Энджел и Кайден: Вечное сияние

Байк срывается с места и покидает пределы торжественной площадки ещё до того, как стихают залпы фейерверков, скрывая двоих влюблённых парней в ночной темноте. Феликс ещё раз оборачивается, чтобы рассмотреть, как догорают последние сверкающие искорки и стихает удаляющаяся музыка, а затем прижимается к любимому и жадно впитывает тепло его тела, окружённый ночной прохладой на большой скорости. — Куда ты везёшь нас теперь? — Секрет, — усмехается Хван, незначительно увеличивая скорость. Феликс даже представить не мог, что же его соулмейт приготовил ему ещё — неужели сюрпризы не подошли к концу? И ведь правда не подошли, потому что Хёнджин вёз их куда-то в сторону города, откуда они изначально приехали, но затем сменил направление и снова скрыл их где-то глубоко в лесах. Свежий воздух, ненадолго покинув лёгкие, вернулся с новой силой, наполнив Энджела восторгом. Он с нетерпением озирался по сторонам, с удивлением замечая, что вокруг вообще ни души, будто покинув пределы бренного шумного мира они погружаются в какой-то свой собственный, предназначенный лишь для них двоих, и чем дальше они уезжали, тем сильнее укоренялась эта мысль, тем приятнее ощущалась. Наконец, Хёнджин вырулил куда-то в сторону и, сбавляя скорость, приблизился к небольшому загородному дому посреди живописной местности — он был на небольшой возвышенности, что давало хороший обзор на окрестности, но также был скрыт от посторонних глаз буйной растительностью. Сейчас здесь было темно, но в этом и состоял главный сюрприз, так что припарковав байк, Хёнджин слез с него и подал руку своему ангелу, забирая у него шлем и давая осмотреться. Феликс с открытым от восторга ртом оглядывал пространство вокруг себя, боясь шевелиться и издавать звуки — темнота вокруг искрилась сотнями крохотных огоньков, переливающихся желтовато-зелёным светом и делающих это место совсем сказочным. Светлячки — повсюду здесь были светлячки! Взгляд перемещался из стороны в сторону, впитывая в себя подетально каждый открывающийся взору вид — оторваться от созерцания было просто невозможно. — Ангелок, — тихо зовёт Хёнджин, и Феликс разворачивается в его сторону с не меньшим трепетом наблюдая, как тот достаёт из-за спины что-то большое и похожее на… Точно! — Небесные фонарики? — Энджел восторженно шепчет — не хочет нарушать атмосферу. Хван лишь с улыбкой ему кивает и зовёт за собой. Они тихо ступают по тропинке, вымощенной камнем, прямо к дому, через который выходят на плоскую крышу, с которой вид открывается совсем уж захватывающий — отсюда даже видно город. Здесь всего один небольшой диванчик, на который они присаживаются, и Хван заговаривает первым: — Это место… Вообще всё, что я сегодня выбирал — я очень старался найти что-то такое, что будет подходить именно тебе, что порадует тебя, что тебе запомнится. И не в убыток себе, как я уже говорил, не подумай, совсем нет. Хёнджин редко бывает застенчивым и робким, практически забыв, каково это, но наедине со своим ангелом он всегда становился другим человеком — трепетным, кротким и чувствительным, а в сегодняшний особенный день так и вовсе. — Я лишь хочу, чтобы ты знал, что всё, что я делал и спланировал сегодня, было целиком и полностью для тебя, о тебе, по тебе и ради тебя. Ты сделал меня таким счастливым, что я уже не знаю, как ещё показать тебе, насколько ты дорог мне. Ты значишь для меня слишком много — буквально всё, Феликс, — Хёнджин задыхается в своих чувствах, глядя в глаза соулмейту, что замер, вслушиваясь в каждое слово. — Даже всего, что я уже сделал, по моему мнению, недостаточно, чтобы показать тебе всё, что я чувствую. Чувств к тебе слишком много, понимаешь? — он неловко хихикает. Феликс понимает. Метка сейчас находится в состоянии полнейшего душевного спокойствия и уюта, её аккуратно и ровно греет теплом, идущим прямиком из сердца. — А ты понимаешь, что несёшь чепуху, и на самом деле я и так в высшей степени счастлив, что мы есть друг у друга? — Нет, прости, — Хёнджин гладит его по щеке. — Я в неоплатном долгу перед самой судьбой за столь ценный подарок для меня. Я обязан приложить все усилия, чтобы она не была разочарована во мне. Это… — он смотрит на фонарики в своих руках, — маленькое послание. Обычно с ними загадывают желания, но пока я даже не знаю, что загадать, ведь все мои мечты на сегодняшний день сбылись. Так что я просто хочу, чтобы мы отправили частичку нашего общего света и тепла ещё дальше — вверх. Давай поделимся ею вместе со всем миром? — Хван протягивает Феликсу один из фонариков, и они аккуратно чиркают зажигалкой, передавая её из рук в руки. Хёнджин убирает зажигалку в карман, и ещё с несколько секунд они ждут, пока шелестящая конструкция наполнится тёплым воздухом, заставляя его приподняться с кончиков пальцев и наконец взлететь. Парни завороженно наблюдают за фонариками, улетающими прямо в небо двумя огоньками, что движутся рядом по спирали, как будто их тянет друг к другу. Хёнджин видит искорки в глазах Феликса — сегодня они весь день искрились, и раз за разом совершенно по-разному, что не могло не удивлять. Пока его светловолосое чудо отвлеклось на созерцание неба, Хёнджин тщательно всматривался в сторону той резиденции, с которой они уехали с четверть часа назад. Если он всё правильно рассчитал, то ребята в этот самый момент должны распознать его сигнал, завидев его издалека. И правда — со стороны банкетной площадки крохотными огоньками вдалеке начинают подниматься в воздух фонарики их друзей — десятки их. Хёнджин берёт своего ангела за руку и поворачивает в ту сторону всем корпусом: — Взгляни направо, солнце, — и Феликс смотрит. Смотрит и не может насмотреться — старается запомнить этот самый момент, такой чудесный и волшебный, ни с чем не сравнимый, лучший в его жизни. Фонарики стайкой поднимаются ввысь, где стремятся слиться со звёздами, заняв свое место среди созвездий, лес вокруг сияет крохотными мерцающими огоньками, а перед ним самый замечательный человек во всей вселенной, созданный ею специально для него. Возлюбленный. Соулмейт. Парень. Жених. Муж. Последнее слово, характеризующее Хёнджина в