take me home

Порой Дэнджи хочется, чтобы каждый раз, когда бензопилы выходят, кровью орошая пространство, из его тела, взрывая голову, так хочется, так сильно хочется, чтобы в этот момент случалась какая-то магическая перезагрузка сознания. Дэнджи до одури хочется, чтобы вместе с выходящими бензопилами пропадала вся его память, уходили все тревожащие его воспоминания. Потому что Дэнджи… устал думать. Поток мыслей, бурный и неистовый, будто могильными червями съедающий его поражённое сознание, его окончательно доводит до пика, до конечной точки, выбивает воздух из лёгких, и слёзы, горячие и такие мерзкие-мерзкие слёзы начинают беспорядочно литься из глаз, когда воспоминания выстреливают перед глазами, стоят твёрдой, но мутной пеленой. Дэнджи плохо спит. Его сны обычно ближе к концу вечно покрываются кровью, потом мраком, и он просыпается, вскрикивая, протягивая руку куда-то вверх, дышит неровно, а сердце колотит убийственно, что Дэнджи начинает тошнить. В такие моменты всегда в комнату заходит Мяука, будто чувствует, что с ним что-то не так. Кошка запрыгивает к нему в постель, ластится, садится на груди, мурчит и засыпает. Это его успокаивает, и Дэнджи закрывает глаза, боясь, что очередная попытка проснуться не в слезах и треморе может оказаться провальной. Пауэр-чан мило целует Мяуку в нос, и та так сладко мурчит ей в ответ, пока девушка прикрывает от удовольствия глаза. Потом она тянется к нему, вьётся вокруг, в точности ещё одна кошка, и просит заплести ей косички. Пока он плетёт ей косы, она напевает какую-то заевшую их всех песню из рекламы лапши. Дэнджи и не знает вовсе, откуда у него и его грубых пальцев есть способность так ловко перебирать нежные волосы и плести из них длинные косы. Пауэр улыбается — широко и лучисто, счастливо и довольно, она мягко обнимает его в благодарность, так по-сестрински, заботливо обвивает руками его грудь. Дэнджи смущается от такого порыва, но не так, как он мог смутиться раньше, совсем нет. Их отношения за последнее время стали такими спокойными, стабильными и крепкими, что Дэнджи бы даже назвал её своей сестрой, если не кровной, то точно по духу… Хотя кровь демонов их связывает, поэтому и кровными назвать их можно тоже. Она ему действительно стала младшей сестрёнкой, капризной часто, но все же уже родной. Вспомнить хотя бы то, как они с Аки дежурили, когда у неё были кошмары, и сторожили её чуткий сон, как самые настоящие рыцари, защитники, а главное - братья. Дэнджи обнимает её так же нежно и трепетно в ответ, и ему тепло, ему хорошо, он чувствует себя нужным. Рядом на всю эту картину глядит Аки, читающий газету и попивающий ароматный кофе, и громко хмыкает. Как типичный старший брат, Аки любит их журить за многое, но Дэнджи знает, он видел, что Аки определенно за них беспокоится. И всё же Дэнджи успевает уловить краем глаза и его слабую, но всё же улыбку, и на сердце Дэнджи становится ещё теплее. Он запоминает этот момент в голове, зрительно фотографируя и отмечая все детали улыбающегося лица Пауэр, голубые глаза Аки, внимательно следящие за ними двумя, пока не видит внезапно то, как лицо её тускнеет, а затем белеет, а яркие глаза теряют быстро-быстро свой цвет. Она резко хватается за шею, та начинает кровоточить, бурая и вязкая кровь хлещет, а Пауэр неистово угасает, харкает кровью, кашляет и сиплым голосом просит: — Дэнджи… Испуганный, шокированный Дэнджи ловит её, устремляет потерявшийся взгляд на Аки, но у того вместо тех лучистых и ясных голубых глаз огромная пушка, проходящая через глазницы, а само его тело поникло и распласталось на полу. Дэнджи переводит ошалевшие глаза на Пауэр, но та уже умирает на его руках, пока он не в силах что-то сделать, он орёт, рыдая, просит её остаться с ним, а она и не двигается уже, потяжелевшее тело не подаёт признаков жизни. Потоки крови остаются у него на руках, пока он навзрыд умоляет её не оставлять его одного. Он сидит на полу, обнимая два бездыханных тела, и неустанно повторяет, как будто в трансе, чтобы те очнулись. Дэнджи резко с криком вскакивает с кровати, чем будит Мяуку, и кошка, словно обидевшись, спрыгивает с кровати и убегает дальше спать на своё любимое место на кухне. Потребовалось много времени, чтобы снова вернуться сюда. И, наверное, это была плохая идея, думает Дэнджи. Он ещё не может прийти в себя и свыкнуться с тем, что тут нет тех, кто наполнял эту небольшую квартирку теплом и уютом, кто действительно был ему семьёй. Порой Дэнджи хочет не думать, как кошка. Хотя всё же по её поведению он догадывается, что Мяука скучала по своей хозяйке. Она часто к нему садилась на колени и вопрошающе мяукала, как бы спрашивая, где её настоящая хозяйка. Но у Дэнджи не было ответа. Он обрёл эту семью так же быстро, как и потерял, и это мучило его круглосуточно, пока