Хранящая этот мир

      У любого мира есть хранители - хранители времени, хранители тайн и загадок этого мира, хранители как стражники, скрытые в тиши веков.        Этот мир был по-своему красив - природа, изрезанная параллепипедами бетонных высоток и небо, вспоротое стеклянными небоскрëбами. Она даже знала, почему оказалась здесь, в пустыне, среди желтовато-белых раскалëнных дюн, обдуваемая песчаными бурями и нагреваемая жарким, испепеляющим солнцем.        Она была хранителем этого мира и - его загадкой.        Она пришла из ниоткуда, сшиваясь из пыли долгих, пустых дорог, утренних рассветов и секретов, появилась из света и тьмы, соткалась из пения соловьëв, рыка диких, опасных хищников и взрывов эмоций. Она была создана из божественного сияния, выведенная уверенно чьей-то рукой. Мир этот и она были взаимно поражены друг другом.        Она удобно улеглась на подготовленную специально плиту, ощущая приятно, как тëплый песок засыпает лапы, выжидая дня без ветра, чтобы львиная, рыжевато-солнечная с серым оттенком тумана, грива не развевалась. Словно каплями дождя обозначились места, которые первые стали каменеть, покрывшись тонкой, приятно стягивающей кожу и шерсть, коркой, расползаясь трещинами по льду, текущими тенями, первородной тьмою, застывавшей от лучей солнца. Нельзя было и двинуться, чтобы не нарушить процесс приобщения к миру, не сломать камень, который вскоре стал просачиваться внутрь - медленно, так медленно, что хотелось вскочить, помчаться вдаль, играться с солнцем, но у неë нашлось занятие.        Она была придумана с искристой, огненной звездой, спрятанной во всëм еë мире, в помощь. Она тратила своë окаменевание на то, чтобы понять еë, разгадать этот жгучий, шипящий язык, чтобы разговаривать с нею, узнать, сколь велики еë возможности. Она могла общаться с солнцем и луной, что и делала. Солнце говорило про свет, героев и гордость, верность пëсью, а луна робко пела про любовь и дружбу, про убийства и горе потерь, про слëзы и кровь, и она впитывала каждое их слово.        Она была создана, чтобы охранять, не забывать, хранить всë в себе.        Звезда же зажигалась днëм и, скрываемая ярким солнцем, впитывала в себя информацию об этом мире, загадки и тайны его, плавилась в смолянистый огонь и бушевала тонкими ручейками пламени, разгоралась от тьмы неконтролируемо, впитывая самую слепую черноту в себя, еле справляясь - и, возвращаясь к ней, тухла, делясь увиденным, понятым и неизвестным.        Звезда передавала разговоры кувшинок о глубине океанских пучин, сказки про любовь и добро, истории птиц о полëте и сожжëнных, подрезанных крыльях; шипела про недосягаемое солнце, солëное, горькое на вкус, но такое манящее сине-зелëное море, своих сородичей, вырисовывающих созвездия ослепительно-белые в ночи, про день и зло, про бесконечность неба, про дожди и космос. Звезда дарила знания о том, о чëм солнце и луна не знали, звезда была совершенно чужда ей, но она знала, что они словно идут по дороге, где шаг в сторону равносилен взрыву, только не пламенному, а эмоциональному.        Она знала, что таил в себе каждый, а звезда знала, что она знала, и звезда скрывала загадки и головоломки в себе, так же, как и создавала их она, спокойно переделывая своë серое, с налëтом прежней солнечной желтизны и тëплой рыжины, тело как ей угодно было.        Звезда приводила к ней путников и тех, кто желал поговорить с ней, разгадать еë тайны и взять свой кусочек от кристалла Вселенной этого мира, звезда склеивала расколы в древнем камне, скрывала еë в песчаных бурях, не чувствуя колких песчинок.        Звезда впитывалась в огромную статую, покровительницу этого мира, несущую в себе чужие тайны.        Она изучала мир, неким внутренним, изначально заложенным в ней чувством зная всё о нём: порой ей хотелось, чтобы кто-нибудь попробовал её спросить - может, тогда получится встать на лапы, раскрыть могучие, уставшие немного томиться в неволе твёрдости высеченной словно кем-то неулыбчивой, строго профильной статуи, перистые и тяжёлые крылья, преодолевая своим божественным существом законы камня и физики, может, тогда она раскроет все почти карты жизни и смерти!..       Она наизусть помнила всё до сотворения этого мира, помнила, каково это - гулять в космосе, будучи переливисто-прозрачным духом, незримой фигурой, затмевающей все светила разом и ненадолго, плывущей меж звёзд, путавшихся порой в шерсти. Иссиня-чёрное всё, серебристое с оттенками цветов гирлянды свечение, вихрящиеся и пенящиеся в жёлтых и розовых своих неровных краях галактики, принимавшие как родную, и - сотни чужих, совершенно не зовущих миров, до которых нельзя было и кончиком когтя, пёрышком коснуться, дабы не потревожить его, не позвать его хранителя. Порой она позволяла себе покинуть этот, её собственный, мир, отправившись бесплотной, но сформировавшейся окончательно энергией по венам Вселенной, напитываясь будоражащими солнечными вспышками, ледяными бурями и мерцанием бледно-захватывающего белого посреди чернил космоса.       Её мир был, наверное, как и многие другие миры, двояким.       Странные разумные существа, совершающие глупые и умные поступки одновременно, тысячи сжимающихся сердец, и одно из них хорошее, а минимум пятеро подвержены психозу, шизофрении или мести, стремление к наивысшему - она не сомневалась, что однажды они и вправду прорвут ту грань слепленного для них космоса и попадут в настоящий, более качественный и беззаботный - и одновременное саморазрушение.       Она хранила этот мир по-своему осторожно, растворённым в воздухе дымом и жаром выискивая достойного услышать её речи, познать все тайны живого и мёртвого, редко когда в знак возвышения проводила незаметно остриём пера вырванного по духу спящего, того, кому можно доверить помощь этому миру, который фениксом сгорал и возрождался, вырисовывая чёрные с серебром просветов узоры Вселенной, переплетая алхимические формулы с сотканной паутиной.       Она не запирала этот мир в рамки правил и законов, позволив всему развиваться самому, лишь в нужные самые моменты пробуждаясь от блуждания по собственной памяти с чертогами разума и бескрайнему полёту в не пустой пустоте, расправляя затёкшие крылья, выпуская когти наружу и покачивая головой, выгибаясь кошкой и мурча с рыком еле заметным по-львиному.       Перед ней наконец новый избранник, путник своей судьбы.       И сверкая звëздными глазами, сфинкс улыбалась.