Сосать не стыдно

— Эй… Пацан, что с тобой? — звучит то ли справа, то ли слева — не разобрать. Слишком сильно кружится голова и земля уходит из-под ног. — Что ты принял? Таблетку? Какую-то таблетку… Онемевшие губы не хотят шевелиться. Через секунду Антон понимает: онемели не только губы, но и вся нижняя половина лица. Впору паниковать, но он недостаточно в адеквате. — Эй, — продолжает голос, звуча намного ближе, и в следующий момент Антона рвет на чужие кроссовки. — Да ну ебан бобан! Легче не становится. Ноги не хотят держать — гнутся в коленях, в лопатки внезапно упирается камень, а в заднюю часть шеи — трава. Значит, успел выйти на улицу? Слава богу, не хватало еще всю Иркину дачу заблевать, она ж потом башку откусит и не подавится. Эти мысли проносятся мельком, на периферии, пока он дрожит от озноба и спазмов. — Ты там кони решил двинуть? — интересуется лысый силуэт, заслоняя небо. Глаза, походу, перестали работать вместе с ногами. — Пацан, ну как так… Я лимит в этом сезоне исчерпал, — Антон зычно кашляет, будто у него в легких вся мокрота мира, — а тут ты… помирать собрался. Тебе сколько лет вообще? Подбородок мокрый и липкий, во рту омерзительный привкус крови. — Еще ж совсем писюн, — сокрушается кто-то над ухом. — Понажрутся всякой дряни, а мне потом пиздюлей получать за добрые дела. И часто ты такой херотой балуешься? «Первый раз», — ответил бы ему Антон, если б не выхаркивал органы. Он даже не в курсе, что принял: пошел на поводу у какого-то чувака, которого никогда раньше не встречал. Надо было спросить у Иры, знает она его или нет, а еще лучше — не выебываться из-за банального «все пробовали, а я че, лох педальный?» и ограничиться пивом. — Я тебя сейчас немного укушу, — продолжает голос. Видимо, начались галлюцинации. — Только не дергайся, ладно? А то хуже будет. Через секунду в шею вонзается что-то острое. Вскрикнуть бы, да сил нет, и дрожь бьет такая, будто Антон — выброшенная на берег рыба, которая пытается доползти до воды. — Да-а, беда, — заключает всё то же размытие с красным пятном. — Дело дрянь. Это очень странная наркота, ты какую-то лютую херню сожрал, пацан. По всей таблице Менделеева решил пройтись? «На хуя ты со мной разговариваешь? — возмущается он мысленно. — Я же всё равно не отвечу. И почему вас теперь трое?..» — Совсем поплыл? — силуэты громко вздыхают и качают лысинами. — Ну не могу я, не могу, понимаешь? Меня ж Пашка потом убьет. Еще раз. Если это трип, то самый всратый в жизни Антона. Пусть и сравнивать не с чем, но он уверен: хуже, чем сейчас, уже не накроет. — И за какие грехи ты свалился на мою голову? — вопрошает кто-то в пустоту, потому что сознание машет ручкой и плавно дает по съебам. — Ладно, пацан, держись. Будет больно. Дальше творится лютое мракобесие. В шею впивается раскаленный шампур, снятый с мангала, и Антон — шашлычок поневоле — орет дурниной. Так, по крайней мере, ему кажется. Зрение на секунду становится невыносимо четким: пятно превращается в лысого мужика с окровавленным ртом (что за пиздец?), над головой висят кроны деревьев (лес? какого хуя?) и усыпанное звездами небо (вот она, романтика двадцать первого века). Миг — и картинка снова мутнеет. Антона атакует пылесос-убийца, в груди всё горит адским огнем, от боли хочется выть и плакать, а еще проблеваться — так, на всякий случай. Отметил, блядь, Хэллоуин. Здорово. Дайте два.

***

Глаза открываются с большим трудом, будто на веках висят гири. Еще до того, как зрение успевает отреагировать, Антон понимает: рядом кто-то есть. То ли улавливает на слух, то ли чувствует запах — всего вокруг слишком много. Картинка плывет по краям, но остается четкой в середине, куда как раз попадает лысый мужик, за плечом которого стоит армянин с дурацкой прической. — Очухался? — спрашивает знакомый голос. — Тише, не шевелись, тебе сейчас нельзя. — Где… я? — спрашивает Антон хрипло, как в самых клишированных фильмах с сюжетом про амнезию. Он всё помнит, просто ни хера не понимает. — Кто ты? — Апостол Петр, — фыркает армянин с кичкой. Лысый на его реплику закатывает глаза. — Меня зовут Дима. Ты в больнице. — Откачали всё-таки, — шелестит Антон. — Смотря как посмотреть, — загадочно говорит новый знакомец, а мистер Кичка давится смехом. Думать над их словами нет сил: каждая мышца пылает, во рту настоящая Сахара. — Пить хочешь? Антон мычит, не рискнув двинуть головой, потому что боль в висках невыносимая. — На вот, держи, — Дима протягивает черную кружку с такой же черной соломинкой. Жидкость внутри кажется слишком темной и вязкой — наверное, смесь лекарств. Запах… странный. — Что это? — Пей, все вопросы потом. Антон хватает трубочку губами и втягивает изо всех сил, надеясь утолить жажду за пару глотков. Вкус охуеть какой омерзительный. — Что это? — повторяет он, уже зная ответ: нюх работает слишком хорошо, и за странной вонью легко угадывается самая настоящая… — Кровь. Антон успевает повернуться набок и свеситься с кровати — его тут же рвет прямо на пол. Дима и Кичка, за секунду оказавшиеся с другой стороны (какого хуя?), придерживают за плечи. — Может, нервное? — Ага, надейся. Я ведь с самого начала… Дальше он не слышит: еще один рвотный позыв заглушает посторонние звуки. — Ну, ты как? — спрашивает Дима спустя время, помогая улечься на подушку. — Больше не тошнит? — Нет, — сипит Антон, чувствуя себя в десять раз хуже, чем было. — Просто… плохо. — Знаю, — тот сжимает его локоть. Мистер Кичка стоит чуть поодаль. — Как думаешь, почему тебя вырвало? Хочется проорать «потому что это, блядь, кровь!», однако сил нет. — Я понял, — Дима спокойно кивает, прочитав всё по лицу, — но тебя вырвало из-за знания, что это кровь, или было что-то не так… со вкусом? Запахом? Возмущение в духе «а что с ними вообще может быть так?» Антон оставляет при себе и, собрав волю в кулак, слабо хрипит: — Она… воняет… — приходится облизать губы, — и на вкус… как дерьмо. — А я говорил, что он не веган, — хмыкает Кичка. — Не веган, — вторит Дима усталым голосом, и Антон сразу чувствует себя виноватым, хоть и не понимает, почему. — Ладно, скажи нашим, что нужна донорская. — А ты куда? — Та никуда, с ним останусь, мало ли что. Надо еще рвоту убрать. Извиниться бы за неудобства и задать логичный вопрос «какого хера тут происходит», но сознание решает, что ему пора. Однако прежде чем отключиться, Антон ловит охуительно пугающую мысль: всё это время он не дышал.

***

Пробуждение крайне паршивое — впору выть. Ему и холодно, и жарко, боль разливается по всему телу, горло саднит, а в глаза будто песка насыпали. — Антох, — зовет Дима, — тебе попить надо. Хочется спросить, откуда тот знает его имя, но Антон лишь едва заметно качает головой и бормочет пересохшими губами: — Кровь… не буду. — Будешь, если хочешь жить. — Так… — «не хочу» повисает в воздухе. — Я тебя не для того спасал, чтобы ты еще раз кони двинул. К тому же мне из-за наркомана-полудурка начальство такого пропиздона вставит… Имей совесть, а? Антон сглатывает, чувствуя жгучую обиду, — она копится влагой на глазах. — Я не… не просил. Горько. И от того, что приняли за наркомана, учитывая его нулевой (теперь уже нет) опыт, и от того, что он оказался из людей, про которых говорят «редко, но метко». Перспектива пить кровь тоже не добавляет светлых красок. — Знаю, что не просил, — Дима сжимает переносицу и устало вздыхает (а Антон по-прежнему не дышит, но в общей агонии этот факт пугает куда меньше, чем должен). — Но елки-палки, двадцать четыре года, молодой ведь совсем. Жалко мне тебя стало, понимаешь? Он не первый раз говорит о возрасте, хотя и сам недалеко ушел: ему, судя по виду, нет и тридцати. Но глаза у Антона сейчас работают крайне хуево, может, дело в этом. А может… — Сколько тебе лет? — сипит он еле слышно. — Пятьдесят два. Пиздец. — Но умер я в тридцать один, если ты об этом. Пиздец в квадрате. Вопросов целая куча, и Антон не знает, какой задать первым, да и состояние не особо позволяет. Он с трудом видит дальше собственного носа — всё расплывается, — а в груди самый настоящий пожар. Только вот сердце не бьется. — Ты… И я… что мы такое? — А сам еще не допер? — Дима хмыкает. Догадки, конечно, есть, но они пахнут сумасшествием. — Мы вампиры. Ну, или упыри, или вурдалаки. Называй как хочешь, суть одна: без подпитки ты умрешь, только в этот раз уже с концами. Поэтому… — он протягивает пакет с кровью, какие обычно вешают на капельницы. — Давай. — Это… — Первая положительная, донорская. Пей, говорю, — Дима слегка нажимает на пакет, чтобы стенки у горлышка отлипли друг от друга. И в этот момент до Антона доносится запах. Не сказать, что аппетитный, но намного лучше, чем в прошлый раз. Только вот руки не хотят шевелиться. — Я подержу, — Дима садится на край кровати. — Не глотай много сразу. — Если я не выпью, — Антон почти шепчет, — то… умру. А если выпью… — он кашляет, едва не врезаясь в пакет, — то буду убивать? — Убивать необязательно. Но некоторые из нас живут именно так. Он взвешивает «за» и «против». Благороднее было бы уйти в мир иной, не неся угрозы для других, но в то же время — у него здесь еще столько дел… И мама… Как она там, в Воронеже? Получит новость о смерти единственного сына и останется совсем одна? А Ирка и Макар? Именно они убедили Антона поехать на дачную вечеринку с толпой незнакомых людей, и пусть их вины нет — он и сам прекрасно опиздюлился, — но совесть наверняка замучает. Да и рано концы отдавать, когда тебе всего четверть века. Рано и страшно. Кстати. До четверти Антон, получается, не дотянул. И пусть лет через десять ему придется переехать (как Калленам — на Аляску), он что-нибудь придумает: начнет общаться с мамой через видеозвонки, бороду приклеит, в конце концов. — Решился? — спрашивает Дима, опять протягивая пакет. — Молодцом. А теперь тихонько… Антон обхватывает губами край и делает небольшой глоток. Во рту становится горько-солено, но блевать не тянет. — Ты как, нормально? Раньше, чем он успевает ответить, в коридоре раздаются шаги. Был бы Антон собакой (даром что псина сутулая), задергал бы ушами, но ему остается лежать полудохлой медузой: сил не особо прибавилось. — Ты опять за свое, — недовольно бубнит Кичка, войдя в комнату. — Договаривались же: молодняк кормишь только с охраной. — Да он двинуться не может, сам посмотри. — А если притворяется? — Серег, не гунди, — Дима осуждающе смотрит на Кичку, затем опять на Антона. — Тебе лучше? — Д-да. — Жажда притупилась? — Не очень, — Антон не может объяснить, в чем дело, но он уже выдул примерно стакан, а по ощущениям — меньше глотка. Дима хмурится и поджимает губы, а Сергей, который Кичка, хмыкает, подходя ближе: — Тепляк он, у него на морде всё написано. — Не быкуй, — говорит тот спокойно, потом обращается к Антону: — Допей до конца, мне надо задать тебе пару вопросов, хорошо? Остается лишь кивнуть и сделать что велено. Когда стенки пустого пакета начинают липнуть друг к другу, Дима отдает его своему… напарнику? Или кто он там? И, достав откуда-то планшет с белыми листами (видимо, медицинская карта), щелкает ручкой. — По шкале от нуля до десяти какая была жажда до того, как ты попил? Рассудив, что десятка — это примерно «я убью всех и себя буквально через минуту», Антон хрипит: — Семь. — Ему, конечно, было (и есть) очень хуево, но на людей кидаться не тянет. Впрочем, именно людей здесь и нет, может, будь всё иначе, уже бы выросла гора трупов. Думать об этом — полный пиздец. — А после крови? — Шесть. — Как дела со слухом? — Услышал его… — Антон косится на Сергея, — за пару секунд до того, как дверь открылась. — Обоняние? Приходится сделать вдох. Он вдруг понимает, что чувствовал запахи и раньше — значит, всё-таки дышал? Или теперь его рецепторы могут всё различить без дыхания? Или он дышал по нужде, когда для полноты картины требовался запах? Как это вообще, блядь, работает? Вопросов дохуя, но надо сначала разобраться с Димой. Тот, заметив долгую паузу, пытается помочь с оценкой: — Можешь сказать, чем пахнет от несмешного армянина? — Нет. — А от меня? Антон еще раз вдыхает полной грудью и слабо качает головой: — Нет. Но я чувствовал кровь, когда ты поднес пакет. — Понятно. А со зрением как? — Оно… нечеткое. Иногда становится лучше, но быстро расплывается, особенно по краям. Дима кивает, продолжая писать и игнорируя хмыканье Сергея. — Что-то болит? — Всё тело, особенно голова. И в груди жарко, а еще руки не шевелятся, — он пытается двинуть стопой, — ноги тоже. Опрос, судя по затянувшейся тишине, закончился, раздается лишь щелканье ручки. Нервно херачить по колпачку — слишком людская привычка, да и весь этот Дима… слишком людской. Столкнись они раньше, Антон не увидел бы в нем вампира, даже если бы верил во всякую нечисть. — Ну? — подгоняет Сергей. — Я прав? — Не знаю. — Не пизди. — Скорее всего — да, прав, — Дима проводит ладонью по лицу. — Не смотри на меня как на врага народа, я на эту хуйню всё равно не могу повлиять. Отнеси его карточку Паше и… позвони, наверное, Арсу. — Ты, блядь, шутишь? — Нет. — Ни хуя. Я не буду его втягивать. — Он сам подписал контракт, и не тебе решать, что с этим делать, — голос Димы по-прежнему спокойный и усталый, но что-то Антону подсказывает: терпению есть предел. — Да мне плевать, Поз. Егор выйдет через два дня — тогда и покормишь своего пацана. — Он не протянет два дня, ты же сам видишь. Охуенные новости, спасибо. — Класс, — Сережа фыркает, всплеснув руками. — Мало ты сам ради него впрягался, хочешь теперь, чтоб и другие рисковали? Идея — во! Он, наверное, поднимает большой палец. Антону не видно: опять зрение расплывается в ебеня. — Иди к Паше, — цедит Дима таким тоном, что волосы на жопе встают дыбом и сразу выпадают. — Я скоро тебя догоню. — Но… — Блядь, Серый, не доводи до греха! Дверь хлопает до того громко, что Антон, будь он совсем глухим, ощутил бы вибрацию на стенах. Дима тяжело вздыхает и принимается объяснять: — Вампиры по-разному реагируют на кровь. Кому-то, например, достаточно крови животных — их у нас называют веганами. Мы всегда пробуем сначала щадящий вариант, но, как ты уже понял, тебе это не подошло. Второй вариант — донорская кровь из запасов. Если её хватает, чтобы закончить обращение, то, считай, дело в шляпе. Но у тебя всё болит и органы чувств по пизде пошли, еще и жажда почти не уменьшилась, а это херово. Значит, остается последний вариант. — Какой? — сипит Антон, прекрасно зная ответ, но оттягивая неизбежное. — Кровь прямиком из человека, через укус. — Я не буду убивать. — Не придется, — Дима мягко хлопает его по плечу. — У нас есть специальные люди, мы их называем кормильцами. Да, стремное слово, сам знаю. Короче, они позволяют пить их кровь — в разумных пределах, ясен красен, — и получают за это деньги. — А если… — Антон сглатывает, — если я укушу, но не смогу остановиться? — Мы предпримем меры. Не думай об этом, окей? — Ага, блядь, легко сказать. — Твой организм сейчас очень слаб и функционирует не так, как у обычного вампира. Пока обращение не завершено, надо беречь силы, поэтому постарайся уснуть. — Дим… — Да? — А тебя часто называют Карлайлом? У него на лице написано «я слышал эту шутку сто раз и придушу того, кто скажет её в сто первый», поэтому Антон решает последовать совету и вырубиться прямо здесь и сейчас. Дима, правда, не советовал терять сознание, но чем богаты, тем и рады.

