Не найти места

Ты никому не нужен — говорит себе Кавех, смотря в кривое зеркальное отражение. Ты — бездарность. У Кавеха жизнь рушится по кускам, он не знает, для чего продолжает учиться в Академии, для чего каждый день открывает глаза, для чего сдерживает порывы прижаться лицом к подушке и задохнуться. У него нет конечной цели, и рядом тоже никого нет. Не найти места чему-то светлому, все заполоняет собой уродство. Как бы сильно он ни бился — не получается лучше, чем у кого-то другого, он не становится первым, потому что не хватает сил. Не хватает мотивации. Архитектор запирается ночами в ванной, достает остро заточенное лезвие, подносит его к запястью… И ничего не делает. Он трус, у него нет решимости. Он думает о смерти так же часто, как дышит, на каждый новый вздох — желание вывернуться наизнанку, ходить органами наружу, чтобы все видели гниль его нутра, на выдох — мертвенное смирение. Кавех ненавидит себя, но блестит, как золотая монета, как ограненный алмаз — ярче, больше, ослепительнее. Не помогает тоже. Хочется расцарапать собственное лицо, сшить губы, он не испытывает такой жгучей злости ни к чему больше. Внутри закручивается воронка, прямо у солнечного сплетения, жжется, болит, перемалывает сердце в крошку. В Сумеру нет от этого лекарства. От этого нет лекарства нигде, поэтому остается лишь привыкнуть к тому, как вечерами от слез комната плывет перед глазами, как каждый разговор с родителями делает больно, как ком встает в горле и не дает задышать полной грудью. Под кожей словно ползают змеи, запястья чешутся и болят попеременно. От истерик раскалывается голова и портится сон — он лежит от заката до рассвета, уставившись пустыми глазами в потолок. До срыва остается три шага. За Кавехом словно повсюду следуют взгляды, полные немого презрения, но выставленная планка не дает обернуться и уставиться в ответ, оглянется — попадет в ловушку, оглянется — его съедят заживо, распотрошат. Они подбираются все ближе к беззащитной спине, пока в один момент не касаются плеча, насильно поворачивая в свою сторону. — И что ты, по-твоему, делаешь? — спрашивает аль-Хайтам, крепче сжимая пальцы на чужой одежде. Кавех не отвечает, потому что ответить ему, собственно, и нечего. У него нет денег, нет дома, нет мечты и желания. Нет вообще ничего из того, что делает человека человеком. Он просто мешок с костями. — Ничего. — Вот именно. Они молчат как-то грубовато, и пропасть этого молчания разверзается глубокая, тяжелая. Придавливает сверху, обвивается вокруг в кокон. Аль-Хайтам прикрывает глаза, прежде чем сделать что-то очень важное, о чем обычно не задумываешься. — Забирай все свои вещи и переезжай ко мне, будешь медленно набирать свои заказы и раздавать долги. — Какая тебе с этого выгода? — спрашивает Кавех, глядя исподлобья. Должен быть подвох, подвох есть абсолютно всегда. — Ты слишком громко… Думаешь. Ты идиот, Кавех, я не встречал человека глупее. Мне хочется доказать тебе, что все это — ошибочно. — Это не причина. — Это подоплека. По факту у тебя просто нет выбора, тебе придется принять мою помощь, хочешь ты того или нет. Это похоже на самое чистое и прекрасное насилие, которое Кавех получал за всю свою жизнь. Действительно без вариантов, но их отсутствие ощущается полной свободой, словно клетку, запертую на семь замков, отпирают одним универсальным ключом. Губы немного дрожат, так, будто швы невидимых ниток рвутся, пытаясь сдерживать нервную и слабую улыбку. И глаз бога появляется в пальцах, освежая запахом великих древних лесов и мудростью Дендро Архонта.