Поймай меня

Потихоньку спускаюсь по лестнице, нервно вздрагивая, когда под ногами скрипят ступеньки ветхой лестницы, ведущей со второго этажа на первый. Сестрица Оля уже давно спала в своей кровати, видя десятый сон. Уверен, что ей представлялись динозавры, жившие миллионы лет назад. Оля любила, когда я возвращался из школы с очередным рисунком этого древнего создания. Каждый день в моей голове созревали всё новые образы этих огромных ящериц, которые так и манили сестру. Я всегда был близок с Олей, поэтому рассказал о моих планах на сегодняшнюю ночь. Честно говоря, ей это не понравилось, но мне нужно было, чтобы она ни в коем случае вдруг не проснулась посреди ночи и не стала задавать кучу вопросов, чтобы не отвлекать меня от очередной ночной вылазки. — Оль, — протянул я, сидя за своим рабочим местом, вырисовывая на полях тетрадки по химии разные завитки. — Ты… это… — Опять с Ромкой пойдёшь по ночи шарахаться? — эта хитрая девчушка всё прекрасно понимала. — Не бойся, родителям ни слова! В свои десять она была смышлёной девочкой. Её пушистые, золотистые волосы, большие и выразительные глаза делали её похожей на ангелочка. Она и вправду такой была - доброй, ласковой, понимающей. Как же мне повезло с сестрой. Спустившись с последней ступеньки, я стал натягивать на себя куртку, а затем и шапку. Я чувствовал весь азарт предстоящей встречи. Я буквально закипал от нетерпения, чувствуя, как кровь стремительно становится горячее, раздавая по всему телу приятное ощущение тепла. В зеркале, висевшем около полки с куртками, я увидел своё отражение. В этой шапке моя голова была похожа на яйцо, а эти ненавистные очки до боли натирали переносицу. Губы изогнулись, создавая на моём лице улыбку. Взглянув на часы, я отметил, что они показывали два часа ночи. Уже наступил четверг — подходящий день для показушной вылазки в закрытую школу. Но для чего это мне? Почему я не остался спать в своей мягкой кровати, укутавшись в одеяло? Почему я променял крепкий и здоровый сон на ночной визит в школу? Ответ был прост. Ромка. С ним я дружил уже четыре года. Признаюсь, поначалу боялся его звериного взгляда, которому подавай свежую тушку в виде очередного бедолаги-мальчишки - он тут же нападал. Использовал все козыри, припрятанные в рукаве, спешит как можно быстрее сожрать свою добычу с потрохами, не оставив и следа. Что же заставило меня пойти на этот огромный и опасный шаг — водить дружбу с бандитом? Рэкетом Пятифан занимался этим уже с младших классов — сначала вымогал домашку, потом еду в столовой, затем добрался и до материального мира. Но было в нём что-то такое… таинственно-удивительное. После очередного налёта на бедного школьника или обычного прохожего в недалёком от нашего посёлка городе, Ромка возвращался довольным — сразу было видно, как экстаз приводил его в неимоверный восторг, а мои горящие глаза при виде очередной его новой вещички в коллекции служили довольно высоким показателем того, что этот бандитский поступок был правильным. Мама боялась за меня. Всегда говорила, что такая дружба выйдет мне боком, ведь не дело дружить с тем, кто в любой момент может подставить тебя, скрывшись из виду, оставив тебя одного гнить на месте преступления, пока жертва даёт показания милиционеру. Отец же неодобрительно глядел на меня своим самым презрительным взглядом, который только мог изобразить. Когда Ромка приходил ко мне домой, Оля с интересом крутилась вокруг комнаты, в которой мы с моим другом делали домашку или играли в приставку. Но Ромка никогда не обижал сестру. Раз в три недели он приносил ей кассеты с мультиками или фильмами, которые удавалось достать непонятно откуда — точно не купил их в магазине. Да и где? А на прошлый День рождения в руках Оли красовалась мыльница «Сони», которую она прижимала к груди. Наивные глаза девчонки излучали нескончаемую радость и благодарность. Помню, как она чуть не сбила с ног