***

— С возвращением. — Он тут днями и ночами торчит, что ли? Из-за Антона? — Пить… хочу, — все силы, какие были после прошлой партии крови, опять ушли. — Знаю. Скоро всё будет, но сначала мне нужно, чтобы ты открыл глаза и внимательно меня выслушал, хорошо? Антон с трудом выполняет просьбу и утыкается поплывшим взглядом в Димин силуэт. — Мы дадим тебе еще немного донорской крови из холодильника. Станет получше, но надолго её эффекта не хватит. Важно, чтобы в этот момент, пока тебе не так паршиво, ты посмотрел, как правильно работать с кормильцами. Чтобы сам смог потом повторить. Понял? — Д-да. — Открывай рот. Ага, молодцом, а теперь втягивай, но постарайся не спешить. Сейчас этот пакет выпьешь, потом еще один, как раз Серега с Арсом успеют подойти. Что за имя — Арс? Сокращение от «Арсений», или какое-то иностранное? Они вообще в России или уже на Аляске (как Антон и планировал, но лет через десять)? Пока вопросы вяло сменяют друг друга, он продолжает пить. Дима прав, становится лучше: зрение меньше плывет, по краям снова появляется комната. Жажда немного притупляется — правда, лишь к концу второго пакета. — Готов слушать? — Да. — Сейчас ты немощен, но реакция на живую кровь может быть непредсказуемой, поэтому нам придется обездвижить твои руки и ноги. Окей? Не то чтобы у Антона был выбор, но он на всякий случай кивает. — Далее, — продолжает Дима, — когда придет Арс, я покажу, куда именно ты должен укусить. Захапаешь клыками слишком много — и он умрет, увлечешься с выпитым — он умрет. Люди по сравнению с нами очень хрупкие, нельзя об этом забывать. Мы с Серым подстрахуем, но именно ты в ответе за его жизнь, понимаешь? — Д-да, — в этот раз Антон запинается не от упадка сил, а скорее от ужаса. — А нельзя как-нибудь по-другому? Дима качает головой: — Я бы рад, но… Сам видишь, мы испробовали все варианты. В тебе сейчас суммарно почти полтора литра донорской крови — в нормальном состоянии этого хватает на две недели, а не на полчаса. У нас нет таких объемов, чтобы кормить тебя несколько раз в день. Антон отводит взгляд, чувствуя себя самым несчастным человеком — точнее, вампиром — в мире. Вина давит неподъемной плитой — спасибо, хоть дышать не надо. — Мне нужен психолог, — сипит он в шутку. Дима кивает: — Ляйсан Альбертовна увидится с тобой, когда встанешь на ноги. — Серьезно? У вас есть вампирий… э-э, вампирючий психолог? — Есть, слава богу и Паше. Ляйсан — его жена, так что мы все тут держимся благодаря семье Добровольских. Потом всё узнаешь, сейчас надо тебя покормить. Готов? — Да. — Серый, — зовет Дима, и дверь сразу открывается, как в ебаных фильмах ужасов, которые Антон терпеть не может, — помогай. Всё происходит слишком быстро, за какую-то секунду. Вот он лежал себе спокойно в позе креветки, а вот уже сидит с задранными руками, и его запястья обтянуты широкими металлическими браслетами на цепях. Выходит, фиксаторы всё это время были вмонтированы в стену над головой? Ноги постигает та же участь: на щиколотках смыкаются наножники, от которых тоже тянутся цепи — к дальним углам кровати. Дима несколько раз проверяет, что всё сделано правильно, дергает то тут, то там, затем дает отмашку Сергею: — Можешь заводить Арса. — Так он в твоем кабинете, — черные брови сходятся на переносице, — осмотра ждет. — Его ж Варнава должна была осмотреть. — Она домой умотала два часа назад, сказала, ты в курсе. — Ну ебан бобан, — Дима проводит ладонью по лицу, — здесь будет когда-нибудь порядок или нет?.. Ладно, подожди пока тут. Мы скоро придем. Сергей кивает. Когда они остаются в комнате вдвоем, он вдруг нависает над Антоном и смеряет его строгим взглядом. — Ты весь такой тонкий-звонкий, и все вокруг тебя жалеют, особенно Поз. Но не дай бог ты рыпнешься и причинишь Арсу вред… я сразу же сверну тебе башку, и, поверь, никто не станет мне мешать. Всё понял? — Понял, — сипит Антон, из последних сил удерживая зрительный контакт. От этого вампира пиздюлями веет за версту, и, если честно, он его немного боится. Попробуй, блядь, не испугаться, когда «свернуть башку» — ни разу не метафора. — Я не хочу никого подвергать… — опять ебаный кашель, — опасности. — В твоих же интересах, чтоб так и было. Сергей отходит к стене и скрещивает руки на груди. Антон тем временем размышляет, какие отношения связывают его и… Арса. Родственники? Например, братья. Или… что-то вроде Паши и Ляйсан? Дверь открывается, и начатую мысль не хочется додумывать до конца: в комнату входит настолько красивый парень (мужчина? в общем, слегка за тридцать) — Калленам и не снилось. Он человек. Антон понимает это сразу как по щелчку пальцев: в нос проникает сладкий, ни с чем не сравнимый запах, который взывает к чему-то глубоко внутри, на уровне инстинктов. Сознание делится на две части: одна капает слюной и заправляет салфетку за воротник, как в идиотских комедиях про вампиров, а другая отмечает яркие голубые глаза, волны черных волос, заостренные скулы и кнопочный нос. Арс довольно высокий — Дима ниже него чуть ли не на голову, — и стройный. Хотя про таких обычно говорят «поджарый». Подбородок у него гладко выбрит, но под глазами мешки, да и в целом вид довольно уставший. Антон благодарит свои органы чувств и донорскую кровь, потому что не смотреть на этого человека — настоящий произвол: будь они в других обстоятельствах, он бы наверняка за ним приударил. Если б хватило смелости. Ладно, Антон бы зассал. — Привет, — здоровается ходячая обложка журнала Vogue. — Я Арсений, твой… кормилец, — на последнем слове он морщится, а Сергей дергает уголком губ. Значит, всё-таки Арсений. Красивое имя. — Только посмотри, в каких условиях мне приходится работать! Кормилец… Кошмар, а не название. Поз, серьезно, смени его. Дима отмахивается: — Все вопросы к Паше. Расчехляйся уже из своей водолазки… — Это бадлон. — …и приступим к делу. Арсений закатывает глаза: драматизма не оценили. Антону хочется как-нибудь его ободрить, но силы стремительно исчезают. Скоро о нормальном укусе не сможет идти и речи: он просто откроет рот и попросит Арсения ткнуться горлом меж челюстей. Черная водолазка ползет вверх по телу, обнажая белую кожу с уймой крошечных родинок. Антон чуть не давится слюной, только уже не от голода. — Ты на нас стриптиз тренируешь, или че? Давай быстрее, — пыхтит Дима, но как-то по-доброму, из серии «я буду делать вид, что мне не нравятся твои выебоны». Дружба с Ирой была примерно такой же. Как она сейчас?.. И как Макар? Знает ли мама? Вопросы опять наслаиваются, но ответов, ясное дело, по-прежнему нет. Лучше сосредоточиться на Арсе… или всё-таки Арсении? Да, «Арс» — слишком интимно, а они едва знакомы, плюс он сам представился полным именем, поэтому… Лучше сосредоточиться на Арсении. Там определенно есть на что поглазеть, и дело не в изящных ключицах и созвездии родинок: всё внимание перетягивает косой шрам на левой стороне груди. Он тянется от самой шеи и ныряет к сердцу. Ярко-малиновый, будто воспаленный — это случилось совсем недавно, может, пару недель назад. Рубец грубый и кривой, словно кожу… тащили зубами. Блядь. Антон пялится так пристально, что Арсений обнимает себя одной рукой, а Сергей очень красноречиво (и очень злобно) прочищает горло. — Смотри внимательно, — говорит Дима, делая пару шагов и замирая возле обнаженного плеча. — Тебе надо укусить вот здесь, видишь? — его пальцы обводят безопасную зону, не касаясь кожи. — Упираешься клыками, держа свою голову вот так, — он подает знак Арсению, чтобы тот согнул ноги в коленях, и, оказавшись с ним на одном уровне, слегка цепляет шею зубами. Это выглядит комичным ровно до того момента, пока Арсений не вздрагивает. Сергей тут же делает шаг вперед, а Дима отклоняется и смеряет обеспокоенным взглядом: — Арс? — Всё нормально. — Ты уверен? — уточняет Сергей. — Слушай, тебе необязательно… — Обязательно, — тот упрямо поджимает губы. — Ты знаешь это не хуже меня. — Серый прав, — говорит Дима, — у тебя ПТСР, Ляйсан всё подтвердит, и никаких штрафов по контракту не будет. Если хуево, не делай себе еще хуже, ясно? Мы что-нибудь придумаем. — Да что вы придумаете? Посмотрите на него, — Арсений тычет пальцем в сторону Антона, но никто не реагирует, — он еле живой. То есть… вы поняли. А Егору еще два дня нельзя кровь пускать, он и так весь график похерил из-за Эда. Здесь всегда есть риски, и я о них прекрасно знаю, не надо сдувать с меня пылинки. Сергей выглядит как человек, у которого вот-вот случится мигрень. Или нервный срыв. Но теперь его тревога объяснима, и Антон с ним весьма солидарен. Правда, огорчает очевидный факт: они с Арсением не родственники — в том нет ничего кавказского, — а значит… — Ладно, — вздыхает Дима, отвлекая от череды хуевых мыслей, — давайте поторопимся. Антох, смотри еще раз: во-от здесь, — он повторяет нехитрые манипуляции, но теперь Арсений не дрожит. — Осторожнее с зубами, они достаточно острые. Тебе придется самому прочувствовать, с какой силой давить. И, самое важное, ты можешь сделать только один глоток. Как бы ни хотелось еще, нельзя поддаваться. Понял меня? Антон согласно мычит. Шрам на чужом теле отбивает всякое желание закатывать глаза и фыркать, что он врубился с первого раза. — Отлично. Арс, готов? — Да. — Серый, ты страхуй с той стороны, я с этой. Дима и Сергей становятся по бокам от кровати, а Арсений подходит ближе и садится на постель. Запах дразнит нюх, а красота — зрение, но сейчас не время для симпатий: нужно собрать волю в кулак и доказать себе и всем вокруг, что опасности нет. Когда перед глазами появляется обнаженное плечо, плавно переходящее в шею, Антон чувствует острый голод и… смущение. Видимо, с Арсением по-другому никак. — Ну, чего застыл? — тот мягко фыркает. — Ждешь, когда я себя солью посыплю? Смех застревает в горле, но хотя бы немного снижает градус напряжения. Из-за того, что руки и ноги обездвижены, Арсению приходится чуть ли не впечатываться в лицо Антона своим телом. Эту бы позу, да в другой ситуации… Боже, соберись, совсем поплыл. Кровь манит, но не лишает рассудка (Арсений сам прекрасно с этим справляется). Однако силы на исходе, поэтому Антон открывает рот и, несколько болезненно подавшись вперед, примеряется к чужой шее ровно в том месте, где показывал Дима. Еще бы маркером обвели и написали «кусать сюда». Прежде чем приступить к делу, он шепчет, почти касаясь кожи губами: — Ты… в порядке? Арсений кидает на него удивленный взгляд, да и Дима с Сережей странно косятся, но до них сейчас нет дела. Конечно, будь он человеком, уже покраснел бы как вареный рак — в мертвенной (ха) бледности есть свои преимущества. — Всё хорошо, — отвечает Арсений, улыбаясь так мягко, что, не умри Антон из-за таблеток (боже, какой позор), его бы сразил сердечный приступ. — Кусай. Зубы надрывают кожу — ощущение крайне хуевое, пугающее до масштабов кирпичного завода, — и на язык попадает влага. Этот вкус не сравнится ни с донорской, ни тем более с животной кровью: насыщенный до стона, до закатывания глаз, до поджимающихся пальцев. Антон почти уверен, что и вправду стонет, но на стыд волшебно поебать. Невероятно пьянящее чувство. Может, работает самовнушение, а может, ему действительно становится лучше: слух обостряется, запахов теперь намного больше, а запястья ноют от неудобной позы (уже хоть что-то). Он вонзает зубы чуть сильнее, мысленно извиняясь перед Арсением, и набирает полный рот крови, чтобы сделать один-единственный глоток. А потом медленно отстраняется, виновато лизнув место укуса. Хуй знает зачем, не собака ведь — его слюна вряд ли лечит. — Вы как? Порядок? — сразу спрашивает Дима, о котором Антон умудрился забыть. Теперь чужое присутствие ощущается слишком остро: он и не знал, насколько процесс кормления… интимен. — Я в норме, — отвечает Арсений. — Он полностью себя контролирует, думаю, можно сделать еще пару глотков. — Уверен? — вклинивается Сергей, за что получает недовольный вздох. — Да, мамочка, я в полном порядке. — Поерничай мне еще! Сначала храбрится, весь из себя герой неписаный, а потом кого на операционном столе откачивают? Блядь, Арс, ты меня в могилу сведешь. — Ну так… поздновато уже, Сергуль, — смех у Арсения мягкий и рокочущий — будто солнышко греет. Обнаженная рука тянется вправо, сжимает чужое плечо. — Я в порядке, честно. Видишь, даже не дрожу. Антон чувствует себя третьим (на самом деле, четвертым) лишним: их забота друг о друге такая искренняя и теплая — хочется отвернуться. И накидаться в дрова. Сейчас бы еще переживать, что симпатичный мужик, чью кровь он только что пил, несвободен… М-м-м, просто песня. Вечно у него всё через задницу.

