The Depraved and the Deprived

Никто не станет отрицать великодушие Антонина Долохова. Он даст ей отсрочку в один час. Если за это время Гермиона Грейнджер покинет квартиру, он не последует за ней. Антонин понимает все риски этой затеи. Девчонка может сразу отправиться к аврорам с прямыми доказательствами его преступления. Он точно не сможет отвертеться, ведь она — Золотая девочка, а он — беглый преступник. И тем не менее. Тем не менее он считает, что шансы на его стороне. За месяцы слежки Антонин сделал вывод, что девчонка отчаянно заботится о поддержании внешней благопристойности. Она живет в дешевой части города, хотя с ее орденом Мерлина могла бы позволить себе гораздо лучший вариант. Она убеждает представителей меньшинств волшебного сообщества в том, что их права угнетены, и находит в этом поводы для борьбы. Она с легкостью дарит улыбки, которые никогда не касаются ее глаз. Это образ Гермионы Грейнджер, которому она отчаянно пытается соответствовать. Самозванка. Такие девочки не занимаются умопомрачительно оргазмическим сексом с аморальными, заслуживающими порицания бывшими Пожирателями смерти ради собственного кайфа. Общественность попадает со стульев от этой дикости! Это то, что заставит ее молчать о случившемся, — ее тщательно поддерживаемый имидж. И он же сподвигнет ее повторить их развлечение. Антонин мог бы найти себе других шлюх. А вот если она попытается выкинуть что-то в этом духе, «Пророк» ее полностью размажет. Так что ей это нужнее. О, как много еще он может ей показать, многому научить; лишь он. Им есть чем заняться. На самом деле он делает ей одолжение. Прошло пятнадцать минут. Осталось только два установленных им защитных заклинания. Они передавались из поколения в поколение в семье Долоховых, и Антонин задается вопросом, какой будет ее реакция, когда она выяснит, что это за чары. Он терпеливо прислоняется к холодной утилитарно-белой кафельной стене, концентрируясь на звуках, доносящихся из-за двери, и накладывает на себя полный набор скрывающих чар. Они напоминают ему то, как он сбежал из Азкабана. В отсутствие дементоров достаточно дождаться неопытного охранника, который совершит ошибку новичка, слишком полагаясь на свои органы чувств. Этот клоун оставил камеру открытой, спеша вызвать подкрепление. Антонин вышел прямо через распахнутую дверь. В остальном это был лишь вопрос следования за нужным охранником до выхода из закрытой территории. Ему было интересно, как поживает эта девчонка. В конце концов, она прошла через всю войну. Он чувствует, когда исчезают установленные им следящие заклинания. Антонин пытается вернуть их, но обнаруживает, что ведьма лишила его доступа к любым защитным чарам этой квартиры. Она быстра. Он торопливо прощупывает возведенные ею защитные барьеры и не может сдержать зловещей улыбки. Это настоящая крепость. Она впечатляюще умна. А еще очень самоуверенна. Это так наивно. С Фиделиусом, который она только что установила, никто не может их найти. Они единственные хранители секрета: она — по назначению, он — как соучастник. У нее меньше получаса, чтобы найти и исправить свою ошибку. Сердце колотится о грудную клетку в предвкушении. Судьба девчонки полностью в ее руках, и она подыгрывает ему. Звук стремительно приближающихся шагов. Антонин задерживает дыхание, когда ведьма колеблется, оставаясь по другую сторону двери; на безопасной стороне. Дверная ручка поворачивается, и Гермиона входит, тут же щелкая выключателем, заливая ванную светом. Губы Антонина скривляются в презрении к толстому свитеру и мешковатым джинсам, которые она нацепила. Они не защитят от него. Он уже знает, что под ними. Гермиона нервно окидывает подозрительным взглядом ванную, но его чары сильнее ее наблюдательности. Поежившись, она снимает бесформенную одежду и кидает в кучу рядом с тем местом, где стоит Антонин. Словно она тоже ненавидит эти тряпки. Антонин пристально смотрит на ее сексуальное тело, замечая распухшие от поцелуев губы, скользит по темно-красным отметинам на груди, задерживается на засохшей вдоль внутренней поверхности бедер сперме. Запах ее — их — щекочет ему нос. Она выглядит основательно оттраханной, и это его рук дело, отмечает он с надменной ухмылкой. Гермиона нервно оглядывается вокруг, словно чувствует интенсивность его взгляда. Антонин отводит глаза. Она не должна узнать. Пока нет. Двадцать три. Двадцать два. Двадцать один. Она скрывается за не совсем белой занавеской для душа, свет отбрасывает тень соблазнительных изгибов на полупрозрачную ткань. Антонин вонзает ногти в ладони, создавая небольшой дискомфорт, удерживающий его ноги от преодоления этого короткого расстояния до обнаженной ведьмы. Его обнаженной