новом для Феликса статусе, звучит совершенно по-особенному. Это так странно, ведь ничего особо не изменилось, но внутри разливается жар, а это новое слово перекатывается на языке, как карамелька с начинкой, что при раскусывании приносит вкусовым рецепторам новую сладость. Теперь он приближается к лицу мужа, берёт его в свои руки и касается его губ своими с непередаваемым трепетом, как будто изучая их впервые. Поначалу нежно и аккуратно, затем всё с большей чувственностью, по нарастающей. — Надеюсь, ты готов? — усмехается в поцелуй Хван. — К чему именно? — нехотя отрываясь для диалога, спрашивает Феликс, гипнотизируя губы напротив и поглаживая руками затылок мужа. — Что сегодня мы оглохнем и сломаем к чёртовой матери кровать. Потому что нежности нежностями, но я сгораю по тебе ещё со вторника, а тот твой видео-звонок… — он закусывает свои пухлые губы, на что Феликс намеренно отстраняется и заигрывающе наматывает его длинный чокер на свой кулак. Это заставляет Хёнджина сдавленно выдохнуть, оборвав предыдущий вдох. Они обожают такие игры. — Сегодня я готов на всё, малыш, только сначала хорошенько попроси меня об этом, — натянутый шнурок слегка сдавливает горло, и в Хёнджине умирает чувство собственного достоинства, потому что перед таким соблазнительным Феликсом он всегда готов падать ниц. Энджел так и ведёт за собой своего изнывающего от желания мужа, который словесно указывает ему путь к нужной комнате, однако по приходу это оказывается не спальня, а просторная кухня в темных тонах и с приятным глазу интерьером. Опешив от неожиданности, Феликс даже отпускает импровизированный «поводок» в своей руке и переводит озадаченный взгляд на Хвана, мол, что мы здесь забыли? — Кухня, Кайден? — он приподнимает бровь и усмехается. — Перекусить приспичило? — Не совсем, — Хёнджин поправляет волосы с хитрой ухмылкой. — Осмотрись тщательнее. Феликс слушается и замечает лишь со второго раза, что всё помещение уставлено огромным количеством сладкого: разноцветные всевозможные топпинги и сиропы, многоярусная карусель конфет — от шоколадных до мармеладных, взбитые сливки, выпечка, леденцы, маршмеллоу, ягоды, фрукты… У него начинают гореть глаза при мысли о том, как всё это можно использовать не по прямому назначению. Теперь их мысли сходятся. Всего пара секунд на осмысление — повсюду куча еды, это их первая брачная ночь, а они ещё не пробовали подобного. Азарт разгорается в обоих парнях, подогреваемый искренним любопытством. Как только Феликс нагибается над островком, чтобы схватить разноцветный капкейк с подставки, его брюки обтягивают задницу, что привлекает к себе повышенное внимание новоиспечённого супруга. Хёнджин не теряет времени зря и вжимает парня в островок, жадно вцепляясь в его бедра и потираясь пахом. Феликс так и замирает с кексом в руке и дрожащими от всё нарастающего желания ресницами. Затем решает всё же немного поиграть, кокетливо подаваясь задом ему навстречу, тем временем надкусывая кекс в своей руке и намеренно оставляя на своих губах россыпь кондитерской посыпки. — Упс, испачкался, — протягивает Феликс, томно бросая взгляд назад из-за своего плеча. — Я такой неловкий… Хёнджин в мгновение ока разворачивает его к себе и помогает забраться на столешницу, занимая место между его ног в самом тесном контакте. Энджел невинно хлопает глазами и пытается играть недотрогу. Пытается, потому что, кроме как быть похотливым ангелом, у него сейчас ни одной роли сыграть не выйдет. Хотя кого это, собственно, волнует? Хёнджин сдирает с него пиджак и торопливо расстёгивает рубашку, сцеловывая съедобное конфетти с его губ. — Я хотел снять с тебя всё это великолепие ещё на моменте открытия банкета, — целуя, Хёнджин хочет побольше разговаривать — его тянет наверстать упущенное. — Ты весь день выглядишь как самое вкусное лакомство в мире, так и хочется съесть. — Слабак, — хихикает Феликс. — Я хотел тебя, даже когда мы стояли подле священника и готовились к обмену клятвами, — глаза закрываются сами собой, когда, избавив мужа от верхней части костюма, Хван отбрасывает его в сторону, припадая поцелуями к груди и касается языком метки. — Как лицемерно с твоей стороны, — Хёнджин торопится распалить своё любимое белокурое создание, но у того немного другие планы. — Отойди от меня на шаг, Кайден, — властным низким голосом с лёгкой хрипотцой от возбуждения приказывает Феликс. Хёнджина этот голос всегда выбивал куда-то в стратосферу, а сейчас, когда он так сильно ждал, он будет делать всё, что захочет его ангел. — Сними с себя эту блядскую блузку. Медленно, — Феликс сидит на стойке в одних брюках, широко расставив ноги, поглаживая сам себя и наблюдая за блондином, сводящим его с ума своей похотливой красотой. Феликс не мог сегодня насмотреться на то, как чертовски прекрасно контрастируют новые выбеленные волосы Хёнджина с его пухлыми алыми губами. А теперь он ещё и упивается властью над ним. Хван, не размыкая зрительного контакта с парнем, плавными движениями избавляет себя от блузки, швыряя ту на пол, и тянется к ремню брюк, вопросительно заглядывая в затуманенные глаза напротив. — Да, их тоже снимай, — чеканит Феликс, и вдруг его дыхание перехватывает. — Ты так весь день проходил, мать твою? И ни слова не сказал? На Хёнджине не оказывается белья. Совсем. Теперь перед любимым он обнажён и обезоружен, готовый на всё, замерший и кусающий губы в ухмылке. — А что? Жалеешь об упущенных возможностях? — он поглаживает обнажённый торс под пристальным взглядом Энджела. Концы чёрного чокера задевают его соски. Хорошо, что он решил оставить украшение на себе — на обнажённом теле такое выглядит невероятно соблазнительно. — Теперь? Ещё как! — для достоверности, Феликс сжимает член в своих брюках с оборванным полустоном. — Разрешишь? — Хёнджин гуляет взглядом по такому желанному телу перед собой, находясь в стойке хищника, готового броситься на жертву. «Скажи да, скажи да, скажи да». — Нет, не разрешу, — кокетливо покусывает губы Феликс и сам очень медленно расстёгивает на себе ремень и ширинку. Так медленно, что Хёнджину становится плохо. Особенно когда его ангел плавно начинает стягивать с