***

— Салют. Если б Антон успел открыть глаза, то уже бы их закатил. — Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково, — голос бодрый, без былой хрипотцы. Он разлепляет веки, чтобы увидеть Диму. — Ты из палаты вообще не выходишь, что ли? И спишь тоже здесь? Тот смотрит на него как на ребенка, который пихает треугольную фигурку в прорезь для квадратов. — Мне не нужен сон. Тебе теперь, кстати, тоже. — Я не тупой, просто еще не привык, — бормочет Антон на всякий случай, хотя сейчас куда важнее обновившееся зрение. И слух. И — он втягивает воздух — обоняние тоже. Дима не совсем лысый: у него, оказывается, есть волосы, просто очень короткие и частично седые. А еще щетина. Интересно, если её сбрить, она вырастет снова?.. На коже нет ни морщин, ни шрамиков от акне — явные плюсы вампирского бытия, — однако назвать это всё нечеловеческой красотой язык не повернется. Скорее, наоборот, очень даже человеческой, не вызывающей лишних вопросов. И глаза ни хуя не янтарные, а карие, самые обычные. — Харэ на меня так пялиться, я же не Арсений. Стыд приливает жаром к щекам. Самовнушение, конечно, но легче от этого факта не становится. — Я… — Антон обрывает себя на полуслове, потому что слышит чужие голоса. — Там кто-то за дверью? Дима молчит несколько секунд, нахмурившись, а потом хмыкает: — Нет, это этажом ниже. Значит, не показалось — слух тоже апгрейднулся. — Как у вас крыша не едет от такого количества информации? — спрашивает Антон, озираясь по сторонам, видя свою палату (хотя это, скорее, обычная спальня) чуть ли не впервые. Раньше картинка постоянно расплывалась и походила на битые пиксели, а сейчас — гипер-мега-ультраэйчди. — Мозг привыкнет, не бойся. Тебе лежать-то еще не надоело? Может, оторвешь жопу от кровати? И так почти неделю валялся. — Неделю?! — он давится воздухом (опять же, самовнушение, но…). — Да. У тебя после кормежки было что-то вроде анабиоза, организму нужны были силы, чтобы закончить трансформацию. Так что ты теперь полноценный Оптимус Прайм. Хотя с виду тот еще Бамблби, если честно. Вставай давай, надо проверить скорость и рефлексы. Подниматься — просто пиздец. Всё одновременно слишком быстро, но в какой-то замедленной съемке. Конечности кажутся длинными и несуразными, будто ему снова пятнадцать и у него случился резкий скачок роста. Нет сверхъестественной (даже естественной) грации — он неуклюжесть во плоти. — Пройди в конец комнаты. Антон делает как велено, но движения такие молниеносные, что он чуть не сносит вазу, стоящую на комоде возле двери. Успевает её подхватить, но путается в ногах и поздно тормозит, а потому врезается плечом в стену. — Н-да… С этим даже яд вампира не сможет помочь. — Иди в жопу, — бубнит он, потирая ушибленное плечо — по привычке, на самом деле ему не больно. Затем поднимает осторожный взгляд, но Дима, слава богу, не выглядит оскорбленным. — Ладно, не парься, привыкнешь к новым ощущениям и станет полегче. — Пока Антон продолжает осматривать комнату, тот подходит к окну и, присев на подоконник, кивает в сторону двери, притаившейся в углу: — Там ванная, если че. — Разве нам надо мыться? — Нет, но многим нравится. По старой памяти, так сказать. В шкафу есть комплект одежды, если не хочешь шататься по дому с голой жопой. — Антон только сейчас обращает внимание на свою больничную рубаху — ту самую, которая с завязочками на спине и весьма открытым низом. — Твои шмотки пришлось выкинуть, слишком много… биологических жидкостей. — Надеюсь, ты про кровь и рвоту. — Ага, надейся. — Увидев его сморщенное лицо, Дима закатывает глаза: — Тох, ты в прямом смысле слова умер. Может, конечно, в «Сумерках» всё красиво, но в реальной жизни это опорожнение кишечника, скажи спасибо наркоте и выбросу адреналина. Кстати, что ты принял? У тебя кровь была такой поганой на вкус, я чуть не проблевался, хотя врачом уже двадцать лет работаю. — Сам не в курсе, — говорит Антон, потирая шею. — Я раньше никогда не пробовал. — С почином, получается. — Ага, спасибо, — он фыркает, а потом смотрит Диме в глаза и повторяет уже без шуток: — Серьезно, спасибо тебе. Если бы не ты, я бы кони двинул. Точнее, ну… ты понял. Тот кивает, улыбаясь. — Главное, не просри свой шанс. Мы в первые полгода, конечно, подстрахуем, но дальше всё уже зависит от тебя. Антон хмурится: — В смысле — первые полгода? — Ты будешь жить здесь. Мы поможем перевезти необходимые вещи из твоего старого дома, обеспечим питанием и разберемся с новыми документами. Плюс работа с психологом, плюс помощь в адаптации — нельзя, чтоб тебя раскрыли. Обычно это всё занимает полгода, иногда меньше. — В честь чего такая щедрость? Дима хмыкает: — Это не благотворительность, Антон. Тебе придется всё отработать. Поначалу будешь помогать с мелкими делами здесь, а потом вернешь долг, когда съедешь и устроишься на работу. Все условия есть в контракте, который ты подпишешь сегодня вечером. — А если не подпишу? Дима дергает уголком губ: — Подпишешь, — и в этот момент кажется в разы опаснее, чем Сергей, который грозился свернуть башку. — Паша — для тебя он, конечно, Павел Алексеевич — контролирует вампиров в Москве и Московской области. Мы не обращаем всех налево и направо, а за тех, кого обратили, отвечаем головой, поэтому и спрос… соответственный. Если бы Антон потел, вся рубашка уже покрылась бы темными пятнами. В заявлениях Димы есть резон, но вкупе с его непрошибаемым спокойствием каждое слово звучит охуеть как зловеще. — А были случаи, когда кто-то нарушал контракт или пытался смыться? — Конечно, были. — И что с ними стало? — Угадай. Спасение больше не кажется хорошей новостью. — Не забивай себе голову лишними деталями, — советует Дима (слава, блядь, богу, что не он местный психолог). — Тебе нужно поскорее прийти в себя. По маме же, небось, соскучился? От последних слов кровь, которой нет, холодеет в жилах. — По… маме? — Шастун Майя Олеговна, пятьдесят четыре года, проживает в Воронеже, преподает химию и биологию в средней школе. Или у тебя есть еще какая-то мама? Пиздец. Просто… пиздец. — Да не бледней ты, и без того бледный. Ни тебе, ни ей ничего не угрожает, просто выполняй свои обязательства, а мы выполним свои. Здесь не тюрьма, Антон, но волшебник в голубом вертолете, который бесплатно показывает кино, бывает только в детских песнях. Остается кивнуть, потому что на большее он сейчас не способен. Надо внимательно прочитать контракт — может, всё не так уж и плохо. А может, ему придется продавать свое тело на трассе и выплачивать долг всю оставшуюся вечность. Ну или сколько он там протянет, прежде чем фатально (и неизбежно) опиздюлится еще раз. — Составь список вещей, которые надо привезти из квартиры, — говорит Дима. — В верхнем ящике стола есть ручка и блокнот. — Адрес можно не указывать, да? — Язвишь? Это хорошо, — он улыбается, снова выглядя простым добросердечным мужиком. Пугающая метаморфоза. — Адрес у нас есть. Я зайду через час, обустраивайся пока. — В ответ на выгнутую бровь Дима пожимает плечами: — Переоденься, не знаю, в душ сходи. Ты, конечно, уже получше выглядишь, чем во время кормежки, но помыться всё-таки надо. — А как я выглядел во время… — Антон морщится, — кормежки? — Как и полагается полутрупу-полувампиру. Глаза красные, кожа синяя, и вены вздулись по всему телу. — Пиздец, — он выдыхает, проводя ладонью по лицу. И именно таким его видел Арсений? Здорово, че. Если уж позориться, то перед всеми сразу, поэтому Антон говорит: — Слушай… а из-за укуса вампир может, э-э, как-то не так воспринимать кормильца? — Дима хмурится, явно не понимая, о чем речь. — Я имею в виду, кровь нас одурманивает, правильно? Типа… феромонами там всякими, не знаю. — А-а-а, — тянет он довольно, расплываясь в широкой улыбке, — ты про то, что тебе Арсюха понравился? Антон чувствует себя пятиклассником, которого троллит батя, спаливший, как тот нес чужой портфель до самой школы. — Кровь действительно одурманивает, но не в том смысле. Тебе бы захотелось его убить, а не трахнуть. — Я не… — Да не смущайся, — Дима машет рукой, делая ситуацию еще хуже. — Я за свои годы чего только не видел. К тому же ты после кормежки раз десять сказал, какой он красивый, так что сейчас Америку мне не открыл. — Я назвал его красивым? — Ага. — При нём же? — Ага-а, — и улыбается, будто он Лариса Гузеева, и ничто не выдает пугающего мужика, который в курсе всех личных данных Антона. — Не помню… — Ты уже не в адеквате был, не парься. Повезло, что я попросил Серого сгонять за ключами от фиксаторов, он пропустил все твои признания. — Блядь, — Антон снова проводит ладонями по лицу. — Мне жаль. Я не претендую на чужого… э-э, партнера, просто… Дима фыркает: — Расслабь булки, Арс у нас птица вольная, ни с кем еще не закрутил. Они с Серым лучшие друзья. Тот, кстати, хороший парень, просто иногда параноит насчет безопасности. — Не без причин, судя по шраму. Это ведь… из-за вампира? — Да, молодняк напал во время кормежки. Нам казалось, он себя контролирует, но… недоглядели, в общем. Арсу хорошо досталось, я его с того света еле вытащил. Антон вспоминает, что Дима говорил о своей врачебной практике, и это вроде как немного не вяжется с их… образом жизни. — Ты веган? — Нет. — Но как тогда… Дима пожимает плечами: — Годы тренировок и работа с Ляйсан. Я с самого начала был врачом, и это оказалось единственной хорошей вещью из прошлого. Да и Паша искал своего человека в медицине, так что у меня был стимул вернуться как можно быстрее. Кстати, веганов в целом очень мало. Они у нас считаются последним витком эволюции. — Почему? — Потому что они, по сути, всеядны. Лучше всего им подходит кровь животных, но веганы вполне могут перейти на донорскую или на теплую, если захотят. Так что в случае каких-нибудь экстренных ситуаций у них больше шансов на выживание. У донорских, соответственно, два варианта, у тепляков — один. Ты можешь, конечно, посидеть на пакетах, но, чтобы насытиться, тебе придется пить очень много и очень часто. Почти всё вхолостую. С кровью животных даже не пытайся — наизнанку вывернет, как и в прошлый раз. — Дима смотрит на наручные часы и, нахмурившись, поднимает взгляд на Антона. — Ладно, мне пора другими делами заниматься. Не забудь про список вещей и нормальные трусы. И оставайся пока здесь, ладно? — Мне нельзя выходить из комнаты? — Можно будет, когда подпишешь контракт, а до тех пор… — он указывает глазами куда-то вверх и вбок. В углу под потолком висит камера. Охуенно. — Правила, сам понимаешь. Антону остается лишь кивнуть и сделать вид, что звук замка, щелкающего по ту сторону двери, его абсолютно не беспокоит. Ага, если бы.