ведьмы. Прерывистое дыхание сбивает его с толку. Глаза Антонина сужаются, когда правая рука Гермионы поднимается вверх и охватывает пальцами металлическую штангу, на которой висит проклятая занавеска. Глаза расширяются, когда он понимает по силуэту, четко выделяющемуся на фоне белого пластика, что именно она делает. Слегка склонилась в талии, все тело напряжено, а движения руки целенаправленны. Тайна раскрыта. Она отчаянно хочет кончить. Всхлипы эхом отражаются от стен душевой, прорываясь сквозь беспрерывные брызги, бьющие по плечам. Каждый звук отдается прямо в его член. Антонин проводит ладонью по твердеющей эрекции, неторопливо поглаживая себя через брюки. Девчонка раскована, пока считает, что одна в комнате, и беззастенчиво атакует пальцами щелку. Он даже подумывает прекратить эту маскировку. Было бы так легко распахнуть занавеску, втянуть в рот ее пальцы, погружаясь своими в ее горячее возбуждение. Прижать ее к стене и скользнуть внутрь, пока на них летят капли. Трахать, пока кран впивается в гладкую кожу, а вода то обжигающе горячая, то ледяная. Однако Гермиона останавливается и вздыхает. Расстроена. Не получилось. И его ухмылка становится шире. Он ее избаловал; она вряд ли сможет кончить без него. Она нуждается в нем. Десять минут. Гермиона вытирается насухо, понимает, что забыла сменную одежду, заворачивается в пушистое белое полотенце и забывает свою палочку на шкафчике в ванной. Все это время Антонин продолжает считать. Ее вид, в одном полотенце, едва прикрывающем самые интимные места, вновь пробуждает его член. Такая невинная. Такая скромная. Такая наивная. Она распахивает дверь и пропадает из видимости. Три, два, один. Антонин отталкивается от стены и следует за ней, подстраиваясь под ее легкие шаги. Он нагоняет ее, когда она скрывается, предположительно, в спальне. Более длинные шаги компенсируют потерянное время, и он хватает ведьму за руку, останавливая на пути к шкафу. Попалась. Сильным толчком Антонин швыряет ее на кровать и забирается сверху, разглядывая молочно-белую кожу через распахнутое ниже груди полотенце. Тело от грудной клетки до пупка и ниже, до области, с которой он довольно хорошо познакомился сегодня, неприлично обнажено. — Ты же не думала, что я закончил? С нахальным удовольствием он наблюдает, как Гермиона пытается забраться дальше по кровати, отчаянно запахивая одной рукой полотенце. Ему почти жаль, что он так легко ловит ее за лодыжку и тащит обратно к себе. Случайные удары ногой не могут противостоять его силе и ловкости, Антонин блокирует один, направленный в лицо, и крепко хватает рукой непослушную голень. Обхватывая свой торс ее ногами, он притягивает вырывающееся тело. Непослушная девчонка. — Я ведь предупреждал тебя о сопротивлении, малышка? Карие глаза расширяются, когда она чувствует и распознает очертания эрекции, медленно скользящей по ее складкам, грубая ткань брюк трется о чувствительную плоть. Глаза полны паники, страха и беспокойства, но она смело прекращает сопротивление. — Нет… Пожалуйста, не делай этого. Я никому не скажу. Мы можем притвориться, что сегодняшнего дня не было. — Я не уверен, что хочу забыть, каково было чувствовать свой член в твоем жарком теле, мисс Грейнджер. То, как ты стонала, требуя большего. Как твое тело тряслось, пока ты кончала подо мной, — он с глухим стоном прижимается к обнаженной шее, вдыхая остаточный аромат шампуня. Она пахнет божественно, но он предпочитает, чтобы она была горячей, потной и пахла грехом. Антонин находит чувствительный участок кожи под подбородком, посасывает, захватывая плоть зубами. Словно кролик в пасти лиса, Гермиона замирает, сердце стучит отрывисто. Отпуская молочную кожу со звучным шлепком, Антонин нежно проводит языком по покрасневшей области и настойчиво ведет влажные поцелуи ниже вдоль горла, пока безмолвные рыдания сотрясают тело ведьмы. — Не плачь, малышка. Я трахну тебя, когда придет время, — бормочет Антонин в сгиб шеи, чуть задевая языком. От этого легкого прикосновения ее тело начинает выгибаться, и вкупе с непрерывными движениями его бедер Гермиону бросает в жар. Ее ноги тяжело падают на матрас, когда он проводит кончиками пальцев вверх по бедрам, над бедрами. Руки Антонина скользят под полы влажного полотенца, чтобы пройтись по животу, талии, ребрам, едва касаясь нижней части грудей. Как же сучка отзывчива на прикосновения, на его прикосновения. Постепенно рыдания становятся громче, более хриплыми, пронизанными повторяющимся «нет» и томными стонами. Звуки отвлекают Антонина от задачи оставить свои метки на каждом дюйме ее шеи, переключая внимание на наслаждение открывшимся видом: глаза стеклянные и расфокусированные от непролитых