Пятифана за такой подарок. Мама говорила, что фотик явно был украден: ну не может же мальчишка позволить себе такое, сто процентов скрывает улики, передавая их ни в чём не подозревающей девочке. Но фотик мама не конфисковала. А Оля просто делала фотографии и наслаждалась подарком. У меня, если честно, был плюс, связанный с Ромкой — больше никто не имел права меня задевать. Конечно, дружба с таким «авторитетом» пугала, поэтому многие побаивалась моего друга. Полина же не могла быть в стороне. Она не обращала внимание на то, что я вожусь с бандюганом, поэтому не переставала общаться со мной. Морозова была вторым человеком (после Ромы), который всегда с удовольствием проводил со мной время. Помню даже случай, когда в тринадцать мы с Пятифаном прокололись — обоим нравилась Поля. Но своё предпочтение одноклассница всё же отдала мне, а не моему бедному другу, неудавшемуся герою-романтику. А что до этой самой романтики… Я и сам ничего не понимал теперь. Входная дверь беззвучно открылась и тут же затворилась. Я натянул тёплый шерстяной шарф на нос, потому что мороз покалывал лицо. Рукавички, связанные мамой, согревали руки. Я шёл по ночному лесу, чтобы встретить Ромку в начале посёлка — немного страшно было идти в такую глубокую ночь одному. Так о чём это я? Все мысли снова были о моём друге. Я мысленно представил его образ: его большие серые глаза, широкий рот и пухлые губы, его густые брови идеальной формы, чуть вздёрнутый кончик носа… Боже, надо выкинуть эти мысли, поскорее убежать от них, спрятавшись где-то в потаённых уголках своего разума. Я никогда не думал, что мне будет нравиться мой друг. Ромка часто говорил, что он против такого. Ну… как говорил: — Ты чё, за педика меня принял? — в голове раздалась его фраза, брошенная в самом начале нашей дружбы. — Я такой хернёй заниматься не собираюсь. "Педик". Какое ужасное слово. Почему Ромка думает, что это так плохо? Неужели человек обречён на вечное изгнание и клеймо того самого "педика"? Мы же не выбираем, кого нам любить, правильно? И кажется ли такое проявление чувств верным? Или же за это надо пристыдить, унизить, уничтожить, чтобы никто и никогда не узнал, что ты — позор… Из мыслей меня вытащил внезапный сугроб, в который я зашёл по колено, незаметно уйдя немного левее с тропинки. Зараза. Теперь в ботинках чувствую снег, который стремительно превращался в ледяную воду. За что же мне такое наказание? И ведь никак не снимешь обувь. Остаётся верить, что вода, впитавшаяся в носок, быстро высохнет. Но даже это не помешало мне выбросить из мыслей лучшего друга. Он иногда оставался с ночевой, когда приходить домой совсем не хотелось, ведь он знал, что его отец отчитает по полной за бандитское поведение, за двойки в школе, за то, что не убрался в комнате. Проще было убежать, спрятаться у меня в комнате и поедать в кухне белый хлеб со сгущёнкой. Оля иногда сидела с нами за столом, когда родители спали. Она аккуратно нарезала хлеб и подносила мне банку варёнки, чтобы я помог ей открыть острую крышку. Ромка довольно брал корочку, обильно поливал сладкой массой и довольно причмокивал, пытаясь что-то сказать про божественный вкус данного десерта. Меня же это переносило в детство... В то время, когда всё было простым. На каждый его визит я притаскивал в комнату хлипкую раскладушку, чтобы он не спал на полу. Иногда он рассказывал что-то про очередную вылазку с Бяшей или другими подельниками. А я заворожённо слушал, всматриваясь в его черты лица. Что интересно, я не мог найти в нём изъяна. Идеально прекрасные глаза, в которых горел огонёк жизни, веселья, азарта. Ромка увлечённо взмахивал руками, иногда стукал себя по лбу, затем снова продолжал активно жестикулировать. Я то и дело просил его понизить громкость, ведь маме не нравилось, когда её сон прерывали. Но Пятифану было всё равно - уже ничто не в силах его остановить. — Эй! — знакомый голос сразу же вытащил