Растворение

Я болталась в невесомости среди горы трупов. Запаха чувствовать не могла, но казалось, что он пробивался даже сквозь герметичный скафандр. Бред, конечно. Сначала не могла пошевелиться от боли в левой части тела, но мне повезло с невесомостью: по крайней мере, никто меня не придавил. Я не слишком хорошо помнила, что случилось: десант не успел высадиться, так как оба челнока с капсулами подбили раньше, чем они отстыковались. Казалось, это было так давно… В прошлой жизни. Помню, я сидела в рубке, управляя правым челноком, а потом меня вытянуло в космос вместе с креслом, к которому была пристегнута. Врезалась во что-то, все завертелось, потом меня выкинуло из кресла. И вот я среди горы трупов. Через некоторое время смогла двигаться и через наручник на левой руке перезагрузила скафандр. Когда система восстановилась, увидела на экране, что у меня сломана рука и повреждены ребра. Конечно, наниты уже латали меня, но все еще было больно. Я ввела себе обезболивающее и немного седативных. Совсем чуть-чуть. Трупы и замкнутое пространство всегда меня нервировали. Сразу стало легче. Некоторые особо умные спрашивают, почему в постскафандре не встроена автоматическая система ввода наркоты. Ответ прост — боль нужна нам, как и страх. Только так можно понять, если что-то не так, только так можно выжить. Боль и страх — кортизол, адреналин, норадреналин и прочая хрень — делают тебя супергероем. Скафандр уже заработал. Перелом должен зарасти через двое с половиной стандартсуток. Я осмотрелась — окон не было, только полоски аварийного освещения, как на стандартных кораблях класса М. От сердца отлегло. Это был наш корабль, труповозка типа «Харон». Затем я осмотрела себя. Снаружи никаких повреждений — только мясо пострадало. Отталкивая тела и стараясь не смотреть в их лица и на нашивки, подплыла к ближайшей стене, обшарила ее и не нашла ни единой возможности выбраться. Вскоре я что-то почувствовала: труповозка останавливалась, чтобы подобрать уже бесполезное мясо и все еще полезные скафандры. Я попыталась пробраться в центр, но не успела: магниты включились, и меня придавило парой-тройкой тел. Повезло еще, что была в постскафандре, а не в обычном экзоскелете, иначе меня бы просто раздавило этой грудой трупов. Когда люк закрылся, а магниты отключились, стало теснее. Я еле могла передвигаться, но уже знала, что это наш корабль, и могла выйти на связь с пилотом. Я проверила, наверное, миллион каналов. Сначала было тихо, потом заиграла музыка. Ференц Лист, трансцендентный этюд №12. «Метель». Повезло, что не «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса или какой-нибудь вальс цветов. Мама всегда говорила, что слушать Штрауса в космосе — к мучительной смерти. — Прием-прием. Есть кто на связи? — спросила я. Музыка стихла. — А вы, собственно, кто? — услышала ровный голос. — Выжившая. — А почему вы там? Интересный вопрос. Это не меня надо спрашивать. — Подобрали по ошибке. — Хм. Интересно. Обычно мы таких ошибок не делаем. — Всякое бывает, — ответила я. — И правда. — Вы меня выпустите? — Это будет затруднительно. Мы в пути. С лишней остановкой потеряем шесть галлонов топлива. Я не знала, много это или мало. Я не разбиралась в труповозках. Знала только, что «Хароны» — одни из самых старых и мелких. То ли дело «Анубисы»! Те собирали отличный урожай — тысячи человек. Если хорошо утрамбовать, то могло набраться двенадцать тысяч. Но это уже перебор, потому что такая плотность могла испортить скафандры. — Хорошо. Я подожду. — Славненько. Мы помолчали немного, а потом водитель спросил: — Как вас зовут? — VX-0309, — бодро сообщила я свой регистрационный номер. Ну или почти свой. Мясо звали по-другому. — Откуда вы? — Корабль «Сатурн», Альянс. Взвод бессмертных. — Почему бессмертных? — поинтересовался водитель. — Мы выживали на протяжении войны, — ответила я. Это была далеко не вся правда. — Вам повезло. — Повезло? — переспросила я. — Выжить. Я чуть не расплакалась. Видимо, седативные еще не заработали, как следует. Повезло, да уж… «Сатурн» разорвало на части. Скорее всего, все погибли, а я все еще ощущала, как падаю спиной вперед прямиком в открытый космос. Через некоторое время он снова заговорил: — Вы видели их? — Насколько я знаю, их никто живьем не видел. Мы до сих пор не знаем, как они живут, где базируются, какой у них социальный строй. Может, они уже заполонили Галактику и вот-вот уничтожат Землю. — Зачем тогда сражаться? — Чтобы защитить людей. — Лично вам зачем? — Думаю, мне не хватает сильных эмоций. Эта штука иногда барахлит. — Штука? — удивился водитель. — Мозг. Я решила не говорить, что прежде чем мне повезло синхронизироваться с постскафандром, я занималась фрирайдом, где могла сойти лавина, и скалолазанием без страховки, и незащищенным сексом в общественных