ему не помогли оформиться в школе, и уже там уроки и новая учебная жизнь хоть как-то давали ему прояснить голову и мысли. Но возвращаться в квартиру, которая стала такой пустой и одинокой, без Пауэр и Аки, ему было невообразимо тошно и невыносимо больно. Ему бы счастья и тепла, неподдельного, настоящего, и тогда ему дышалось бы легче, а пока в легких лишь гарь от былых воспоминаний о потерянном счастье, сгоревшем в адском пламени фальши от Макимы, подарившей ему лишь мнимое, эфемерное и напрочь лживое ощущение любви. И боль эта ноет-ноет, тянет и сводит его душу, когда он вновь думает обо всем, что успело пройти и исчезнуть за всё это время. Макима никогда его не любила. Способен ли такой демон, как она, вообще любить и испытывать какие-либо тёплые чувства? Да и вовсе — были ли у неё чувства в целом? Он был её цепным псом, неразумным и слепым, и Дэнджи, если признаться честно, даже хотелось этого, потому что думать, нести эту тяжкую ношу от потерь, боль, ломающую ему сознание, ему было слишком трудно. Макима была его личным демоном, который мстил за все его грехи. Она знала все, она управляла его чувствами, она нажимала на его чувства так, что он вспыхивал, подчиняясь ей. Макима считала его своим грешником и она не собиралась прощать его грехи. Макима без единой крупицы чувств мстила ему, не давая и малейшей надежды на нормальную жизнь. Макима была его кукловодом с безумной улыбкой, отравляющей мир. Тем более, она по натуре самый настоящий кукловод, управленец, демон контроля, безжалостный и властный. Он был для неё лишь очередной пешкой, интересной разве что только из-за его демона бензопилы, только он притягивал её внимание. Макима бесчувственна, она дурачила его день ото дня, давала пустые обещания и наслаждалась тем, как он, такой доверчивый и наивный, был готов на всё ради неё и её похвалы. Идеальный, абсолютно безупречный преданный пёс. Она пленила его к себе бесповоротно, пару раз отнеслась по-человечески, и всё - он был готов выполнить любой ее приказ, он возносил её на пьедестал, она была для него богиней, святой, чистой и непорочной девой. И все это давало ей лишь большую власть над ним, таким жалким мальчиком, всего лишь ищущим любовь и заботу. Макима безжалостно раскромсала всё, что ему было дорого, порвала на куски, перевела на фарш и испепелила — и всё на глазах Дэнджи. Макима разрушила его до основания, до атома, вырвала из него надежду и оставила его таким — лишь пустой оболочкой без единого смысла. Порой Дэнджи кажется, что он видит призраков. Он моет посуду и слышит недовольный голос Аки в голове, когда нечаянно роняет тарелку, а та разбивается вдребезги. Дэнджи ещё стоит пару минут, не шевелясь, не двигаясь, в полном оцепенении, а потом падает так же, как эта тарелка. Он закрывает ладонями слезящиеся глаза, а потом пальцы его, в ранах от осколков, кровоточат и марают пол. В голове Аки с напыщенным видом называет его неряхой, а потом заливисто смеётся, и тот — прежний Дэнджи из прошлого, не особо привыкший к проявлению эмоций у хмурого Аки, подхватывает этот смех. Пауэр, прибежавшая на шум, даже не знающая причины такого хохота, смеётся сама, и вся их квартира наполняется этим ярким смехом. «Я так скучаю», — говорит он призракам, но те отворачиваются от него, будто винят его во всём. Призрак Аки словно напоминает ему, что конечный выбор в пользу убийства Аки сделал Дэнджи, а не Макима. Призрак Пауэр обиженно не обращает на него внимание. Макима, ставшая голосом его совести, лишь продолжает повторять елейным шепотом, с придыханием: «Ты убил отца, Дэнджи. Ты убил Аки, Дэнджи. И Пауэр погибла из-за тебя. И как я могу оставить тебя жить, разве ты заслуживаешь нормальной, счастливой жизни?». «Я так, блять, сильно по вам скучаю», — кричит, переходя на истерический смех, Дэнджи в пустоту, кулаками тормоша воздух. «Вряд ли бы Почита хотел видеть мои мечты такими», — убеждает себя Дэнджи, когда понимает, что потерял счёт дням, а жизнь стала одним бесконечным мутным сном. Дэнджи так бы не хотел думать порой, но он приходит к тому, что его мысли о них и воспоминания — это сейчас всё, чем он живёт. И пускай они болезненные настолько, что он иногда не может дышать и чувствует, что задыхается, ему до смерти не хочется ничего забывать. Ведь он же пообещал Пауэр найти её? Найти кровавую демоницу, вернуть ей знакомый образ и вновь вернуть любимую Пауэр назад? У него есть дело. И он идёт с этими мыслями на кладбище, долго-долго, больше часа или даже двух, стоит над могилой Аки, убирает вокруг засохшие цветы, кладёт букеты новых, а потом разговаривает с могильной плитой и обещает Аки обязательно найти Пауэр. Дэнджи вновь мерещится, что ветер, расходящийся по кладбищу, отвечает ему мерным и спокойным голосом Аки: «Не подведи, Дэнджи».