Вава.

       Калеб сидел на мягкой двухспальной кровати. Он смотрел в пол, не желая замечать, что сейчас происходит, думая о том, что делать сегодня совсем не хотелось, хотелось лишь повернуть время вспять и выстрелить в лоб одному недочеловеку.       Но тогда он остановился, неуверенность внутри души победила. Но боль в животе и меж ног напоминала эту ошибку каждый день, если уж не поминутно.       Калеб понимал что день будет как обычный, надеясь, что вечер будет без этих болезненых касаний. Он, как обычно, пошёл ванную и, смотря с щёткой в зубах на себя, понимал, что ему становиться только хуже. Смотря на свое лицо, осозновал, что урод смотрит на него, самый слабый, что он видел; становится противно, не на столько сильно, как к тому, кто приходит вечером, но явно не меньше.       — Ммм, — промычав, Калеб всё же продолжил свое повседневное утро.       После водных процедур, у него шла еда да ещё не абы какая, всё расписано поминутно, что и когда ему есть. Разнообразие, скажу честно, на ура, но хотелось поесть что-то обычное, то же кофе, что ему запрещено, или алкоголь, чтоб забыться… Но нельзя, иначе плод, живущий у него в животе 6 месяцев, может вообще умереть, не говоря о болезнях. А такой плод явно не понравится Войду.

***

      Сегодня был достаточно однобокий день, за исключением рано пришедшего «папаши», что, придя, сразу помчался к подростку, обнимая со спины и холодными грубыми руками поглаживая живот. Согнувшись в спине и положив свою голову на плечо подростка, он прохрипел:       — Как поживают тут мои дети?       И, как только ему не стало же противна мысль, что ребёнок вынашивает ребёнка, Калебу, чесно, не понять. Но дёргаться или сопротивляться не стал: знал, что может выйти, точнее испытавал и понимал, что ему как в положении вообще невыгодно, да и что мог придумать этот больной ублюдок, не знал даже Калеб.       — С детьми всё хорошо, — сухо ответил Калеб. Лучше молчал, ведь этот безразличный взгляд, что даже жизни не видно, страшно, словно робот. — Почему ты так рано?       — Я решил с бумагами тут поработать, — всё такой же хриплый голос, словно только что этот человек встал. И вот, он убирает руки и голову и идёт в направлении к своему кабинету.       Калеб посмотрел в спину и как только дверь закрылась, выдохнул. Жить с таким человеком довольно жутко. Вроде говорит приятные вещи или даже душевные и переживающие, но с таким холодом и равнодушием будто его это не волнует. А этот жуткий равнодушный и холодный взгляд, как же страшно просыпаться случайно ночью, а это смотрит на тебя, потому что сон у того довольно чуткий. Страшно, просто до отвращения страшно, когда ночью эти глаза смотрят на тебя, а эти чёртовы глаза даже умудряются поблёскивать.       -Стрёмный… — прошипел Калеб, идя в свою комнату и не желая выходит из неё ещё долгое время.       Калеб начал жить надеждами, самое банальное — это просто не есть, не выходить из комнаты. Но когда он ночью хлебал свои слезы и задыхался в истерике, надежда уходила, и лишь желание, чтоб этот день прекратился, возрастало всё сильнее, из-за чего следы на кисти ещё остались как напоминание, что в этом доме он не хозяин, не ему решать, когда он умрёт и что он будет делать.       Калеб просто упал на кровать, не желая вставать снова. Поглаживая живот и чувствуя, как что-то отдаётся в руку, улыбка сама собой лезла, и засыпать стало не на столько спокойно, как умиротворяюще.

***

      Кромешная ночь, Калеб просыпаеться от холода, что чувствует за спиной. Он резко открывает глаза и ёжится, пытаясь согреться в одеяле. Калеб чувствует, что эти руки хватают его и тянут на себя. Он чувствует, как инспектор обнимает его, не сильно сжимая и выдыхая куда-то в макушку. Младший старается не подавать виду, что он проснулся, и просто мирно лежит, боясь, что его дыхание собьётся.       — Ты дрожишь.       Чтож, сегодня его подвело тело. Но Калеб всё равно не сразу решается развернуться к взрослому и, только вздохнув поглубже, как в кошмар, разворачиваеться и целует Войда. Войд отвечает пошло лживому мальчику, что закрыл глаза, боясясь открыть, пока Войд спокойно смотрел на него, ждя, когда тот откроет глаза, чтоб увидить удивлённый или напуганный взгляд, по-другому, к сожалению здесь никак.       Калеб отстраняется, открывая глаза и смотря на Войда, делая бровки домиком и сожалея, что он начал это. Он чувствовал, как рука инспектора поглаживает спину, и Калеб ложится, обнимая Войда, вдыхая запах, из-за чего тошнота только поступает. Этот запах, который никогда не уйдёт, который пропах всей этой работой.       — Я устал, — тихо сказал Войд, засыпая, но всё так же поглаживая и прижимая подростка. — Завтра я также приду. Еды нет, так что приготовь.       Даже в соном состояние командует, как же это Калеба заебало.