себя ставшие такими ненужными брюки. Он собирается потянуться к ткани, чтобы помочь освободить любимого от одежды, но Феликс резко обрывает его попытки. — Не смей, — он нарочно такой властный сегодня? — А теперь аккуратно опустись на колени и замри, пока я не разрешу тебе двигаться… Хёнджин забывает, как дышать, и шумно сглатывает, когда Феликс стягивает с себя последнюю оставшуюся на нём вещь, и на его левом бедре оказывается белоснежная кружевная подвязка в тон и тему боксеров на нём. — Вау, ты прям как невеста-девственница сегодня, — Хван едва язык не высовывает, с восторгом глядя на эту маленькую пикантную деталь на теле своего соулмейта, за что получает комком свернутых брюк в лицо. — Сам ты блядь, — хихикает Феликс. — Будешь себя хорошо вести, дам тебе отыметь эту «невесту-девственницу» как только захочешь. Везде, — ему и самому тяжело даётся сдерживать себя после такого длительного напряжения, но сохранение дистанции действует на них максимально распаляюще, звонко подхлестывая воспалённый похотью разум. У них ведь впереди целая ночь, так куда торопиться? Хван терпеливо ожидает дальнейших действий, не в силах пошевелиться, даже сидя на коленях держаться трудновато — голова идёт кругом. Потому что Феликс с придирчивым взглядом рассматривает бутылки с сиропами, до которых может дотянуться, и выбирает одну из них. Медленно откручивая крышку, он припадает к её горлышку, чтобы удостовериться, подходит ли выбранный вкус. Им сходу оказывается бабблгам. Что ж, недурно. — Ну что, Кайден, хочешь поиграть? — покачивает в руке бутылкой Феликс, босой ногой упираясь ему в плечо. Хёнджин только хочет дернуться, чтобы коснуться его, но мягкий запрещающий тон его опережает. — Не двигаться, пока я не разрешу. Хёнджин закусывает губы. Когда ему в голову пришла мысль о том, чтобы побаловаться едой перед крышесносным сексом в первую брачную ночь, он и подумать не мог, что собственному мужу взбредёт в голову довести его до безумия. Метку ощутимо жжёт от накатывающих волн возбуждения. Он готов поклясться, что она начинает пульсировать одновременно с членом, когда Феликс наклоняет бутылку с сиропом на своё правое бедро без подвязки, и ярко-розовая сладкая жидкость мгновенно течёт тонкой струйкой по всей ноге, доходя до кончиков пальцев, а от них капает на грудь Хвана, которая сейчас грозит разорваться от переизбытка кислорода при таком частом дыхании. Дышать, тем не менее, становится тяжело, как и держать себя в руках. — Феликс, я… — Энджел — будь так добр, малыш, — Феликс упивается свой властью, глядя на изнывающего Хвана, хотя у самого из кружевных боксеров выпирает стояк в полной боевой готовности. — Мой Энджел… — у Хёнджина начинает кружиться голова, потому что кровь в ней стучит слишком громко. — Прикажи мне что угодно, я… — Слизывай. Медленно, — Феликс намеренно высокомерно улыбается, смотря на него сверху-вниз и разрешая двигаться коротким кивком. Хёнджина дрожь берёт, когда он наконец касается упирающейся в него ноги руками и поглаживает, тянет к себе, целует сначала чистые участки, а затем плавно, от пальцев движется языком по ноге вверх, поглощая сироп на своём пути и чувствуя, что за каждым сантиметром продвижения вверх по его коже, у него самого всё внутри начинает гореть. — Какие изящные сладкие пытки, не думал, что ты можешь быть таким жестоким, — сбивчивым шёпотом следует по коже возлюбленного Хван. — Это ты меня сюда привёл и всё устроил, спешу заметить, — Феликс не может оторваться от созерцания такой соблазнительной картины. Кайден, беспрекословно слушающийся его — это что-то новенькое. Выглядит и ощущается очень горячо. — Теперь на твоих плечах лежит бремя выполнения супружеского долга. — Мучиться от того, как сильно хочу тебя, это теперь мой супружески долг? — В какой-то степени, — возвещает Феликс. Хёнджин слизывает последние капли с его ноги и хочет потянуться дальше, но блондин запрещает ему и это, оставляя сидящим на коленях. Сам же он опускается со столешницы на пол так, чтобы его пах был на уровне глаз Хвана, гипнотизирующего похотливым взглядом полупрозрачную кружевную ткань, скрывающую самый сладкий сегодняшний десерт. — Не терпится, да? — гиперболизировано жалостно спрашивает Феликс, на что парень кивает с лёгким поскуливанием. — Тогда снимай их с меня. Зубками, Джинни, без рук. — Боже, блядь, прошу, будь таким почаще, это так заводит, — сдавленно проговаривает Хван, смотря снизу покорным взглядом. У Феликса в глазах пожары святой инквизиции. — Ты такой горячий… — Жду, когда ты начнёшь умолять о том, чтобы овладеть мной, — усмехается Феликс, как только Хван прижимается к его животу щекой и жадно вдыхает аромат его тела, прежде чем начнёт выполнять указания. Всё ещё пахнет белым шоколадом и ванилью. Потрясающе. — Я прямо сейчас стою перед тобой на коленях и готов молить хоть несколько часов… — он всё же поддевает зубами край кружевной ткани и как следует вгрызается в неё, чтобы постараться снять. Феликс не без удовольствия мысленно благодарит Амаду Джинн за такой подарок, ведь она всё хорошенько взвесила и видимо прикидывала возможные варианты того, как эти боксеры с него слетят. Вариант «с помощью зубов Кайдена», видимо, был предусмотрен, потому что ткань была очень легкой, практически невесомой, не имела жёстких резинок и швов. Единственное, что Кайдену слегка мешало — сам член парня, за который она цеплялась. Захотелось лизнуть хотя бы головку, пользуясь моментом, но Феликс злостно на него шикнул, так что пришлось воздержаться. Протягивая боксеры по ногам, он цепляется взглядом за подвязку, и в голове против воли возникают мысли о том, чтобы трахать Феликса всю ночь без остановки, не снимая её. Будто прочитав его мысли, Феликс вслух озвучивает ответ: — Её мы оставим. Как и твои чокеры, — это заставляет Хвана сдавленно проскулить. Он справился, отбросив бельё в сторону, и теперь трепетно ожидал хоть какой-то награды, блуждая по телу любимого, отмечая про себя, что зацелует сегодня каждый миллиметр его кожи. Феликс же прекращать пытки и не собирался. Прислонившись задницей к столешнице, он взял очередную бутылочку, открутив на ней крышку