Совсем немного

– Ты им играл без меня! –…возвестил он негодующе и тут же прыгнул на кровать старшего брата. – Ну прыгнул. Ты же всё равно не спишь, хватит уже, ну Кано! – Ещё как сплю, – возмутился теперь уже сам Кано и глаза распахнул, в противоположность сказанному. Вот всегда так – хоть чуть рассердишься и сон как рукой снимет. – Или ты думаешь, что если я полночи разводил по домам твоих приятелей… – Они совсем не поняли, зачем ты провожал их. Тут ничего не будет. Тут же никого плохого. – Нет плохого, – повторил Кано эхом. По утрам иногда мёрз, как бы в комнате ни было натоплено, и даже здесь, в вечное лето – всё равно мёрз. Что за привычка-то у некоторых скандалить на рассвете. – Плохо, что ты без меня начал! – пожаловался Майтимо и влез под одеяло. Приучился. Пихнул, конечно, Маглора локтями раз-другой случайно, пока устраивался. – Но ты же мне потом поиграешь? И споёшь, да? – С тобой твои друзья что, до рассвета поделились? – Да ещё ночью! Вот как только ты привёл их. Я даже не знал, кому первым отвечать. Но ты не сказал! Ты сыграешь, да, сыграешь? – Твои товарищи что-то не очень были рады. – Да ну тебя. Они тебе не говорили. Нет, видно, на сон сегодня больше нечего надеяться. Может, защекотать кое-кого, пока он не ждёт? Да нет уж, смилостивимся. Маглор растрепал Майтимо волосы, встал и наконец-то до конца почувствовал, как вокруг тепло. И что у них теперь есть время. Всегда было. – Сыграю. – Сейчас?! – Умоюсь, оденусь как следует, позавтракаю и сыграю. Что это ты так рвёшься? – Да потому что знаешь как давно не слышал? Только во сне. И когда ты показывал, но это не то. Как же всё-таки можно – так скучать и самому при этом выбрать позабыть всё? Или он не сам выбрал? Кано сдул ему волосы со лба: – Что не заплёлся, Майтимо? Конечно, обычно его мама заплетала. Или сам Кано. Но тут, видно, так спешил он… – Они сказали, что это как будто мысли показывают сразу отовсюду, – делился Майтимо, пока Кано одевался. – Со всех сторон. Как будто ты в гуще души. Они говорят, так ещё никто… – Ну хватит, Майтимо. Кано теперь обрёл дурацкую привычку повторять имя и по поводу, и без. Интересно, можно ли будет когда-нибудь обратиться «Нельяфинвэ». По Нельо он тоже скучал. Тут проще так сказать – когда совсем ничего уже не ждёшь, радуешься и тому, что есть. Хорошо, что он вообще вышел. – Что это хватит? Если ты правда лучше всех! – Не лучше. – Кано! – Почему это ты вообще вздумал мной хвастаться? – А что, не нужно было? Почему? Я же хотел… И вечно-то он сомневался. Ладно, не вечно, в основном делал что вздумается, но иногда словно проваливался почти что в первые свои дни. Вторые первые дни. – Майтимо, – тут нужно было развернуться, и сесть, чтоб вровень, и сказать очень спокойно. – Я ведь не злюсь, не обижаюсь, просто спрашиваю. А что ворчу – так это я всегда ворчу. Ну хочешь, не буду больше? – Да нет, не надо, просто у них же у всех… вот у кого есть братья, у кого сестра, и ещё дедушки и отцы, и столько всяких… а ты тут сидишь – почти никто не знает, какой ты хороший. Ещё бы им знать! Ладно, ладно, в тупик вины он уже тоже упирался, и неоднократно. Не подходил бы – не пустили бы. Но Маглор и забыл, как это странно, когда в тебя кто-то поверит незаслуженно. Вот Куруфин что-то такое говорил – хотя по его-то мнению он как раз всего заслуживал. Один-единственный раз что-то такое прорвалось, мол, я и сам не знаю, что и как, а он на меня смотрит. Ну вот теперь Майтимо тоже смотрел. Конечно, у него должно быть больше родичей. – Я тебя познакомлю с теми, кто у тебя есть, – пообещал, пока всё-таки шли на кухню, – кроме меня. Если мама ещё не познакомила. – Они меня все помнят, а я их совсем нет. – Совсем, ни