***

      Готовить Калеб не шибко любил, но умел, что радовало. Уснуть Калеб смог, но… Проснуться от того, что до тебя домогаются, это самое отвратительное. Как эти руки трогают тебя повсюду, а губы целуют шею. Его стояк был меж его ног, тёрся в презервативе, задевая член Калеба. Вся эта смазка была у него на ляжках. Как же его это пугало, но и радовало то, что сегодня без проникновения.       Когда Калеб закончил с едой, он взглянул на часы. Скоро должен прийти Войд. Стоит ли ему накрывать на стол ещё на одного человека? Войд редко ел с Калебом, только когда была возможность, а таких возможностей от сил было лишь три или две. И всё же, решившись наложить поесть и ему, он не прогадал, и как раз пришёл Войд. Всё так же много бумаг, но Калеб знал, что тот придёт и обнимет его; так всегда было, и, уже не оборачиваясь, Калеб говорит:       — Садись есть.        Инспектор лишь взглянул на еду и, обняв Калеба, поприветствовал его.       — Конечно. Спасибо.       Обед проходил в тишине. Калеб ел, причмокивая и душевно радуясь вкусной еде. Войд задумчиво смотрел в тарелку, так же жуя, иногда поглядывая на живот Калеба.       Всё так же молча убирая со стола, Калеб мыл посуду, пока Войд ушёл в свой кабинет. Как только Калеб закончил, он взглянул на дверь. Мурашки пошли сами собой, осознавая, кто за этой дверью.       После принудительного секса, Калеб стал более тихим, хоть и взгляд всё так же был суров, и, хоть не наполнен жизнью, но решимостью, он узнает всё, что хочет, он защитит свою сестру, он должен быть тут и слушать этого противного человека, просто чтоб выжить, чтоб выжила сестра, что он так легко мог устранить.       Хотя сложно сказать это выживанием. Когда Калеб узнал, что беременный, Войд стал мягче, как казалось. Конечно, не взглядом, да и словами никак, но прикосновения стали намного чаще, чем секс в постели. Это в какой-то степени и вправду радует, хоть Калеба и тошнит от запаха Инспектора и то, что тот в постели трахается с ним. Он признаёт, что объятия всё же ему нужны даже от такого тошного человека.

***

И снова

      Калеб чувствует, как его стенки раздвигаются под языком инспектора. Руки взрослого человека схватили за ноги и раздвигают их. Калеб хочет пнуть Войда, но это не сделает, ведь тогда будет хуже. Поэтому продолжает лежать и постанывать от малого удовольствия.       И когда входят сразу два пальца, становиться приятней; как бы Калеб не отрицал это, ему это нравилось. Обманывать молодое тело он не мог, а Войд это видел и пользовался, чтоб удовлетворить себя и своего мальчика.       Калеб не видит, как Войд смотрит на него, и хоть в этом взгляде нет любви, но некую нежность, что не понять никому, увидеть явно можно.       Разрабатывая своего мальчика, он захотел поцеловать его, приласкать, успокоить. Сделать его жизнь менее отвратной. Войд понимал, что делал, он ненавидел эту часть себя, он ненавидел свою слабость. Ненавидел, что снова полюбил и полюбил, чёрт возьми, ребёнка, его сжирало отчаяние, что он нарушал закон, его разрушала Империя и он сам.        И даже так, не смотря на столь ненавистное чувство к себе, он любил, любил не так, как нормальные люди. Он любил мальчика, удивительного и смышлёного, он хотел, чтоб этот мальчик был его, хотел, чтоб он родил ему сына, хотел семью, хотел воспитать идеального для своего взгляда человека, он просто хотел свой секрет, которого никто не узнает, ведь Калеб не будет ни на каких бумагах, не будет существовать такого человека вообще, кроме в одной квартире.