***

Он слышит шаги на лестнице и даже чувствует запах — неделю назад слабо ощутимый, а сейчас, с новым обонянием, ставший сильнее в разы. У него есть около минуты, но этого мало. Причесываться, пялясь во фронталку, неудобно: Антон каждый раз дергается с тихим «ух, бля», увидев свое лицо во весь экран. Да и кудри не хотят слушаться — поебать им на всякую вампирскую элегантность. Толстовка, похожая на розовое облако, изыска тоже не добавляет. Несправедливо. Даже Белле, способной убиться на ровном месте и выглядящей так, будто она сошла с рекламных плакатов про депрессию, помог яд вампира. Чем Антон хуже?.. Когда в дверь тихо стучат, он садится на кровать и упирается локтями в разведенные колени. Нет, не пойдет, слишком быдловато. Надо замереть возле окна, типа весь из себя эстет, который думает о вечном. О, или еще лучше — пусть Арсений застанет его с книгой. Только здесь нет книг. Блядь. Антон тихо вздыхает, зарывшись пальцами в кудри. Боже, какой испанский стыд. Хотя… стыдно-то ему за себя, так что не испанский, очень даже отечественный. Решив, что, если за двадцать четыре года так и не смог стать элегантным аристократом, то не хуй и начинать, он поднимается и спешит открыть дверь. — Привет, — говорит Арсений, мягко улыбаясь. И всё, и пиздец Антону. А он ведь надеялся, что улучшенное зрение покажет все недостатки человеческой внешности. Так и есть: теперь заметны и ранние морщины, и неровности кожи, и небольшое шелушение на лбу, — но это, к сожалению, ничего не меняет. У Арсения россыпь родинок на щеке, длинные, как у куклы, ресницы и яркие голубые глаза, а в радужке столько оттенков и переходов — Антон мог бы пялиться минут десять с очень тупым лицом. — Привет, — отвечает он хрипло. — Ты еще красивей, чем я помню. А ведь планировал больше не позориться. Ладно, чего уж там, сгорел сарай — гори и хата. Арсений выгибает бровь, явно сдерживая смех: — Спасибо? Ты тоже выглядишь куда лучше, чем в прошлый раз. Так и знал, что у тебя зеленые глаза. — Откуда? — Он пропускает внезапного гостя в свою комнату. Тот пожимает плечами: — Интуиция, — и без лишних церемоний проходит к письменному столу. Роется в своей наплечной офисной сумке, которую Антон не сразу заметил, и достает на всеобщее обозрение папку с листами. — Я принес контракт, — он машет кипой в воздухе. — Читай, если что непонятно — спрашивай, всё подскажу. — Ты юрист? — Антон садится в кресло, пока сам Арсений упирается бедром в поверхность стола и явно не собирается уходить. Черные джинсы в облипку выглядят так, будто он украл их из костюмерной Brazzers. Еще и коленки эти голые… Боженька, помоги. …А можно ли теперь обращаться к Богу? Или пора взывать к Сатане? — Нет, я занимаюсь финансами. Но и… со всякими другими делами иногда помогаю. — Я думал, ты здесь в роли кормильца? Арсений кивает: — И швец, и жнец, и на дуде игрец. — Он отдает Антону контракт, поудобнее устраиваясь на столе. Бедро, обтянутое тканью, слишком отвлекает — так и до косоглазия недалеко. — Поэтому понимаю, как тебе сейчас трудно. Было бы полегче, если б Арсений слез со стола, но вряд ли такая просьба покажется нормальной. Особенно если в качестве альтернативы Антон предложит свои колени. Или лицо. Ой, блядь, ничего он ему не предложит. Амбассадор клуба ссыкунов. — Обживаешься понемногу? — перевод темы мягко намекает: рассказывать подробности своего пребывания здесь Арсений не намерен. — Вроде того. — Антон кидает мимолетный взгляд на ворох вещей, сваленных в кресло у окна, и ноутбук на кровати. Его сразу предупредили, чтоб не заходил в свои профили и в целом не отсвечивал онлайном. Телефон пришлось купить новый (плюс к грядущему долгу), потому что старый оказался безвозвратно проебан где-то в лесу. Помимо электроники и шмоток, забирать из съемной квартиры было особо нечего. Антон даже немного взгрустнул: думал, что успел пустить корни, а на деле всё его московское прошлое поместилось в две спортивных сумки. — А ты тоже живешь здесь? Как говорил Питер Паркер — было бы славно. — Нет, мы с Серегой снимаем квартиру. Но я часто бываю тут по делам. Продолжая пялиться на Арсения снизу вверх, Антон собирает крупицы мужества и спрашивает: — Вы вместе живете? — Да, я так и сказал. — Нет, я имею в виду… вместе — прям вместе? — он уже знает ответ, спасибо Диме, но не хочет проебать возможность для подката. — Нет, — спокойно отвечает Арсений. — Мы не встречаемся, если ты об этом. — А ты, ну… в целом, э-э, заинтересован? — В том, чтобы встречаться с Серегой? — Нет, — выдыхает Антон, прекрасно зная, что вопрос был понят с первого раза, просто хитрой лисьей морде нравится смотреть на его мучения. — Не с ним, а вообще. С людьми. — Опомнившись, он на всякий случай добавляет: — Ну или… не только с людьми. — Животные меня не привлекают. Очень смешно, юморист хуев. Антон страдает изо всех сил, а ему в кайф. Никакого уважения к умершим. — Я не про животных. — Неужели, — он усмехается, демонстрируя ямочки, а потом стучит пальцем по кипе бумаг, которую Антон всё это время держит в руке: — Читай давай. Павлу Алексеевичу нужна твоя подпись к пяти, а ты еще даже не начал. Хочется сказать, что, если перед глазами будет маячить его обтянутое бедро, ждать придется еще очень долго, но Арсений сам слезает со стола и принимается бродить по комнате. Тут не прям много свободного пространства, но куда больше, чем в бывшей студии Антона, где он мог дотянуться до кухонной стойки, не сползая с дивана. Ладно, надо уделить время серьезным вещам, опозориться успеет и позже. Контракт написан сухим юридическим языком. Никаких ебанутых слов вроде «вампир» или «кормежка» в нем нет, лишь стандартное «Шастун Антон Андреевич (в дальнейшем именуемый Сторона А) и Добровольский Павел Алексеевич (в дальнейшем именуемый Сторона Б)…», набор банальных фраз в стиле «обязуется предоставить проживание», «обязуется выплатить долг сроком не позднее…» и так далее, и тому подобное. Сумма — полмиллиона. С одной стороны, это пиздец, потому что Антон совсем недавно окончил университет и устроился на должность «подай-принеси-иди на хуй» в не самую престижную фирму, причем за мизерную зарплату, ибо без опыта никуда не берут. Сбережений у него нет. Ипотеки, слава богу, тоже. С другой стороны — сумма хоть и большая, но не критичная по меркам Москвы. Ему на полгода обеспечат крышу над головой, а еще еду и психолога (на одну лишь терапию можно двадцатку в месяц тратить — Антон гуглил, это охуеть как дорого), да и с документами обещают помочь. Правда, в новых он пока не нуждается: хочет жить по старым. Однако иметь запасные было бы неплохо — мало ли, как там карта ляжет. Но отсутствие выбора угнетает само по себе. Ощущение, будто на шее затягивается невидимая петля, и это еще хуже, чем кредиты: неуплата долга грозит не коллекторами, а самой настоящей смертью. Напрямую, конечно, не указано — там вообще нет раздела «в случае неисполнения обязательств…», — но всё понятно и без слов. — Ты чего завис? — спрашивает Арсений, подойдя ближе. — Не прочитал еще? — Прочитал. — И? Антон поджимает губы, не зная, как лучше сформулировать мысль. Вздыхает и говорит напрямую: — Зачем нужен контракт? Он ведь всё равно… ничего не решает. В суд с ним не пойдешь, — о том, что шайка Добровольского и есть суд, только с приставкой «само», лучше не упоминать, — да и вообще… Эти бумажки не дают никаких гарантий. — Контракт важен, потому что мы не варвары, — поясняет Арсений. По ушам очень режет вскользь брошенное «мы». Видимо, он хоть и не вампир, но причисляет себя к местному… логову? Клану? Как правильно? — Формальности помогают помнить, что ты всё еще человек. В переносном смысле этого слова, конечно. — Я не понимаю, — честно признается Антон, когда тот опять садится за стол, отрывая одну ногу от пола. — Разве ты не испытываешь соблазн? — Окей, вопрос вряд ли совпадает с тем, о чем он думает. Арсений усмехается: — Я о деньгах. О власти. Ты практически неуязвим, а еще очень быстр и опасен. Не проще было бы ворваться в какой-нибудь банк, перерезать всем глотки и смыться вместе с наличкой? — Я думал максимум о краже пива, а потом понял, что это бессмысленно, потому что теперь я не смогу его пить. — На него смотрят с видом «ты сейчас серьезно?», и Антон добавляет: — Но это не значит, что я не буду пытаться. — Ограбить банк? — Выпить пиво. Арсений смеется своим рокочущим смехом. Его взгляд теплеет, а ямочки на щеках убавляют пару лет. — Не все такие добрые балбесы, как ты, — говорит он, мягко пихая Антона коленкой. Её хочется поймать и согреть (джинсы с дырками в ноябре, серьезно?), но это бессмысленно, когда ты Эльза из Эренделла. Хотя, скорее, Олаф. — Многие поначалу забывают, что можно жить как раньше. Или почти как раньше. Они насилуют, грабят, идут мстить старым обидчикам — потому что теперь могут. И если поверишь в эту вседозволенность, то тебе конец. Вернуться к человеку внутри себя очень трудно, — Арсений поджимает губы и отводит взгляд. Все эти истории знакомы ему явно не понаслышке. — Ляйсан Альбертовна, конечно, поможет, но и она не всесильна. Надо заземляться любыми доступными способами, понимаешь? Цепляться за привычные детали. Поэтому есть договор, хоть он и формальный. Поэтому есть душ и кровать, хотя вы не спите и не справляете нужду. Есть, в конце концов, мелкая работа по дому — чтобы не чувствовать себя всесильным и притом бесполезным. Жизнь строится из мелочей. Они несколько секунд смотрят друг на друга в полнейшей тишине. Точнее, не прям в полнейшей — Антон слышит возню этажом ниже, — но это сейчас не имеет значения. Арсений выглядит… каким-то грустным, но в то же время мягким. Хочется его обнять. Даже без крамольных мыслей, просто по-человечески, в знак поддержки. И это пугает. Запасть на внешность — не беда, а запасть на душу — проблема совсем другого масштаба. — Ну, ты как? Полегче? — Если бы ты продавал какую-нибудь херню в телемагазине, — сипит Антон, не сводя прямого взгляда, — я был бы твоим постоянным клиентом. Он ждет пару секунд, пока до Арсения дойдет смысл сказанного, и под мягкий смешок ставит подпись в контракте. — Дима говорил, что после этого мне можно выйти из комнаты? — Да, когда я передам все бумаги Павлу Алексеевичу. — А ты… — Антон опять смущается, но краснеть ему по-прежнему нечем, — ты мог бы провести экскурсию? — заметив удивление на чужом лице, он спешно добавляет: — Я понятия не имею, где нахожусь. Не знаю даже, сколько тут этажей. Я, э-э… — признаваться в этом стремно, но ладно: — Я даже погуглить пытался, если честно. Думал, может, инфу какую найду. — Например? Сайт «вампиры Москвы точка ком»? — Ага. С надписью во всю страницу, — он разводит руки, имитируя баннер, — «сосать не стыдно». Арсений сыпется с его кривой шутки так заразительно, что Антон смеется вместе с ним. — Чудила ты, Шастун. — Можно просто Шаст, — говорит он, любуясь ямочками и уже совершенно не удивляясь тому, что все вокруг знают его личные данные. — Тогда просто Арс, — тот протягивает руку, будто заново знакомясь. Кожа у него мягкая и очень теплая — наверное, на контрасте. — Ладно, уболтал. Сейчас схожу к Добровольскому, а потом проведу тебе экскурсию. Расплатиться-то есть чем? И ухмыляется, гаденыш, словно точно знает, каким будет ответ. — Натурой, конечно. Арсений смеряет его внимательным взглядом и задумчиво трет подбородок. Это… флирт? — Посмотрим, что можно сделать. Это однозначно флирт. Слава, блядь, богу. И, наверное, сатане — так, на всякий случай.

