На маковом поле

Саша откидывается в массажное кресло, включив роликовый режим с подогревом. Рука тянется к потрёпанному библиотечному сборнику хорроров. Но своеобразному сеансу релаксации не судьба случиться – экран смартфона вспыхивает неоном. Калантарян на проводе. Раковских предпочитает насладиться вступительными минорными аккордами «Hayloft» от обожаемого и почитаемого коллектива «Mother Mother», прежде чем ответить на звонок от Артёма. - Да? – Саша поправляет сбившиеся вьющиеся, даже скорее витиеватые, волосы. Калантарян что-то бубнит в трубку, рассказывая последние малоинтересные новости. Он для Саши что-то вроде фигуры старшего брата, неидеальной, прямо скажем. - Так и что на личном, Малой? Есть кто-то? - Есть… - задумчиво-растерянно отзывается длинноволосый. Когда с ним фамильничают, это претит, сразу хочется съязвить про ЗАГС, а вот ласково-насмешливое прозвище вполне заходит. - И что, можно на него положиться? - Да, вполне. Он меня поддерживал всегда, и… - Саша ещё раскрывает пару фактов о Лёше Квашонкине, надеясь, что он правда по-прежнему с ним. И что потом сможет уверенно сказать «We were on a break!», как герой тёплого лампового ситкома «Друзья». - Рад за тебя несказанно. Раковских старается пропустить неискреннее восхищение Калантаряна, объявляющегося раз в год по обещанию, мимо ушей. Проглатывает таблетку, запивая манговым соком. Он эти успокоительные взял только из-за цветка пассифлоры на упаковке. Саша любит страстоцветы, как эти иисусьи растения именуют в народе. В целом такие капсулы работают на плацебо в основном, как и другие методы самопомощи. Раковских вот недавно в церковь сходил и затерялся среди икон. Но, кроме шуток, почувствовал облегчение и некую экзистенциальную тошноту, когда стал перечислять всех знакомых от мала до велика. Изгнал из себя дьявола, так сказать. - Малой, ты курить, что ли, начал? - Ну есть такое, а… - Я просто щелчок зажигалки услышал, кажется. «Кажется», - эхом повторяет Раковских про себя. - Нет, курить и говорить одновременно я пока не научился, - немного уклончиво отвечает длинноволосый. Притворно улыбаясь с трубку, зеркаля Артёма, он выслушивает ещё пару тонн словесной руды и прощается. Накидывает красивый домашний халат, выходит на балкон, представляя, что перед ним не родные панельки, а роскошное поместье. Курит не пафосный шоколадный «Чэпмен», а нечто с яблочной кислинкой. Чуть кривится. Сегодня ровно месяц с тех пор, как Лёша исчез с радаров. Оказался придавлен каблуком другого Саши, Долгополова (который вечно переобувается и в прямом, и в переносном смысле – то ластится к Квашонкину, то бьёт наотмашь, то щеголяет на шпильках, то выбирает некое подобие нацистских кованных сапог). Курить вредно. А лезть в чужую жизнь ещё вреднее, но кто об этом предупредит, Минздрав? И это примечание касается не только Калантаряна, но и Раковских тоже. Кто мог подумать, что милое занятие – невинное курево в ванной закончится тем, что Долгополов начнёт тушить об Квашонкина бычки? Далее – звучит как шутка, но – сексуальное рабство и прочее из того, что покажут по телевизору после 22:00. Костя Пушкин как рассудочная отцовская фигура предложил длинноволосому Саше в эту грязь с головой не окунаться и волосы свои не портить. - Ты пойми, Малой, - спокойно объяснял Константин Викторович, помешивая длинной ложкой кофе со сгущёнкой, - это не твоя жизнь. Да, вы с Лёшей ментально близки, но ты не навязывайся, если он не просит помощи. Ещё протянешь ему руку, и не раз. - Ноги бы не протянуть, - бубнит Саша, - ты-то как, Костян? - Да вот болячки повылезали, хотя анализы идеальные, прям на доску почёта вешай или куда там. Сегодня парики примерял. - Чт… - Пытался что-то битловское найти, под каре, как у меня, но даже на «Вайлдберриз» в этом плане не густо. Хочешь жить – умей вертеться. - Хочешь жить… - Саша снова повторяет фразу за собеседником, на этот раз вслух. Пушкин всегда был спокойным, но теперь стал…пугающе спокойным. О том, что в твоей судьбе появился рак, противно щипая своими клешнями, можно сообщить разными способами. Но тот, что выбрал Костя… Саша