Anyway

      Ещё раз привет, Накахара-кун! — Из-за спины послышался голос. Уже потихоньку узнавая кому сей голос принадлежит и, поняв, что это теперь не только его место, парень встал.       Из-за спины опять послышался тот спокойный, но при этом слегка буйный и раздражающий голос.       — Чуя.

***

      — Чуя, — проронил упоительный голос Осаму, — Уже уходишь?       — Да, от тебя подальше. — Что отчасти было правдой, ведь даже на момент и Чуе хотелось побыть в одиночестве.       — Стой.       — Чего тебе? — Уже встав с мягкой зелёной травы, спросил Чуя, грозно смотря на Дазая, но Осаму не остановил ни грозный взгляд, ни всё время машущий кулаками Чуя. Иногда Чуе казалось, что он и вовсе бессмертный.       — Останься. — Дазай почему-то отвёл взгляд, Чуя так и не понял почему. Накахара послушно сел, но уже не так уверенно, как пять минут назад, когда думал, что наконец остался наедине со съедающими его мыслями.       Дазай ухмыльнулся, видя, как послушно повела себя рыжая макушка. Повисла неловкая тишина.       — Ну, так чего тебе? — Уже явно раздражаясь от всей этой ситуации, спросил Чуя.       — Да так. — Парня такой ответ очевидно взбесил, но он промолчал, ожидая, какая же будет следующая фраза забинтованного. — Ты чего тут сидишь? — Спросил Осаму.       — А ты? — ответил Чуя вопросом на вопрос.       — Я? Да просто из дома выгнали. — Такого откровения рыжий не ожидал, ведь Накахара всегда знал, что эта скумбрия носит лишь маску какой-то эмоцией на лице, эта маска его и раздражала. Ведь сам Чуя не то, чтобы открытый, но волю эмоциям даёт.       — А ты? — вопрос завёл парня в замешательство. Накахара думал, что Осаму просто забудет и начнёт рассказывать свою историю, напрочь забыв про рыжего.       — Я?... — Чуя не знал, что, да и как сказать, говорить или не говорить? Обернётся это против него или нет? Но решил долго не думать, а просто спросить. — Почему выгнали? — Дазай пару секунд смотрел Накахаре в глаза и от этого ему было не по себе, а следом сказал.       — Поссорился. С отцом. — И правда, сказал так спокойно, будто Чуя совсем не чужой, будто разговаривал совсем не с ним.       — Я начал сравнивать его с матерью, и он разозлился, — Дазай говорил так, будто ставил перед фактом. Чуя всегда думал, что мать Дазая где-то за границей, а они с отцом просто ждут её, но то было лишь догадкой, и Чуя никогда не спрашивал, не интересовался, и не собирался. Тогда. Но сейчас.       —Моя мать... погибла в ДТП. — Глаза Накахары блеснули от удивления. Пальцы переплетались между собой, а от раздражения и вовсе след простыл. Осталось лишь жалкое сочувствие. Жалкое, мать его, сочувствие. Чуя не мог ничего сделать, сказать, поддержать, он не мог, и вовсе не знал, почему это его очень сильно бесило. Непонятные чувства, вроде человек перед тобой тебе вообще никто, но с другой стороны, будто это твой человек. Ему, видимо, доверились, а он просто молчит. Молчит, и смотрит в одну точку, как вкопанный.       — А... — Чуя не мог связать и двух слов, слегка запинаясь, пытаясь промолвить хоть фразу, хоть одно предложение. — Извини. - Всё, что получилось проговорить Чуе.       — Ничего, я уже привык. — Привык к чему? Привык, действительно. Что же ты хочешь этим сказать? Тёмно-каштановая чёлка обрамляла лицо Осаму, пока некоторые пряди были собраны в середине его лица. На улице начало холодать, от чего тело сыпалось мурашками, что было довольно заметно, а на улице — поздно.       — Она... эм... была хорошей? - Да, вопрос глупый, и Накахара это понял спустя считанные секунды, но опять же, Дазай его опередил:       — Да. Тогда мне было 7 лет.