***

Этажей всего два, но дом настолько огромен, что в нем можно потеряться. Да и слово «дом» не особо подходит, уж скорее поместье: тут и ворота с подъездной дорогой, и сад, и даже фонтанчик со статуей. Вокруг очень много хвойных деревьев — Тотошка уже не в Канзасе, точнее, не в Москве, а где-то в области, в самом лоне природы. — Далеко отсюда до города? — спрашивает он, когда они выходят на улицу. Жаль, небо пасмурное: хотелось проверить ту фишку из «Сумерек». Шайн брайт лайк э даймонд, так сказать. — Далековато, — туманно отвечает Арсений, поправляя полы куртки и надевая капюшон. — А что, решил смотаться своих повидать? Вопрос явно с подвохом: в контракте черным по белому прописано, что встречи «с третьими лицами» запрещены до того момента, пока «не будут одобрены Стороной Б». Формулировка крайне мутная, но, как успел разъяснить Дима, когда заглядывал на обход (Антон уверен, что его просто не хотели оставлять одного, пока Арсений искал Добровольского), нужно немного подождать. А конкретнее — сидеть на жопе ровно и не устраивать никаких беспределов, чтобы все убедились в его адекватности. — Не думаю, что за нарушение правил меня погладят по головке. Спасибо, хоть по телефону разрешили общаться. — Да у них выбора не было, — усмехается Арсений. — Ты пропал прямо с вечеринки, и все эти сказки, которые они наплели твоим друзьям, скоро перестали бы работать. Связь с внешним миром — отдельная песня. Телефон Антона почил где-то в лесу, но люди Добровольского не растерялись: заблочили его симку к хуям и выпустили новую с прежним номером, чтобы переписываться с Иркой, Макаром и мамой от его лица. Когда он спросил, каким образом они узнали нужные номера, Дима хмыкнул: «Ну, мы через оператора вскрыли твою историю звонков за последний месяц, потом вскрыли твои соцсети, потом — профили друзей, и хату твою тоже, кстати, почти сразу вскрыли…». Остальное Антон предпочел не знать. То, с какой скоростью они всё провернули, мягко говоря, напрягало. Байка для мамы была хотя бы нормальной: так и так, слег с ангиной, не могу говорить, буду слать смс, за меня не волнуйся — друзья навещают и приносят еду. А вот история для Иры и Макара вышла откровенно тупой: «Антон» писал им, что во время трипа шароебился по лесу несколько часов, пока не рассвело, а потом словил такой лютейший экзистенциальный кризис, что выполз на шоссе, сел в попутку и укатил в ебеня, чтобы «подумать, чего он хочет от жизни». Не звоните, я сам выйду на связь — и так далее, и тому подобное. Ирка покрыла его хуями (они с Макаром полдня искали его по всему дачному поселку), но через десяток орущих капсом смс попросила быть осторожным. Макар истерику заменил лаконичным «пизда тебе, когда вернешься» и потребовал, чтобы он не пропадал с радаров и писал хотя бы раз в пару дней. Но больше всего Антон охренел от переписки с начальством. «Идите на хуй, я увольняюсь» — светилось на экране нового телефона. Дима тогда закатил глаза и сказал, что это была идея Арсения. Точнее, уйти с работы пришлось бы по-любому, у них в офисе нет удаленки, но способ донесения информации он выбрал сам. — Кстати, почему ты послал моего босса? Арсений фыркает, пиная камешек. Они неспешно (довольно трудная для Антона задача) гуляют по аллее, но скоро придется повернуть обратно: вдалеке уже виднеются кованые ворота. — Потому что ознакомился со всеми данными, которые собрали на тебя наши люди. — И вот опять — «наши». Чем ему так нравится это место? — Я видел переписки в рабочем чате. Видел твои квитанции с кучей штрафов. А еще — время, когда ты уходил из офиса: задержки почти каждый день, за которые никто не платил. Они просто наживались на молодых ребятах, я такое терпеть не могу. Уж надеюсь, ты не сильно расстроен. — Ни капли, — он поднимает губы в кривой улыбке. — Сам собирался однажды так сделать. — Тогда почему у тебя голос упал? Антон вдыхает полную грудь воздуха — по привычке, почти рефлекторно — и косится на чужой профиль. — Ты теперь всё обо мне знаешь. — Это просто… оболочка. Поверхностная информация. — И всё же. Мы с тобой вообще не на равных. — Ладно, — Арсений притормаживает, потому что дальше идти некуда, и с интересом смотрит в глаза: — Что ты хочешь узнать? Вопросов, на самом деле, очень много, но лучше начать с простого: — Как ты сюда попал? — Через Сережу. — Прогулка продолжается; где-то в деревьях каркает ворона. — Все кормильцы связаны с вампирами, в основном это родственники или друзья. — Почему? — Меньше мороки, — Арсений пожимает плечами. — Утечка информации невыгодна ни одной из сторон, все и так под ударом. Да и… кому ты скорее доверишь свою тайну: незнакомцу с улицы или лучшему другу? — Но об этом ничего не сказано в контракте. Он хмыкает: — А это и не всем предлагают. Большинство из тех, кто стал вампиром, уходят отсюда спустя полгода, но некоторые… остаются. Если Добровольский дает согласие. — Хочешь сказать, они становятся частью вашего, э-э, клана? — Да. — Арсений вздыхает, сворачивая в сторону фонтана. — У Сереги был бизнес, я работал вместе с ним, на подхвате. И там всё было не совсем прозрачно, если ты понимаешь, о чем я. — Не в обиду, но он выглядит как тип из девяностых, который отжимает заводы. — Близко к истине. В общем, Сережа рисковал и шел по головам — за пару лет умудрился нажить себе много врагов. Думал, ему всё нипочем. Балбесина, — в голосе и раздражение, и забота: так можно говорить лишь о тех, кого искренне любишь. — Когда обстановка накалилась до предела, его… убрали. Потом оказалось, что среди нас была крыса, которая несколько месяцев сливала информацию конкурентам. Они точно знали, где и в какой момент он будет находиться, поэтому… всё случилось быстро. Антон придвигается ближе: подпирает чужое плечо своим, надеясь хотя бы так выразить поддержку, потому что история — полный пиздец. — Это я её привел, — тихо договаривает Арсений, никак не реагируя на контакт. — Крысу. — Ты не знал, — произносит Антон, даже не рассматривая других вариантов. — Да, но… я должен был всё проверить, однако не сделал этого, и Серый чуть не погиб из-за меня. — Он горько усмехается: — Точнее, погиб. Там было уже не помочь, я видел это, но и бросить не мог, понимаешь? Затащил его в ближайшую больницу. На дворе ночь, мы оба в крови — причем в Серегиной, — он у меня на плече висит кулем, весь персонал на нас таращится. Его в операционную забрали сразу, а минут через десять вышел Дима и сказал стандартное «мы сделали всё, что могли». И ушел. — А ты? — еле слышно спрашивает Антон, изучая внимательным взглядом его профиль. — А я пытался свыкнуться с мыслью, что у меня на руках умер лучший друг и что всё это случилось по моей вине. — Но… они не сказали тебе? Дима и остальные? — Нет. Серый объявился через несколько месяцев. — И как ты… отреагировал? Арсений хмыкает, продолжая сверлить взглядом статую: — Он завалился в мою квартиру посреди ночи, да еще и весь в крови. Сам как думаешь? Я потерял сознание, а потом чуть не заработал сердечный приступ, когда в себя пришел. Антон не выдерживает: обнимает его так бережно, будто фарфоровую куклу в руках баюкает. — Я бы сразу кукухой уехал, — бормочет он в чужую макушку, не встречая сопротивления. — Не представляю, как ты с этим справился. — …С трудом. — Еще несколько секунд они стоят в тишине, пока Арсений не начинает бормотать в плечо: — Уже потом я узнал, что Дима успел его укусить и вывезти через морг. — Но кого вы тогда хоронили? — Его и хоронили. Серый быстро восстановился, потому что оказался веганом. После похорон люди Паши пришли и откопали его, а он всё это время лежал, блядь, в гробу и в тетрис играл, — смех еще разбитый, но хотя бы не такой грустный, как раньше. — Будь я на твоем месте, я бы его отпиздил. — Вас попробуй отпизди, ага. Даже синяка не останется. Антон чуть отклоняется, ловя его взгляд, и предлагает с улыбкой: — Хочешь, сам отпизжу? Мне, по идее, сил должно хватить, да? Пизда. А смелости кто отсыпет? Ладно, вранье, за другого человека люлей давать он никогда не боялся — только за себя. — Мой герой, — Арсений мягко фыркает, размыкая объятия и делая полшага назад. Антон уже скучает по его ладоням на своей спине. — В общем, Серый… разобрался с предателями. — Он нарушил контракт? — Да. Но Добровольский пошел на уступки и сохранил ему жизнь. Однако наследил Серега знатно, и его долг вырос в несколько раз. С бизнесом всё тоже было плохо, пока он не вернулся, так что я и сам влез в долги. — Ты поэтому подписал контракт? — В том числе. Серега… вроде как на испытательном сроке, а я — гарант того, что он не натворит хуйни. Иначе всё закончится плохо для нас обоих. — Большой долг? — Мой моральный долг перед ним куда больше. — Ты не виноват, — произносит Антон, однако Арсений лишь поджимает губы и соглашаться явно не собирается. Окей, здесь спорить, судя по всему, бесполезно. — А как вы потом разрулили момент с похоронами? Я имею в виду, перед остальными сотрудниками. — Сказали, что всё было фальшивкой, чтобы вывести крыс на чистую воду. Ну и, сам понимаешь, доказательства налицо. — Он вздыхает, словно сбрасывая с себя тяжелый груз разговора, и кивает в сторону поместья: — Пойдем, мы внутри еще не всё посмотрели. — Арс, — зовет Антон, протянув руку и сжав запястье под тканью куртки, — ты хороший человек. И хороший друг. — Мы едва знакомы. — И, тем не менее, ты был готов рискнуть собой, чтобы спасти мне жизнь. И не надо пиздеть, что дело в контракте, ладно? — просит он тихо, продолжая смотреть сверху вниз. — Я же был там и слышал, как Дима предлагал всё отменить. — Арсений отводит взгляд, но не пытается уйти, и Антон продолжает: — Твой шрам… Это из-за вампира, да? — Я знаю, что Поз тебе уже всё растрепал. Да, несчастный случай во время кормежки два месяца назад. Брови сами поднимаются к линии роста волос. — Шрам кажется таким… э-э, свежим. — Из-за яда. Он тормозит процесс заживления. — Антон будто на автомате отпускает чужую руку и делает полшага назад. Арсений, сразу поняв его реакцию, качает головой: — Это не то же самое. Не сравнивай укус котенка с питбулем, который вцепился в чью-то глотку. — Ты сейчас назвал меня котенком? — Я сказал, что ты кусаешься как котенок — немного больно, но почти безвредно. У тебя еще и зубы такие… котячьи прям. Антон усмехается, качая головой. Смотрит с нежностью, будто ему отвесили не ебаться какой изысканный комплимент, и Арсений закатывает глаза: — Пошли уже, надо показать тебе остальную часть дома.

