрит на Листа, крепче сжимая его ладони своими. Лист аккуратно вырывает из сцепки одну руку и поднимает ее к волосам, пропуская пару раз через свои пальцы локоны, удивляясь их мягкости. Переключив внимание, он вновь подносит чужую руку к губам, целуя, и в одно мгновение укладывает ошарашенного поляка спиной на поверхность, придерживая свободной рукой голову, нависая над ним. — Есть возражения? — он высвобождает обе руки, перенося вес тела на колени, удобно упирающиеся в края софы, и подносит их к щекам Фредерика, оглаживая большими пальцами скулы. Поляк чувствует, как в щеках постепенно начинает отдавать жаром: он вновь ощущает чужие руки и не может сказать и слова. Фредерик хватается за предплечья Ференца, складывая брови домиком: непривычно, странно и ново узнать Листа, который дальше французской юбки не видит, с другой стороны. Шопен смотрит куда угодно, но только не на него. Он оглядывает комнату, окна, глазами смотрит на дверь и прислушивается к музыке, звучащей по ту сторону. Противный ком в горле рвет дыхание на вязкие лоскуты, не давая здравому рассудку взять власть над языком. Фредерик мотает головой и выдыхает едва слышное «нет». На большее он сейчас точно не способен. — Так-то, — мягко усмехается венгр и приближается к губам Шопена, останавливаясь буквально в паре сантиметров, чуть медля. Все же впервые у них такое действо. Он глупо разглядывает чужие глаза, так и норовящие высказать все мысли обладателя волшебным зеркалом души — широкие зрачки мечутся из стороны в сторону, смотря в оба глаза напротив по очереди. Слегка приподнимаясь на локтях, насколько это позволял придвинувшийся к нему Лист, поляк самолично, зажмурившись, на пробу легко чмокает его куда-то в нос. Венгра таким не смутить, он останавливается и терпеливо ожидает дальнейших действий зажмурившегося стеснительного чуда. Чудо повторяет, с таким же запалом, на этот раз проходясь ближе — касается уголка губ. — Фредерик. — беззлобно улыбается Лист, наблюдая, как брови Шопена неизбежно сводятся к переносице в несколько раздраженном жесте. Он вздыхает и, положив одну из рук на щеку Ференца, неуверенно прикасается к его губам. Лист тихо смеется прямо в поцелуй, оглаживая пальцами выпирающие на польском теле ключицы. Поляк забывается под чужими губами и руками — всего несколько секунд и он прячет взгляд, оторвавшись от венгра. — Не мучьте меня, Ференц, не насмехайтесь, это ужасно с вашей стороны. — Как прикажете, mon cher, — тянет венгр-искуситель, попутно переводя взгляд на свои руки, что расстегивают пуговицы рубашки — пиджак был скинут еще по пути до софы, кажется. Молчаливый поляк нервно вздрагивает, когда мужчина доходит своими движениями почти до низа, в опасной близости к брюкам. Не без чужой помощи Ференц стаскивает с него ненужную вещицу и откидывает ее куда-то в сторону, вожделеющим взглядом проходясь по голому торсу, и приближается, пальцами одной руки накрывая сосок и проводя ими по кругу. Фредерик прикусывает фалангу указательного пальца и жмурится, пытаясь не выгнуться навстречу неторопливо ласкающим его рукам. Непривычно, оттого слишком ярко и страшно: он чувствует каждое прикосновение приятным ожогом, который не оставляет после себя следов. Шопен едва ли может раскрыть глаза, только чтобы встретиться с парой все еще насмехающихся глаз. О, ну конечно, для Ференца это может быть не более, чем забава, а для Шопена это широкий шаг в пропасть. Лист — проклятье из четырех букв. Но, Боже, какое проклятье… Словно читая чужие мысли, Ференц шепчет, нагинаясь