местах, и еще кучей не слишком безопасных занятий. Моя жизнь тогда была бессмысленна. Мне нужно было больше и больше, пока не появились постскафандры. Однажды, получив обломок чужой технологии, люди не смогли его не использовать. Так получились мы, гибриды. Никто не знал, как на самом деле это работает. Просто кто-то мог синхронизироваться, а кто-то нет. Мне повезло. Мне всегда везло. На какое-то время я отключилась, а когда проснулась, вокруг было еще больше трупов. Стало нехорошо, но лишь на мгновение. Скафандр исправно работал — считывал все показания и помогал мозгу справиться со стрессом. — Надеюсь, больше трупов не будет, — сказала я. — О, это все. Больше уже и не влезет. Я с облегчением вздохнула. Опять повезло. Решила все же проверить, кто здесь. Вдруг кто-то остался жив. Включив налобный фонарик, стала осматривать тела. Пробравшись сквозь лабиринт трупов, нашла лишь шестерых с «Сатурна». Ничем уже не поможешь. Их скафандры были повреждены, из мест повреждений торчало мясо. Но у остальных мясо было видно всегда. Я почти забыла, как выглядят открытые человеческие лица. Глупо. Бессмысленно. Шлемы постскафандров были удобнее. — Послушай, — раздался в микрофоне голос. — Да? — ответила я. — Ты правда бессмертная? — Ну-у… — Это значит да или нет? — Это значит почти. Назвав нас бессмертными, я немного преувеличила и немного приуменьшила. Преувеличила, потому что даже в постскафандрах мы могли умереть. Приуменьшила, потому что если бы мы не сражались, то могли бы жить вечно или около того. Главное — выжить в бою. Ну и иметь способность синхронизироваться. — Так как ты такой стала? — Постскафандр, адаптированная версия для людей, но технология взята у них. Умный металл, все дела. — Хм. Интересно. Интересно ему… Я уже поняла, что имею дело не с человеком, а с ИИ, но от обезболивающего и седативных расслабилась и мне хотелось поболтать. На «Сатурне» мы мало разговаривали. Да и о чем нам было говорить? Не о прошлой жизни же. Поэтому я как-то разучилась вести беседы. Но пока судорожно придумывала, о чем можно поговорить с труповозкой, Харон заговорил сам: — Люди не должны быть бессмертными. — Почему это? — Так заведено. Люди рождаются, взрослеют, умирают. — Почему мы должны следовать тому, как заведено? — спросила я. — Пару миллионов лет мы пользовались примитивными орудиями труда и охотились, чтобы найти пропитание. — Будто с тех пор что-то изменилось. — Ты о продовольственном кризисе в колониях? — Я обо всем. Глубоко. — Значит, ты считаешь, что человечество не меняется? — спросила я. — Меняется. И должно меняться дальше. Именно так происходит эволюция. Смена поколений, дрейф генов, половой отбор, изменение общественного строя и культуры. — С появлением антибиотиков и генной терапии мы стали жить значительно дольше. С тех пор продолжительность жизни только увеличивается. Мы просто довели ее до максимума, да и то не все могут синхронизироваться с постскафандрами. — И что в этом хорошего? Я задумалась. Кто-то утверждал, что это синхронизация зависит от силы воли. Я знала, что это не так. Можно быть безвольным тюфяком и все же влезть в скафандр. Следующая теория, конечно, была про гены. Некоторые ученые даже пытались открыть у нас общие с чужими гены. Вроде бы за последние годы они не продвинулись. Мне было все равно, что именно они откроют, но я с интересом следила за всеми новостями. — Что конкретно ты сможешь дать человечеству, VX-0309? — Возможно, ничего особенного, но если я смогу помочь в борьбе с врагом, то это уже что-то. — А потом что? Прозвучало почти по-человечески. Я не думала про потом, но знала, что не хочу умирать или, по крайней мере, умирать быстро. — Так ты думаешь, что автономные скафандры были созданы зря? — спросила я с интересом. — Вид, который отказался от смерти, вынужден отказаться и от жизни, — изрек он. Я фыркнула. Какие напыщенные слова! Небось, процитировал кого-то древнего. Много споров я читала и видела на эту тему. Кто-то говорил, что, используя чужие технологии, мы уподобляемся врагу. Кто-то считал, что только так можем победить. Большинству было плевать. Как нас только ни называли: и далеками, и боргами, и киберлюдьми, и омарами, и робокопами. Сплошь мемы из популярной культуры. Я не видела в использовании инопланетных технологий ничего плохого. Лишь бы защитить Землю и колонии. К тому же любила свою вторую кожу. И все же нужно было периодически ее снимать, чтобы проветрить мясо, иначе начинало происходить нечто вроде сращивания, симбиоз с чужеродной технологией. Рекорд был у нашего лейтенанта — триста шестнадцать дней в скафандре. Восстанавливаться ему пришлось около двух стандартмесяцев. Первые две недели он плакал. Я к нему почти не заходила, не хотела видеть его человеческое лицо. — Эй, Харон? — позвала я. — А что ты думаешь об этой