***

Антон знакомится с Ляйсан Альбертовной. Она нравится ему сразу: бойкая, веселая, острая на язык, — и он наивно полагает, что терапия дастся легко. А потом ревет как сука последняя (образно выражаясь: вампиры не плачут, но не потому, что это стремно, а потому, что им особо нечем) и слушает на повторе «Stop Crying Your Heart Out» от Oasis. В общем, сеансы проходят тяжело. Горькую пилюлю реальности подслащает Арсений. В прошлую встречу, гуляя по поместью, они обменялись номерами — «так, на всякий случай», — и Антон, не сдержавшись, написал ему на следующий же день. Просто скинул какой-то мем про котят, а тот взял и ответил. И понеслось. И несется, слава всевышним (или всенижним), уже почти неделю. Антон, конечно, не становится фанатиком и не молится на открытый диалог двадцать четыре на семь. Он уделяет свободное время Макару и Ире, созванивается с мамой, притворяясь, что почти выздоровел, и зависает на бирже фриланса. С момента, как его жизнь кардинальным образом изменилась, прошло всего ничего, и Ляйсан Альбертовна просит не требовать от себя слишком многого, дать время на адаптацию. Однако сидеть полгода без денег Антон не собирается, так что еще неделька-две — и найдет какую-нибудь подработку на удаленке. В конце концов, всегда остается вебкам. Хотя он не уверен, что Добровольский оценит подобное мракобесие в стенах своей вампирской резиденции, но, что еще важнее, это вряд ли оценит Арсений. Ладно, Антон и сам не фанат такого способа решения проблем, вебкам отпадает. Чем там Каллены зарабатывали, кстати? Вряд ли на зарплату врача можно содержать семью из семи человек. К слову, о «Сумерках»: трюк с солнцем оказался наебкой. Разочарованный, Антон пишет Арсению, замерев в полдень посреди сада: «Я не блещу :(». «Умом?» — тут же приходит сообщение. Фыркнув от смеха, он объясняет: «Нет, как в «Сумерках». «Ты и не тянешь на персонажей из «Сумерек», — делает «комплимент» Арсений. — Уж скорее на упырей из "Чем мы заняты в тени"». Антон и не против: Нандор, по крайней мере, ему очень нравится. Он пишет: «Роль Гильермо пока свободна», — за что получает в ответ эмодзи со средним пальцем.

***

— А здесь вообще много людей? — Ты имеешь в виду людей-людей? — Да. — Ну, — Дима подпирает стену и складывает руки на груди, — Катю ты уже видел. Она медсестра, осматривает кормильцев. Ей запрещено соваться в эту часть дома, сам понимаешь: молодые вампиры, хрен знает, чего от вас ожидать. Но «правила» — в целом не про Варнаву, она все указания на хую вертит. Антон фыркает: Катя чуть не сшибла его с ног, когда тот решил впервые выйти из комнаты в одиночку. И не то чтобы слух или нюх подводили, нет: о наличии человека в коридоре он прекрасно знал, — просто не ожидал, что этот самый человек запрыгнет на него, как на… Ну, «жеребец» прозвучало бы слишком лестно, Антон на механического быка в парке развлечений скорее похож, да и то с натяжкой. Катя усмехнулась, мол, «не боись, малыш, просто проверяла твои рефлексы», а потом спросила, не мучают ли его голод и страсть к убийствам. Он тогда так прихуел, что и о жажде забыл на пару секунд, лишь отрицательно мотнул головой. В общем, одно из самых странных знакомств в его жизни. И это с учетом Димы и Арсения. — Помимо Кати, есть еще садовник Тимур. Он хороший парень, веселый, вы поладите. Экономка Оксана — нормальная девчонка, но уж больно порядок любит… — Экономка. Охуеть. Кто-то в двадцать первом веке еще нанимает экономок. Антон так поражен этим фактом, что пропускает часть Диминых слов мимо ушей. — И на кухне несколько человек работают. И в прачечной. И в… — На кухне? — О самом её существовании Антон знал, но Арсений во время экскурсии показал эту часть мельком, нигде особо не задерживаясь. Да и в целом… Как это вообще устроено? Длинный стол с высокими стаканами, наполненными кровью? И дворецкий говорит «первая положительная, сэр»? — Кухня для персонала. Большинство людей-сотрудников живут тут. Антон выгибает бровь: — Но почему я никого из них не видел? — Потому что это приказ Павла Алексеевича. Не принимай на свой счет, у всего молодняка есть испытательный срок. — И как он определит, что мне можно доверять, если я с ним даже не знаком? Дима хмыкает: — А тебе и не надо. Во-первых, он сам всё прекрасно видит, — взгляд мельком проходится по камере, — а во-вторых, главную оценку выносит Ляйсан. Когда она решит, что ты стабилен, тогда и остальные подтянутся. Похоже, система наблюдения здесь еще и для того, чтобы предупреждать персонал о вампирах поблизости. Иного объяснения, почему Антон слышит чью-то возню и чует людские запахи, но при этом ни разу ни с кем не столкнулся, нет. Хочется поскорее получить клеймо «не опасен» во весь лоб — и потому, что ограничения раздражают, и потому, что Макар начал подозревать неладное, а кормить его байками в духе «не знаю, когда вернусь, думал еще к матери заехать…» долго не получится. — Ну, чего скис? — спрашивает Дима, усевшись в кресло возле окна. — Домой хочу, — честно отвечает Антон. — Маму давно не видел, да и друзей тоже. — Обожди немного, Шаст. Я знаю, что тебе паршиво, но и ты нас пойми: правила появились не просто так. Сейчас механизм более-менее отлажен, но раньше… случалось всякое. Мы должны быть уверены, что ты себя контролируешь. — Да нормально всё, — бормочет он под нос, пялясь на открытый ноутбук. Там светится макет страницы с баннером «сосать не стыдно», который Антон накидал чисто от скуки (и чтобы потом повеселить Арсения). Отличный слоган для вампира-гея. Или вампира-бисексуала. Универсальный, так сказать. — Просто… живого общения хочется, что ли. — А Эд? Вы ж вроде успели познакомиться. Эд — еще один из «молодняка», как выражается Дима. Его комната в другом конце коридора, но саму спальню Антон не видел: Выграновский скрытный до пизды, то и дело щурится и подозрительно хмыкает. — Успели, да. Он нормальный парень, веселый, но… недоверчивый какой-то. Напряженный, как струна, которая вот-вот распрямится, выбив кому-нибудь глаз. Антон его немного боится, если честно. Не потому, что не сможет за себя постоять, а потому, что стычки вряд ли приблизят к желанной свободе, даже если зачинщиком будет не он. Дима кивает: — Ляйсан тоже об этом говорит. Эду нелегко, учитывая обстоятельства, при которых он умер. Ты в курсе? Антон утвердительно мычит. История не из приятных: парень пострадал во время драки с пьяным отчимом — тот всадил нож ему в живот, — и самое хуевое, что мать даже не попыталась вызвать скорую: ловила вертолеты, пока её сын, истекая кровью, полз по полу за телефоном. Дальше по отработанной схеме: больница — дежурство Димы — вывоз укушенного через морг. Правда, обошлось без лаконичного «мы сделали всё, что могли», ведь пустому коридору плевать на судьбы пациентов. Родственники Эда не стали интересоваться, как сложилась его судьба, и он после обращения ответил им тем же. — Его отчима посадили? Дима вздыхает и говорит на порядок тише: — Нет. Сам отъехал пару часов спустя. И мать с собой прихватил. — В смысле?.. — В прямом. У них, судя по всему, новая драка завязалась, когда Эда скоряк забрал. Врачи ж ментов не вызывают сами, что там дальше было — хрен его знает, но, как я слышал, мать потом от ножевого скончалась, а у отчима сердце отказало. Однако охуеть. — Эд не в курсе? — спрашивает Антон так же тихо. — Нет. Решил начать с чистого листа, — Дима пожимает плечами. — Мы не скрываем информацию, захочет спросить — расскажем, ну а пока… Раз молчит, значит, ему так будет лучше. Мы не лезем. Да и попробуй тут влезть, Ляйсан сразу голову откусит: она за него очень переживает, пацан-то молодой совсем, младше тебя. Хорошо, хоть с Егором более-менее сдружился. Это кормилец его, кстати. Антон кивает, мельком удивляясь тому, что Эд младше. Под целой кучей татуировок возраст трудно определить, да и разговаривает он порой так, будто жизнь помотала на полвека вперед. Впрочем, учитывая его историю, так и есть. — Получается, — говорит Антон, съезжая с темы про кормильцев: Дима хитро щурится, разве что ладони не потирает, как киношный злодей, — ты нас всех обратил? Меня, Эда, Сергея? — Откуда ты про Матвиеныча знаешь? — Арс рассказал. — Дима задумчиво хмыкает, а потом тянет уголки губ в довольной улыбке. Хочется поежиться. — Что?.. — Ничего. — И поэтому ты лыбу давишь как Чеширский кот? — Подерзи мне еще, писюн, — он закатывает глаза, но всё же признает: — Арс не самый открытый человек, если ты еще не заметил. У него свои загоны насчет доверия, Эду фору даст как не хуй делать. Так что… раз он тебе рассказал насчет Серого, думаю, ты ему тоже приглянулся. «Тоже» Антон пропускает мимо ушей: глупо отрицать очевидное, особенно после того, как при всех заливался соловьем о чужой красоте. — Арс… до сих пор винит себя в том, что случилось. Дима хмыкает: — У них с Серегой это взаимно, каждый на себя одеяло тянет. Но я в чужой монастырь не лезу и тебе не советую: взрослые мужики, сами разберутся. У Арса в контракте работа с Ляйсан тоже прописана, просто по желанию, и раз он до неё так и не дошел, значит, были свои причины. Может, пока не готов. Антон поджимает губы, но молчит: возразить нечего. — Не загоняйся, шкет, — советует Дима и меняет тему: — А насчет твоего вопроса — да, я вас обратил, потому что только у меня есть на это разрешение. Ну, и у Паши, ясное дело. Он сам себе хозяин, но не тащит в дом кого попало. Да и я не тащу тоже, квота — по человеку на сезон, не больше. С тобой только вот осечка вышла: я лимит на тот момент уже истратил. — И какие у тебя критерии? Выбираешь тех, кто при смерти? — Чаще всего да. — А если это ребенок? Дима хмурится и коротко качает головой: — Никаких детей. Они почти неуправляемы, потом проблем не оберешься. — А подростки? — продолжает доебываться Антон, не в силах унять любопытство. — Я сам не обращал, но знаю, что у Паши был такой опыт. Это всё равно нелегко, да и… сам подумай: на всю жизнь остаться в теле четырнадцатилетки? Первые лет десять, может, еще ничего. А потом? Либо бродить скитальцем и связываться с педофилами ради секса, либо вечно ходить в школу и тусоваться со сверстниками. Когда тебе на самом деле уже тридцатка, быть в обществе подростков не так уж и весело, а с нормальных вечеринок попрут, потому что малой еще, не дорос. К слову, о вечеринках… Антон поправляет съехавшие рукава на толстовке и снова поднимает взгляд. — А как ты вообще меня нашел? Я имею в виду, что ты там делал? — «В ебенях Подмосковья», — добавляет он мысленно. — С Серым на охоту ходил. И заодно друга навещал, он в том же дачном поселке живет, где вы свою дискотеку проводили. «Дискотека» немного режет по ушам. В лексиконе Димы странно сочетаются современный сленг и покрытые пылью словечки времен СССР. — А на кого вы, э-э, охотились? — Расслабь булки, вам ничего не угрожало. Серега веган, я тебе уже говорил. Вот и бегает по лесам, всякую мелкую дичь ловит, не кошками же ему питаться. Хотя, конечно, с нашим появлением бездомных животных на улицах Москвы стало меньше. — Наверное, ебало у Антона похоже на статуи моаи, поэтому Дима фыркает: — Да забей, я шучу. — А затем, улыбаясь во все тридцать два, добавляет: — Или нет. Решив, что это определенно не та часть тайного, которая должна стать явным, Антон больше не лезет с вопросами. Дима, кинув взгляд на наручные часы, вздыхает: — Ладно, мне еще к Эду надо зайти, а потом в больницу на дежурство. Я на сутки заступаю, так что завтра без меня как-нибудь, окей? Серый проследит. Постарайся не накосячить. — В смысле? Тот смотрит на него как на идиота. — Вторая кормежка. Или ты думал, что пары глотков на весь год хватит? Сам ведь, небось, от голода скоро на стены полезешь, а нам этого не надо. Хотя, если честно, Ляйсан говорила, что ты хорошо справляешься. Не то чтобы жажды совсем не было — она есть, хроническая и раздражающая, как псориаз, — но Антон себя контролирует. — Ты сильно не расслабляйся. Если сейчас легко, это не значит, что и дальше будет так же, — «радует» Дима. — Ты молодой совсем, организму пока мало надо. Студент на Дошираке и энергетиках тоже нормально себя чувствует до поры до времени, а потом его разъебывают гастрит и тахикардия. Будешь питаться по графику, чтоб без сюрпризов. И не смотри на меня так удивленно, ты ж с Арсом целыми днями пишешься, он что, не сказал насчет завтра? Антон не знает, чему удивляться больше: тому, что на носу новая встреча с кормильцем, или тому, что их общение с Арсением не тайна. Он и не собирался скрывать, но… как они узнали? — Вы следите за моим телефоном? Дима закатывает глаза: — Ага, делать нам нечего, кроме как смотреть, как ты по порно-сайтам лазаешь ночами напролет. — Вранье, Антон не дрочер. Нет, дрочер, конечно, просто не заядлый. Он, может, и потратил часок-другой на мастурбацию в ванной, но и то — от скуки и от радости, что вампиризм не сделал его импотентом. — Арс сам рассказал, его контракт обязывает. — Что? Зачем? — Затем, — лаконично фыркает Дима. — Ляйсан должна знать. Она, конечно, работает с тобой, а не с ним, но мы и кормильцев защищаем тоже. А если у тебя кукуха уедет, и ты станешь им одержим? Мало ли чего. Лучше предотвратить, чем потом расхлебывать, поэтому ей надо знать о таких деталях. Антон морщится, чувствуя кислый привкус во рту. Самовнушение, но всё же. — Арс показывает ей наши переписки? — Ты совсем дурак? Тох, тут не тюрьма. Он просто сказал ей, что вы общаетесь и помимо сеансов кормления. Если вдруг его что-то напряжет или испугает, он будет обязан сообщить, а в остальном к вам никто не лезет, хоть секс по телефону проводите — нас не касается. Чувствуя себя крайне смущенным, Антон лишь почесывает шею. Да и что ответить на подобное? «Спасибо за благословение»? Кстати… — Как думаешь, Серый не против? Ну, что мы с Арсом... общаемся. — Думаю, это не его дело. Они друг за друга, конечно, горой, но без фанатизма. Без фанатизма, ага. Матвиенко всего лишь оторвал голову — это не метафора — вампиру, который напал на Арсения (о чем тот рассказал с явной неохотой, но всё же рассказал). С другой стороны, черт знает, как Антон поступил бы на его месте, угрожай кто-то Ирке или Макару. — Да ты обожди напрягаться, — советует Дима, замирая возле двери. — Вы с Серым ещё подружитесь, рот на район ставлю. Просто познакомитесь поближе, он к тебе привыкнет и не будет кошмарить. А если и будет, Арс сам ему пиздюлей даст, не сомневайся. Кстати, почему он тебе не сказал насчет завтра? Хороший вопрос.