слез; грудь вздымается от учащенного дыхания. Противоречивая, но беспомощно возбужденная. Умоляет о прикосновениях. Антонин опускает руки на ее вздымающуюся грудь, с каждым вдохом мягкое полотенце прижимается теснее к ладоням. Гермиона не может сдержать вздох, когда он перекатывает вершины между большими и указательными пальцами, мягкое полотенце перемещается по чувствительной коже. Антонин вновь возобновляет атаку на шею и возвращается к челюсти, трется о нее бородой, захватывает губами мочку уха, облизывает, покусывает, тянет ее, пока трясущиеся руки ведьмы скользят в его волосах, грубо натягивая их в моменты волнообразного соприкосновения их бедер. Наклонив ее подбородок к себе, он вовлекает губы в томный поцелуй, и вот наконец язык Гермионы в ответ нерешительно касается его языка, а бедра приподнимаются навстречу в приглашающем движении, ее теплая влага просачивается сквозь ткань брюк. Желание Антонина напряжено до предела, скользя между ее бедер и впитывая тепло. — Твоя ненасытная маленькая щелка течет для меня. Ему это приятно. Не дожидаясь ответа, он ведет рукой вниз по разгоряченному телу, кладет два пальца вокруг клитора и проводит ими по влажным складкам. Один раз. Два. Три. Вызывая тихий вздох на четвертом. Без прелюдий он яростно толкает ими внутрь, имитируя ее собственные попытки в душе. Губы Антонина возвращаются к ее губам, поглощая несдержанные стоны. В тот момент, когда она напрягается и крепче сжимает его руку, он убирает промокшие пальцы. Игнорируя ее протестующий стон, он надавливает большим пальцем на покрытую синяками от засосов нижнюю губу, заставляя рот открыться. Покрытые смазкой указательный и средний пальцы проникают внутрь, всей длиной прижимаясь к языку. Его вторая рука скользит ниже, чтобы провести ногтями вверх и вниз по обнаженному бедру. — Попробуй себя, моя дорогая. Соси, не кусай. Неохотно, с неуверенностью посмотрев на Антонина, она начинает следовать его команде. Щеки впадают, когда она пробует себя на вкус. Он вводит третий палец и злобно ухмыляется, когда Гермиона встречает его языком. В шоколадных глазах отражается смесь испуга и желания. Маленькая распутница. Сопротивляясь всасыванию, он чуть отводит пальцы, не вынимая их, и снова возвращает обратно, медленно трахая ее рот. — Мне нужна твоя горячая щелка прямо сейчас, — Антонин тихо рычит ей на ухо, едва касаясь мочки нижней губой. Он скользит членом по ее промежности, а ее пальцы, вцепившиеся в его ягодицы, толкают его еще ближе к себе. — Пожалуйста, — хнычет она. — Ты непослушная девочка, правда? — он зажимает зубами мочку уха, вызывая у Гермионы дрожь. — Скажи мне, мисс Грейнджер, твои пальцы чувствовали себя… неполноценными после проникновения Пожирателя смерти? Антонин посмеивается, глядя на то, как униженно расширились ее глаза; Гермиона замолкает, а ее руки прекращают исследования. В голове у бедняжки, должно быть, крутятся все шестеренки. — Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду, — речь приглушена его пальцами. — Такая застенчивая… — Антонин вытаскивает пальцы изо рта и проводит по ее щеке, оставляя след слюны. — В душе. Ты так и не кончила. Ты поэтому такая напряженная? Качая головой в неверии, она спрашивает: — Ты наблюдал за мной в душе? Ты спрятался там, чтобы устроить мне ловушку? Какого хрена? — она испуганно толкает его грудь. Огорченный резкой холодностью Антонин сжимает рукой ее щеки, его губы растягиваются в злой улыбке. — Что не так, м? Я нарушил интимный момент? С тобой никогда не знаешь наверняка. До этого ты была не против, когда сидела у окна с раздвинутыми ногами и блестящими пальцами. Румянец заливает щеки Гермионы, она возмущенно смотрит на него с приоткрытым ртом. Звук застежки-молнии возвращает к реальности, и она вскакивает на кровати, вырываясь из хватки, получая красную царапину на левой щеке. Да. Дерись со мной, малышка. До смешного легко удержать ее с такой буйной гривой. Вцепившись в волосы, он дергает на себя, Гермиона падает под него и кричит. Антонин прижимает ее к плечам, а она вонзает ногти в бицепсы и оставляет новые царапины поверх своих же красных полос. Его передергивает от боли. — Перестань сопротивляться. Хватит, блядь, притворяться, что я тебе не нужен! Мы оба знаем, насколько ты мокрая, — собрав ее запястья в одну руку, второй он решительно стягивает брюки и боксеры, игнорируя непрекращающиеся возражения. Сильным толчком он погружается в нее на всю длину, наслаждаясь удивленным криком. Она восхитительно влажная от его предыдущих ласк, но его размер все еще ощутимо растягивает плотные стенки. Он поднимает ее запястья над головой, прижимая к изголовью, и хватает другой рукой за подбородок, заставляя