и приказал Хвану встать, что тот послушно исполнил. Очередной сироп, теперь уже насыщенного синего цвета, начал растекаться по его телу от места под мочкой уха до самого торса, скапливаясь в ямочках ключиц, заставляя Хёнджина сглатывать при виде тянущейся струйки. Пахнет черничным кексом. — Без рук, Кайден, — эротично протягивает Феликс. Хван же не думает убирать руки за спину — он выставляет их по обе стороны от Энджела, мертвой хваткой цепляясь за столешницу, чтобы не сорваться. Теперь языком он движется по кубикам пресса, позволяя себе, пользуясь разлитым сиропом, лизнуть и втянуть в рот один из его сосков, заставляя своего ангела простонать и запрокинуть голову назад. Это даёт больше пространства для исследования языком, что движется выше — от груди к ключицам, шее и мочке уха, которую он принимается посасывать, и кусает напоследок, слизав всё. Феликс начинает мелко подрагивать, сам же желая как можно скорее закончить с этим. Он тянется рукой к разноцветным мармеладным конфеткам в форме крохотных сердечек и бросает одну себе в рот, заговорщицки поглядывая на Хёнджина. — Отберешь её у меня до того, как я её съем — разрешу самому выбрать следующее действие, — Феликс издевательски тянет каждое новое слово, заставляя парня рассыпаться, а сам старается не опускать глаза вниз, на истекающий смазкой член, который он уже хочет ощутить в себе. — Одно условие сохраняется… — Никаких рук, я понял, — Хёнджин принимает вызов, борясь с желанием податься телом вперёд и вжать этого наглого развратника в грёбаную столешницу, потираясь членами друг о друга. Он прикасается губами к возлюбленному, что хихикает в поцелуе и распаляет горячим дыханием с ароматом банана в шоколаде. Ассоциации бьют в голову яркими картинками, и Хёнджин никогда не думал, что можно испытывать такое сильное сексуальное возбуждение от еды. Их языки сталкиваются, переплетаясь и расходясь в стороны, лаская друг друга и стремясь завладеть треклятой конфеткой, от которой остается всё меньше сладости, ибо от такого жара она тает и растворяется в поцелуе. Хван всё же отбирает её у Феликса, самодовольно ухмыляясь и, отстранившись, демонстрируя её на кончике своего языка, после чего с упоением проглатывает, нетерпеливо облизываясь. — Ты проиграл, ангелок, — играет языком Хёнджин, привлекая этой деталью внимание возлюбленного. Феликс даже рад проиграть, потому что вести такую игру слишком тяжело. Втайне он надеется, что Хёнджин прямо сейчас захочет трахнуть его на столешнице, но тот лишь ухмыляется и с не меньшим садизмом решает поиздеваться над парнем в отместку. Он берёт с края столешницы баллончик со взбитыми сливками и начинает энергично его встряхивать. Феликса завораживает это действие, так сильно напоминающее ему темп, в котором Хван мог бы рукой скользить по его члену, что сейчас сочится влагой, пока имеет на столе. Он снова влезает на столешницу и вопреки своей воле чисто инстинктивно раздвигает ноги и касается себя рукой. — Энджел, руки прочь, — приказывает теперь уже Кайден, и его ангел готов растечься под этим строгим тоном лужей. Он тянет пальцы к губам и касается их языком, всё же бросая горячий взгляд на член парня, что непроизвольно дёргается, отчаянно требуя к себе внимания. — А теперь расскажи мне, куда ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал — исключая самые чувствительные места. Феликс нагло отбирает баллончик из рук обескураженного Хвана и начинает хаотично наносить на своё тело воздушные белые следы сладкого крема. Хёнджин торопливо слизывает их один за одним — солнечное сплетение, запястье, выпирающая бедренная косточка, кадык, плечо, сгиб локтя, колено… Все самые обыкновенные места для обыкновенных поцелуев, но сейчас ощущающиеся всё новыми и новыми эрогенными зонами. — Ты такой сладкий, ангелок, — улыбается Хван, припадая к губам соулмейта, что испачкал их кремом и успел забросить к этому в придачу ягоду. Поцелуй со вкусом клубники со сливками — самый сладкий и самый вкусный, на его скромный взгляд, совершенно сбивающий с толку и размывающий границы уже выставленных дистанций. Оба парня просто начисто забывают о расстоянии, наконец прижимаясь теснее, и стонут в поцелуй, когда друг друга касаются их метки. — Разреши мне уже, не будь такой сукой, я адски тебя хочу, Феликс!… — Хёнджин стонет в голос, сжимая парня за ягодицы, когда тот спускается губами по его подбородку и вгрызается в шею. — А что мне за это будет, дорогой? — Феликс издевается. Ну конечно. Хван знал, кого брал в мужья. Это на людях он небесное создание, а в их личной жизни такой редкостный сучёныш, что порой пар из ушей валит. — Я сожгу тебя к чёртовой матери, от кровати останется горстка углей, клянусь, я уже забыл, когда в последний раз был на таком пределе, — Хёнджин жмурится, стараясь совладать с собой, пока его ангел соизволит разрешить вытрахать из него всё без остатка. — Подробнее, Кайден, меня интересуют детали, — теперь он откровенно смеётся, хотя в голосе сквозит такая накрывающая с головой похоть, что ему самому от себя страшно становится. Какими-то последними усилиями они удерживают себя и друг друга от того, чтобы не сорваться в пропасть. — Хочу облизать тебя всего, вознести до небес, чтобы от твоего крика сотрясались стены и стёкла в окнах, — шепчет Хёнджин отрывисто в его ухо, всё ближе подтягивая к себе. — Нагнуть тебя так сильно, чтобы на какое-то время ты вообще забыл, что такое ходить, и мне приходилось носить тебя на руках, — он касается губами мочки Феликса, вызывая у того мурашки по всему телу. — Я на меньшее и не рассчитывал, знаешь ли, — шепчет Феликс, кусая его губы — пока ещё не в полную силу. — Сегодня я всё же заключил сделку с Дьяволом, вступив с ним брак, так что очень надеюсь, что он устроит мне занимательную экскурсию по всем девяти кругам его обители. — Это будет горячо, — подаётся вперёд бедрами Хван, потираясь о Феликса. — И грязно. — Хочу горячо и грязно… — шепчет Феликс, когда Хёнджин кусает его кадык. — Феликс, — парень просто умирая изнутри секунду за секундой пытается из последних сил держать себя в руках. — Сегодня ночью я убью тебя. — Взаимно, малыш.