***

К утру Антон весь изводится и на сообщение в Телеге «я не хотел тебя заранее волновать» лишь истерично хмыкает. Может, в молчании действительно был смысл, но это означает, что Арсений понял, какое Антон ссыкло. Здорово, конечно. Десять из десяти. Он убирается в комнате (хотя вещей и так мало, особый срач не устроишь при всём желании), стелет свежее постельное белье (не то чтобы… ну… ой, да в пизду) и проверяет чистоту в ванной. Спальня выглядит опрятной и вполне обычной, если не считать камеру под потолком и кольца для фиксаторов, торчащие из стены. С этими атрибутами Антон смахивает на любителя БДСМ и хоум-видео, однако чем богаты, тем и рады. Он изо всех сил старается не представлять Арсения на своей кровати с обездвиженными руками и голым торсом. Что мы говорим неуместной эрекции? Не сегодня. Правда, с кроватью надо что-то делать, иначе реакция тела сто процентов подведет. Пораскинув мозгами, Антон спускается в столовую (там, что неудивительно, никого) и забирает высокий барный стул. Посреди спальни тот смотрится странновато, но лучше так, чем кусать полуголого Арсения на своей постели. Румянец не страшен, а вот стояк сдаст с потрохами. С потрахушками. Господи, он жалок. Когда в коридоре слышатся шаги двух пар ног, Антон тяжело вздыхает и, поправив волосы через фронталку, заранее открывает дверь. — Привет, — Арсений мягко улыбается одним уголком губ. На нем те самые джинсы со рваными коленками (боги сегодня беспощадны), водолазка, которая бадлон, и кардиган без пуговиц. — Рад тебя видеть. Сергей, стоящий позади, фыркает. Антон не обращает внимания: пялится, как двухметровая бестолочь, в голубые глаза, того и гляди — слюна потечет. — И я рад, — бормочет он под нос, стараясь сохранять зрительный контакт, и улыбка Арсения становится самодовольной. Знает, засранец, как действует на людей. И на вампиров. — Если я захочу посмотреть брачный ритуал двух гиббонов, то включу BBC, — бухтит Сергей, оттесняя того плечом и заходя в комнату. Пялится на барный стул и выгибает бровь, однако вслух говорит: — Сегодня без фиксаторов, Ляйсан Альбертовна дала добро. — А, вон оно как… Это даже не от Антона зависело, получается. Хотя смотря как посмотреть. — Но если вдруг что… Ты меня понял. Арсений отвечает вместо Антона: — Прекрати уже запугивать, он хорошо себя показал. — Я не запугиваю, а предупреждаю. — Да-да. — Попизди мне тут. Пока они пререкаются, словно старая супружеская пара, Антон замирает позади стула и поправляет край футболки. Сергей кажется третьим лишним: кусать Арсения, будучи в адеквате, пока тот смотрит на них в упор — не самое приятное занятие даже в мыслях. — Он не опасен. — Это не тебе решать. — Ляйсан со мной согласна. — Я, конечно, рад, что вы болтаете с ней как две подружки, но пока она не распишется в его деле, слова ничего не значат. Арсений становится похож на нахохленного воробья. Вроде и милый, а вроде и пугает до усрачки с этим своим злобным взглядом. — Всё нормально, — встревает Антон, мягко сжимая его плечо. — Давай обезопасим тебя настолько, насколько они посчитают нужным. Явно раздраженный тем, что с ним носятся, как с писаной торбой, Арсений молча раздевается и кидает кардиган и водолазку на кровать, а сам хмурой тучей садится на стул. Антон подается чуть ближе. Сергей останавливает его поднятым в воздух пальцем: — Один глоток, как и в прошлый раз. Понял? — Понял. Кожа пахнет чем-то хвойным: должно быть, гель для душа, вряд ли Арсений терся о кору деревьев во дворе. А еще слабо тянет потом и мускусом, которые Антон не смог бы уловить, будь он простым человеком. — Готов? — шепчет он в изгиб чужой шеи. Вместо ответа — кивок. Разговаривать тот явно не намерен. Обиделся из-за дурацкой перепалки?.. Их спор ведь и ссорой толком не назовешь. Антон касается губами — мягко, нежно. Стараясь передать, мол, я рад, что ты считаешь меня неопасным, только не дуйся, ладно? Судя по напряженному пыхтению, это не особо помогает. Он открывает рот шире и, примерившись, кусает чуть ниже прошлых отметин. Арсений подставляет исключительно «чистую» сторону, где нет шрама, но предыдущие следы не успели зажить — не хочется, чтобы его кожа была в синяках. Что там о райском наслаждении? Баунти, иди на хуй со двора, тебе такое и не снилось: первый глоток до того великолепен, что поджимаются пальцы. Тело враз наливается силой и легкостью, и Антон чувствует себя словно под наркотой, только без бэдтрипа. Он не осознает, что зажмурился, пока не размыкает веки и не видит перед глазами обнаженную грудь. Так хорошо, что даже плохо. — Шаст, — зовет Сергей (хуя себе, неожиданная фамильярность), — отпусти. Он послушно выполняет команду: разжимает зубы и делает полшага назад, пожалев, что в этот раз забыл провести по следу языком. — Ну и? — недовольно спрашивает Арсений, когда Антон продолжает смирно стоять, а не хватает нож и вилку, как псевдо-Джаспер в пародийной комедии. Сергей нехотя кивает: — Порядок, можно дальше. — Хорошо. А теперь выйди. — Не понял? — тот выгибает бровь, и Антон молча охуевает вместе с ним. — Да брось, ну, — уже менее злобно и более ласково просит Арсений, сверкая голой грудью. — Если б что-то было не так, он не смог бы остановиться. У меня кровь по плечу течет, а он истуканом замер и хоть бы хны. Боже, блядь, Иисусе. Пока Антон ловит несуществующий сердечный приступ, Матвиенко щурится: — Арс… — Серег, — тот перебивает и пялится глазами, как у кота из «Шрека», — некомфортно ведь, ну… И тебе в том числе. Подожди в коридоре. Если даже вдруг что-то случится, ты успеешь вмешаться, ладно? Тот тяжело вздыхает и сжимает переносицу пальцами, затем машет рукой: — Хрен с вами. Я буду на этаже. И, Арс… надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А ты, Шаст, не проеби оказанное доверие. Когда они остаются вдвоем, Антон лишь обескураженно смотрит на Арсения: — Я сейчас ни хрена не понял, если честно. Что это было? Тот поджимает губы и садится в прежнюю позу, спиной к груди. — Я не люблю, когда во время укуса кто-то стоит над душой. Слишком интимно, тебе не кажется? — Кажется. Но я лучше потерплю пристальный взгляд, чем поставлю человека под угрозу, — говорит Антон, делая, тем не менее, крошечный шаг вперед. — Ты уверен, что… — Уверен. Я советовался с Ляйсан, она разрешила попробовать. Её официальная подпись даст слишком много свободы за раз, а это… Это просто между нами, понимаешь? Последние слова он произносит на порядок тише, и от них сладко тянет где-то в районе солнечного сплетения. Антон встает вплотную и, нервно глотнув, выдыхает ему на ухо: — Если вдруг… Если тебе хотя бы на секунду покажется, что что-то идет не так, скажи мне, ладно? — Успокойся, я себе не враг. — Арс. — Скажу, скажу. Обещаю. Кусай уже, пока Серый не передумал. Тот наверняка их слышит, если тусуется где-то за дверью, и смущение набирает обороты. Помедлив, Антон переходит на шепот: — Можешь облокотиться на меня. Чтобы, э-э, было удобнее сидеть. Арсений хмыкает, однако упирается спиной в его грудь. Плечо измазано кровью. На контрасте с белой кожей смотрится очень… вызывающе. Стараясь ободрить себя заявлением Димы о том, что всё взаимно, Антон мягко прижимается губами, а потом позволяет языку пройтись по красным разводам. Арсений вздрагивает. Руки на автомате взлетают к нему, чтобы придержать за локти. — Я просто… — шепчет Антон, пытаясь найти слова поизящнее, но в такой ситуации их тупо нет. — Чтоб водолазка не испачкалась. Он ждет лаконичного «ты дебил?» в ответ, но Арсений так же тихо выдыхает: — Это бадлон. Пальцы самовольно гладят обнаженную кожу, ныряют в ямку локтя с внутренней стороны. Бейся в груди сердце, уже выскочило бы к чертовой матери. Проходит секунда, за ней еще одна, но просьбы остановиться так и нет. Антон проводит губами рядом с укусом, смелеет: поднимается чуть выше по шее. Арсений откидывает голову ему на плечо, выставляя напоказ кадык, и сипит: — Шаст… Кусай уже, ну. В его словах нет раздражения, но они всё равно обжигают. Переборщил? Поторопился? Или вообще неправильно всё понял? — Эй, — зовет тот, слегка повернув голову. Их лица замирают на крошечном расстоянии друг от друга. Он сглатывает и произносит одними губами: — Не тормози. Очень хочется понять слова превратно, но Антон не настолько смелый долбоеб, поэтому, повинуясь просьбе, возвращается к месту укуса и сжимает зубы. Арсений то ли мычит, то ли стонет: звук совсем тихий, застревает в горле. — Больно? — Никакой реакции, только глаза зажмурил. — Арс, больно? — Да чтоб тебя… — бормочет он, а потом поднимает руку и зарывается пальцами в кудри Антона. Слегка давит, заставляя вернуться к плечу. — Пей. Со мной всё хорошо. Если что-то будет не так, я скажу, а теперь хватит пустой болтовни. Реакция странная, но испытывать судьбу — себе дороже. Глоток выходит совсем небольшим: хочется растянуть удовольствие, и дело не в самой крови (хотя и в ней тоже), но еще и в их необычной близости. Антон снова проводит языком, а возле уха опять раздается странный звук, не особо похожий на стоны боли. Сердце в чужой груди бьется всё быстрее и быстрее, можно ощутить вибрации своим телом. Запах становится мускусным и пряным, и лишь в этот момент Антон, наконец, догадывается посмотреть вниз — не на светло-коричневый сосок, а еще ниже — на выпуклость в паху. Блядь. Просто ебобаный ты на хуй. — Арс… — хрипит он, сжимая его руки, чтобы своими не натворить ничего лишнего. Слова не идут. Любой вопрос, какой ни задай, кажется дебильным. Вместо этого Антон приникает к месту укуса и делает еще один крохотный глоток, а потом чуть сильнее давит зубами. Дыхание Арсения становится тяжелым и прерывистым. Он разводит колени, когда влажный язык проходится по свежей ране и, нырнув ниже, задевает ключицу. В какой-то момент Антон чувствует, что волнение исчезает. Вместо него появляется жажда видеть чужое удовольствие, ощущать дрожь в ладонях и трепет в груди. Он опускает пальцы ниже: с рук — на талию, а затем на бедра. Мнет обтянутые джинсой ноги, в то же время делая еще один глоток. — Бля-ядь, — выдыхает Арсений, упираясь затылком в его плечо. Левую руку он опускает поверх руки Антона, а правой тянется к его волосам. Намек кристально ясен, и Антон кружит языком по мокрой коже, чувствуя, как кровь пачкает губы и подбородок. Самому хочется взвыть, но он молчит, боясь пропустить стоны Арсения, собирая каждую его реакцию по крупицам, впитывая её вместе с кровью — ближе, ближе, еще ближе. Тот поворачивает голову и открывает подернутые дымкой глаза. Радужка совсем узкая: её затопила смоль зрачков. Ресницы длинные, как у куклы, и это — последнее, о чем успевает подумать Антон, когда чужая ладонь давит на затылок. Миг — и их губы соединяются, и уже непонятно, кто именно стонет, да и плевать, потому что язык ластится к уголку рта, проникает внутрь. Привкус крови никуда не делся, но теперь он разбавляется вкусом самого Арсения, и от такого микса просто сносит башку. Антон вжимается в горячую спину, ощущая, как твердеет собственный стояк, и продолжает водить длинными пальцами по чужим бедрам, подбираясь к паху. Арсений вылизывает его рот, пачкаясь в своей же крови, — это осознание проходит болезненной, но сладкой судорогой внизу живота. Антону хочется сделать всё, лишь бы доставить ему удовольствие, увидеть, как тот закатывает глаза от наслаждения, услышать свое имя в хриплом стоне. Хочется узнать, как он выглядит, когда кончает — например, зажатым возле стены, пока Антон будет входить в него снова и снова, кусая сильнее на каждом толчке. Ему хватит сил, чтобы спокойно удержать Арсения на весу. Прямо сейчас раздеть и поднять в воздух, проникнуть — в горячего, узкого, — схватив поперек груди, пачкая кровью шею, подбородок и губы, зная — чувствуя — доказывая снова и снова, как они, блядь, друг другу подходят и как хорошо им вдвоем. Реальный Арсений прогоняет фантазийного тихим, но сладким стоном. Слабо дергает бедрами — толкается вверх. Рука Антона следует за молчаливым приказом и накрывает пах: жар ощущается даже через слои ткани, твердый член упирается в ширинку, отзываясь на касания. И, стоит молнии издать характерный звук, как Арсений вдруг замирает. Он отстраняется, прекратив поцелуй, и ошалело смотрит на Антона. Рот в алых разводах, глаза огромные и испуганные. — Блядь, — выдыхает он еле слышно, но в этот раз, в отличие от предыдущего, никакой страсти в его голосе нет. Они смотрят друг на друга несколько секунд, но прежде, чем Антон успевает хоть что-нибудь сказать — например, «какого хуя?», — Арсений слезает со стула и шепчет: — Открой окно. — Что?.. — Окно, — повторяет он по пути в ванную, прихватив с собой водолазку. — Мы… Здесь запах наверняка. Надо проветрить, иначе Серега почувствует. А потом еле слышно закрывает за собой дверь. И всё. И всё, блядь. Охуенно поговорили, поели тоже просто заебись. Что это было?

