слушать старые пластинки

***

Consensu omnium. (лат. «С общего согласия»).

С самого выхода из дома у Алтана всё идет наперекосяк. Мама устраивает головомойку за сбитый режим сна, а дед — за неидеальные оценки за последние три контрольные. Подумаешь, проблема! Сестра вообще не берет трубку. Водитель семьи Дагбаевых температурит, и ехать в город приходится на такси. На половине пути, чтобы добить его окончательно, начинается проливной дождь. Злой и промокший, Алтан добирается до клуба из чистого упрямства — он хотел напиться и потанцевать, хоть ненадолго сбросить с плеч ответственность за весь мир, и он это сделает, даже если настроения больше нет. Согревшись первым шотом, он садится у бара и пытается пригладить безнадежно испорченную укладку. Вертит головой, ища симпатичные лица — потанцевать, только потанцевать — а потом ругать себя за то, что не решился. Давно пора уже пойти дальше, у всех его знакомых, кто не чмошник и не додик, уже было, но девушки его не привлекают, а с парнями очень-сука-сложно. Алтан заказывает вишневую водку — ему нравится вкус, но почти каждый раз после этого напитка его тошнит. За удовольствие приходится платить, ничего не попишешь. — Простите, тут не занято? — сверху раздается приятный баритон. Алтан поднимает голову и видит очень высокого и очень мускулистого блондина лет тридцати пяти или сорока, с крупной татуировкой на шее. — А… нет, — Алтан сглатывает, отчего-то задерживая взгляд на его выразительных квадратных скулах. В лице незнакомца есть что-то необъяснимое, что-то вне истории, вне времени. По коже скользят малиново-неоновые блики прожектора, одежда совсем не хулиганская, резко диссонирует с его внешностью, больше подходящей древнему воину-легионеру, чем современному человеку. На нем бежевый костюм в мелкую клетку и черная рубашка, а на шее небрежно повязан лиловый шелковый платок. Короткостриженная светлая голова кажется деталью из другого конструктора: она больше подходит гопнику, чем преподавателю — а одежда незнакомца производит ровно такое впечатление. — Вы один здесь? — спрашивает мужчина, садясь рядом с Алтаном. Дагбаев задумывается. Кирилл писал, что будет, но в его случае это почти всегда означает обратное. Вероятность того, что он не угасится еще по пути в клуб, а доедет отностительно трезвым и адекватным — процентов десять-пятнадцать. — Пока один, — Алтан улыбается уголком губ. Он надеется, что улыбка вышла соблазнительной, но она, если подумать, просто жалкая. Он не умеет флиртовать, он и не особо хочет флиртовать с этим типом, но все-таки пытается: мужчина этот такой взрослый, ухоженный и лощеный, а обратил внимание на Алтана — нескладного подростка совсем не модельной внешности. — Вы — преподаватель? — решается спросить Алтан. На лице мужчины появляется уверенная, почти самодовольная улыбка. — Платок меня выдал? Я преподаю историю древних цивилизаций — от шумеров до Рима, а где — не скажу: говорят, в мужчине должна быть загадка. — Это безумно интересно! — Алтан подпирает рукой голову и чуть склоняется к собеседнику. — Я интересовался одно время историей Монгольской империи и завоеваниями Золотой орды, но у вас тема гораздо древнее. Вишневая водка начинает действовать — Алтану тепло и легко, мягко кружится голова, слова текут сами собой. — Мне всегда был интересен феномен Александра Македонского: как он смог повести армию, таким молодым… то есть, это не эйджизм, но ведь он не мог быть настолько гениальным стратегом, чтобы так удачно провести все свои походы? — Хороший вопрос. Умных людей видно сразу, — одобрительно кивает мужчина. — Вы же не один из моих студентов? — Я… вообще еще не студент, — тушуется Алтан, опустив глаза. — И поступать буду на биохимию. — Вам нет восемнадцати? — Семнадцать. — Ну, как я и сказал — гораздо умнее сверстников, — улыбается преподаватель, — Я и сам хотел бы узнать побольше о Золотой Орде — это не мой профиль, но меня восхищает социо-культурный нарратив той эпохи. И, в свою очередь, обещаю рассказать про Александра Македонского, — подмигивает он, вытаскивая из кармана ручку. — Я рассказал бы прямо тут, уверен, что вы очень интересный собеседник, но, как говорится… Volo, non valeo. [Хочу, но не могу]. Здесь слишком шумно. Может, встретимся как-нибудь на недельке и пообщаемся без суеты? — В кафе, например? — Или в музее, — договаривает