♡ ♢ ♤ ♧

Даже когда драгоценные Хёнликсы покинули свой собственный банкет, а музыканты разъехались, остальные и не думали расходиться, посчитав, что половина второго ночи — слишком раннее время, чтобы заканчивать такой чудесный день. После запуска небесных фонариков, казалось бы, вся романтика и волшебность момента себя исчерпали, однако всё было не так-то просто. Ночь — время дурацких выходок и пьяных откровений. На краю сцены расположились двое — Аякс и Су, которых обступил фан-клуб лучшего друга и секретаря Кайдена, которые сейчас не на жизнь, а на смерть рубились в карты, закатав рукава праздничных рубашек и покуривая «Venom» сигарету за сигаретой. Минхо сидит за Джисоном, крепко вцепившись в соулмейта и блуждая по его накаченным рукам хмельным взглядом, разочарованный, что он слишком пьян для поползновений в трусы, а его меченый слишком горит очередным своим азартным приступом, что заставляет его метку теплеть и покалывать. Где-то в сторонке, сидя за отдельным столиком, куда падает меньше всего освещения из-за перегоревшей в процессе банкета гирлянды, сидят Гониль, Лили и Хэвон, как самые трезвые из пьяных, наблюдающие за окружающими со стороны и изредка комментирующие всё происходящее. — Реджи куда-то свалили и до сих пор не вернулись, — протягивает Лили, смотря в другой из дальних углов, за которым сидит Черён, что-то очень увлечённо втирающая Юне, Лие и Чонсу, делающих вид, что им на самом деле интересно, хотя они то и дело разливают что-то на троих, наплевав на правила приличия. Черён никто не наливает — ей уже хватит, потому что она активно жестикулирует и крайне эмоционально реагирует на любую попытку её заткнуть. — Ну давай, сделай вид, что не знаешь, куда именно, — усмехается Гониль, поглядывая на полупустой танцпол. Его парни и оставшиеся девчонки «nmixx» сели прямо на пол в кружочек и перепевали разной степени популярности хиты ушедших лет один за одним, даже без аккомпанемента, а капелла. — Чан с Лисом в открытую всем заявили, что уезжают, — он давится смешком. Хэвон бросает на него озадаченный взгляд, так что Лили берётся пояснить за него: — Вожак же у нас очень тактичный, аккуратный. Он всем поулыбался, помахал на прощание, наврал с три короба, что они устали и хотят спать, а потом Айен как заорёт: «Мы трахаться, всем пока». Ты бы видела лицо Чана, — Лили падает на стол, и они ржут все втроём. — Сегодня в нашей стае случился передоз меченых, мне кажется, — Гониль успокаивается первым. — В каком смысле? — вытирает слёзы Лили и распускает оданго, вынимая из них шпильки прямо на стол, с облегчением ероша волосы. — Хёнликсы, Минсоны… Как там ваши парочку Волка с Лисом назвали? — Гониль щёлкает пальцами пытаясь вспомнить. — Чанчоны, — напоминает ему Хэвон, немного постукивающая ноготками по скатерти. — Реджи и Сынбины ещё, — указывает Лили и вытягивает на столе руки, укладывая на них голову. Теперь она полностью расслабилась, и её тянет зевать. — Но они-то, — она и правда зевает, прикрывая рот ладошкой, — и так уже были. Или ты имел ввиду, что просто все вместе собрались? — Нет, — загадочно тянет Гониль. — Я к тому, что среди парочек пополнения случились тихо и незаметно для всех. — С учётом того, как в стае любят «хранить секреты», — Хэвон показывает пальцами кавычки, — это ненадолго. Поэтому спешу вас обрадовать первыми — на моей метке Кюджин. Я ей ещё не говорила, — она старается быть беспристрастной, но получается слабо. Лица друзей одновременно вытягиваются. — У Кюджин ещё нет метки, — задумчиво выдаёт Лили. Она пыталась сделать интонацию вопросительной, но вышло утвердительно. У Кюджин правда ещё нет метки — она самая младшая в стае. — Знаю. И я старше. И она, кажется, даже не ожидает такого развития событий, — Хэвон нервничает, так что Лили хлопает её по руке своей ладошкой, а затем и вовсе сжимает, оказывая поддержку. — Расскажешь ей? Или подождёшь, пока выскочит? — Гониль откидывается на стуле и с улыбкой краем уха вслушивается в то, что поют мелкие на танцполе. Они заводят «Coldplay — Clocks», и ему отчаянно хочется сюда барабанную установку, чтобы вступить в аккомпанемент. Ну или постукать в ритм хоть по чем-нибудь. За неимением такой возможности он дёргает коленом и одними губами подпевает строчки, которые помнит лучше всего. — Наверное лучше подожду… — задумчиво перебирает свои пряди в руках Хэвон, поглядывая на поющую Кюджин. Её метка покоится на внутренней стороне бедра, очень близко к… Впрочем, это и так немного пошловато, ей бы хотелось самую малость отсрочить такой момент. Или не самую малость, а максимально отсрочить. — Я тебя перебила, — обращается она к Гу. — А я просто хотел сказать, что у нас сегодня Гаон с Джуёном пометились, — он усмехается с лёгким налётом невменяемости. — Что? — округляет глаза Лили. Хэвон же становится смешно. — Когда? — Где-то на моменте пьяных танцев Лино. Им плохо стало обоим, мы отошли в помещение, под кондиционером посидеть, а я всё смотрю на них — бледные, молчаливые, испуганные. Я сразу понял. — У них что, метки одновременно появились? — Лили недоумевает. Обычно это является одним из признаков сильной связи. Гониль кивает. — Они думали, что траванулись — у одного метка в районе солнечного сплетения, у второго чуть ниже, под пупком. Жаловались на боль, а я им говорю: «Задерите рубашки и посмотрите», ибо до них не доперло. Красивые надписи оказались. А на лицах такой ступор — надо было сфоткать. — Гониль ржёт в согнутый локоть. — Я твоё лицо сфоткаю, когда у Чонсу метка появится, — выплывает из ниоткуда Гаон с Джуёном, глядя с лёгким осуждением на застывшего истуканом Гониля. Первый приземляется на столик задницей, прямо на шпильки Лили, с недовольным лицом вытаскивая их оттуда и перекладывая подальше. Джуён