Light ‘Em Up

      Когда Экко открывает глаза, то видит перед собой чьё-то бледное лицо на фоне растрёпанных синих волос. Он моргает, чтобы сфокусироваться, но образ исчезает и произносит довольно высоким, но напряжённым, будто до этого громко звучал ещё несколько часов подряд, голосом:       — Я же говорила, что он в порядке!       Экко предпринимает попытку встать, но боль где-то в правом боку не позволяет. Таинственная девушка говорит:       — Не двигайся, а то швы разойдутся!       Экко снова расслабляется и смотрит в серый потолок со странной мордашкой обезьяны.       — Швы?       — Ну не оставлять же тебя с раной. Хотя можно было, — вскидывая голову, добавляет она спустя несколько секунд. — Всё-таки я все мосты сжечь собралась.       Точно, мосты. Горящие.       Экко вспомнил, как пытался добраться ночью (то есть в самое безопасное время, ага) в Пилтовер, потому что… почему? Экко уже не мог сказать, а на кой чёрт ему нужно было в Верхний город посреди ночи. Он только надеялся, что не из-за чего-то ультра-важного. Зато тихое «тик-так» и оглушительный взрыв на единственном не закрытом на ремонт мосту в памяти остались, как и крик «пошли нафиг!» Крик, кажется, принадлежал этой же девушке, в квартире (скорее убежище, для Зауна это слово подходит больше) которой находился.       — Буквально, видимо.       — И это тоже.       Экко делает ещё одну попытку подняться. Образ девушки становится чётче и как будто всплывает из воспоминаний более давних, чем взрыв.       — Мы знакомы?       Она вскидывает голову и проворачивается на крутящемся стуле так, чтобы его видеть. Потом суживает фиолетовые глаза и фыркает, сдувая прядь со лба, а после возвращается к чему-то, что находится перед ней.       — Сказала же лежать.       — Вот ещё, — Экко садится окончательно, опираясь на спинку кровати. — Я тебя точно где-то видел.       Не то чтобы Экко знал много синеволосых девушек, но никто из них не имел фиолетовых глаз и манию устраивать локальные теракты. Вроде.       — Может, на постере «разыскивается», — бормочет она, а потом из чего-то в её руках выпрыгивает пружина, и девушка в ярости кидает её в стену, на которой почему-то распят кролик. Очень знакомый кролик. — Не мешай мне!       Точно. Этот кролик раньше висел на электропроводах.       Экко поднимает руку в примирительном жесте, но потом понимает, что девушка этого не видит, и говорит «окей», начиная рассматривать её логово. Серые стены, шкафы с металлическим хламом и баночками с краской, которые, в общем-то, находятся не только в шкафах, но и на полу, одна несчастная кровать, которую он занимает, и стул со столом, перед которым металлические скрещенные прутья с кучей навешанных тряпок и лент – и пространство заполняется чем-то похожим на еле слышный шёпот.       Становится всё страннее и страннее.       Итак, он попал в какую-то странную историю. Пилтовер теперь, скорее всего, отрезан от Зауна, а Экко застрял у той, которая в этом виновата. И она кажется очень знакомой. Может, всё-таки в детстве виделись?       Но тогда у неё как минимум должны быть голубые глаза.       — Эй, ты линзы носишь? — спрашивает Экко.       — Нет, — отвечает она, стягивает зелёную ленту с балок и на что-то её налепляет, связывая концы. — Тебя, видимо, сильно приложило.       — Да кто бы сомневался.       — Вот а что ты там делал, а? — она разворачивается, в руках – металлическая пиранья с бантиком. — Прошлые мосты тебя не научили?       — Хотелось верить, что хотя бы этот оставят.       — Зачем? — она слегка сдавливает свою поделку, заставив её клацнуть зубами.       Экко поднимает бровь в недоумении.       — Чтобы был путь до Пилтовера.       — А на кой он нам хрен?       — На медицинский хотя бы, — говорит Экко и тут же надеется, что вчера ему не он был нужен. Он садится прямее, скрещивает ноги и понимает, что вполне живо себя чувствует. Потом трогает бок, который, кажется, уже в порядке (а кажется, потому что он не особо болит, либо просто потерял все болевые рецепторы к чёртовой бабушке), и нащупывает металл.       — Что? — спрашивает девушка, замечая округлившиеся глаза спасённого. Тот, если честно, боится даже представить, что там. Вдруг она просто вырезала кусок кожи и вставила металлическую? Или заменила на похожие модификации, которыми щеголяет Ургот?       — Ты чем меня зашивала?       — Скобами.       Экко переводит ошарашенный взгляд на неё.       — Да что ты лупоглазишь? Хорошо же вышло!       — А ты потом спрашиваешь, зачем нам Пилтовер, — ворчит он, задирая футболку и немного оттягивая кожу. И правда скобы, которые, правда, больше похожи на очень толстые проволоки, впившиеся в тело. Как он только не проснулся от такой интересной операции?       Девушка фыркает и подвешивает пиранью на крюк рядом. К другим таким же пираньям, но с розовой и фиолетовой лентами.       — Кому дарить будешь?       — Всем! — она жутковато растягивает губы в улыбке. — Скоро ведь важный праздник.       — Какой? — выскакивает вопрос перед тем, как Экко думает, что можно было не спрашивать. Потому что девушка резво соскакивает со стула, приближается почти нос к носу и пристально смотрит на него. Экко же отодвигается совсем на чуть-чуть, что, в принципе, бесполезно – девушка только подаётся вперёд следом.       — Тебя настолько сильно приложило?       Экко суживает глаза.       — И чья же это вина?       Девушка делает то же в ответ, а потом чихает, знатно прикладываясь лбом об лоб Экко.       — Твоя! — резко говорит она и трёт лоб, пока Экко прикладывает ладонь к своему. — Аллерген фигов.       У Экко, кажется, дёргается глаз.       — Да ты бы ещё ближе подошла, — распаляется он. — Кто знает, завершила бы дело своей бомбы.       Девушка показывает язык со звуком «бе», а Экко, видимо, понимает, как её зовут, потому что на «проклятие» она реагирует слишком остро:       — Приятно вспомниться!       Экко тем не менее сначала сменяет раздражение очередным недоумением, а потом спрашивает:       — Джинкс? Серьёзно?       — А что? — она ложится на другой край кровати и закидывает ноги на стену, не снимая обувь. — Я же говорила, что на постерах есть.       Экко думает, что ей стоит навестить художников Пилтоверских миротворцев (только без своих изобретений, разумеется) и побыть моделью, потому что на постерах она выглядит совершенно не так. На постерах она выглядит как будто ей лет десять-двенадцать, она не ест буквально ничего, вечно смеётся и не любит думать. В реальности же Джинкс за это время не могла усидеть прямо, постоянно что-то обдумывая с серьёзным выражением лица, болтала с голосами в голове и была довольно дружелюбной. А ещё она довольно атлетична и уже вырастает из подросткового возраста.       — Ты на них по-другому выглядишь.       Она хмурится чему-то, мотает головой и вздыхает, а потом переводит взгляд на Экко, и ему кажется, что его затягивает фиолетовая бездна. Легко и стремительно, словно водоворот, и глубоко, в такие дали, где раньше пытались выжить слепые и бесполезные заунцы, где не могут существовать самые глубоководные жители океанов и где земля настолько тонкая, что можно почувствовать пульсацию ядра планеты. К чёрному сердцу Зауна, теперь претворяющимся рóвней Пилтоверу. К самым мрачным желаниям, сквозь которые не пробивается ни капля возвышенного.       — И где правдоподобнее?       Экко моргает, скидывая наваждение, и радуется, что всё ещё сидит на месте. Хотя безумно хочется наклониться ближе и продолжать вглядываться.       — В жизни, конечно.       — М-м, — она выражает недовольство. — А по мне постер круче.       — Чем?       — У меня там костюм прикольнее.       — Я бы с этим поспорил.       — Почему?       — Выглядит неудобно.       Джинкс снова фыркает, а потом издаёт саркастичное «ха-ха», смотря в потолок, и говорит:       — Тоже мне.       Экко очень хочет закатить глаза. Вместо этого отвечает:       — Как знаешь.       И потом через время:       — Так как мне отсюда выйти?       — А тебе очень надо?       Джинкс ловит его ну-ты-прикалываешься-что-ли взгляд и, похоже, обижается.       — Вот как выход найдёшь – иди отсюда, — и добавляет, как только он, пожав плечами, расплетает ноги и собирается вставать: — Только со скобами аккуратно! Я их потом заберу.       Выражение лица Экко останавливается между «фу» и «какого фига», когда он снова задерживает на ней взгляд. Джинкс в ответ показывает язык.       Итак, страннее, казалось, уже некуда. А нет, преступница подгоняет квест, который должен быть довольно лёгким. Проблема в том, что ни дверей, ни окон, ни люков Экко не видит. Он даже пытается двигать шкафы и ощупывать потолок, смотреть за балками и под валяющимся на полу хламом, залезть под кровать и по ощущениям разодрать себе краями скоб всё, чего эти края скоб касались. Джинкс всё это время не сводит с него взгляда и изредка что-то раздражительно бормочет, а уголки её губ подрагивают, будто она сейчас рассмеётся.       Экко останавливается, выбираясь из-под кровати, и выдыхает, хмуро смотря на Джинкс.       — Как мы сюда попали?       — На самом деле мы в моей голове, — понижает голос она. — И выхода отсюда не-е-ет, — она практически стекает на пол рядом и в странном возбуждении начинает качаться из стороны в сторону, подпевая.       Экко поражается, почему его всё ещё удивляет её поведение, и начинает ещё раз всё осматривать взглядом. И замечает календарь, который висит над изголовьем кровати с помеченным знаком взрывающегося подарка десятым ноября. Десятым ноября. Подарок.       — Праздник, о котором ты говорила? — спрашивает Экко, не отрываясь от календаря. — Твой день рождения?       — Да! — она хлопает в ладоши и скалится.       — А подарки… — он смотрит на гранаты в виде пираний и на цвет их лент. Розовый, фиолетовый, зелёный. О, чёрт. — Вай, Кейтлин и… мне?       — Да! — она вскидывает руки и выглядит мега довольной, а затем зачем-то его обнимает.       Чёрт, возведённый в квадрат. Экко смотрит на Джинкс и поверить не может, что это она. Паудер. Милая и очаровательная Паудер, выбивающаяся из общей массы заунцев своим оптимизмом. Которая строила гениальные схемы и могла уделать даже теперешних Виктора и Синджеда в части изобретений уже в детстве. Изобретений, которые, вообще-то, помогали убегать от хулиганов и бандитов, а не быть одним из них.       Странно, что Экко вот этому уже не удивляется. Что Паудер, большая надежда, стала Джинкс, самой больнючей занозой миротворцев. Потому что Джинкс всё ещё очаровательна, мила, в какой-то мере оптимистична, своеобразно помогает Зауну и даже не пугает своим поведением, как утверждают миротворцы.       — Прости, что не узнал, — выдавливает из себя Экко, пока Джинкс стискивает так, что дышать невозможно.       Джинкс на секунду превращается в вечно улыбчивую себя с постера, после отстраняется и снова смотрит серьёзно. А потом кивает и говорит:       — Так уж и быть, твой подарок оставлю до следующего года.       — Э… Спасибо?       — Но только если ты это и правда имеешь в виду.       Экко нервно улыбается. Даже не знает, из-за чего: из-за возможности получить бомбу курьером или из-за приковывающего взгляда Джинкс.       — Я серьёзно. Лучше знать, что ты съехала с катушек, чем думать, что ты умерла.       