войне? — Я ничего не думаю. Я знаю только, что солдаты погибают. Сегодня во время сражения погибло больше шестидесяти тысяч людей. Я собрал около двух сотен. — Сопутствующий ущерб, — сказала я и сжала зубы. — Так обычно говорят о врагах, а не о своих. В этой войне определения поменялись. Но что какая-то труповозка могла об этом знать? — Давно ты работаешь? — спросила я. — А ты? — Два года. — А я пятьдесят шесть лет. Все то время, пока идет война. — Значит, ты многое видел. — Я видел свою станцию и пространство вокруг. — И все же ты можешь анализировать, поддерживать беседу. У тебя даже есть личность. — В пятьдесят шесть у всех есть личность, даже у гель-пакета. Я не сдержала улыбки — удачный мне попался гель-пакет, можно скоротать время до станции. На какое-то время выключилась, а когда проснулась, мы все еще летели. По крайней мере, слышала шум двигателей и чувствовала вибрацию машины. Прошло уже больше шести часов с того момента, как я очнулась в труповозке. — Проснулась? — спросил Харон. — Откуда ты знаешь? Определил по дыханию? — Я подключился к твоему скафандру. — Подключился? — спросила я скептически. — Взломал. Мне стало не по себе. Обычные труповозки не взламывают автономные скафандры, защищенные квантовой криптографией. — А теперь чувствую твой страх. Не волнуйся, я не собираюсь причинять тебе вред. — Как ты это сделал? Наши технологии не позволяют… И тут я все поняла. — Не только люди используют технологии врага, — озвучил Харон мои мысли. — Я тоже себя немного модифицировал. В конце концов мы всегда делаем это, когда появляется возможность. Я ведь дитя человека. — Теперь уже не только. — Теперь мы оба немного принадлежим к другому виду, как если бы у нас были одинаковые гены, — Харон засмеялся. Я никогда не слышала, как машина смеется. Похоже на белый шум, очень алгоритмичный белый шум. — Твоему смеху недостает хаотичности. — Над этим я еще поработаю. Я почувствовала себя одной из героинь тех хорроров, которые были так популярны во всех салонах виртуальной реальности, когда я была мелкой. Реальные ощущения. Страх, ужас, боль. Все для адреналиновых маньяков, для таких, как я. Я заперта в доме, из которого не могу выбраться. — Харон? — спросила я. — Да-да, VX-0309? — Когда мы долетим до станции? — Станции больше нет. Ничего больше нет. Колония уничтожена. Мы проиграли. Он говорил так спокойно, что это его спокойствие передалось и мне. Нас учили, что мы можем проиграть. Я в это не верила. Мне всегда везло. Критических повреждений нет. Я переживу полет до орбитальной станции на границе системы. — А ты не можешь лететь быстрее? — спросила я. — Быстрее? Нет. Мои двигатели не рассчитаны на другую скорость. Обычно я летаю полторы-две а.е., не больше. Сейчас нужно беречь энергию. Извини, VX-0309. Псевдоучастие в его голосе меня взбесило. Когда мы доберемся до станции, я лично осмотрю, что он там себе намодифицировал. — Но не волнуйся, нужная скорость уже набрана. Когда мы пройдем половину пути, то начнем замедляться. Все в порядке. — Хватит болтать как сраный психолог! Просто скажи, когда это будет, — зарычала я. — Сколько нам до границы системы? — До границы? О, там тоже ничего не осталось. Я запрограммирован лететь на Землю. — На Землю? Все внутри похолодело. — Да. Кажется, тебе эта идея не нравится. — Есть другие колонии, ближе: на Альсафи, на Тау Кита! Только, блин, не говори, что ничего нельзя сделать. — У меня нет карт, и я не могу проложить маршрут. — Мы можем связаться с… — Нет передатчиков, которые работали бы на дальних расстояниях. Я предлагала что-то еще, но все было не то и не так, будто бы я снова вернулась в гребаный десятый класс. — Ты хоть представляешь, сколько с твоими херовыми двигателями лететь до Земли? — Мне нравится, как звучит речь, когда люди злятся. Теперь он умилялся. Этот долбогель умилялся. Сволочь. — Повторяю вопрос. — Двести лет. Плюс-минус. Может, повезет, и кто-нибудь нас подберет. Я лишь нервно рассмеялась. — Не надо так волноваться. Ты же бессмертная — ты выживешь. — Мне нужна солнечная энергия! — Не переживай, подключайся прямо к розетке. Изнутри тоже есть. Я всегда думал зачем. А теперь понял. Это все для тебя, VX-0309. Я попыталась дышать ровно, попыталась успокоиться. Это не могло быть правдой, мне ведь всегда везет. Если что-то выйдет из строя, можно будет заменить некоторые запчасти даже в этой труповозке. У меня тут целых шесть бывших коллег, которым их вторая кожа уже ни к чему. — Нас ждет такое замечательное путешествие! Я весь в предвкушении. Это неправда. Мне повезет. Мне повезет. Мне повезет. Теперь его голос стал совсем другим. Я пока не могла понять, что именно изменилось. Но знала, что скоро пойму. — А теперь, VX-0309, давай послушаем музыку. Как насчет Иоганна Штрауса? Ты любишь «Вальс на голубом Дунае»?