меня из приятных воспоминаний. — Ты чего там копошишься? Долго я тебя ещё ждать буду? Ромка стоял посреди начинавшейся дороги. Руки его находились в карманах, из-под куртки выглядывали рукава олимпийки. Он приближался ко мне вальяжно, но с недовольным выражением лица. Видимо, он уже довольно продолжительное время находился в ожидании моего прихода. — Опаздываешь, салага. — Вляпался в сугроб по дороге, чуть не утонул в этом снегу, — снимаю рукавицу и протягиваю ему ладонь для приветствия. Он крепко сдавливает мои пальцы, будто это гармошка какая-то, затем активно трясёт рукой вверх-вниз и убирает свою ладонь в карман. — Прости. — Ладно, без извинений тут. А то развёл нюни: "В снег, в снег", — начал он, передразнивая меня. — Как девка. Не зря тебя прозвали Зайчиком. Я уже не обращал внимания на его подколы, которые были слышны от друга изо дня в день. Без этого даже было как-то скучно. — Ром, а ты точно уверен, что попадём в школу? — неспеша начал я, натягивая сильнее шарф на нос. Снег повалил неожиданно. В свете редких уличных фонарей он казался белыми гусиными перьями, которые мягко падали на землю. — Чё ты разнылся-то. Как Полька. Попадём, кто помешает? — Пятифан потёр красный от мороза нос и повернул голову в мою сторону. — Сторож втихаря свалил из школы. Подумал, что никому нахрен не сдалось переться в снегопад в этот альма-матер. Удивительно, альма-матер. Какие слова знает этот бандит с фингалом под глазом, о существовании которого я и не знал, пока мы не встретились. По телефону мы почти не созванивались, да и Ромка всё твердил, что всё это выглядит "по-пидорски". Почему же так? Разве настоящие друзья не могут просто поболтать по телефону? Переброситься парой дежурных фраз? — Кто тебе синяк поставил? — спросил я, пытаясь разглядеть эту сине-фиолетовую окружность под его левым глазом. — Опять с кем-то вступил в перепалку? — Да ничё я не вступал! Сам напросился... — горе-герой замешкался, пытаясь скрыть своё недовольство. — Вот я и врезал ему, за что и сам получил в харю. Шевели ногами, Зайчик, тебе придётся очень долго бегать. И он рванул вперёд, прямо туда, куда вели фонари. Я без промедления помчался за ним. Иногда запрокидывал голову и смотрел на тёмное небо с тысячами сиявших на нём звёзд. В Маленьком Принце говорили, что звёзды светятся для того, чтобы каждый выбрал свою. А какую бы я выбрал? Может быть, вон ту, которая выглядит меньше всех остальных? Она такая крошечная, что хочется оберегать её. Нет, эту выбрала бы Оля. Она сама ещё маленькая. Я бы выбрал ту, что рядом с ней - она чуть больше, но тоже не такого громадного размера. А Ромка... Какую бы он выбрал? Думаю, что ту, самую здоровенную, самую яркую. Он, как та звезда: светит ярко, но так далеко от меня. Кажется, что я ни за что не смогу дотянуться до него, даже если захочу, если изобрету космический корабль и улечу прямо к нему. А всё потому, что я понял это ещё давно - мне нравится Рома Пятифан. Мне было четырнадцать, когда после школы мы шагали домой. Ромка показывал трюки, раскрывая и подкидывая нож-бабочку. Я смотрел на его сосредоточенное лицо, и мне вдруг захотелось узнать: какие у него губы? На вид они выглядели шершавыми, но приятные ли они? Целовался ли он когда-нибудь? Нет, Антон, нельзя тебе думать об этом. "— Ты чё, в жопу долбишься что ли? Педик недоделанный..." Эта фраза всплыла в моей голове, когда Ромка в очередной раз тряс со школьников какие-то вещи, говоря о том, что вход на его территорию строго за соразмерную плату. А территорией он обозначал весь посёлок. За то, что ты просто дышишь, тебе могло не повезти. Только меня и Бяшу, нашего напарника, он не трогал. Хотя и Бяше иногда доставались оплеухи от Ромки. Но с меня он никогда ничего не требовал. В последнее время даже за проигрыш в картах он не брал для себя награды. Я ускорялся, почти догнав друга, которому оставалось несколько метров до школьных