ближе к уху поляка: «Это не усмешка, это обожание», — и, спускаясь, наспех расстегнув лишь пару-тройку пуговиц, скидывает через верх собственную рубашку, прислоняется губами к одному соску, обводя второй пальцами, сжимая и виновато гладя вновь. Готовый бы прильнуть насколько это возможно еще ближе, он отчетливо слышит и знает реакцию поляка, что не может не доставлять несказанного удовольствия. Фредерик не может сдержать в себе тихого благодарного вздоха, выдавая все свои чувства с поличным. Он зарывается рукой в русые волосы и, чтобы хоть немного отвлечься от ощущений, сжимает их между пальцами. Ференц нежен, но настойчив, впрочем, вполне в его стиле. Фредерик ведет рукой по оголенным плечам, уводя к лопаткам, ощупывает-изучает. Навряд ли они еще раз смогут быть настолько близки, поэтому стоило бы запомнить, какого это — быть любимым Ференцом Листом. Венгр отрывается от чужого тела, поднимаясь выше и садясь на чужие бедра, — слыша удивленный всхлип, — пододвигается чуть выше, — подлец, — отчего Шопена полностью уносит. Ференц, ничуть не потеряв запал, прижимается теплым торсом к другому, расставляя руки над головой лежащего, и пару раз мажет губами по шее, в районе бьющейся в бешеном темпе жилки. Слезая с мягких ног и плавно расправляясь с чужими и собственными брюками, — что было не легко, учитывая застенчивость лежащего, — он скидывает их вместе со всем бельем, пожирая чужое тело глазами. Шопен спешно закрывает лицо руками. «Господи, нет, пожалуйста, останови его…» Шопен почти что чувствует, как глаза Листа осматривают каждый сантиметр его теперь ничем не прикрытого тела. Слишком откровенно — хочется уйти от этого взгляда и настойчивости. Фредерику почти что удается свести ноги, хотя бы условно прикрыв свою наготу, но от Ференца не уйти — он надавливает ладонями на коленки и разводит их в стороны, оставляя горячий поцелуй на бедре. — Ференц… — одними губами шепчет поляк, все еще не убирая рук от лица. — Пожалуйста… — Что-то не так? — Ференц тянет руки к чужим, убирая их вниз, и оглаживает пальцами щеку поляка. — Вы что-то хотите, mon cher? — он спускается вниз, с упоением смотря на чужое, изворачивающееся в разные стороны, ища больше прикосновений, тело, и, пораскинув мозгами, прижимает пальцами руку Фредерика к софе, чтобы тот не смог ничего сделать. Он наклоняется к чужим бедрами и медленно целует чужой стоящий член, отстраняясь, все так же требуя ответа. — Скажите же. Фредерик стонет громко, протяжно — подумать только, от одного только поцелуя! — и тут же краснеет, кажется, до самых кончиков ушей. Ференц требует слишком много, прося «сказать». Разве ему не хватает всего того, что он творит с ним, до чего доводит? Разве он не видит, что поляк не то что сказать — вдохнуть полной грудью не может. — Ф-ференц… — кое-как стыдливо выдыхает Шопен, покусывая нижнюю губу и жмуря глаза, любопытные очи прожигают его насквозь. — Что-нибудь… Сделайте уже хоть что-нибудь! Прожгли. Лист ведет линию поцелуев от самой шеи ровно вниз, руки его блуждают словно везде и делают, что хотят. Как развратно. Он останавливается пальцами на талии, обхватывая, насколько это возможно, поперек живота, прижимая ближе к себе, отчего слышит неожиданный вздох, заводящий до предела. Он освобождает поляка от пыток вопросами, делая «что-нибудь»: вновь целует головку, плавно проходясь такими движениями по всей длине. Шопена разрывает изнутри, когда тот берет наполовину, самонадеянно и самоотверженно двигая и языком, и он тяжело опускает свою руку на чужие