капельки? – Только если совсем немного. Перед кем-то виноват, а в чём – не помню. Не хочу их. Не люблю. – Ты Элронда сначала тоже прогонял. – Ну прогонял, и что? Я думал, ты потом только с ним будешь. По крайней мере, он отвлёкся от «сыграй, сыграй». Мало ли, Майтимо, что я тебе сейчас сыграю. *** – Сам виноват, – сказала мама, пока они в четыре руки лущили горох. – Нечего быть таким хорошим братом. Я бы тоже тобой хвасталась. – Но он же не как братом, мама. Как героем из историй. – А ты не герой? – Мама. – Что, Макалаурэ? Обиделся, что кто-то помнит и хорошее? – Он ведь даже не помнит. – Будет помнить. Хорошо, посмел выучить хорошее. Или учесть хорошее. Так лучше звучит? Маглор ведь даже мог бы предсказать, кто бы где сейчас сидел. Если представить. Они все тут упорно представлялись младше, чем на самом деле были – что Тьелкормо с его застывшим лицом, будто бы сам угодил в вечный холод, о котором только слышал, что Морьо с этим его вечным взглядом на всех как на младших, потому что пока они ругались – он соображал, если только и сам не был задет; что Курво с этим его выражением – как будто всё уже обо всём понял, но вот теперь старается сказать помягче; что младшие, оба сразу – ничему будто до конца не доверявшие. Что Маэдрос. Но это там они были такими, нет, там такими сделались – что и рассмеяться лишний раз было выше сил. А здесь смеялись ещё, и горох этот их ужасно веселил бы, они любили раньше притворяться младше, чем есть, и набиваться к матери, и в шутку жаловаться друг на друга – а он меня назвал, а он меня… Ладно. Отец любил прийти последним, замереть на пороге – будто очень был доволен, что они все такие, и они все – здесь. Ну, ещё до всего любил. – Полная кухня, да? – спросила мама. – Я тоже часто представляю. Меня, знаешь, пытались научить, что надо представлять – всё смыто дождём. – О, и ты представляла дождь? – Конечно нет, ты что. Благословлены будьте домашние дела; пока их столько, можно поговорить как будто между прочим. – Не нужно ничего смывать дождём, – сказала мама, – но и оглядываться день за днём назад не нужно тоже. Вот у кого бы спросить. Вот бы у кого учиться. *** Маглор сыграл им всё-таки – и Майтимо, и маме сразу. До этого, конечно, потренировался, чтобы музыка не скользнула не туда. Так и норовила. И ведь нельзя хватать и волочь, нельзя играть поперёк – можно только перенаправить, а это как копать другое русло. Долго. Ну, Майтимо-то, слава Эру, пока ещё легко отвлекался, хоть потом и возвращался, а мама никого не торопила. – Будет грустно, – предупредил Кано, – если не хочешь… Майтимо только фыркнул. Мама сидела в кресле и его приобняла. Маглор устроился напротив. Старая гостиная, и на сей раз уж точно никто не придёт. Те дети, кстати, являлись потом – то звали Майтимо, то просили ещё песен, то, один раз, даже мать Айвен пришла и поблагодарила. Говорила что-то в том духе, что и для грусти нужен свой язык, и что её дочери это зачем-то было нужно. Никакого покоя, одним словом. Ещё и на репетиции продолжал ходить. Маглор сыграл про расстояния. И про надежду, и про то, что, даже если кто-то от кого-то находится через море, или на другом краю Арды, или и вовсе по ту сторону смертной черты – всё равно они друг для друга свет. Как звёзды. Что что-то не стирается, сколько бы лет ни прошло, и что в конце концов всё может быть в порядке. Он долго думал и долго сомневался – можно ли матери о надежде? Не жестоко? Не насмешка? Особенно от того, кто и сам эту надежду только недавно обрёл, да и то как-то случайно, – шёл с репетиции, поздоровался с другом брата. Вот они, все эти связи – сами образуются, сами тревожат сердце, сами согревают. Никто никогда не будет один. Это было для