трубку бросает и в рыданиях трясётся. Стирает набегающие слёзы широким движением кисти, как будто он не дома и кто-то видит. Он не верит, что Лёша изменил, нет. Просто шёл, поскользнулся, и упал в эту ванну. Кишащую змеями как будто. Написал обо всём, что Долгополов с ним сделал, добавил, что «лучше бы его не было, нахуй». А потом, видимо, уснул в санузле и перестал отвечать на текстовые нежности. Саша застрял в том самом дне. Когда надоедает вспоминать своих и чужих, хороших и плохих перед иконами, он просто начинает всем им писать. Миша Кострецов видит, что Раковских в сети, и сам бодро на кнопки тыкает. «С днём увольнения (смайлик с перекошенным ртом)» Этот лжемиронов дошутился, показывая себя человеком-оркестром. В итоге на Мишу дохуя всего повесили, он еле-еле вылез из-под груза ответственности и получил путёвку. Не на море, как хотелось бы, а в новую жизнь. В итоге заработал себе нервный срыв, наскрёб на дешманский билет и собрался в Зарайск к любви всей своей жизни, брекетированному внебрачному сыну Андрея Макаревича по имени Женя Сидоров. Поменял шило на мыло – сейчас в этой богадельне доработает и поедет служить в провинциальном театре, где у сцены шприцы валяются. Раковских не выдерживает и пишет Калантаряну: Лёша молчит. Объективную картину происходящего составить не удаётся. Просто хочется всё выплеснуть. А анализировать – не хочется. Нет, я вообще не против того, чтобы у Лёши были другие партнёры, лишь бы они его уважали. Да хоть втроём будем жить, ей-богу! Я уже на всё согласен. Но похоже, Долгополов его держит силой. Жмёт на кнопку отправки и трясётся. Пересказывает всё по телефону Пушкину, который устало слушает и выдаёт: - Саш, а этот тройственный союз – он тебе зачем? Ты как-то перегибаешь палку в желании показаться таким прогрессивно-радикальным. И, да, прими уже тот факт, что если человеку (особенно Квашонкину) что-то надо, он из под земли тебя достанет. Да-да. Раковских слушает, молчит. А потом ссылается на дела, прощается и усаживается смотреть порно. Потому что хватит уже себя обманывать – расслабляющие видео на Ютубе, где мыло режут, помогают расслабиться, но не разрядиться. Саша недавно подсмотрел у незнакомца в баре подобный контент, только там глубокие раны промывали. - И-у-у, - морщится, вспоминая. Медиком ему не стать. На экране – чуть смугловатый пассив с озорными чайными глазами, иссиня-чёрные волосы по плечи, что-то от Маугли. Лежит на боку, смотрит в камеру, улыбается лучезарно. Пристраивающийся сзади партнёр даже не приобнимает особо и как будто равнодушен к процессу, просто выполняет свою работу, как если бы это было бурение скважин. Саша испытывает какую-то горечь и сожаление, наблюдая всё это, но надрачивать не перестаёт – надо «вотпрямщас», становиться гурманом от порно и искать что-то особенное не хочется. Пассива зовут Вова. Просто Вова. Нет, конечно, в ориентированных на широкую и, как правило, зарубежную аудиторию, у Бухарова более звучный псевдоним. Но у обладающего чисто южным колоритом, всего как будто пропитанного духом морских курортов порноактёра жизнь примерно как в фильмах Балабанова. И тоже где-то на шестёрку (символично). Но происходит некая трансформация, когда он встречает Эла. Тоже не иностранца вопреки имени. Эльдар Гусейнов – уверенный актив, с которым Вову однажды ставят в пару. Знаете, когда вы лежите весь в жемчужных человеческих выделениях и вымученно улыбаетесь на камеру, хотя губы уже сводит судорога, и вдруг появляется он, весь в белом… - Привет, может, сходим в душ? – Эл протягивает руку, - или я могу помочь тебе обтереться, у меня влажные салфетки есть. - Спасибо тебе, мил человек, - честно радуется Вова знакомству. А сам чувствует себя щеночком, которого забрали из приюта. «Этого парня, что на видео, уже и нет, наверное,» - думает Саша, натягивая боксеры. Не хочется не курить, не молиться. А хочется только бесконечно посягать на волю Квашонкина. У Раковских всё равно это получается не так изощрённо, как у Долгополова. По-божески. «Привет, подсолнушки!» - пишет он в одну из дружеских беседок, увитую ядовитым плющом.