длинные волосы, изо всех сил стараясь не направлять любовника. — Ференц, Ференц, Господи… — словно в бреду шепчет пианист и боится даже опустить взгляд: страшно представить, как теперь горят листовские глаза. Он жмурит свои собственные и закидывает голову назад, тихо простанывая имя, так сводившее сейчас его с ума. — Фере-енц… Ференц берет полностью, и хватка на волосах, теперь обмотанных узлом вокруг руки, все же усиливается. Лист выводит языком разные незамысловатые узоры, перебирая руками на талии, смешивая разные ощущения в бедном польском композиторе, что уже без разбора, кажется, душою витает где-то за облаками. Он торопливо отстраняется, никак не реагируя на хватку на собственных длинных локонах, и перемещает ловкие руки за место своих губ. Теплота чужого рта исчезает, заместо нее появляются пальцы, обхватывающие член тугим кольцом. Фредерик выдыхает и, все еще боясь опустить взгляд вниз, смотрит на Ференца из-под поддрагивающих ресниц. — Что же вы… Делаете со мной. — жалобно стонет он, все еще не разжимая хватки. И, крепче сжав пальцы в русых волосах, толкается бедрами навстречу ловким движениям. — Не так быстро, mon cher, — вновь изнывается Лист, резко придвигаясь лицом к лицу и устремляя взгляд прямо в широкие, слегка пульсирующие зрачки. Он проходится длинным носом по чужой скуле, «запечатляя» свой путь легким касанием губ, продолжая двигать рукой, переодически меняя тактику: то всеми пальцами, то двумя, то изводя Шопена, то подводя к сладкой грани. Фредерик не знает куда себя делать от разнообразия ощущений от неугомонного венгра и лишь и может, что, сквозь тяжелое, прерывистое дыхание, напрямую зависящее от чужой ладони, постанывать да смущаться от себя же. Шопен закусывает губу и пытается сфокусировать взгляд на Листе — выходит плохо, учитывая ту же руку, которая каждый раз меняет темп своих движений, постепенно сводя Фредерика с ума. — Пожалуйста, Ференц… — просит поляк, проводя вмиг ослабевшей рукой по торсу любовника, спускаясь ниже и обхватывая член у основания. — Пощадите меня, пожалуйста!.. Он, кажется, впервые за все время неуверенно-дрожаще улыбается и льнет к венгру с поцелуем, жадно сминая его губы своими, пряча в них очередной несдержанный вздох. Шопен отстраняется, — Лист пощадил, и воспоминаниями, кроме сбивчивого дыхания, ритма сердца, мутного взгляда и дрожащих рук, является лишь чужая улыбка, обращенная к композитору, — тяжело дыша, поднимает глаза на венгра, затем на его растрепанную — самолично — макушку и запрокидывает голову насколько это возможно, шаря ладонью в поисках чужой. Лист стискивает руку Шопена, целуя так доверчиво открытую ему шею. Фредерик задыхается, не может и глотка воздуха сделать, прерываясь лишь тихим хрипом. Поляк неуверенно проводит рукой по всей плоти, заставляя венгра замереть и уткнуться носом в ямку меж ключиц, которую он до этого ласково выцеловывал. Он повторяет движения, подобно тем, что делает с ним Лист, и все страшится сделать что-то не так. Напрасно: Ференц громко вдыхает через ноздри и прикусывает кожу. — Вы быстро учитесь. — криво усмехается он, обводя линию челюсти губами. Поляк чуть крепче стискивает пальцы и продолжает ими двигать, вслушиваясь в постепенно сбивающееся дыхание Ференца. Один-один, искуситель. Руки Ференца медленно ослабевают и начинают трястись, и он решает лечь рядом, дабы не упасть. Польский композитор — словно выжидал такой возможности — пытается повторить чужую позу, оседлав ноги венгра, продолжая выводить незамысловатые линии. Ференц ласково