ворот. Мне не хватило трёх секунд, чтобы примчаться первым, обогнать его и доказать, что я не слабак. — А ты почти нагнал меня, Тоха! — с игривой улыбкой он достал из пачки сигарету. — Отдышись для начала, а потом зайдём. — У тебя ещё хватает дыхания на затяжки? — я еле дышал, а Ромка же не думал показывать слабость. — И как мы попадём внутрь? Ключа-то у нас нет. — У кого-то его нет, а у некоторых он в наличии. — выдохнув клуб пара, он свободной рукой достал из кармана заветный ключ, поводил им около моего носа. — Смотри, Зайчик, Серенький Волчок скоро съест тебя... Ромка многозначительно посмотрел на меня, докурил сигарету и выбросил окурок в белоснежный сугроб, который полностью провалился в снег, оставив за собой едва заметное углубление. И что бы значила эта его издёвка? Я шёл за ним, наблюдая за его уверенной походкой. Почему он всегда так в себе уверен? Почему не покажет слабость? Зачем нужно делать образ бесчувственного бандита, когда на самом деле можно показать свою настоящую, искреннюю сторону. Может быть, он и так искренен со мной. Или же нет... Только сам Пятифан мог дать ответ на этот вопрос. — Милости прошу к нашему шалашу, — друг оскалился, точно волк, и открыл входную дверь. — Дамам уступаем! — в его глазах вновь загорелись те самые алые огоньки, о которых я сегодня вспоминал. Словно бесёнок, он любил дразнить меня, шутить надо мной. Я повёл глазами, показывая некое огорчение его несмешной шуткой. — Удивительно, что именно сегодня вы проявили ко мне чувство заботы, мадемуазель Пятифан. Надо было видеть лицо Ромки, улыбка которого пропала в этот же миг. Пока я медленно отдалялся от него, уходя вглубь по коридору, он тут же захлобучил дверь и ринулся ко мне. За каких-то пять шагов он нагнал меня. — Мы такое не прощаем! — я почувствовал, как рука коснулась плеча, а за спиной раздался разразительный и заразный смех Ромки. — Поймай меня. З.А.Й.Ч.И.К. Он отчеканил каждую букву так, что они начали эхом отскакивать от жёлтых стен. Бандюган ринулся от меня к лестницам, ловко хватаясь за перила. Теперь он не волк. Он был похож на обезьянку, которая умело перебирала лапами в поисках того, за что можно ухватиться. Ромка ловко удирал от меня, ведь навыков у него было выше крыши. Множественные побеги от милиции позволяли ему развивать ловкость и скорость. Все нормативы по физкультуре были сданы на "отлично", когда удавалось не пропускать занятия. — Так просто не уйдёшь! Я погнался за ним, мигом сорвался с места, рассчитывая в голове тот выход, где бы он показался. Моя голова стала огромным механизмом, похожим на часы. Шестерёнки начали свою работу, визуализировалась карта школы, позволявшая увидеть местоположение каждой лестницы, двери каждого класса. Я направлялся к другой лестнице, прекрасно зная о том, что Ромка надурит меня, с лёгкостью обведёт вокруг пальца. — Ты гордишься своей быстротой, но вот анализ ситуации у тебя на нуле. Коридоры и лестничные пролёты, освещаемые лунной, длинные коридоры с кучей дверей, в любую из которых Ромка может юркнуть в любой миг. Я пытался обыграть его, уйти от правил, которые он придумал. Настала пора играть так, как я захочу. Я слышал его заливистый хохот, слышал приближающийся звук его ботинок. И вот, когда мне удалось подняться на третий этаж, я увидел его, мчащегося к лестнице. Он смотрел назад, думая, что я выскочу с другой стороны. Пока "враг" был в облаках, я выскочил из-за поворота и побежал навстречу, разведя руки в стороны. — Блять! — Ромка попал в мои руки. Если быть точным, правая рука задела его плечо, и он рухнул на пол, больно ударившись бедром о пол. Приземление на руку немного смягчило падение, но мне всё равно стало страшно. Пятифан выругнулся ещё раз. — Рома, тебе не больно? — Я начал приближаться к нему, за что мгновенно поплатился. Этот хитрец только притворялся, что ему больно. Он быстро вскочил на ноги, задел мой живот кончиками