мужчина, и Алтан отвешивает себе мысленную оплеуху. Может, это и не свидание вовсе, а просто культурный обмен, а он тут со своим кафе! Смутившись окончательно, Алтан подвигает ему салфетку и диктует свой номер и имя. — А меня зовут Дракон, — щурится собеседник. — Не удивляйтесь, Алтан, у всех историков свои прихоти; я, по крайней мере, не раскладываю продукты в холодильник по цветам, как один мой коллега. Алтан смеется. Раньше ему казалось странным слышать такой смех от одноклассниц — когда мальчик, который им нравится, шутил, и они наигранно смеялись, чтобы потешить чужое самолюбие — но вот он сам на их месте, и это чувствуется правильным. Дракон излучет ауру — мощную, магнетическую, заставляющую ловить его взгляд даже тех, кто не был заинтересован в начале. Они болтают еще немного — о мелочах, вступительных баллах, ужасах ЕГЭ и новинках кинотеатров. Разносят в пух и прах псевдоисторический фильм с набившим оскомину актером К. Дракон покупает ему коктейль с каким-то сложным французским названием, но он вкусный, поэтому пофиг. Когда Алтан начинает основательно клевать носом, а мягкое опьянение перерастает в вертолеты, Дракон поступает по-джентельменски. Ловит Дагбаеву такси и отправляет его домой, пообещав через час написать, чтобы убедиться, что он добрался домой в целости и сохранности. Такая забота от практически чужого человека очень трогает — может, трогает даже больше, чем следует, потому что в Алтане говорит алкоголь.

***

Они переписываются пару дней, причем Дракон четко выдерживает временные рамки. Никогда не пишет в первой половине дня, когда Алтан на уроках, а строго с шестнадцати часов до двадцати одного. Первая личная встреча случается в пятницу, на оживленной центральной улице в кофейне — место предлагает Дракон, чем в очередной раз располагает к себе. Дома у Алтана снова скандалы: дед орет на маму и сестру, они угрожают уехать и оставить его бизнес без наследников. Алтан в эти ссоры не вмешивается. Ему обещали, что до совершеннолетия его не будут дергать по делам семейного бизнеса и темных схем Баатара, а значит, у него есть еще целых три месяца до дня рождения. Свидания как будто и нет, они спокойно и вдумчиво обсуждают историю — каждый свой период, слушают размышления друг друга. Алтан не чувствует себя глупым ребенком, каким он кажется сестре, маме и деду. Дракон слушает его мысли — даже сбивчивые, путанные — с интересом и живым участием. Они пьют кофе: Алтан — раф, а Дракон — капучино, проводят параллели между завоеваниями Чингиз Хана и Александра Македонского. Приходят к выводу, что все успешные кампании похожи друг на друга, а вот позорные провалы уникальны каждый по-своему. Дракон показывает ему альбом с фотографиями экспонатов, рассказывает, что все артефакты — периода Греко-персидских войн, бесценные для науки — были уничтожены во время недавней бомбардировки города на Ближнем Востоке, и кроме фотографий от них ничего не осталось. Алтан, впечатлившись этой историей, дает себе обещание — не упускать момент, потому что жизнь коротка. Не откладывать хорошие вещи до лучших времен, потому что неизвестно, будут ли эти лучшие времена. Свидание пролетает незаметно. В восемь пятнадцать Дракон снова заказывает ему такси, а пока они ждут машину снаружи, наклоняется к Алтану и быстро целует его в щеку. Отстранившись, тут же извиняется — за порывистость, несдержанность, за то, что забыл спросить разрешения. Алтан, красный от смущения, конечно, прощает. До этого он не был уверен, что интересен Дракону как парень, а теперь знает, что интересен, и это греет его изнутри. Улыбка не сходит с его лица всю дорогу до дома. Дома снова крики и угрозы. Забившись в свою комнату, Алтан готовится к тестам, но вместо темы по биологии его мысли то и дело возвращаются к Дракону. Его переполняет счастье и радостное теплое предвкушение, тянет поделиться с кем-нибудь. Но мама с сестрой и так на взводе, а деду он не сказал бы и под страхом смерти. Он пишет Кириллу, потому что вдруг понимает, что близких друзей у него нету — только вот этот вечно угашенный наркоша, сын бизнес-партнера его деда. Кирилл отвечает кучей смайликов и односложных сленговых выражений. Кринж-краш-рофл. Больше Алтан не пытается. Второе свидание включает в себя музей и развод мостов. Проходит оно так же восхитительно, как и первое, а на прощание Дракон целует