смотрит на Фредерика, на лицо которого спал один, самый длинный локон, и медленно, чтобы не спугнуть и не остановить, ведет к нему ладонью, заправляя на ухо, пока, в один момент, резко не вскрикивает от чужих движений. Фредерик встряхивает головой, чтобы уж точно избавиться от мешающих волос возле лица, и замедляет движения рукой, а после и вовсе отнимает руку, припадая с поцелуями к губам венгра. Шопен пылок: он терзает губы до причмоков, обводит их языком и продолжает водить руками по телу Листа, наконец наслаждаясь им вдоволь. Ференц же, пускай и потерявшийся в первые пару мгновений после того, как приятное трение пропало, помещает одну из рук на костлявое бедро и прижимает ближе к себе, настолько, что их плоти почти что плотно прилегают друг другу. — Ференц… — испуганно шепчет Шопен, с чмоком оторвавшись от губ, но Лист успокаивающе затягивает его в другой поцелуй и обхватывает оба члена своей рукой, начиная медленно их поглаживать. Всхлипнув от неожиданности, Фредерик, сгибая локти, почти полностью прикасается всем телом к чужому торсу, едва удерживая себя на руках. Движения становятся резче, от чего вновь возбудившийся, — как юноша, ей богу, — Шопен чуть ли не задыхается. Лист словно сошел с ума, не отрывается от мягких после таких пыток губ, разве что тяжело вдыхая и вновь припадая к ним. — Боже, Ференц! — вскрикивает Шопен, упершись руками в листовские плечи. Лист отстраняется лишь для того, чтобы встретиться с охватившей чужие глаза вуалью возбуждения. Шопен царапает короткими ногтями светлую кожу и немо стонет от тягучих ощущений в паху. Ференц вновь втягивает его в поцелуй, аккуратно проскальзывая языком в чужой рот. Фредерик удивленно ахает и прижимается еще ближе, мечтая только о том, чтобы эти поглаживания никогда в жизни не заканчивались. В голове одна эйфория: звуки музыки стали приглушенными, смущенными стонами, сбивчивыми вдохами и протяжными выходами. Комната наполнилась «феромонами», и каждый, кто бы зашел сюда, это бы ощутил, и этот факт сносил голову. Лист неумолимо кусает и затем зализывает чужие губы в промежутках между поцелуями под напором поляка. Еще пара движений. Лист как можно более незаметно проводит рукой по карману собственной, лежащей рядом рубашки, выуживая оттуда небольшой флакон с маслом. Он — под разочарованный вздох обоих — убирает руку, только чтобы откупорить крышку и вылить немного себе на пальцы. Фредерик наблюдает за всем этим мутным взглядом, пытаясь восстановить дыхание. Лист переводит взгляд на него и вновь ухмыляется, едва ощутимо прикасаясь губами к пылающей щеке. — Поразительно чувствительный. — ласково шепчет он, откладывая флакон в сторону. Шопен хмурит брови и пытается заглянуть ему в глаза. — С чего вы вз-… А-ах! — Фредерик не может сдержать протяжного крика в себе, когда чувствует, как в него постепенно начинает погружаться один палец. — Нет, Ференц, ос-… Остановитесь, постойте, я… Лист уводит Шопена в поцелуй, возвращая вторую руку на члены. Фредерик жмурится, пряча каждый стон, каждый вздох в чужих губах. Боже, что же он вытворяет! Фредерик содрогается от ритмичности и, прикусив губу в кровь, кончает, надеясь, — чувствуя, что прав, — что Лист закончит пытки и остановится, но нет. Не дав даже отдышаться, он продолжает движения рукой и вновь льнет к чувствительной шее, покрывая уже и так красноватую кожу розовыми отпечатками зубов и поцелуями. Фредерик хнычет и извивается под венгром, ноги едва не доходят до состояния судорог. Лист останавливает сладкую пытку с одной