всё ещё в небольшой прострации, поэтому молчит и анализирует всю ситуацию, присматриваясь к своему новоиспечённому меченому. — Что? Думал, никто не спалит? Я видел надпись на твоей заднице, когда ты как-то выходил из душа. — На заднице? — вскидывает брови Хэвон, как будто впервые слышит о таком расположении. — Чонсу? — округляет глаза Лили, у которой сонливость как рукой сняло. — Почему ты вообще видел его голый зад? — выпаливает Джуён как на духу и тут же замолкает с красными щеками. Все многозначительно затыкаются. Ещё вчера они были братишками, теми самыми закадычными друзьями, что всегда шутят гейские шуточки и иногда дают друг другу советы, как кадрить девчонок, а сегодня они уже меченые. Спать друг с другом и становиться как Хёнликсы, конечно, не обязательно, можно и правда дружить всю жизнь, но теперь мысль о том, чтобы засосать своего бро, приложившись позже губами к его метке, на Гаона, например, действует самым распаляющим любопытство образом. Джуён, кажется, тоже очень много об этом думает, и даже после того, как они мельком поговорили, прояснить всё полностью ещё не успели. Эта новость немного выбила их дружбу из колеи. Просто потому что Джисок в его глазах теперь просто секс, а не бро. И ощущается это очень странно. — Я случайно в душ в логове зашёл, потому что дверь была не заперта. Я не знал, что там кто-то есть, не ревнуй, — у Гаона последняя фразочка тоже слетает с губ прежде, чем он успевает о ней подумать. — Блядь… — он жмурится. — Пойдём ещё поговорим, а? Только теперь основательно, — предлагает Джуён, чтобы перестать так сильно краснеть перед друзьями. Однако для друзей фраза «поговорить основательно», сказанная устами меченых, имеет совершенно не имеющий ничего общего с обыкновенными разговорами смысл. Гаон молча берёт его за запястье слегка дрожащей рукой и тащит куда-то за стены резиденции с чётким намерением проверить, каково это — целовать лучшего друга. Это, кажется, понимают все присутствующие, провожающие их взглядами полного понимания. Гониль тяжело вздыхает, радуясь внезапной возможности сместить фокус интересов и разговоров со своей собственной метки. Он ещё сам со всем не разобрался.

♡ ♢ ♤ ♧

Податливое тело белокурого ангела бьётся в экстазе, сотрясаемое дрожью удовольствия, когда такой властный, такой горячий парень над ним, проявляет несвойственную ему выдержку — Хёнджин жёстко вбивается между ног Феликса, заставляя того стонать от удовольствия в голос, а затем намеренно замедляет темп, откладывая приближение оргазма. Его руки скользят по бёдрам, поддевая подтяжку и оттягивая её, чтобы она звонко хлестнула по ноге обратно, заставляя Феликса вскрикнуть от остроты ощущений. Взамен Энджел притягивает к себе Кайдена, наматывая его чокер на руку. Пошлые поцелуи со вкусом разлитых сиропов, повсюду крошки и разбросанные по кровати конфеты, тела липнут друг к другу, но парней это не волнует от слова совсем. — Какой же ты сладкий, Энджел, — в перерывах между поцелуями шепчет Хёнджин. Губы обоих перепачканы взбитыми сливками, которые Ли решил прихватить с кухни в одну из спален, которую они собирались использовать как испытательный полигон для сладких извращений. Вся его шея уже искусана и покрыта липким слоем свежеслизанного Хёнджином карамельного сиропа. — Всегда, не только сегодня… — Я сказал тебе трахать меня до потери пульса, Кайден, — запрокидывая голову на кровати, выдыхает Феликс и проходится ногтями по голой спине мужа, заставляя того взреветь раненым зверем. — Потом рассыпешься в комплиментах. — Блядь, Феликс!… — О, да, дорогой… Именно. Хёнджин отстраняется от него, чтобы слегка изменить угол вхождения, любуясь на ходу развратной картиной разгорячённого фарфорового тела, украшенного россыпью его засосов и даже парой свежих царапин. В глазах Феликса огонь из глубин преисподней и ухмылка такая блядская, что распаляет ещё сильнее, хотя, казалось, сильнее уже некуда. Огонь преломляется на секунду, и лицо ангела искажается гримасой крайней степени удовольствия, когда Хёнджин находит новое положение, что приносит наибольшее наслаждение им обоим. — Да-да-да, боже, Кайден, да!… Феликс пытается не иначе как разорвать весь пространственно-временной континуум своими стонами, потому что Хёнджин не помнил, чтобы он когда-то вообще был настолько громким. Где-то на заднем плане его сознания билась мысль о том, что его соулмейт сегодня определённо охрипнет. Хёнджин приподнимает одну его ногу, закидывая себе на плечо, а потом и вовсе вгрызается в нежную кожу на ней, подаваясь вперед с усиленной частотой и входя во всю длину. — Ты хотел, чтобы это было мучительно… — вбивает вместе со словами Хёнджин член в Феликса. — Д-да… — Ты хотел, чтобы это было невыносимо… — новые сильные толчки со сбавленным темпом. — Ммм-ах!… — мычит Феликс, что тянется рукой к своему члену за разрядкой, но получает шлепок сначала по руке, а затем и по ягодице. Сильно, даже немного больно, но до искр из глаз приятно. Однако приятное почему-то резко заканчивается, потому что Хёнджин покидает его задницу, но не перестает себя стимулировать. — Задом ко мне. Быстро! — он снова с размаху шлёпает Феликса, в котором вдруг включается весенняя кошачья покорность. Он, едва не мурча, извивается под свои возлюбленным, чтобы сделать как он просит, поменяв положение. Отставляя задницу и как можно сильнее прогибаясь в спине, Феликс поглядывает назад, протягивая вперёд руки, которыми нетерпеливо сжимает подушки в ожидании новой порции отборной страсти. Вместо того, чтобы войти сразу же, Хёнджин тянется руками под левую ножку кровати, около которой стояло несколько цветных бутылок, резко и нетерпеливо откручивает пробку с одной из них и разливает прохладную красно-розовую жидкость по спине