его в губы — но без языка и лишней влажности — просто касается его губ своими теплыми губами. Алтан рад, что Дракон не полез целоваться по-серьезному, главным образом потому, что целоваться Алтан не умеет. Чем дольше оттягивать момент своего позора, тем больше шансов, что к тому моменту Дракон уже привяжется к нему и не станет насмехаться. Вернувшись домой, он застает новый скандал. Юма в спешке кидает вещи в чемодан, мама заказывает ей билеты в Гонконг, а Баатар — такой красный от ярости, что вот-вот инфаркт схватит — угрожает вычеркнуть их обеих из завещания. Алтан уходит в дальнюю гостевую спальню и перечитывает параграфы по органической химии. Ему любопытно, уедет ли мама вместе с Юмой, но не настолько, чтобы выходить и принимать участие в скандале, и тем более — упаси боже! — принимать чью-то сторону. У него до совершеннолетия еще три месяца, ему обещали, что до дня рождения его не будут грузить семейными делами. Различия между альдегидами и кетонами занимают его гораздо больше. И еще Дракон — он, пожалуй, даже интереснее карбоновых кислот. На третье свидание Дракон зовет его в хипстерский кофешоп — как их еще называют, «кофейню третьей волны». Запутавшись в тонкостях авторских рецептов обжарки, фильтрах и колд-брю, Алтан сдается и выбирает просто капучино, а Дракон — что-то труднопроизносимое, что при этом выглядит абсолютно так же, и на вкус почти не отличается. — Это приходит с возрастом, — шутит Дракон, наблюдая за его реакцией на свой напиток, — вот как полюбишь оливки — тогда и в кофе начнешь разбираться. Алтан кривится при упоминании оливок и возвращается к своему пирожному. Миндаль, малина и кокос вместе создают прекрасный кремовый ансамбль, и жизнь становится еще более терпимой. Они обсуждают колониализм, проводя параллели между римскими колониями и более поздними европейскими. Дракон цитирует латинские крылатые выражения и французских философов эпохи Просвещения, чем только добавляет себе очков. Звук входящего сообщения заставляет Алтана вздрогнуть. Темное предчувствие можно, кажется, пощупать руками, ощутить на кончике языка — нотка горечи в сладком пирожном. «Немедленно домой. Завтра едешь со мной на завод. И оденься прилично.» — Нет, — неверяще выдыхает Алтан. — Он обещал! Нет! — Всё в порядке? — Дракон бросает на него обеспокоенный взгляд. — Семейные проблемы, — Алтан сжимает губы в тонкую полоску, маскируя под злостью подступающие слезы. — Прости, я не могу рассказать всего, но это по делам семьи. Мне обещали, что я смогу доучиться, что меня вообще не будут дергать до совершеннолетия, а теперь… Завтра спокойной жизни придет конец, мне придется совмещать учебу и семейный бизнес, черт бы его побрал. — Inter vepres rosae nascuntur, Алтан, [И среди терновника растут розы], — понимающе кивает Дракон, накрывая его руку своей. — Я к тому, что все образуется. Если я могу как-то помочь, скажи. Дагбаев отчаянно старается придумать хоть что-то — соломинку, которая позволит оттянуть этот момент. Он видит, что семейный бизнес сделал с его мамой и сестрой, он не хочет стать таким же. Но как выторговать себе отсрочку? — Так не хочется… — несмело начинает Алтан, — так не хочется ехать домой. Посидим ещё? Приеду сейчас, и дед подумает, что я примчал по первому его зову, и точно не слезет. — А если ты не приедешь домой? — Дракон подмигивает. — Подумай, просто предложение: останешься у меня на ночь, выключишь телефон, утром твоя семейка будет на взводе, и тогда ты сможешь продавить то, что хочешь. Они будут рады, что ты нашелся, и пойдут на уступки. — Не хочу тебя утруждать, — смущается Алтан. — Посидим еще немного, а потом я… — Malesuada fames [Голод — дурной советник], а на сладких пирожных мы долго не протянем, — щурится Дракон, — а у меня дома лазанья есть. Фирменная, по рецепту сослуживца. Ты вкуснее в жизни не ел, поверь мне. — Мне, правда, неловко, я чувствую, что навязываюсь, у тебя же свои планы. — Она уже в морозилке, мы только разогреем. Никаких трудов, — обещает Дракон, сжимая ладонь Алтана в своей, — и мне за тебя спокойнее будет. Поужинаем, послушаем старые пластинки — у меня их целая коллекция, настоящий раритет. И в моем доме нет правила, что за столом нельзя сидеть в телефоне — представь, можно даже есть без салфетки на коленях. Ну, поедешь? Алтан залпом допивает остатки кофе и выключает телефон.