широко распахнутые глаза сфокусироваться на нем. — Посмотри на меня, — приказывает Антонин, впиваясь в нее взглядом, и прижимает палец к царапине на щеке, размазывая выступившие крошечные капельки крови. Еще один жестокий толчок, изголовье кровати с грохотом ударяется о стену. — Я не из тех, с кем можно шутить, малышка. И еще один влажный шлепок их плоти отзывается эхом. Она морщится от каждого, но отказывается издавать хоть какой-то звук. Так не пойдет. Он отпускает ее лицо, кладя ладонь на возвышающийся холмик. Грубо водя большим пальцем по клитору, Антонин надавливает на лобковую кость, ощущая, как каждый толчок слегка растягивает плоть под его ладонью. — Кто-нибудь еще знает, насколько тебе это нравится? Жестко и грубо? Они знают, насколько чертовски мокрой ты становишься? — Нет… — стонет Гермиона, — это — а-а-а — защитный механизм. Это больно! — Дорогая, я знаю, что это больно, — он жестоко смеется, — но ты все равно собираешься кончить, как хорошая девочка, не так ли? — Антонин ускоряет свои толчки, изводя маленький комочек нервов непрерывными круговыми движениями, пока Гермиона не начинает задыхаться, пытаясь освободить руки. Наклонившись, он посасывает чувствительную область под ее челюстью. Возникающее в результате сжатие мышц вызывает у него неожиданный стон, и его бедра замедляются. — Бля-я-ядь. Вот так. Ты так хорошо меня принимаешь… Маленькая шлюшка. Он наносит серию шлепков по клитору и любуется оставшимся от них красным следом. Жжение от непрерывных прикосновений доводит ее до края, вызывая мучительный вскрик. Тело Гермионы выгибается, дрожащие ноги колеблются между тем, чтобы открыться шире или заключить его в капкан. — Разве я разрешал тебе кончить? — он хмурится, оценивая ее задыхающийся вид — красная от смущения и удовлетворения. Выскальзывая из нее со сдерживаемым стоном, Антонин проводит рукой по чувствительным складкам, прежде чем погрузить два пальца внутрь. — Ты не кончишь снова, пока я не разрешу, — он встречает горящие яростью глаза своим властным взором. — Ты поняла меня, малышка? В ответ на ее упрямый отказ отвечать, Антонин вынимает пальцы с таким звучным хлюпаньем, что Гермиона вздрагивает. Легким движением он грубо щипает костяшками набухший клитор, вызывая потрясенный крик. — Ответь мне! Я могу причинить тебе боль и другими способами. — Я… я поняла, — отвечает она сквозь зубы. — Хорошо. Он выпускает ее руки и отодвигается дальше по кровати, пока не оказывается перед теплым влагалищем. Мускус от ее возбуждения сводит с ума, и Антонин борется с желанием потереться о матрас, чтобы унять боль в паху. Он будет готов, когда она начнет умолять. Антонин обеими руками прижимает ее таз, удерживая неподвижно. Я сведу тебя с ума. Он ведет губами вверх от влажного входа, всасывая клитор, наблюдая, как меняется выражение ее лица от ужаса и паники до наслаждения, с закрытыми глазами и приоткрытым ртом, из которого доносятся прерывистые вдохи. Он ухмыляется, видя, как ногти царапают белые простыни и сжимают их в кулаки. Чертовски сексуальная. Язык скользит по клитору, и Антонину приходится прилагать усилия, чтобы сдержать ее брыканья, Гермиона издает пронзительный стон. Настроенный на большее, он погружает язык внутрь, жадно поглощая ее соки. Терпеливые и тщательные движения резко контрастируют с ее исступлением и его собственной едва сдерживаемой похотью. В конце концов, в момент, когда стенки начинают трепетать, Антонин резко отстраняется, останавливая ее погружение в эйфорию. — Черт. Ты такая вкусная, — он жадно облизывается, борода влажная от следов ее возбуждения. Когда Гермиона с порозовевшими щеками прекращает ерзать, Антонин закидывает ее колени себе на плечи, предоставляя себе лучший доступ. Он сдвигает руку, наклоняя большой палец к клитору, проводит языком по складке, собирая скопившиеся соки, затем снова погружает в нее язык, медленно дразня, пока она вновь не оказывается на грани. Останавливается. Затем в третий раз, проводя языком по маленькому пучку нервов, скользит пальцами в мокрый вход. Внутрь и наружу. Прокручивая и сгибая. Пока Гермиона не начнет бредить и умолять. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я так близко. Пожалуйста, Долохов! — она зажимает его голову между своими дрожащими бедрами, крепко вцепившись пальцами в волосы, удерживая его на месте. — Пожалуйста, что, моя сладкая девочка? — он снимает сопротивляющиеся ноги со своей шеи и наблюдает, как на ее лице появляется паника. — Нет! Пожалуйста. Позволь мне кончить… — последние слова шепотом. Отработанным движением он скидывает брюки с ног и вытирает ее следы с лица рукавом рубашки. — Я дам тебе свой член. Это подойдет, Гермиона? Я буду втрахивать тебя в этот матрас и заставлю кончить на моем толстом члене. — Пожалуйста… — она с готовностью кивает. Блядь! Он поднимает ее бедра и прижимает к туловищу. Наклонившись над ней и глядя на похоть в глазах, Антонин заключает ее в свои объятия. — Скажи мне, чего ты хочешь, — он приближает головку члена ко входу. — Я… — задыхается Гермиона, — я хочу тебя — твой член. Пожалуйста! Трахни меня, Долохов! — в ее глазах собралась влага, а Антонин становится еще тверже. Плавным движением он проникает в ее жар с мучительной медлительностью, и они оба стонут от затянувшегося трения. Не выходя, он наклоняется еще ближе, меняя угол, и его таз теперь плотно прижимается к клитору. Гермиона хватает воздух ртом. Ошеломленная, она смотрит на него с безмолвной мольбой, кладет ладони на грудь, отталкивая с бормотанием «это слишком», «нет» и «я не могу». Позабавленный этими переменчивыми речами, Антонин вновь наклоняется, игнорируя ее руки. Отрывая их от груди, он удерживает их по бокам от ее головы, пока Гермиона пытается совладать с болью и удовольствием. — Чувствительно? Мы не будем торопиться, дорогая, — воркует он, медленно проникая в нее снова и снова, следя за тем, чтобы каждый толчок касался клитора. — Это того стоит, обещаю. Она шипит, глаза зажмурены, лицо искажено, щеки красные, губы приоткрыты. Блядь, блядь, блядь. Эта сучка восхитительна. — Так прекрасно. Ты близко, не так ли? Так крепко — а-а-а — сжимаешь мой член. Блядь! Будь хорошей девочкой и кончи для меня. Карие глаза на мгновение задерживаются на его лице, а затем закатываются вверх от силы последующих толчков. С протяжным прерывистым стоном Гермиона разлетается на кусочки, ноги бесконтрольно трясутся под ним. Антонин переносится через край, выдаиваемый ее трепещущими стенками. — О-о-о! Да-а-а…— он плотно прижимается тазом к лобку и тяжело дышит в ее шею, пока член пульсирует и извергается, наполняя чрево горячей спермой. — Такая хорошая девочка. Так жаждет моего семени. М-м-м… — он тяжело вдыхает, вызывая дрожь, — восхитительно. Поцеловав поочередно каждую икру, он позволяет ее бедрам снова расположиться на матрасе. Антонин замечает розовый румянец, который распространяется от лица вниз по шее, исчезая за полотенцем, которое каким-то образом до сих пор не развязалось. Ослабив полотенце, он зачарованно наблюдает, как оно соскальзывает с упругой груди. С вновь возникшим желанием он атакует ртом правую, царапает зубами мягкую плоть, тянет, чтобы обхватить твердеющий сосок и провести вокруг него языком. С благоговением едва заметными касаниями его руки проводят вдоль ее тела. Антонин кусает достаточно сильно, чтобы вывести ее из посткоитального оцепенения, но не настолько, чтобы ранить кожу. Гермиона напрягается под ним и обессиленно пытается оттолкнуть, но лишь для того, чтобы он снова поймал в капкан ее запястья. Он ослабляет силу укуса, изучая болевой порог по издаваемым ею звукам. Антонин зажимает другой сосок с давлением, которое, как он выяснил, ей нравится, и начинает посасывать, пока она со стоном не выгибается навстречу, мышцы ​​сжимаются вокруг члена. Он выпускает мокрый сосок со смачным хлопком и дразнит: — Тебе это нравится? Твое тело просит меня снова трахнуть тебя, малышка. Тебе не хватило члена? Глаза Гермионы сужаются, и она выглядит так, будто собирается все отрицать. — Несмотря на все твои протесты, ты так хорошо меня сжимаешь, — он не дает ей ответить и начинает снова двигаться внутри, наполовину возбужденный ее реакцией. — Ты хочешь больше спермы в свою сочную киску? Гермионе требуется мгновение, чтобы решительно покачать головой. — Нет! — восклицает она, тщетно вырывая руки из его хватки. Он знает лучше. Это та самая неуверенность в ее глазах, из-за которой она несколько раз за этот день разлеталась под ним на кусочки. — Не отрицай этого. Ты та еще штучка, — воркует он, двигаясь в ней кругами, ощущая, как мышцы сжимают его в ответ, и наблюдая, как трепещут ее веки. Он берет медленный темп, неторопливо двигаясь, пока член возвращается в форму. Семя просачивается на простыни при каждом движении, и тем не менее Антонин собирается дать ей новую порцию. Гермиона глядит на него с вызовом, словно пытается доказать, что не получает от этого удовольствия. Он внезапно останавливается. — Раздень меня. Взгляд скользит по его горящим глазам, и Антонин улавливает в нем вспышку негодования. Он выпускает руки и опасно сжимает тонкое горло. Неохотно Гермиона кладет руки на его мантию и сбрасывает ее с плеч. Дрожащие пальцы сосредоточенно возятся с пуговицами на рубашке, стараясь не касаться больше, чем необходимо. Это не устраивает его, и Антонин нарочито резко двигает