Энджела, которого берёт лёгкая дрожь от разницы температур. Пахнет малиной с мятой. — Не двигайся, — приказывает с ухмылкой Хёнджин, пока Феликс изнывает от желания поскорее насадиться на него. Сироп пачкает собой всю спину, стекает рекой по ложбинке позвоночника и ручьями по плечам, рукам и даже заднице. Тонкая струйка даже попадает ему на подбородок, и он торопится облизнуться, упиваясь приторной сладостью. В другой руке Хвана оказывается баллончик со сливками, и это заставляет Феликса округлить глаза в момент, когда, зачерпнув пальцем сладкую жидкость со спины соулмейта, облизывает его и припадает к колечку мышц, предварительно выдавив туда из баллона лёгкую белую субстанцию. Подобное они ещё не практиковали, так что сжимая в руках простыни, Феликс стонет от неожиданного удовольствия. — Хёнджин, это так смущает, ммм, боже… П-прекрати-и… Ах-х!… — вопреки сказанному, у Феликса ноги разъезжаются в стороны лишь сильнее, что заставляет Хвана ухмыльнуться и протолкнуть язык сильнее. — Да что ты, ангелок, — цокает Хван, добавляя сливок, что стекают по бёдрам, что он сейчас крепко сжимает в своих руках. — Хочешь, чтобы я прекратил это? — он проводит языком по всей промежности. — Или это? — теперь язык проталкивается внутрь, щекочет кончиком вход и снова толкается вперёд. — Я… Боже! — Феликс никогда не чувствовал ничего подобного. Ему всё ещё хочется, чтобы Хван не вылизывал его задницу так пошло и сладко, но ощущения такие сногсшибательные, что всё, что он может — это стонать и извиваться, прося ещё и ещё, краснея и покрываясь испариной. Язык парня творит с ним какое-то непотребное безумие настолько, что свой собственный член истекает смазкой как сироп, стекающий с его плеч на простыни. Тем не менее, Хван недолго медлит, прежде чем провести самую длинную влажную дорожку языком — от мошонки до лопаток, кусая любимого в испачканное сиропом плечо и накрывая его член своей рукой. Спина в розовой жидкости мгновенно прилипает к его груди и торсу. — Хёнджин, войди в меня, прошу… — горячая головка трётся о разгорячённую дырочку вверх и вниз, невыносимо мучительно заставляя желать её в себе. — Пожалуйста, умоляю… Я скоро умру так… Вместо желаемой грубости, Хван снова переключается на томительную нежность, зная, как сильно это может распалять в отдельно взятые моменты. Он садится на колени, откидывая любимого ангела на себя и поворачивает его голову в свою сторону, чтобы слиться в жарком развязном поцелуе, пока тот нетерпеливо ёрзает и толкается в его кулак. Ему нравится пытать Феликса ожиданием. Феликс нетерпеливый — если он чего-то хочет, он требует всего, сразу и побольше. Тем приятнее заставлять его терпеть, доводя до невменяемости. — Хёнджинни, что ты за ебаный садист?! — Феликс начинает всхлипывать и хныкать, закатывая глаза в приступах, близких к полуобморочным. — Я хочу, чтобы ты трахал меня без остановки, пока я не закончусь как личность… — Давай, расскажи ещё… — Хочу тебя всего, я так ждал, блядь, пожалуйста, Джинни, выеби меня уже наконец, Господи!… — Ничего святого в тебе, малыш, — Хёнджин хихикает в его приоткрытый влажный рот, и они делят на двоих очередную ягоду клубники, сорванную с подноса на тумбочке. — Хорошо, уговорил… Насадить этого несносного блондина на себя в один толчок до упора было потрясающей идеей, потому что Феликс мучительно долго стонет от резкого и долгожданного проникновения. Этот протяжный стон мгновенно записывается в подсознании Хёнджина как лучшее, что он слышал в своей жизни, потому что он даже на мгновение замирает, вслушиваясь в эту гармонию звуков, чтобы в следующий миг начать с остервенением трахать его, прижимая к себе. «Наконец-то», — думает Феликс, забываясь в таких долгожданных ощущениях. Руки Хёнджина крепко придерживают его за бедра, блуждают по залитому сиропом торсу, сжимают розовые соски и в отдельные моменты переплетаются с ним пальцами. Всё вокруг липнет, пахнет сахаром, и простыни скорее всего после таких игрищ придётся выбросить, но обоим парням сейчас кажется, что оно того стоило. Вид тела любимого Энджела, облитого с головы до ног разноцветными топпингами, навсегда врезался Кайдену в память. На его бледном фарфоровом теле разноцветные дорожки сладких сиропов выглядят в крайней степени соблазнительно, а губы, в уголках которых остались сливки, выглядят пошло и развязно, вызывая самые животрепещущие ассоциации. Возможно, им стоит прибегнуть к чему-либо подобному ещё когда-нибудь? Только подготовившись заранее, а не пустившись во все тяжкие спонтанно. Когда Хван на секунду теряет бдительность, Феликс пользуется предоставленной возможностью, чтобы развернуться к нему лицом. Каким-то очень ловким и резким движением у него удаётся провернуть подобное, практически не размыкая их тесного контакта. Озадаченного Хвана он опрокидывает на лопатки, седлая сверху и открывая потрясающе пошлую картину на входящий в себя член. Будто мести ради, он тоже берёт с тумбочки очередную бутылку с сиропом глубокого чёрного цвета и разливает её между ними. Пространство в который раз за ночь начинает пахнуть по-новому — теперь это кола. Феликс склоняется над Хёнджином, чтобы увлечь в поцелуй с конфеткой пьяной вишни, так подходящей под сироп. Их тела максимально тесно оказываются прижаты друг другу, скользящие в липкой субстанции, метки касаются друг друга и начинают гореть тем самым непередаваемым никакими существующими словами теплом, затапливая обоих приступом всепоглощающей любви, страсти и нежности. Еще всего несколько толчков, чтобы дойти до кульминации и… — Хёнджин, да-а-а!… — вскрикивает Феликс, когда кончая, Хван кусает его за плечо, чтобы и самому не сорвать голос от крика, что сменяет собой глубокий протяжный стон сливающихся воедино голосов.