***

Пока лазанья разогревается, Дракон ставит негромкую музыку и наливает им по бокалу красного полусладкого. Алтан с каждым глотком чувствует, как напряжение и злость на деда покидают его тело. Он прохаживается по квартире Дракона — съемная двушка, личных вещей немного, в основном книги и пластинки, а на стенах приклеены на скотч копии черно-белых гравюр древних городов — тех, которые не сохранились до наших дней, но остались в памяти потомков. Лазанья вкусная, вино еще лучше. Два бокала превращаются в три, а после еды Дракон включает им документалку про Крестовые походы и приносит еще бутылочку. Дагбаев чувствует, что ему уже хватит, алкоголь на него всегда действует молниеносно, но состояние слишком приятное. Тело плавкое, легкое. Плечо Дракона у его плеча — твердое, теплое. Алтан пьет еще. Хрипловатый голос рассказчика поясняет за предпосылки Первого крестового похода, когда Алтан чувствует на колене чужую ладонь. Сперва ему хочется сбросить руку, но он не желает обижать Дракона. Он не готов пойти дальше — не сегодня, не сейчас, когда на душе неспокойно из-за семейных проблем, но он вполне готов к поцелуям. Алтан наконец-то не волнуется из-за того, что не умеет целоваться. Вино раскрепощает, отключает ту часть мозга, которая только и умеет, что ругать его. «И фигура тощая, и глаза стремного цвета, и нос крючком, и опыта никакого» — в школе эти мысли с ним постоянно, но сейчас их нет. Дракон ничего не говорит, поворачивает голову и целует Алтана в щеку, но не отстраняется после. Шершавые горячие губы скользят к уху, вызывая мурашки. От уха — к шее, мягко и влажно целуют кадык. Алтан, запрокинув голову, пытается не застонать. — Какой ты отзывчивый, золотце, — бормочет Дракон ему в шею. — Сладкий мальчик… От движения теплого воздуха на коже становится щекотно, и Алтан с трудом удерживается, чтобы не оттолкнуть его. — Мы же смотрим… — слабо напоминает Дагбаев, кивая на экран. — Смотри, если хочешь, я же не выключаю, — Дракон кладет ладонь на затылок Алтана и приближает его лицо к себе. — Ну, поцелуешь меня? Алтан охотно целует. Дракон на вкус как вино и немного сигаретного дыма. Крепкие руки прижимают его ближе, и Алтан, не зная, куда деть свои, кладет их Дракону на плечи. Под костюмом прощупываются литые мышцы, стальное, сильное тело воина, не преподавателя. Целуется Дракон пылко и настойчиво, вылизывает рот Дагбаева изнутри, отбирает воздух. Диктор на фоне рассказывает о Втором крестовом походе. Сердце ускоряется. Алтан, пьяный от вина и поцелуев, чувствует себя на краю обрыва, чувствует, что наконец понял смысл фразы «live fast, die young», он уже — там, он уже за чертой от всего, что составляло его жизнь раньше. Дракон целует теперь грубо, мокро, громко, лезет ладонью под свитер. Алтана прошивает разрядом сродни электрическому, он отстраняется, тяжело дышит. Слова приходится собирать, как тяжелые камни — с усилием перекатывать один к другому, и цельного предложения не выходит. Слова Алтана — разбросанные исполинские валуны на месте древнего алтаря. — Это… очень быстро. Я не уверен, что хочу. Мысль, так радовавшая его последние дни — что такой умный и успешный мужчина из всех посетителей клуба обратил внимание именно на него — впервые звучит в голове Алтана с оттенком опасности. Озаряет осознание, что он находится в чужой квартире, адресом которой даже не додумался поинтересоваться, и никто из его близких не знает, где он. Осознание это не из приятных. — Я же вижу, что нравлюсь тебе, золотко, — шепчет Дракон, снова притягивая его для поцелуя. — Ты бы знал, как мне от тебя башню сносит. — Мне нет восемнадцати, — вспоминает Алтан, и эта мысль его тоже отрезвляет. — Mihi istic nec seritur, nec metitur, [От этого мне ни сева, ни жатвы; от этого мне ни холодно ни жарко.] — Дракон пожимает плечами. — Я вижу человека, а не цифры в паспорте. Я вижу