И в Аду найдётся услада

      Гермиона себе Ад не таким представляла. Хотя она, если честно — а честность здесь не всегда в почёте, — вообще его никак не представляла, как-то не приходилось задумываться об этом месте. Она думала, что сделала много чего хорошего и заслужила билет на небеса. Но, оказывается, распускание рук на одноклассников и запирание людей в стеклянных банках там не поощряется.       Гермиона гуляет по сектору, назначенному ей после смерти, температура здесь выше обычной. Но сам Ад немногим отличается от того, что было на Земле. Конечно, война в выявлении этого суждения играет не последнюю роль, но Гермиона старается об этом не думать. Самые явные различия: погода (дождя здесь нет, поэтому всегда жарко и сухо) и внешний облик людей — теперь они демоны.       Гермиона идёт по улице, огибая мужчин с острыми клыками или ртами, полными неровных зубов, и женщин с кроваво-красными пятнами на коже и чернильными глазницами. Подростки здесь слишком грубые — дёргают друг друга за хвосты, крылья или шипы, ворчат и кричат друг на друга. И непонятно, играют ли они так или дразнятся. Посыльный, смешно бегающий на козлиных ножках от квартиры к квартире, без стука врывается в дома, доставляя некоторым демонам сообщения о нечестивой работе.       В конце улицы высится стена с воротами, ограничивающая этот сектор и позволяющая пройти в следующий. Гермионе покидать свой сектор нельзя, но это же Ад — здесь все делают, что хотят. Струйка пота стекает по груди. Она не знает, из-за удушающей жары, привыкнуть к которой просто невозможно, или это её просто нервы подводят.       Даже в Аду нарушать правила ей не нравится.       Но Гермиона просто не могла не заинтересоваться случайно подслушанным разговором соседей, обсуждающих, как же им понравилось в соседнем секторе. Кто вообще употребляет слово «понравилось» в Аду? Если только в отношении к неким развратным особам, хотя местные девушки Гермионе казались порядочными.       Ворота никто не охраняет, поэтому она просто протягивает руку, намереваясь их открыть. Но ладонь проходит сквозь ворота, будто сквозь дым. Какая бессмыслица. Гермиона проходит в другой сектор.       Всё точно такое же, как и в её родном. Всё так же жарко, и вокруг всё такой же Ад. Улица вымощена точно так же. На обочинах скапливается мелкий мусор. Из тёмных переулков и полуразрушенных домов доносятся шлепки кожи о кожу и мученические стоны.       Прямо под кожей чувствуется ощущение множащихся и рассеивающихся по телу искр. Острое, но не сказать, что не желанное. Соски твердеют — такого Гермиона не чувствовала уже давно.       Это ощущение немного отвлекает на себя внимание, но от своей идеи прогуляться по соседнему сектору она не отказывается. Это просто взыгравшийся организм.       Гермиона сворачивает за угол, где находится какой-то паб — почему бы не начать с него. Денег у неё нет, но можно понаблюдать за людьми из какого-нибудь тёмного уголка.       Как только она заходит внутрь, взгляд сразу же цепляется за троицу, занимающуюся сексом. Клитор пульсирует, а между ног уже мокро — и это не пот, как Гермиона думала парой минут ранее. Она с трудом отводит взгляд от лица женщины-демона, прижимающейся к своим партнёрам, и переводит его на бармена.       Гермиона узнает его из тысячи, даже с закручивающимися бараньими рогами, виднеющимися среди светлых волос, и с чёрными, как и зрачки, белками глаз. Их взгляды встречаются даже через всю комнату, и губы бармена растягиваются в самой порочной из всех порочных улыбок. В тусклом свете поблёскивает длинный резец.       Отступать уже поздно, поэтому Гермиона легко обходит веселящуюся троицу и направляется к бару, к Драко Малфою.       Не успевает она и до барной стойки дойти, как он уже заговаривает с ней:       — Из всех заведений во всём Аду ты, конечно, выбрала именно моё. Не думал, что ты ходишь по подобным местам. Выпьешь? Счёт на мне.       Ухмылка Драко напоминает змеиную, он тянется за одной из коричневых стеклянных бутылок.       — Не буду я пить твой алкоголь, пусть даже и бесплатно.       В Аду каждый ищет свою выгоду, всё испещрено длинными нитями, распутать которые просто невозможно.       — А кто говорил, что бесплатно? — Драко ухмыляется шире, обнажая острые клыки. — Я сказал: «Счёт на мне». — Он до краёв наливает тёмно-коричневый ликёр в гранённый стакан, одним махом перепрыгивает через барную стойку и усаживается на один из ближайших стульев. — Присаживайся, — предлагает он, похлопывая себя по бедру. — О, кстати, с тебя три галеона.       — Три галеона за стакан огневиски? Даже если бы у меня были деньги, я бы всё равно отказалась.       — Но вот незадача, ты же видишь, я уже налил. Но можем решить вопрос по-другому. Уверен, мы сможем прийти к согласию. Как насчёт, скажем, твоего нижнего белья?       Гермиона краснеет, но не знает почему именно: из-за злости или возбуждения. Драко развалился на высоком барном стуле, вытянув ноги. В полностью чёрных глазах видны лишь серебряные радужки. Сильные предплечья не прикрыты рукавами, а длинные пальцы наверняка не лишены ловкости.       — Я даже не просила мне наливать, это же нечестно, — протестует Гермиона, пытаясь отвлечься от загоревшегося во всём теле желания.       — Это Ад, милая, ни о какой честности и речи идти не может. — Улыбка кажется ещё более дикой, но Драко никаких попыток придвинуть Гермиону ближе к себе не предпринимает. — Может, наконец перестанешь мучить нас обоих и сядешь уже? Я отсюда чувствую запах твоей похоти.       Выказывая гораздо меньше возражений, чем позволяет её гордость, Гермиона подходит ближе. Но она не успевает сесть ему на колени — Драко останавливает её ладонью.       — Нет-нет-нет, сначала бельё.       Он ожидающе протягивает руку.       Бормоча ругательства себе под нос, Гермиона спускает стринги к лодыжкам. Магии сейчас как никогда раньше не хватает. Она наклоняется ниже, поднимая с пола чёрное кружево и старательно игнорируя жест Драко — тот шире разводит ноги, когда её глаза оказываются на уровне его паха. Видимо, он заведён куда больше, чем хочет того выказывать.       Отдав ему бельё, Гермиона усаживается ему на колени. Твёрдый бугорок, прижимающийся к её ноге так и кричит, что Драко очень заведён. В качестве мести она наклоняется за стаканом, специально задевая пах ягодицами.       Но Драко не теряется и сам притягивает Гермиону ближе за бёдра.       — Умница, милая, — шепчет он ей на ухо. — Пей.       Гермиона еле сдерживает готовую взять контроль над телом дрожь от коснувшегося волос дыхания. Она делает большой глоток, чувствуя бегущий по горлу и венам огонь. Ещё три глотка, и она опустошает стакан, наслаждаясь вкусом корицы и горечью алкоголя на языке. Разум заволакивает туман, клитор пульсирует.       Драко утыкается носом ей в шею. Получается почти нежно, но уже через секунду он прикусывает кожу клыком.       — Скажи, — бормочет он ей в плечо, — как тебе огневиски? Я сам его готовлю.       Гермиона отвечает только:       — Греховно хорош.       — Пойдём ко мне.       Не собираясь отказываться, Гермиона согласно кивает.       Драко помогает ей подняться и берёт за руку, в нём будто бы до сих пор остались задатки джентельменства, пусть демону они и не к лицу. Он ведёт её мимо барной стойки, не обращая внимания на развалившуюся на полу троицу или на незапертую дверь. Они подходят к спрятанной за полками с алкоголем дверью, которая — как предполагает Гермиона — ведёт в квартиру Драко.       По пути в спальню он снимает пиджак и чёрную рубашку. Как только они входят в комнату, Драко зажимает Гермиону между собственным телом и захлопнувшейся дверью. Губы вновь опускаются на шею, а лямки шёлкового платья спадают с плеч. Она позволяет ему управлять своим телом, наслаждаясь удовольствием и болью, что приносили лёгкие покусывания. Один из рогов касается подбородка — атласно гладкий, но твердый, как кость. Гермиона вздрагивает.       Драко расстёгивает ремень и спускает брюки. А в следующую же секунду Гермиона понимает, что стоит перед ним на коленях, а около её губ эрегированный член, на головке которого уже выступил предэякулят. Он потянул её на себя за один из маленьких рогов на виске.       — Приступай, милая.       