бедрами, Гермиона судорожно вдыхает, хватаясь за рубашку. Он останавливается, позволяя ей собраться с духом, затем повторяет. Один раз, два, три. Он следит за тем, как ее руки сжимают рубашку, его бока, плечи, пока, наконец, Гермиона не расстегивает все пуговицы. Ее взгляд скользят по его груди, ребрам, животу, к месту их соединения. Антонин ухмыляется, оттого что она неосознанно облизывает губы, прежде чем спешно отвести взгляд. Похоть во взгляде не лжет. — Моя послушная шлюшка, — он быстро вытаскивает руки из рукавов, затем возвращает хватку на ее горло, сдавливая трахею настолько сильно, чтобы остановить резкий возмущенный вдох. Глаза Гермионы резко закрываются от этого дискомфорта, искажая лицо в мрачном выражении. Нарочито медленно Антонин выходит из нее, твердый член покрыт смазкой и спермой. Хватка вокруг горла ослабевает, перемещается на затылок, глаза Гермионы неуверенно открываются. С задумчивым взглядом Антонин приподнимает ее в сидячее положение, тишина оглушает. — Очисти меня, малышка. Я хочу почувствовать, как твой горячий маленький язычок облизывает меня, — насмехается он, запутывая пальцы во влажных волосах и наклоняя голову ближе к паху. — Возможно тебе удастся отвлечь и измотать меня своим сладким ротиком. Гермиона щурится с подозрением, но она теперь умнее и будет тщательнее выбирать свои сражения. Кончик языка скользит по головке пульсирующего в предвкушении члена. Гермиона облизывает нижнюю сторону, собирая следы их совокупления, затем вокруг, пока на нем не останется только слюна. Выдерживая взгляд Антонина, она сжимает горло, сглатывая. Черт! Его бедра дергаются. С лукавой улыбкой рот приоткрывается шире и накрывает своей теплой влагой головку. Гермиона кидает на Антонина еще один взгляд и, втягивая щеки, принимает больше и больше, помогая руками там, где не может достать ртом. Движения прилежны и старательны, рассчитаны на результат. Если бы он имел чуть меньше выдержки, вполне мог скоропалительно кончить. — Вот так. Хорошая девочка, — одобряет он, чуть царапая затылок, когда она качает головой на его члене без дополнительных подсказок. Он вновь содрогается, когда пальцы обхватывают мошонку, массируя ее, широко распахнутые глаза оценивают реакцию Антонина. — Бля-я-ядь. Продолжай сосать, — приказывает он, откидываясь на кровать, притягивая ее за талию и разворачивая над собой, пока ее манящая женственность не оказывается прямо над ним. Он покрывает поцелуями заднюю поверхность бедер, вызывая тихие вздохи около члена. — Опустись, — требует Антонин, обвивая руками талию и притягивая ближе. Она пахнет еще божественнее, смешавшись с ним. Он осыпает влажными поцелуями внутреннюю часть бедер и промежность. Мурашки пробегают по коже Гермионы, когда он, тяжело дыша, покрывает поцелуями и щекочет бородой ее прелестную киску. Антонин мягко дует на клитор, вызывая стон, отдающийся вибрацией в члене. Он становится безумнее в своих ласках, одновременно поглаживая бедра и сжимая ягодицы; неистово вылизывая мокрые складки, погружаясь внутрь языком, собирает остатки их совокупления; его бедра раскачиваются и стремятся в послушный рот. Их объединенные жидкости имеют восхитительно греховный вкус. Он никогда не насытится им. Блядь, он вновь хочет наполнить ее. Сосредоточившись на блестящем клиторе, Антонин то посасывает, то вылизывает его в бешеном темпе, пока Гермиона не начинает извиваться над ним. Он запускает пальцы в ее волосы, притягивая ближе, ощущая, как сжимается горло, пока она пытается приспособиться к длине. В том, как быстро она насаживается на член, стремясь довести его до конца, он чувствует ее отчаяние. Это безусловно работает, но она тоже близко, судя по вибрирующим стонам на члене. Вкус их жидкости сменился ее вкусом, непрерывным потоком покрывающим его жадный язык. Царапая зубами клитор, Антонин усмехается ее приглушенному крику. Зажав чувствительную плоть зубами, он продолжает водить по ней кончиком языка, а вопль Гермионы становится все громче и отчаяннее. Со стоном он фиксирует ее голову на месте и, отрывая бедра от матраса, скользит еще на дюйм дальше в горло, заглушая крик. Два пальца резко входят внутрь, двигаясь быстро и мощно. — Давай, малышка, — командует Антонин, шевеля губами на клиторе. Он ослабляет хватку в волосах, пока Гермиона пытается отдышаться. С громким хлопком член покидает теплый всасывающий рот. — О-о-ох… О, черт… О, Мерлин… — Гермиона задыхается, жадно глотая воздух, ее руки неосознанно сдавливают его сильнее. Превозмогая боль, Антонин не сбавляет мучительный темп влажных пальцев, пока она сквернословит и рычит. С громким вскриком она падает на него, содрогаясь всем телом. Ее стойкость сломлена, стенки