тебя, Алтан, и ты прекрасен. Он передает Алтану бокал, доливает ему и себе. Все движения Дракона неспешны, словно у диких кошек Саванны, выверенны и точны. Он не нервничает, не злится, и заражает этим спокойствием Алтана. От похвалы кровь приливает к щекам, Дагбаев пьет, чтобы скрыть румянец, но его становится только больше. — Я даже не знаю, как тебя на самом деле зовут! — вдруг вспоминает Алтан. Ему хочется ударить себя по лбу — ну как можно было не подумать об этом раньше?! — Что у тебя за странная фиксация на паспортах, золотце? — Дракон целует его в закрытые губы, гладит щеку. — У меня вот нет желания болтать о разных пустяках, особенно когда рядом такой красивый и соблазнительный юноша… Скажешь, я неправ? — Я… Алтан лихорадочно ищет аргументы и не находит их. Похвала приятна. Страх — нет. Вино разгоняет кровь и поджигает новую волну румянца. Он может заставить себя ответить на поцелуй — точно может, целоваться здорово, даже заставлять себя не придется, но… — Хочешь сходить в душ? Прямо и налево. Я покажу. Дракон отпускает его и встает, потом роется в шкафу. Алтан замирает так, как его оставили, он не в силах пошевелиться. Кажется, что он кубарем катится вниз и не может затормозить — гравитация тянет его, а возрастающая скорость мешает ухватиться хоть за что-нибудь. Вручив ему полотенце, Дракон помогает Алтану встать и ведет через коридор в ванную; Дагбаев, проходя, бросает взгляд на входную дверь, но ничего не делает. В ванной он запирается, трет губы тыльной стороной ладони. Вкус Дракона — вино и сигареты — отпечатался, кажется, на слизистой рта, его невозможно стереть, но Алтан все равно несколько раз прополаскивает рот. От свежей воды проходит тошнота, которую он даже не осознавал — она была каким-то дополнительным, глубинным ощущением последние минут двадцать. Мозг отказывается работать, а движения раскоординированы из-за опьянения. Алтан сбрасывает свитер и брюки, зависает, положив ладони на резинку трусов. Это происходит не с ним, ведь так? До душевой кабинки два шага, и пока он преодолевает это расстояние, его озаряет. Он ведь хотел получить сексуальный опыт, и вот опыт сам его нашел. Дракон — не быдло какое-нибудь, а преподаватель. Начитанный и интеллигентный. Он всё сделает правильно, он, если отбросить все эмоции, опытный и красивый мужчина. И уйти Алтану уже не позволят — это, наверное, решающий аргумент. Точнее, позволят, но когда Дракон кончит — тогда нужно сделать так, чтобы это произошло побыстрее и с минимальным ущербом. — Ты не разобрался, как включить воду, золотко? — в дверном проеме появляется Дракон. — Но тут было заперто… — В моем доме двери не запирают, — объясняет ему Дракон медленно, как ребенку. — Снимай трусики, я сейчас. Сэкономим воду для планеты. Он раздевается и заходит в кабинку, включает душ и сразу прижимается к Алтану со спины. Стягивает с него белье сам, потому что Дагбаев все еще не может пошевелиться. Затопившее его оцепенение комфортно. Это бред, но он действительно так чувствует. Алтан ровно и глубоко дышит, его горячий лоб упирается в прохладную стенку кабинки, ладони рядом с головой. В таком положении, спрятанный за спиной Дракона, он почти не намокает; струи горячей воды на него не попадают, но воздух моментально становится жарким и влажным. Дракон прижимается губами к его шее, трется бедрами об ягодицы. Алтан отмирает, когда чувствует поясницей напряженный член. — Дракон, я не знаю… — Я покажу, не переживай. Так сильно хочу твой рот на моем члене — крышу рвет. Ладонь перемещается Алтану на плечо и толкает его вниз, Дагбаев опускается на колени в послушном оцепенении. Он надеялся обойтись взаимной дрочкой, но других вариантов нет, и к тому же Дракон знает, что это у него впервые. Смеяться не будет. Член покачивается прямо у его лица — крупный, с набухшей головкой и венками по стволу. Картинка совсем не как в