стороны, длинные пальцы одной руки ловко огибают бока, доходя до спины и выводя на ней узоры, и возвращаются назад; второй рукой он все так же тщательно растягивает, разводя уже три пальца аккуратно в разные стороны. — Вам не кажется, что… — Фредерик сглатывает, когда встречается с парой внимательных глаз. —… Пора прек-… Прекратить? — Вы куда-то торопитесь, мой милый? — изогнув бровь, спрашивает Ференц и проталкивает пальцы дальше, резко начиная вбиваться ими. — А-ах, погодите, э-это слишком глубок-… Ференц, прошу! — Фредерик изгибается в пояснице от жгучей боли после оргазма, которая с каждым толчком становится все слаще и слаще, перерастая в новое мучительное наслаждение. — Молю вас, постойт-… А-ахм!.. Ференц вылизывает выпирающую косточку ключиц, продолжая водить рукой по спине, тем самым пытаясь уравновесить чувства внутри любовника. — Вам же нравится, Фредерик. — шепчет он, приподнявшись к уху поляка. Тот закусывает итак разодранную губу и обвивает руки вокруг шеи Листа, наугад целуя в острый подбородок. — Признайте это. Пальцы вскоре оказываются вынутыми и замененными. Лист аккуратно и медленно входит, вводя поляка во французский поцелуй, затмевая все мысли. Постепенно наращивая темп, он порой изменяет угол и, пару раз пройдясь под одним и услышав заветное: «Ах-Фер-ренц…» — с чужих уст, продолжает двигаться так, выбивая из Шопена душу. Прижавшись впалым животом к лежащему, Фер-ренц специально создает некое трение, от чего, чувствуя зажатый между своим и чужим телом, полувставший член бедолаги-поляка, под таким воздействием, вновь начинает сочиться естественной смазкой. Ференц не щадит ни его, ни себя, и все равно не даёт поляку насладиться всем в полной мере. Фредерик вьется под ним ужом, то впиваясь ногтями в спину любовника, то зажимая этими самыми руками себе рот, чтобы ненароком не простонать слишком громко. Но Лист все еще довольно медленный. — Прошу вас… — жалобно выдыхает поляк, пытаясь обхватить пальцами собственный член, чтобы хоть как-то компенсировать недостаток в разрядке. Но Ференц берет обе его руки в одну свою и закидывает их ему за голову, прижимая к спинке софы. — О чем, mein Schatz? — терпеливо спрашивает венгр, целуя набухший сосок. — Молю, Ференц. — выстанывает Шопен, изгибая дрожащую поясницу. — Пожалуйста… Быстрее. Лист улыбается: нахально и самовлюбленно, своей привычной улыбкой, но быстро прячет ее в чужом плече. — Можете сказать еще раз, Фредерик? Только громко, пожалуйста, я не могу разобрать вашего лепета. — усмехается он, покрывая все плечо поцелуями. — Ференц, пожалуйста, сильнее… — просит поляк, и тут же захлебывается собственным криком: Лист просьбе все же внимает. С протяжным, сдавленным стоном Фредерик содрогается и вновь кончает, — отрубаясь почти сразу же: организм слишком истощен от таких нагрузок, — лишь слегка опередив венгра, что, прикусывая губу до крови, тихо, — думает, — незаметно, вторит чужое имя и в сладкой дрожи ложится рядом на софу, кладя собственную руку поперек чужой, редко вздымающейся груди. Но все же приходится встать, чтобы найти хоть какое-то одеяло или плед и прикрыть сжавшегося в клубочек поляка. — Мсье Шопен, вы сам не свой. Что-то произошло? — Фредерик стыдливо попровляет высокий ворот помятой рубашки и сводит брови к переносице. — Нет, все в порядке. — хрипит он, отводя взгляд в сторону, чтобы не смотреть на настойчивого собеседника. А стоящий по другую сторону зала Лист прячет удовлетворенную улыбку в бокале, как ни в чем не бывало заводя разговор с одной из дам.