трепещут, бедра сжимают его уши, влага сочится. Жадно упиваясь соками, продолжая мягко массировать пальцами внутренние стенки, Антонин продлевает ее оргазм, сосредоточившись на ее удовольствии, а не на желании в своих чреслах. Ах… Что я только ни делаю для тебя. Когда сердцебиение Гермионы выравнивается, она с новой решительностью принимается за его член, двигаясь вверх и вниз по всей длине. Антонин дергается, когда она обхватывает мошонку. В ответ он просовывает в нее три пальца, легко проскальзывая внутрь, чему способствует обновленная смазка. Прижимая их к тому месту, которое доводит ее до безумия, он ухмыляется беззвучному крику над членом; ее бедра бесконтрольно трясутся, пока он направляет ее голову вверх и вниз по своей плоти, проникая все глубже и глубже в горло, беря больше, чем она готова дать. — Именно так. Ты — о-о-о! — Антонин стонет в ее складки, вновь рефлекторно дернувшись, — так славно берешь меня. Так хорошо. Пальцы неуклонно следуют за ее беспорядочными движениями, беспрерывно лаская, пока он тянется жадно слизывать вытекающую из нее эссенцию. Жесткой хваткой член, наконец, достигает задней стенки ее рта, и Гермиона ныряет в очередную кульминацию одновременно отталкиваясь и прижимаясь к Антонину. Покачивая пальцами внутри, он растягивает оргазм, пока она отчаянно бьет его по бедрам, полузатуманенная волнами своего экстаза. Тем временем он изо всех сил пытается не кончить, поскольку ее горло неистово сжимается вокруг его плоти в поисках кислорода. Лишь когда ее сопротивление ослабевает, Антонин тянет за волосы и скатывает ее с себя. Хватая воздух ртом и откашливаясь, Гермиона падает рядом на кровать, руки массируют воспаленное горло, глаза остекленели и полны упрека, бедра блестят. Равнодушный к ее проблемам, Антонин стаскивает ее с кровати и ставит на нетвердые ноги. Цирцея. Ему нужно отвлечься, иначе он долго не продержится. — Хорошая девочка, — он тихо шепчет на ухо, — ты старалась изо всех сил, но мне придется снова взять твою сладкую щелку. Будет справедливо, если я тоже кончу. Она все еще тяжело дышит, пока он ведет ее к окну спальни и отодвигает шторы. Крепко обхватив руками, Антонин прислоняет ее тело к оконной раме, прижимая грудь к прохладному стеклу. Давление его корпуса — единственное, что сейчас удерживает Гермиону в вертикальном положении. — Посмотри наружу, мисс Грейнджер. Если ты закричишь достаточно громко, может, эти люди на улице заметят, — рычит он ей в ухо, раздвигая ее ягодицы. Конечно, они оба знают, что издевка бессмысленна: Фиделиус исключает это. С каждым выдохом стекло запотевает, в поисках опоры Гермиона кладет ладони на окно. Но она смотрит не на улицу. Взгляд направлен на его отражение, на их отражение. Антонин направляет свою эрекцию к ее влажному входу, скользя членом по щели, дразня чувствительные складки, и Гермиона вздрагивает с тихим «О, Мерлин». Он утыкается носом в ключицу и вдыхает так глубоко, что по ее спине проносятся мурашки. Она пахнет сексом и развратом, и это настолько… настолько восхитительно. Антонин поднимает голову, чтобы взглянуть на ее отражение, проводит пальцем от шеи вниз по плечу и ниже по предплечью и кисти, вызывая новую волну мурашек и трепет век. — Тебе это нравится? Скажи мне, малышка. Она сильнее прижимает ладони к прохладному стеклу и решительно кусает губы, словно боится, что слова сами могут сорваться. — Держи глаза открытыми. Я хочу, чтобы ты смотрела, — рычит он. Одной рукой Антонин обхватывает ее горло, положив пальцы на пульсирующую артерию, чувствуя ускоряющийся ритм, когда он прижимает Гермиону теснее к своей груди, на пару дюймов отрывая от стекла. Его дыхание учащается, вторая рука блуждает по потному телу, сжимая грудь, спускаясь по ребрам ниже. Он поднимает бровь, ловя ее взгляд и скользит рукой ниже, к аккуратно подстриженным завиткам. И еще ниже, к клитору, совсем близко, едва не касаясь его. Гермиона вздрагивает, взгляд умоляет, зрачки расширены от вожделения. — Ун-н-нф! Антонин мог бы позлорадствовать, что лишил разума умнейшую ведьму, но его мозг тоже затуманен. Он размазывает влагу по жемчужине, мягко лаская. Ее дыхание вновь тяжелеет и учащается. Бедра толкаются назад в поисках большего трения, в поисках него. — Скажи это, малышка. Скажи это, и я дам это тебе. Я позволю тебе кончить, — он злобно усмехается, — снова. — Заткнись и трахни меня, Долохов! — рычит она хриплым голосом. — Попроси лучше, моя дорогая. Он проталкивает головку внутрь, и, рефлекторно сжимая ее мышцами, Гермиона судорожно вздыхает. — Ты такая влажная. Умоляй меня трахнуть тебя. И я очень хорошо это сделаю, — он медленно проводит пальцем по клитору снова и снова, пока она