порно — у Дракона белым полукругом шрам на бедре и треугольник темно-русых волос в паху, и запах — мускусный, мужской, в равной степени приятен, как и тошнотворен. — Общие правила знаешь? — спрашивает Дракон, зарываясь пальцами в волосы Алтана. — Зубки спрятать, не торопиться, много сразу не заглатывать. Можешь поначалу помогать рукой. — Я не смогу, — Дагбаев зажмуривается, чтобы не видеть, не чувствовать. Если он не увидит, этого не будет — логика какая-то такая. Сверху льется струя душа, обжигая и без того горячее лицо. — Просто полижи его сначала, — советует Дракон, — привыкни к вкусу. Так, управляемый словами и твердой рукой в волосах, Алтан впускает головку и облизывает, стараясь раскрыть рот пошире. — Смелее, малыш, — Дракон ободряюще хлопает его по щеке. — Как леденец соси. Когда головка полностью скрывается во рту, из глаз Алтана, как по команде, брызгают слезы, тут же растворяясь в потоке горячей воды. Ему не больно, даже не очень противно — естественная смазка на вкус соленая, и чуть горчит, но вполне терпимо. — Теперь за щечку возьми. Алтан больше не сопротивляется: он следует указаниям Дракона, как кукла, ведомая кукловодом. Складывает пальцы кольцом и обхватывает ствол, сосет, сколько помещается — с учетом внушительного размера, помещается меньше половины. — Какой же сладкий у тебя ротик, — протяжно стонет Дракон, придерживая Алтана за волосы. Другой рукой он тянется к губам Алтана, растянутым вокруг крепкого ствола, размазывает большим пальцем слюну по подбородку. Волосы у обоих мокрые, душ перестает чувствоваться слишком горячим — это тело Дагбаева привыкает к жару. Когда дыхание Дракона учащается, он отстраняет Алтана и додрачивает себе рукой. Сперма быстро смывается водой и мутной белой струйкой утекает в водосток. — Решил не рисковать для первого раза, — объясняет Дракон, ожидая, кажется, благодарности за свое благородство, — вдруг бы с непривычки подавился. Алтан прополаскивает рот, трет глаза. Слез пока не видно, но когда они выйдут из душа, Дракон заметит. «И ничего не сделает,» — мысленно договаривает Алтан. Дракон прекрасно слышал его нежелание, страх в его голосе, и не остановился — просто сделал вид, что не заметил. И слезы Алтана Дракон тоже не заметит, если увидит. — Неплохо для начала, золотце. Хочешь ответную услугу? — Нет. Пожав плечами, Дракон выключает воду, помогает оцепеневшему Алтану подняться, небрежно чмокает в щеку и выходит из кабинки. Дагбаев не может пошевелиться. Пар утекает в раскрытые дверцы душевой, Алтан зябко поводит плечами, но ощущения собственного тела нет. Он наблюдает за всем этим со стороны. Он — выжатая губка на полу душевой. — Ну, вылезай, ты что, примерз там? Дракон протягивает ему полотенце, и тело действует на автомате. Вытереть спину, грудь, лицо. Воду, капающую с волос на уже сухое плечо. Снова лицо, потому что слезы отчего-то текут с новой силой. — Можешь пока не одеваться, — бросает Дракон через плечо, запахиваясь в банный халат. — Что? — Ну, я к тому, что всё равно потом раздеваться, а у тебя волосы мокрые, свитер промочишь. Возьми себе халат, тот справа. Алтан берет его с крючка, кутается, не успевая задуматься, зачем. Зачем ему потом раздеваться, если Дракон кончил, и теперь наконец его отпустит? Он же отпустит? — Я вызову такси, — тихо говорит Алтан, и брови Дракона ползут вверх. — Зачем? Пойдем, золотце, пообнимаемся на диване, фильм досмотрим. Вино еще осталось. Если горло заболело с непривычки, я молоко тебе погрею. Дракон обступает его, кажется, со всех сторон. Целует в уголок рта, жарко шепчет в ухо какие-то нежные и пошлые глупости. Алтан воспринимает их как фоновый шум, торгуется с собой: фильм и обнимашки звучат хорошо, и целуется Дракон отлично, но если он снова пристанет… — Я хочу уйти. — Куда ты в таком состоянии пойдешь? — склонив голову в бок, Дракон смотрит почти с