пальцев, сладко протянув: "Лови", и ринулся прочь по лестнице, как планировал сделать это с самого начала. — Твою мать... Папа бы точно отрезал мне язык за ругательства. Думаю, он понимал, что это всё происходит само, под действием ситуации. Я слышал, как Ромка спустился на второй этаж, тут же побежал за ним. Но пока я бежал, то услышал, как дверь одного из классов захлопнулась. — Значит, играем в угадайку. Посмотрим, кто это у нас Зайка, а кто нет. Я стоял посреди рекреации, в которой было шесть классов. В какую же дверь зайти? Я смотрел на класс биологии, затем перевёл взор на дверь математики. Но внутренний голос почему-то говорил, что это класс русского и литры. Сразу вспомнился тяжёлый взгляд Лилии Павловны, которая постоянно смотрела на нас с Ромкой из-под своих тонких линз очков. Она хмурилась, поправляла на переносице окуляры, а затем снова возвращалась к теме урока. — Три, четыре, пять. Я иду искать. — он мог спрятаться только в одном месте. — Бу! — Ромка выпрыгнул из шкафа, бросившись на меня. От неожиданности я чуть отошёл назад, облокотившись на парту. — Видел бы ты своё лицо. — Я знал, что ты тут, но всё равно стало не по себе. — я взъерошил волосы, выдохнул. — Вот это ты задал жару. Херачишь так, что мне тяжело стало. Я так даже от ментов не убегал, а тут ты... ГТОшник хренов. Глаза Ромки смотрели в пол - он всё ещё пытался восстановить сбитое дыхание. В свете луны он казался особенно привлекательным. Я всегда находил его довольно симпатичным, но сейчас... Сейчас мне хотелось безрассудства, безумства, того, о чём я, возможно, буду жалеть, но... — Честно, я... — Ромка только посмотрел на меня, как я не сдержался и прижался к его губам. Это длилось недолго - всего секунд семь, но экстаз разлился по телу. — Ты чё, с дуба блять рухнул? Какого хера?! Пятифан решил поскорее оттереть рукавом олимпийки свои губы от моей слюны. Но больше он ничего не говорил, только вот глаза его округлились очень сильно, такого я прежде никогда не видел. Он молчал. Молчал и всё ещё вытирал шершавые губы. Я не понимал, что мне делать: кинуться к выходу, чтобы убежать и никогда больше не видеть своего приятеля? Попытаться перевести всё в шутку? И чтобы на следующее утро меня прозвали пидором на всю жизнь? Как найти выход из такой ситуации? — Ром... — Объясни мне, что за представление было только что? — неопределённый взгляд вдруг сменился на холодный и мрачный, но какую-то грусть я всё равно уловил. — Спорил с кем-то за спиной? Думал, что будет пиздецки как оборжаться? Что у тебя в твоей кастрюле вместо головы?! Да скажи же ты в конце концов! Я не мог найти адекватного объяснения для собственного поступка, ведь Ромка посчитает меня полетевшим с катушек, тронувшимся умом психом, которого нужно лечить! Я уже жалел, что решил поцеловать его. Как глупо и опрометчиво, как ужасно и печально, что именно из-за этой затеи наша дружба разрушится на мелкие кусочки, которые потом будет невозможно склеить. — Я... — Да что "я"? Язык в жопу засунул? — но Ромка сам тут же прикусил свой язык, ведь понимал, как странно это прозвучало в этой ситуации. А я всё стоял. Стоял и мялся, не в силах выдавить из себя хоть слово. — И ты давно замышлял это? Скажи уже! — Я просто поддался случаю и решил это сделать, ведь я хотел проверить, нравишься ты мне или нет. Я отчеканил эту фразу на одном дыхании, не сбившись ни на секунду. Я зажмурил глаза, думая, что мне смачно прилетит в лицо Пятифановский кулак, разобьёт очки и ударит в живот, ноги будут сильно бить по всему телу. Так и останусь я тут, в этих стенах, захлёбываться слезами и слюнями. Но удара не последовало. И тогда я решил открыть глаза и увидел, как Ромка отвернулся от меня. Не знаю, взвешивал ли он все "за" и "против" насчёт моего битья, но выглядел он очень странно: скрестил руки на груди, опустил голову. Я никак не набирался смелости приблизиться к нему, а прошло уже около