♡ ♢ ♤ ♧

Утро воскресенья близ гор самую малость прохладнее, чем ожидается, даже несмотря на июль за пределами коттеджа. Солнце восходит с другой стороны горы, так что о том, чтобы поймать жаркие утренние лучи в нём не может быть и речи, но тем оказывается и лучше — можно понежиться в объятиях друг друга, напитываясь теплом, а не лежать на расстоянии под кондиционером из-за удушающей жары. Тем не менее, сонно протягивая руку в пространство, Феликс не находит никого и это его расстраивает, но он пока не понимает почему, ибо под закрытыми веками ещё не размыта граница меду сном и реальностью. — Энджел? — слышится над ухом голос, кажущийся ему отдалённо знакомым. Знакомым настолько, что он звучно цокает языком и, не открывая глаз, начинает отмахиваться от него, как от надоедливой мухи. — Сун Квон, я тебе уже говорил, что больше не поставляю информацию… — он неопределённо машет рукой в сторону и морщит свой очаровательный носик. — Ну прошу тебя, даю десять тысяч долларов, Энджел, выручай! — молит голос, старающийся не сорваться на хохот. — Десять тысяч зелёных за инфу на Ламаро? Ты что, совсем ебанулся? — Феликс распахивает глаза в полном шоке, и первое, что он видит — это смеющееся лицо любимого соулмейта, что заглядывает в его сонные глаза и поглаживает по руке, на которой сияет обручальное кольцо. Осознание резко озаряет собой реальность и разливает мёдом тепло на душе. На любимом ангельском лице расцветает любимая Хёнджином солнечная улыбка. — Доброе утро, муж, — хихикает сидящий на полу подле кровати Хван и протягивает руку, чтобы коснуться ей щеки Феликса. Тот трётся об неё и целует в ладонь. — Доброе утро, — хихикает он. — Муж. Такое странное слово, всё ещё с тобой не вяжется, даже после всего. — А какое вяжется? — Охуительный чувственный любовник, пожалуй, — Феликс вскидывает руки и потягивается всем телом, попутно зевая в ладошку. — Когда ты успел стать таким развязным, ангелок? Ещё вчера был охвачен светлейшим ореолом невинности и нежности, а спустя несколько часов как будто Дьявол вселился, — Хван хохочет, укладываясь на кровать с ним рядом и подтягивая к себе поближе. Хорошо, что ночью у них ещё хватило сил заползти в душ и после, выйдя из него, перебраться в другую спальню, с чистым и свежим постельным бельём, которое не липнет к коже. — Не понимаю, о чем ты, я и сейчас сама невинность, — Феликс притворно хлопает ресницами и рисует пальцами над головой нимб, затем звонко хихикает и падает в объятия супруга. — Шучу. Мне кажется, мой дар — совмещать в себе эти две сущности. Или тебе не нравится? — он заглядывает Хвану в глаза. — Мне всё в тебе нравится. Всегда будь таким, — Хёнджин утягивает его в поцелуй, полный любви и обожания. — Ммм, всё ещё очень сладкий. — У тебя задница от такой сладости не слиплась? — Феликс зарывается рукой в волосы на его затылке, собранные в полухвост. Чёрт, как же Хёнджину идёт быть блондином. С блондом он не менее горяч, чем с чёрными волосами. — Кстати, нет. Я бы, наверное, даже повторил бы такое как-нибудь? — задумчиво выдаёт Хван и снова целует. — Кстати, ты голоден? — Есть немного. А что на завтрак? — Феликс загорается и тут же вскакивает на кровати. — На завтрак намёк на вечерние планы, — невозмутимо выдаёт Хван и, кутая своего ангела в халат, ведёт за собой в столовую, где уже накрыл для него стол. — В каком смысле «намёк на вечерние планы»? — изгибает брови Феликс, пока плетётся в соседнюю комнату и садится в глубокое мягкое кресло. — Что ты видишь перед собой? — Хёнджин садится напротив и испытующе заглядывает ему в глаза, наблюдая за реакцией. Феликс с аппетитом оглядывает еду на столе и перечисляет вслух: — Кофе с молоком, йогурт, круассаны… Не понимаю, как это связано с планами на вечер? — Даю наводку, ангелок, — Хван сцепляет руки в замок и устраивает на них подбородок. — Сегодня мы кое-куда улетаем. Проводить медовый месяц мы будем не в Южной Корее. А намёком тебе служит традиционный завтрак места назначения. Лицо Феликса озаряется восторгом: — Мы летим в… В Париж? — он неверяще хлопает себя ладонями по щекам. — Я ведь обещал тебе подарить всю свою любовь без остатка — где как не в городе любви, под самой Эйфелевой башней, мне рассыпаться в своих чувствах к тебе?