***

      Тогда, я было проснулся от неимоверного кошмара. "Сон, в котором у твоих родителей вместо глаз — пуговицы" уже гуглил мальчик со слегка помятой пижамой. "Ничего не найдено", —… Ох, ужас просто. Мальчика ещё долго беспокоила бессонница от столь яркого кошмара. Так и не уснув, он встал с кровати и прихватив с собой свою плюшевую игрушку — зайку, пошёл в сторону родительской спальни. Приоткрыв дверь, видя, как родители сладко сопят, мальчик пробрался в комнату и повернулся стороной к матери, отвернувшись от отца спиной. Мальчик пытался уснуть уже не первый час, стараясь дышать одновременно со своей матерью. Раньше, эмоцию мальчика можно было узнать лишь взглянув на него. Но, как только почувствовав, что дыханье на другой стороне было не так быстро, как до этого, он повернул свой взгляд по ту сторону кровати. — Матушка, почему вы не спите? — Но мать ответила не сразу, вздохнув, она заговорила.       — Сынок, ты чего здесь? Это родительская спальня. — Парень знал как отец не любит, когда посторонние входят в спальню, но — Дазай же родной, так ведь?       — Матушка... мне приснился кошмар. — Честно ответил мальчишка.       — Ясно, тогда давай сейчас я тебе расскажу сказку и ты поспишь? М? Твоей маме завтра на работу, на которую опаздывать и прийти сонной — нельзя. — Попыталась объяснить сыну мать.

***

       — Я уже и не помню какую сказку она мне там рассказывала. — Чуя слушал с таким интересом, что напрочь забыл про все дела. Он хотел давать свои комментарии, но боялся спугнуть парня и перебить его. — Ну, что думаешь? На следующий день, она скончалась по пути на работу. — Сказать, что Накахара знатно ахуел, ничего не сказать.       — Это... Мне очень жаль, Осаму. — Чуе было искренне жаль, ведь сам он был не в лучшей ситуации и сказать ничего не мог. Предложение просто не связывалось.       — ШУТКА! — крикнул Дазай так громко, что чуть барабанные перепонки не шандарахнули. Что?       — ДА ТЫ БЛЯТЬ, — Чуя ничего не понял, то Дазай так откровенничает, то говорит, что этот рассказ шутка. Ведь он даже задумался, а не рассказать ли Осаму о женитьбе. Но он не мог просто так оставить столь ценную информацию.       — Дазай, чтоб тебя! Тупая скумбрия!       — Ну-ну, Чуя, давай без грязных словечек. Но скажу. Я не очень люблю новую спутницу отца. — Вот как отец Дазая нашёл новую любовь? Интрижка, интрижка. В мыслях у Накахары было только "Не зря же он, наверное, рассказал такую информацию, что за неё каждый репортёр отдал бы немалое количество денег? Или только я так думаю? Не то, чтобы Накахара считал деньги столь важными источниками человеческой жизни, но у него была привычка считать деньги в... литрах вина. Насколько Чуя помнит, его мать очень сильно любила вино и, тихонько на новый год каждый раз давала пробовать новые сорта вина, а став старше, Чуя начал красть вино у отца в кабинете. И отец видимо об этом узнал, но ничего не сказал. А узнал он это так, когда Чуя заходя в кабинет отца, увидел его сидящем в своем кресле просматривая опустошённую бутылку вина.       В голове Чуи сбивались мысли, коим невозможно было управлять. Окей, ладно, Дазай рассказал, но означает ли это, что Осаму доверился ему?.. Может, если попытаюсь, мы сможем наладить отношения?       —Дазай... Если хочешь, — его перебили.       — Чуя, ты хотел мне что-то сказать. — Уже не давая поделиться своими мыслями, Дазай перебивает Накахару. Да, он хотел рассказать о женитьбе, кой не настолько важно, как новая информация от Дазая. Но это видимо собеседника не напрягало. Может Чуя сказал что-то не то? Или Осаму ляпнул? В Чуе бушевали разные эмоции, что хотел Осаму этим сказать? Будет ли проще перевести тему, как этого и хочет Дазай? Но сможем ли поговорить в дальнейшем? Хорошо, Чуя сдался.       — Ладно, Дазай, убедил. Но в следующий раз ты так просто не отвертишься. Ты же знаешь Ацуши с нашего класса? — знал же, что знает.       — Да, знаю. А что?       — Меня заставляют жениться на его младшей сестренке. Нелепо, да? — Ладно, вот теперь тебе время прихуеть, Осаму.       — Жениться? — Переспросил Дазай.       — Ага.       — А твоя?       — Что моя?       — А твоя мать, что? — Странно, однако качели были у Осаму. Но Чуя рад, что он смог поговорить вот так с ним, не убивая друг друга взглядами. Ну, был рад до этого вопроса.       —... — мать Чуи... Бросила их. — Мне было лет десять, когда она взяла и сбежала. — Сбежала. Да, именно так Чуя и считал, для Чуи его мать — предатель.        — Извини. — Теперь настала очередь извинятся Осаму.       — Свали. — Чуя был раздражён. Нет, дело не в Дазае или в его вопросе, дело в самой матери Чуи, она была ему противна, Чуя даже взбешён. Накахара был эмоциональным человеком, даже в детстве — очень вспыльчивым. Не смотря на некогда прославленный его отец — тихая волна (хотя его называли так только те, кто был скорее, бессмертен, или те, кому надоело жить). Парень агрессивно встал с травы, но Дазай взял его за запястье как бы зовя в себе. Однако, Чуя был упрям. И вот, выдернув руку из руки забинтованного, он понял. Понял, что не хочет домой, но тем не менее, где ему ещё переночевать?