минуты. Но тут, резко сорвавшись с места, Ромка подлетел ко мне. — Хотел проверить, значит? — он остановился, подойдя ко мне слишком близко. Нас разделяло сантиметров пять, не больше. — А если я проверю? Что мне будет? Я не успел и слова сказать, как он впился в мои губы. Жадно, как зверь, в первые секунды отсутствовала нежность, но потом я осмелился накрыть его щёки своими ладонями. Этот жест притянул его ко мне. Я чувствовал, вокруг моей талии обвивались его руки, как он тяжело дышал, как жадно пытался зацеловать. Грубый язык иногда проскальзывал по зубам, увлажнял губы, дарил неведомое ранее ощущение дикого желания. У меня такого никогда не было. Даже тогда, когда я смотрел на Полину, не мог представить наш поцелуй, не мог позволить себе этого. Шершавая от мороза и мозолей рука юркнула под мой свитер, проводя от пупка до груди чёткую линию. Его ладонь вдруг по-хозяйски уместилась на моём животе. Свои же руки я закинул ему на плечи, скрепляя в прочный замок. Это наслаждение длилось ещё несколько минут, пока мы, наконец, не отлепились друг от друга. — Проверил? — вымолвил я, отстраняясь от Ромки, который пытался восстановить сбитое дыхание. — Да. — И как? — Пошёл в жопу, Тоха. — сейчас это звучало крайне странно, но я немного улыбнулся. — И в чью же мне идти? Ромка уловил нотки юмора в моём вопросе. Он ничего не сказал, а с новой силой притянул меня к себе, крепко положив руки на моей талии. Я не верил, что такое возможно: Ромка Пятифан, гроза всех дворов, местный авторитет, презирающий "педиков", сам становился тем самым ненавистным ему человеком. Мы целовались еще какое-то время, пока не обнаружили, что на часах было четыре утра. Пока сторож не вернулся для открытия школы, мы быстро смылись. От напряжённой обстановки не осталось и следа: мы бежали, кидаясь друг в друга снежками, смеялись на всю улицу. И тёмный лес никак не мешал нам, не казался преградой. Я чувствовал, как душа ликовала... Следующим днём, когда нужно было плестись в школу, на пороге дома меня поджидал Ромка, который прятал что-то за спиной. Скрывая свой застенчивый взгляд, он протянул коробку, в которой лежали механические часы. Я не знал, мог ли Ромка украсть их у кого-то, выманить в обмен на безопасность, но он тут же успокоил меня, сказав, что деньги оставались с летних заработков. Я знал, кем подрабатывает Пятифан, но отвергать подарок не стал - довольно положил коробочку в сумку, которую носил через плечо. Неловкость витала в воздухе, но пока все спят, то бояться было нечего. Я оставил на его губах короткий поцелуй, довольно улыбнулся. — Мог бы и подольше... — надулся Ромка, догоняя меня. Руки его были в карманах, но в какой-то момент я почувствовал, что он пытается стянуть с меня рукавицу. — Пока никто не видит. Давай, что ли... Держи меня за руку. Чтобы не упасть. — Так проще под локоть взяться. — я ухмыльнулся, но позволил снять варежку. Послышался звук смешка. Ромка выглядел довольным. — А как же твои убеждения насчёт таких людей? — Какие убеждения? — он сделал вид, что ничего не понимает, пока я не дёрнул его за руку. — Признаюсь. Каюсь. Ошибки были. Устраним. — Можешь хоть сейчас быть серьёзным? — Хорошо. Как это называют там, не у нас в России? Гей? — он подождал, пока я утвердительно отвечу, затем продолжил. — Я гей. Никаких педиков. — Ты осознаёшь, к чему ведут такие слова? — К тому, что я должен признаться тебе в чувствах, подхватить на руки и прикупить колечко? А не хочешь сходить на... — он замолк, но вскоре же продолжил фразу. — Хер. Хочешь? — теперь вид лыблющегося Ромки стоял перед глазами. Он не издевался, просто шутил. — Или откажешься? — Нормально скажи. — Ладно, не отстанешь же... Встречаемся? — Встречаемся. Довольный, он крепче сжал мою ладонь. Я понял, почему влюбился в тебя, Ромка Пятифан. За твои шутки, за твою дерзкую ухмылку, за храбрость, за умение признавать ошибки, за веру, за надежду...