не начинает хныкать, но Антонин знает, что ей этого недостаточно. Подрагивающая рука обхватывает его ягодицу, и в тот момент, когда эрекция направляется глубже по ее скользкому возбуждению, Гермиона с громким вздохом откидывается назад на его грудь. — Трахни. Меня. Пожалуйста! — шипит она сквозь зубы. — С удовольствием, — отвечает он и вонзается до упора. Некоторое время Антонин позволяет ей задавать темп, раскачиваясь в такт ее ритму, врезаясь в нее, когда она отстраняется. Гермиона морщится от того, что каждый толчок неприятно вдавливает подоконник в живот, но это не мешает ее наслаждению. Если говорить начистоту, боль, похоже, стимулирует его. Он прижимается губами к усыпанной метками шее, оставляя случайные поцелуи, вызывая мурашки и стоны. — Да… — бормочет он, потеревшись бородой о чувствительную кожу, — тебе нравится, когда тебя берут сзади, когда твое тело прижимается к стеклу, всем напоказ. Посмотри на эту старушку, ожидающую автобус. Что бы она подумала, если бы увидела нас? А тот пронырливый тип в переулке? Думаешь, он присоединился бы к нам? Кормил бы тебя своим грязным членом, пока я трахаю тебя? Она стонет, ее глаза закатываются, а мышцы сжимаются. Проводя большим пальцем по месту их слияния, Антонин собирает вытекающие соки. Так всегда бывает с правильными девочками. Большим пальцем, смоченным смазкой, он обводит тугое колечко мышц, забавляясь тем, как она сразу же напрягается. Рассудок еще не полностью покинул ее. — Тс-с… тс-с… Тебе понравится это, моя развратная девочка. Раздвинь для меня свою задницу, — он замедляет темп, неглубоко трахая ее, а пальцы сжимаются вокруг ее горла. — Сделай это! Она подчиняется. Конечно, подчиняется. Распутная шлюшка. Антонин усиливает давление, его большой палец проникает в тугое кольцо мышц, охраняющих задний проход, пробивая ее неиспользованный вход, погружаясь чуть ниже первой фаланги. Это словно что-то высвобождает в ней, и слова срываются с губ в унисон их движений, когда Гермиона оборачивается с невидящим взором, едва ли замечая, как голова ударяется о стекло. — О Боже! Не… не останавливайся! Да, да, да, — стоны становятся все выше и выше, она поощряет проникновение, глубоко впиваясь пальцами в раздвинутые ягодицы, отчаянно желая угодить и получить удовольствие. — Давай, сейчас, — командует он, большой палец входит глубже в тандеме с членом, жестко втрахивая ее в стекло. Антонин чертовски близок, но будь он проклят, если не заставит ее кончить… — Пожалуйста… Еще. — О. Блядь! Один. — О-о-о. Раз. — О БОЖЕ! Она сделала это. Ее бедра дергаются в конвульсиях и она вопит в своем завершении, звук отражается от стекла. Крепче вцепившись в бедра, он заставляет ее продолжать скакать по волнам эйфории, стремясь к собственному финишу. Требуется шесть сильных ударов, прежде чем Антонин следует за ней в пропасть, изливаясь беспорядочной серией неконтролируемых толчков и яростным рычанием ей на ухо. Удовлетворенный, Антонин прижимается липкой грудью к спине, положив подбородок ей на плечо. Он издает хриплый смешок, когда ее спина поднимается и опускается в судорожных вздохах под его весом. Гермиона безвольно прислоняется к окну, бедра трясутся от эйфории и изнеможения. Ты моя. Он оставляет поцелуй на ее щеке. ------ Антонин, вздрогнув, просыпается. Последнее, что он помнит, как перетащил разгоряченное тело Гермионы Грейнджер с подоконника обратно на кровать, где они лежали, переводя дыхание, пока член расслаблялся внутри нее. Он заснул, обхватив рукой ее мягкую грудь и лениво пощипывая сосок, пока дыхание Гермионы снова сбивалось от волнения. Вот только… Вторая половина кровати пустая и холодная. Он торопливо натягивает брюки и быстро одевается. Если снаружи авроры, он не хочет, чтобы его застали буквально без штанов. Начинает поиски с ванной, где замечает, что палочка, которую она там оставляла, исчезла. Блядь! Она ушла. Он использует заклинание Ревелиоса в каждой комнате, безрезультатно. Никого. По завершении недолгих поисков кулак раздосадовано врезается во входную дверь. Он бросает взгляд на рабочую сумку, которую она небрежно отбросила этим вечером и не забрала с собой. Уголки губ медленно изгибаются, пока он осматривает содержимое; запоминая ее рабочий адрес, ее клиентов, права, за которые она выступает. Он бродит по квартире, рассматривая фотографии на стенах, листая документы на письменном столе, изучая ярлыки на одежде. А если не удастся найти ее в привычных местах, на работе, в любимых магазинах или через знакомых, он купит подписку на «Ежедневный пророк». В конце концов, она любимица прессы. О, Золотой Девочке придется исчезнуть с лица планеты, чтобы избавиться от него. Я не закончил с тобой.