***

      Парень быстро хлопнув дверью комнаты, закрыл её. Сестра пыталась его успокоить, но Фукудзава остановил её. Чую раздражало всё, всё, всё, всё. Вплоть до диалога с Осаму. Всё раздражает, он раздражает. Он не хотел говорить со взрослыми на первом этаже, которые скорее всего сейчас пьют чай, ожидая, когда же спустится Чуя и поговорить о его свадьбе. Но, его ведь не заставляли? Ну, то есть жениться же не заставляли? От одной такой мысли, в Чую вселялся страх, да, его заставляли. Мысли засевшие в его голове и, заигравшее воображение, тщательно прорисовывая картину их с Осаму разговора, очень раздражало. Чуя сам себя не понимал. То Дазай его бесит в школе, то за пределами школы открывается. Сплошные качели. Вспоминая лицо Осаму при их разговоре, в мыслях было только: "Что за..." - в голове Чуи, ну правда, кто будет открываться человеку, которого едва знаешь? "Тем более, с таким лицом... О боже, о чём я думаю?!" Чтобы хоть как-то забыться, Накахара включил настольную лампу, взяв нужные учебники, приступил к делу. Чёрта с два! Послезавтра математика! А я так и не... Поговорил. Он не поговорил с Осаму на счёт математики. Черт бы его побрал! Опять он о нём думает! "Ну, конечно, как о нём не думать после такого разговора" - говорил в своё оправдание Накахара. Но, оправдание чего?.. На улице темнело, а лампа в комнате парня так и не выключалась, но уже окончательно устав от всех своих навязчивых мыслей, парень удачно заснул на столе, на утро конечно же поясница будет очень сильно болеть.

***

      Утро вторника. Чуя никак не мог выкинуть из головы тот разговор с Дазаем, кой его напрягал. Но вот, они пересеклись уже на дороге во входе в школу. Думал, Чуя, сейчас начнётся. Водоворот вопросов от Дазая "А почему ты так быстро ушел?" "Нужно было отлучится кое-куда пролить?" и тому подобное. (Хех, это конечно же, только воображение Чуи). Но, нет. Ни на первом, ни на втором, и даже на третьем уроке парни не сказали друг другу ни слова, лишь изредка встречаясь взглядами, но Дазай упорно их либо игнорировал, либо отворачивался от пристального взгляда Чуи. В этот день Дазай был довольно тих. "Интересно, это из-за нашего вчерашнего разговора?" — думал Чуя. Накахара решил забить на это, не, ну сам виноват. Чуя занимал себя всем, чем мог. Вплоть от рисования и писанин стихов на бумаге до решений уравнений по математике. Только вот, почему Дазай так и не посмотрел на Чую? Да, они пересекались взглядами, но Дазай ведь не смотрел на Чую, верно? Нет, ну не то, чтобы это его волновало... Ай, ладно.