заботой. Выражения глаз не прочитать — два серых омута, в них и искренность, и издевка — Алтан не может понять, чего больше. — Давай-давай, пойдем. Я принесу полотенце, тебе волосы надо просушить, а то простынешь. Алтан забирается с ногами на диван, прячет голову в сухом полотенце, растирает волосы. Дракон заново включает документалку, разливает остатки вина по бокалам. Дагбаев делает пару глотков — чего уж теперь? — Я уже говорил, как у меня от тебя башню рвет? — Дракон обнимает его за плечи и подтягивает поближе к себе. — Такой лапочка, отзывчивый сладкий малыш… — Я не хотел. Ты вынудил меня тебе… отсосать, — с неуместным смущением выговаривает Алтан. — Ты не спросил, хочу ли я. — Vox, vox, praeterea nihil [Слова, слова и ничего больше.], — фыркает Дракон. — Золотце, я же отлично видел, как ты меня хочешь, зачем тогда спрашивать? У Алтана нет сил спорить. Он переводит взгляд на экран, где обсуждают экипировку рыцарей Третьего крестового похода. Он все еще странно заторможен, как будто все его мысли поставили на перемотку на скорости 0,75. Раздраженные минетом губы жжет от вина, глаза жжет слезами, но Алтан мужественно сдерживается. А потом Дракон ныряет широкой ладонью в разрез халата и лапает Дагбаева за внутреннюю сторону бедра, влажную после душа. — Нет, — резко отвечает Алтан, собрав остатки сил. — Хватит, нет, я не готов. Я не хочу. — Ты так замечательно справился с минетом, золотце, чего ты? — Дракон руку не убирает, лезет выше, другой рукой придерживает Алтана за затылок. Губы — на губах, рука лезет к невозбужденному члену Алтана, накрывает и обхватывает. Дагбаева выгибает, он дергается в чужих руках, но не сбегает. Остается на месте, только дышать не может — слишком много, слишком страшно. Рука двигается неспешно, уверенно, с силой проводит от головки до корня, Дракон смачивает ладонь слюной, чтобы улучшить скольжение. У Алтана встает, и это какой-то кромешный ад, он не может это остановить. Тело возбуждается само, а алкоголь тормозит панику в его голове. — Ты прекрасен, Алтан. Я не шучу. Я никогда не встречал таких, ты как будто с другой планеты. Такой умный, взрослый, серьезный. И красивый, — с придыханием сообщает Дракон между поцелуями, — такой чертовски красивый. Как будто создан для меня. А теперь подожди, для второго блюда нам понадобится смазка и презервативы. «Какого второго блюда?!» — Алтану хочется кричать. Дракон отпускает его и роется в карманах пиджака в прихожей. Возвращается с тремя квадратиками презервативов и маленьким тюбиком смазки. — В кровать пойдем, или тебе и тут нормально? «Я хочу уйти», — хочет сказать Дагбаев, но не может. Он уже говорил, прямым текстом, и еще один отказ может разозлить Дракона, а Алтан не хочет ухудшать свое положение. — Дракон, пожалуйста, — у Алтана вырывается жалобный писк, он подтягивает колени ближе к груди, запахивает халат плотнее. — Пожалуйста, я… — Я знаю, что ты девственник, золотце. Я сделаю всё в лучшем виде, обещаю. Сделаю моему малышу приятно… — Я хочу уйти! — А зачем? — хмурится Дракон. — Что, пойдешь к деду рассказывать, как ты напился и взрослому мужику отсосал — в его квартире, сам согласился — и тебе не понравилось? Как он, думаешь, отреагирует? Кого будет обвинять? Слезы обжигают щеки Алтана, и Дракон тут же раскрывает объятия, прижимает его поближе, укачивает и перебирает мягкие влажные еще волосы на затылке. — Ну, тише-тише, не плачь. Он бы осудил тебя, твой дед, но не я. Я на твоей стороне, золотце, всегда на твоей стороне. Дай мне сделать тебе хорошо. Раздевайся и ложись на животик, для первого раза так будет удобнее. Он отодвигается, но не отпускает Алтана. Придерживая парня за плечи, Дракон разворачивает его спиной к себе, под бедра подкладывает диванную подушку и давит на поясницу, заставляя лечь. Снимает с Алтана халат, гладит упругие ягодицы, дразнит, то и дело касаясь сухими