Гермиона послушно приоткрывает рот и высовывает язык. Член плавно входит между мягких губ. Она прикрывает глаза, расслабляя мышцы челюсти, и позволяет Драко управлять своими движениями — он направляет её, придерживая за рог, а на сжатую в кулак вторую ладонь накручивает её волосы.       Солоноватый вкус смешивается на языке с горечью ранее выпитого огневиски. Это сочетание опьяняет, Гермиона стонет громче и насаживается глубже. Драко грубо толкается до задней стенки горла, выходя почти полностью. Он набирает удобный себе ритм: быстрее, жёстче, не щадя. Гермиона давится и задыхается, а он лишь стонет и не позволяет отдалиться.       Она никогда не считала свои рога излишне чувствительными, но вот Драко проводит большим пальцем ближе к основанию, и Гермиона тает от этой ласки. Член глубже проталкивается в горло. Она будто издалека слышит хриплый голос, шепчущий ей слова похвалы, и снова тает. Драко толкается ещё несколько раз, член набухает и пульсирует, но всё это происходит будто не с ней.       Гермиона чувствует лишь кровь, бегущую по венам; удовлетворение от того, что она доставляет Драко удовольствие, и затягивающийся в животе узел. Густая, горячая сперма струится по горлу. На вкус она куда мускуснее, чем предэякулят. Она сглатывает, не доставая члена изо рта, но в уголках губ всё равно проступают капли спермы, смешанной со слюной.       — Какая хорошая девочка. — Гермиона не сразу понимает, что он говорит, на осознание уходит несколько мгновений. Драко с характерным влажным звуком достаёт член. — Думаю, такой хорошей девочке положена награда.       Сознание всё ещё тормозит, поэтому Гермиона не сразу понимает, что уже лежит на спине на кровати. Ноги свисают с края, но вскоре Драко опускается перед ней на колени и укладывает их себе на плечи. Он прикусывает чувствительную кожу внутренней части бедра и щипает клитор.       Мгновенная боль резко затихает, и Гермиона вскидывает бёдра, требуя больше прикосновений. А когда Драко начинает ласкать языком влажные складки, она хватает его за толстые, закрученные рога и направляет туда, где хочет почувствовать его язык.       И тот слушается, обводя самым кончиком чувствительную точку и слегка надавливая. Размеренный ритм синхронится с бьющимся сердцем, и Гермиона лишь прижимается ближе. Но именно тогда, когда она готова утонуть в жарком пламени, захватившем всё тело, именно тогда, когда она начинает двигаться с ним в такт, Драко замедляется.       И как бы она ни дёргала его за рога, толку нет. Язык спускается ниже, поглаживая вход. Гермиона готова кричать, когда приятный узел в животе вновь затягивается. Грудь приподнимается с каждым судорожным вздохом, а капли пота тонут в копне волос. Клитор пульсирует.       Драко ведёт ладонью вверх, обхватывает бедро и давит большим пальцем на клитор. Давит сильно, но недостаточно, чтобы наконец ощутить желаемое освобождение.       — Пожалуйста, пожалуйста, Драко.       Гермиона извивается на простынях, но нужного ей наслаждения не испытывает. Она с силой сжимает его рога, пытаясь зацепиться за что-то реальное, настоящее, потому что всё окружающее уже кажется чем-то эфирным.       Напряжение в животе усиливается. Всё туже и туже, пока Драко всё так же продолжает ласкать её языком.       Волна оргазма снова нарастает. Стук сердца заглушает всхлипы, стоны и мольбы. Нужно больше, больше, больше. Драко убирает палец с клитора, и к нему вновь приливает кровь. Он сейчас сверхчувствителен, а ощущение влажного языка Драко доставляет чуть ли не болезненное удовольствие. Гермиона не знает, прижаться ли ближе или отстраниться.       Оргазм волной накатывает на тело. Она цепляется за рога Драко, как за спасательный круг во время бушующего шторма. Кровь в венах бурлит, а ноги накрывает неконтролируемая дрожь. Гермиона плывёт по течению моря из раскалённых добела углей, по телу разносятся искры. Конечности покалывает, а голова кажется слишком лёгкой.       Драко шепчет что-то похожее на «Хорошая девочка» и «Моя», а затем притягивает её ближе к себе, полностью укладывая на кровать. Тело укрывает белоснежная простыня, и Гермиона проваливается в сон. Последняя связная мысля в её голове перед тем, как она полностью засыпает, — соседи были правы, и в Аду найдётся услада.