Время обеда.

      Чуя и Ацуши сидели в столовой. Чуя ел свой ланч, попутно что-то бурно обсуждая с Накаджимой.       — Накахара-кун, сейчас у нас математика? — спросил Ацуши.       — Не знаю, вроде да, — ответил Чуя. Парни болтали о том и о сём.       —Ацуши, так ты любишь токпокки?       И бла-бла-бла. Уже вставая с другом из-за большого стола, сзади Накахары послышался громкий... Что-то упало. Или... Нет, драка!       Повернув свой взгляд на звук сзади, парня ждала картина похуже.       Еда на каштановых волосах была измазана, а пиджак с рубашкой были испачканы. Осаму нависал над парнем с ржаво-красными волосами. Этот парень с ржаво-красными волосами (интересно, а там у него тоже ржаво-красное?) был — Мичидзо Тачихара.

Двадцать минут назад.

      Осаму со злостью посмотрел на Тачихару. В парне начинала пылать злоба, хищный взгляд резко поменялся на холодный, создавалось ощущение, что он готов им заморозить парня напротив. Кажется, кто-то напрашивался на драку.       — Нарываешься? — Явно с какой-то неприятной злобой проговорил Тачихара. В кафетерии резко появилась масса людей, что фоткали и орали что-то двум юношам, кажется уже делая ставки на одного из них.       Уверенный в своей победе Тачихара, не раздумывая бросился в драку, направляя кулак в висок. Заранее вставший в стойку фудо-дачи Дазай, отразил удар дзедан-уке и вот-вот собирался войти в контратаку, однако нога, летевшая ему в живот, явно помешала. Он отскочил назад, толпа загоготала, кто-то начал подбадривающе кричать имя Дазая. Тачихира начал сокращать дистанцию и Осаму, недолго думая, нанес удар ногой в голову и успешно попал, хоть где-то его не подвили навыки каратэ, которым его научили ещё в далёком детстве. Да, тогда он отлынивал, но отец, не слушав своего сына продолжал отдавать его урокам каратэ. Тачихира потерял равновесие, но в последний момент ухватился за одежду Дазая и приложив усилия потянул его за собой. Глаза Дазая резко распахнулись от такого поворота событий, но не растерявшись, Мичидзо выставил перед собой руки и развернулся, упав на спину, он собирался встать на локти, однако, следом на него свалился Дазай, заставляя последнего стукнуться очень больно затылком об кафель. Толпа снова закричала, перебивая друг друга: «Ты снимаешь?!», «М-мальчики, пожалуйста не деритесь!», «В РОЖУ ЕМУ, В РОЖУ БЕЙ!». Осаму как можно скорее занял положение сверху, сев ему на живот и начав уже откровенную мордобойню. Парни пытались ударить друг друга в лицо и защититься одновременно. Мичидзо отчаянно извивался, пытаясь встать из-под противника. Уже чувствуя свою победу, Осаму ударил в нос и послышался хруст, начала течь кровь. Кто-то из пацанов удивленно закричал «Оооо!», когда остальные резко замолчали. Осаму встал и отряхнулся, отойдя от противника, не ожидая, что сломает ему нос.       — Кажется, я переборщил, — ухмыляясь и отряхиваясь, все больше разрывая дистанцию, произнес он.       Тачихара начал медленно вставать, держа руку под носом и опираясь на ближайший стол. Им овладел гнев, злость, ярость, и даже немного обида за своё вот такое вот поражение. Отчаяние кольнуло по телу молнией, а место, где ударил Осаму, тот же нос болел до безумия больно.