пальцами входа. — Будет больно, пожалуйста, не надо, — хнычет Алтан, упершись лбом в обивку дивана. — Будет хорошо. Я нежно, золотце, я что, не понимаю, как у тебя там все сжато и не разработано? Ты мне просто не мешай. Дагбаев, расслышав в последней фразе стальные нотки, замолкает. Прячет лицо в сложенных руках, молча готовится к худшему. Голова кружится от вина. Входа касаются скользкие холодные пальцы, и он вздрагивает, но вторая рука опускается между лопаток, не давая дергаться слишком сильно. Первый палец — не критично, только небольшое жжение, второй — уже больно. На третьем Алтан скулит, стиснув зубы. Дракон разрабатывает тугой вход без лишней жестокости, но и без обещанной нежности — так, словно готовит к медицинской процедуре. Жжение внутри не уходит, Алтан чувствует себя заполненным уже на двух пальцах, а третий превращает всю подготовку в пытку. Дагбаев прикладывает все силы, чтобы не сжиматься в ответ на распирающее давление — знает, что хуже будет только ему. — Золотце, ты так хорошо меня принимаешь, — хвалит Дракон, ритмично насаживая его на пальцы. — Так тесно в тебе, мокро, жарко. Хороший мальчик… Алтан больше не сдерживает слез, но Дракон их и не видит. Вытащив пальцы, он хватает Алтана за бедра и перемещает чуть выше, заставляя прогнуться в спине. Поза унизительная, но сил у Дагбаева больше нет. Даже слова не находятся — оцепенение сменяется странным состоянием равнодушия. Ладно, трахай, только отстань потом. Не мучай больше. — Какая дикая кошечка, — восхищенно шепчет Дракон. — Так и хочется ее приручить. Раздается шелест одежды, потом звук, с которым открывается презерватив. Халат Дракона летит на пол. Ягодицы Алтана раздвигают в стороны, входа касается покрытая смазкой горячая головка. — Perfer et obdura [Терпи и крепись], золотце, — Дракон делает первый толчок. Крик застревает в горле, воздуха нет. Распирает так, что в глазах темнеет, и Алтан непроизвольно рвется вперед, подальше от громадного орудия, толкающегося внутрь. Дракон дергает его за волосы назад, входит до конца, прижимает Алтана своим телом, чтобы тот не вырвался. — Сейчас привыкнешь, и будет полегче. Голоса нет, словно бы морская ведьма забрала его в обмен на красивые ножки. Дагбаеву кажется, что он кричит, напрягает голосовые связки, распахивает рот, но звук не выходит. Боль не дает думать, а со вторым толчком жжет так, что перед глазами пляшут искры. — Правильно, малыш, не кричи, перебудишь соседей. Видишь, какой ты у меня молодец? Даже кляп не пришлось использовать. Дракон двигается быстро, рвано, не забывая нахваливать тесноту и жар Алтана, пока тот пытается кричать, но не может. Дракон пыхтит сверху, шлепает бедрами по заднице Дагбаева. Чтобы отвлечься от боли, Алтан думает о том, что, если бы он согласился на планы деда, ему бы дали телохранителя, и ничего этого не случилось бы. Если бы он стал полноправным наследником Баатара, никто бы никогда не смог добраться до него и сделать так же больно — и физически, и морально.

***

Восемь лет спустя, Алтан, получив империю Баатара в свои руки, просматривает анкеты наемников экстра-класса. Настоящие головорезы: убийства, пытки, опасные операции, горячие точки — попробуй тут выбрать самого лучшего. Время останавливается, стоит ему открыть дело Вадима Золотарева. Позывной — Дракон. А Алтан, дурак, тогда искал его в списках преподавателей всех вузов страны. Лицо на фотографии всё то же, только татуировка на шее разрослась и стала цветной. Дагбаев замирает, его накрывает самым ужасным чувством в мире — оцепенением, когда страх парализует и не дает пошевелиться. Совсем как тогда, в чужой квартире, в его семнадцать лет. Но оцепенение это не длится долго — на смену ему приходит оглушительная, чистая ярость, с ней жажда мести, жажда крови. Это всё чувства гораздо более для него привычные. Теперь Алтан знает, что должен сделать.