Она хмурится.       — Не верю.       Экко всё-таки закатывает глаза.       — И почему?       — Потому что Вай так не думает.       О, ну конечно. Та самая Вай, которая чуть не перевернула весь Заун в поисках сестры, а когда её не нашла (или нашла?), то решила стать миротворцем, чтобы первой прибегать на всевозможные вызовы и знать преступников в лицо, а также иметь возможность дальше рыскать по родному городу, но официально и с некоторой помощью.       Так, ладно, может, связь есть. Но вряд ли Вай действительно так считала.       — Ты уверена?       — Да, — Джинкс складывает руки на груди и делает попытку развернуться, очевидно, забыв, что она сидит на полу, а не на крутящемся стуле. Впрочем, это не мешает ей повернуться к Экко спиной, пока тот терпеливо ждёт окончания её странных телодвижений.       — Даже если и так, — говорит он после, — то я не Вай.       — У тебя на базе на стене-тире-кладбище Паудер нарисована.       — Потому что я и правда думал, что ты мертва!       Джинкс морщится, пусть даже Экко этого не видит. Может, было бы лучше, продолжай он так считать.       — И что, разве не было бы так лучше? Сам говорил, что нам Пилтовер нужен. А я мосты сожгла.       — Нет, не было бы.       Она смотрит из-за плеча.       — А вдруг?       — Вдруга не будет, — Экко поднимается, обходит Джинкс стороной и садится перед ней, пока она хе-хекает, повторяя слово «вдруга». — Так что теперь остаётся только смириться.       Джинкс невероятно сильно хочет в это верить, но пытается найти хоть каплю сомнений в его словах и глазах. Хоть каплю. Но в его взгляде только непробиваемая стена, за которую раньше, в детстве, Джинкс Паудер могла легко попасть. Есть шанс, что он действительно может так считать.       «Да врёт он. Обманывает, чтобы выбраться», — говорит Майло. «Тебя такой никто не примет».       Может, и не примет. А может, может.       «Вот ещё. Все хотят видеть не тебя».       Маленькую милую сестричку вместо подрывницы.       «Вот именно».       Им нужна Паудер, но не Джинкс.       «Именно так!»       — Не знаю, с кем ты там болтаешь, но он явно не говорит ничего полезного.       Джинкс отнимает глаза от кролика.       — Что?       — То. Чей кроль?       — Вай.       Экко кивает с я-так-и-знал видом. Всеведующий житель. Джинкс протягивает руку и тыкает его в плечо. Экко непонимающе опускает глаза. Джинкс стремительно, пока он ещё отвлечён, щёлкает его по носу и смеётся.       — Всё ещё попадаешься.       — Я просто позволяю тебе так думать.       Джинкс улыбается. Не хмыкает, не усмехается, не скалит зубы и не гримасничает. Именно улыбается. Экко думает, что это самое прекрасное, что он видел в своей жизни, и почти не сопротивляется тёплому чувству в солнечном сплетении, улыбаясь в ответ.       — Дверь там, — говорит Джинкс. Экко пару секунд выглядит очень глупо, а потом поворачивается назад. Смотрит на стул. Видит, что этот стул – большой винт от люка, и, должно быть, выглядит ещё глупее, потому что Джинкс начинает смеяться.       Экко поворачивается к ней.       — Серьёзно?       Она просто машет рукой и снова чихает.       Перед тем, как уйти, Экко всё же остаётся ещё на немного. Просто поболтать, убедиться, что Джинкс, в сущности, в порядке, насколько только может быть в порядке до шизофрении гениальный человек, и убедить её, что она правда-правда может просто его навещать, не скрываясь, но только если обещает не устраивать огненный дебош около дерева, потому что, ну… очевидно почему. Джинкс клянётся акульим гранатомётом.       А когда на следующий день приходит к мосту, то обнаруживает, что он стоит слишком крепко; и решает его не взрывать, ведь «И правда! Хоть один остаться должен». Просто на случай, если кому-то захочется вернуться.