Майтимо. Никто никогда не останется один. – Я одного не пойму, – сказала мама, когда прошёл этот ужасный миг тишины после выступления, в который все будто берут голоса, а музыкант или певец, наоборот, выдыхает, и потому тишина полная. И неясно – дошло ли, получилось ли? Не исказилось ли, пока шло из души наружу через голос и руки, и дыхание? – Я одного не пойму, Макалаурэ: зачем так долго молчал. Ох, мама. Он её всё равно не смог обнять, но взял её ладони в свои и поцеловал. За плечи приобнял. Она была их всех сильнее, какой-то другой металл; но плечи под руками всё ещё казались хрупкими, и, может, вздрогнули, а может показалось. – Майтимо, – окликнула мама, поскольку тот молчал. Спросила – будто шалью укрывала. Все матери так делают иногда. – Майтимо, что ты? – Я теперь тоже буду молчать четыре часа, – отозвался Майтимо и так и свил себе гнездо в кресле, не вставал даже. Внутри рубахи вытащил руки из рукавов и так обхватил коленки. – Слишком красиво! А говорил – грустно. Это не грустно, это так и есть всегда. Всегда все близкие так далеко? Удивительно. – Что ж ты воды себе не приготовил? – упрекнула мама совсем как раньше. – Держи. Да и я сразу не подумала. – И я тоже, – отозвался Майтимо из кресла, очень угрюмо, и Кано фыркнул на него, и тот немедленно ответил: – Что ещё? Не только же тебе мне всё подсовывать. *** – Кано? – Угу? – А ты знаешь такого Финдекано? Кажется, мирное утро – а Майтимо после его игры как-то глубже задышал будто – кажется, мирное утро грозило перестать таковым быть. Вопросы, вопросы. – Конечно знаю, – отозвался, – он же наш двоюродный брат. Помнишь, мама тебе рассказывала, кто из нас кому кто? – Угу, и рисовала. И потом ты говорил. Просто он раньше к маме не ходил, а тут как пришёл. – И что? Вы поругались? После того, как этот Майтимо принял Элронда, Маглор уже бы ничему не удивился. – Нет! Но я на него смотрю – и будто ничего не будет хорошо. – Почему, Майтимо? – Да что ты меня спрашиваешь? Я уже даже забыл, что о нём прочёл. Просто не нравится. Не хочется. Как будто никогда не увижу больше. А я даже не помню, кто он, кроме как наш брат! И он ещё мне так был рад, хотя и удивился, и всё ходил и говорил: «Ну и ну, вот чего не ждал», а я – ну это же невежливо! Пришёл гость, а я ему? – А ты ему что? – Ни поздоровался как следует, ни предложил ничего… Кано, а что ты даришь, когда хочешь подружиться? – Вы же уже друзья. – Да? Ну так это с тем было! А этого меня он первый раз видит. – И что, надо сразу начинать с подарка? Можно делать что-то вместе. – Я не буду с ним бегать наперегонки. – Да кто же тебя просит? – Я хочу быть как ты, и как он, а я ничего… и тем более чтоб как мама. – Что чтоб как мама, Майтимо? – А, это мы тут говорили – все ищут себе дело по душе, да? Ну, ты понятно, с мамой тоже уже ясно… Но я не хочу ничего руками делать. То есть я всё хочу! Но не это самое лучшее. – Просто лучшее, Майтимо. А что тогда? – Я хочу быть как мама, только это не про вещи. Хочу, чтобы ко мне все приходили, а я им мог что-то сказать. Только это же не сразу. И тогда ясно, для чего мне всё это помнить – чтобы потом мочь сравнить. Правда же всё так? Я когда маму спрашиваю, как это так к ней все всегда приходят, она мне говорит: «Жизненный опыт». Но у нас же тоже он есть! – У кого у вас? – У нас с Маэдросом, и у нас с тобой, и у нас с тобой и с другими, кто не пришёл. Это же хорошо, что он есть! Да это просто ты ещё не вспомнил. Ладно, по крайней мере, он забыл про Фингона. Надо с ним встретиться, теперь уж точно. И, наверное, с Арафинвэ. И с Финдарато, этот точно уже вышел. Дальше посмотрим. Вот ведь странность, сам бы жил один и жил, но Майтимо-то нужна большая семья. Привычка.