***

      Калеб не знал, почему любил своего сына. Он смотрел на него и видел своего врага, но… Что-то внутри заставляло любить это маленькое создание и заставляло говорить, что это ЕГО сын. Войд его начал воспитывать, когда тот смог ходить на своих ногах. Его сын мог постоять за себя, Калеб это знал, но ему не нравилось, что тот всё больше походит на Войда. Замечая эти холодные глаза, весь этот холод уходит, стоит только маленькому увидеть свою «маму». И Калебу становилось тепло, он улыбался, он был очень мил со своей «мамой». Калеба радовало, что его сын был живым и человечным.       — «Я обещаю, ты всегда будешь таким хорошим, и ты не будешь становиться монстром как твой папа».       Калеб это сказал про себя, чувствуя, как в него входит Войд. И стоило быть ещё тише, ведь прямо за этой стеной спит его сын. Войду не нравится, что Калеб так хорошо сдерживается.       — Сожми сильней, да, вот так. Мы же не планируем ещё детей, так что лучше для тебя зажимать свои сочные бедра, — Войд говорил это на красное ухо Калеба, что уже привык к этому. Смирился и… Жил уже не так для сестры, как для своего сына. — Мой сладкий малыш. Мой мальчик.       — П-потрогай, — прошептал Калеб, но Войд его не расслышал. — Потрогай меня, — чуть развернулся к Войду, тот уже понял, о чём он.        Войд взял член Калеба и начал надрачивать его в свой такт. Кареглазый не помнит, когда уже привык ко всему этому. Не заметил, как ему начало всё это нравиться и находить даже плюсы. По крайней мере, он должен сейчас помочь собственному сыну. Войд хоть и не полный кретин, но был жёстким отцом для маленького ребёнка. Странно называть этого ребёнка маленьким, всё же 10 лет.       Войд целовал шею Калеба, пока тот в ту же минуту старался концентрироваться на одну точку и не стонать. Сложно, ведь очень приятно. Калеб начал толкаться в руку Войда и зажимать ещё сильнеё бедра, чувствуя скользкую смазку. Кровать не скрипела, на это спасибо, и это заставляло Калеба чуть быстрее двигаться, чувствуя скорую разрядку. Войду хватило ещё пару толчков, кончая на постельное бельё и останавливаясь. Калеб простонал, чувствуя, как рука Инспектора медленно дрочит тому, на что Калебу было не очень приятно.       — Быстрее. Пожалуйста. Войди, быстрей, — и это чёртово ласковое имя Войда, как же непривычно говорить его, ведь обычно Калеб кончал первым.       — Как же я люблю, когда ты называешь меня так, — хрип раздался над ухом длинноволосого, и тот, смотря на то, как рука Инспектора то медленно двигалась, то сжимала чуть сильнее член и двигалась резко.       — Ну, пожалуйста, ах, мгх, прошу, — медленно двигаясь задом, чувствуя, как в задницу снова начало что-то упираться. — Давай хотя бы 2 раунд.       Войд лишь взглянул в напротив висящее зеркало, что открывало вид на этого маленького человека. Запыханное лицо, растрёпанные волосы, и сам не лучше. Хмыкнув отражению, снова взглянул на член Калеба и убрал руку.       — Ложись. Нет, не так, напротив зеркала, на четверенки. Хочу посмотреть на твои личико.        С Калебом уже такое было. Он мельком вспомнил, как они сидели напротив зеркала, и Войд смотрел на лицо Калеба. Смущается ведь, и не ясно, что же ему там нравится смотреть. Неужто любит, как Калеб выглядит безобидно и даже открытым? Чёртов извращенец. Калеб чувствовал, как в него входят. Его ошибка, он понимал, что второй раунд всегда начинается так. В давно подготовленную розовую дырочку входили не медленно. Это чёртов хлопок яиц об его же низ. Чёртовы хлопки тел, что так Калеб не любил, не любил, потому что сын услышит, а так… Он был даже не против.       — Прошу, ах, тише. Мгх, тише… — чёртово смущение так и било, ой как боялся, дрожал больше от мысли, что сын услышит, чем от приятных проникновения, глубоко, через узкий слой, прям в точку нервов. — Мгх!       — Тшшш, ты же сам говорил быть тише, — ах, как Калеб завидовал, что тот не стонет, просто не может и всё.       На все эти разговоры Войд смотрел то в зеркало, то чуть выше, на простые часы. Чуть улыбнувшись, тот начал быстрее двигаться, из-за чего Калеб ещё сильнее сжал край кровати. Взглянув в зеркало, он посмотрел на себя. Растрёпаный, глаза блестят от непролитых слез, и стоило ему поднять взгляд выше, как встретился со взглядом Войда. Ниже живота начало снова нарастать, и, чувствуя скорую разрядку, Калеб начал двигаться навстречу.       Похоть вскружила ему голову, ему уже плевать на сына и на всё, что сейчас происходит. Хотелось лишь одного — кончить. Но даже так стонать он не стал, сжал руками свой рот и начал судорожно сжимать внутри член.       Калебу редко удавалось кончить без рук, но этим он даже обрадовал Войда и поднял чуть настроение, как и самомнение.       Пока Калеб кончал на кровать, Войд чуть поднял ногу и перевернул на бок кареглазого, и закинул ногу себе на плечо, двигаясь сильнее. Калеб смотрел на Войда, сжимая его внутри. Он уже чувствовал, как кто-то приближается к разряде, и вот ещё пару слишком резких толчков, из-за чего Калеб закатил глаза, и тот кончил внутрь.       — Это будет тебе урок, вот что значит не готовиться заранее.       Калеб понял, что тот говорит о приготовлении презервативов. Но ему было фиолетово, сейчас можно было однохнуть и поспать. А завтра выходной, и всё сделает завтра.       — Полежи еще так, я хочу тебя сфоткать.       — Извращенец, — прошептал Калеб, видя камеру и почувствовав, как в него снова вошли, и удивлённо глянул на Войда. Вспышка, и тот выходит.       — Ты мой муж по всем документам, так что имею право.-Соврал тот.

***

      И пока те шептались между собой, маленький мальчик смотрел в планшет в наушниках на комнату родителей. Весь красный и с телефоном в руках, гугля всё происходящее. Повезло, что Войду плевать на эту камеру в настенных часах.