***

Телефон угрюмо молчит. Неудивительно, если учесть, что он всегда на беззвучном. Однако никаких push-уведомлений тоже нет: сообщения остаются без ответа, хотя Арсений регулярно заходит в сеть (но не заходит в диалог). Антон, по правде говоря, устал волноваться. Они попрощались максимально скомканно, даже Сергей удивленно поднял брови, однако, слава богу, промолчал. Вопросы множились, сомнения росли, кринж набирал обороты. Лишь через пару часов мелькнула мысль, что весь процесс был запечатлен на камеру и за ними двумя наверняка наблюдали, чтобы обезопасить Арсения. Никто, конечно, не ворвался в комнату с криками: «Ага-а! Сосетесь!», но легче всё равно не стало. Дима говорил, мол, на близость всем наплевать, запретов нет, но сам факт того, что их поцелуй видели посторонние — такая себе информация, ведь у Антона нет кинка на публичность. Даже наоборот. Хорошо хоть, к камере они стояли спиной и дела шаловливых рук оказались за кадром. Второй (но не по важности) «ебать!»-момент — прикосновения. Запах кожи, мягкость губ, вкус крови — всё прочно врезалось в память. И как теперь спокойно пережить следующие сеансы? А если дадут другого кормильца? У него, видимо, уже рефлекс, как у собаки Павлова: одна лишь мысль об укусе заставляет возбуждаться. Но проверять, работает ли это с кем-то еще, помимо Арсения, не особо хочется. Третий «ебать!»-момент — а нормально ли всё прошло? И речь не о технике поцелуя. Антон так увлекся ласками, что не следил за количеством выпитого. Вдруг Арсению стало дурно? Вдруг он не отвечает именно из-за этого? Сразу всплывает картинка, где он лежит на кровати, бледный, словно смерть, слабый и истощенный, и всему виной невнимательность Антона. Нельзя было терять голову. А если бы это кончилось плохо? А если это кончится плохо? Блядь. Всего два дня молчания в эфире, а он уже извелся так, что впору заливаться валерьянкой. Жаль, на вампиров она не действует. Наверное. Заебав себя круговертью фиговых мыслей, Антон решает позвонить (писать куда проще, но, увы, бездейственно). Гудок, два, пять — Арсений молчит. Твою мать. «Если ты сейчас не возьмешь трубку, я пойду тебя искать», — строчит он в итоге, забив на все правила. Экран оживает через несколько секунд. «Каким образом? Ты понятия не имеешь, где я живу». «Плевать, — отвечает Антон. — Что-нибудь придумаю. Если успею, конечно, пока люди Добровольского меня не найдут». За нарушение контракта по головке не погладят, и они оба прекрасно об этом знают. Прием крайне грязный, но Арсений не оставляет выбора. «Ммм. Вот и манипуляции подъехали». «Ты сам провоцируешь». «Слова типичного манипулятора», — заявляет тот. Приходится взять паузу, чтобы не фыркать злобно в дисплей. «Арс, — пробует Антон, заставляя себя успокоиться. — Игнорировать сообщения — тоже манипуляции. Давай просто нормально поговорим? Без всего этого дерьма». Он поступает как самый настоящий взрослый человек, даром что весь в поту, словно лошадь после скачек (пиздеж: вампиры не потеют). Молчание длится три минуты, затем Арсений пишет: «Лично или по телефону? Я не смогу приехать в ближайшие пару дней. Не из-за тебя, надо кое-какие дела утрясти». Вместо ответа Антон звонит. Он не хочет ждать еще фиг знает сколько: нерешенная проблема выжимает все несуществующие соки. Арсений берет трубку на четвертом гудке. — Привет. — …Привет, — отвечает он через несколько секунд. — Извини, что игнорировал. Ты прав, это было по-мудацки. Я просто… — тяжелый вздох, — испугался, наверное. Не знаю. Старше тебя, а истерил как малолетка. Хотя нет, подожди, это эйджизм. Последнюю фразу лучше пропустить мимо ушей, иначе разговор свернет куда-то не туда, а им пора бы всё обсудить. — Арс, — мягко зовет Антон, хотя у самого пальцы подрагивают, приходится вцепиться в край толстовки, — я… сделал тебе неприятно? Тишина такая душащая, что он буквально слышит, как в панике одна за другой умирают нервные клетки. Наконец по ту сторону раздается усталое: — Нет. Дело не в этом. — Расскажешь? — Погоди секунду, — Арсений, судя по звукам, копошится у себя в квартире. Слышно треск молнии, затем какой-то щелчок и глухой стук. — Я в подъезд вышел, Сережа дома. Блядь, точно. Они ж вместе живут, так что паранойя изначально была неоправданной: за ним есть кому присмотреть. Да и Антона, в случае чего, уже б на фарш пустили, если б напортачил во время кормежки. Однако он на всякий случай спрашивает: — Ты нормально себя чувствуешь? Арсений вопросительно мычит в трубку под какой-то протяжный скрип: видимо, выбрался на улицу. — Я не следил за выпитым, — признает Антон. — Боялся, вдруг переборщил. — Черт… Всё в порядке. Прости, я не подумал об этом, надо было сразу тебе ответить. Ты выпил даже меньше, чем в прошлый раз, глотки совсем крошечные были. — Хорошо. Ты тоже извини, мне не стоило… терять голову. Слишком увлекся. — В ответ раздается тихий смешок, следом — шум проезжающей машины. — Решил пройтись? — Да. Повисает пауза, которую ни один из них не стремится нарушить. Антон дает необходимое время, а сам с удивлением понимает, что, невзирая на обстоятельства, молчать вдвоем комфортно: достаточно дыхания и звуков улицы. Через пару минут Арсений говорит: — Я не знаю, откуда это взялось. Просто в какой-то момент понял, что… — он замолкает. Наверное, кто-то проходит мимо. — Понял, что мне это нравится. — Ты про укусы? — Скорее, про процесс. Я имею в виду… когда… блядь. Не заставляй произносить вслух. — Я понял. — Повторить бы их местную шутку про «сосать не стыдно» и дополнить окончанием «и кайфовать от сосания — тоже», но вместо этого он спрашивает, не удержав язык за зубами: — А когда ты… эм, когда ты осознал? Когда стал кормильцем или… — Раньше? — Арсений фыркает. — Смеешься? Мне не приходило в голову, что кто-то захочет выпить моей… Ты знаешь. Даже в качестве фантазий. Так что получился сюрприз. И, скажу тебе, это довольно стремный способ узнать о своих фетишах. — Во время первого кормления? — Нет, я поначалу долго не мог расслабиться. Но как-то раз мы попали с Серым в одну передрягу, его ранили, и он уже давно не ел на тот момент, но я ему полностью дове… — Разве он не веган? — перебивает Антон. Какая дурацкая привычка, боже. — Веган. Но может пить и теплую, если понадобится. — То есть, — он бормочет, чувствуя неприятный голос ревности, — ты, э-э… возбудился, когда тебя укусил Сергей? — Да. Пизда. Такие себе новости. — Ясно. — О, кто-то здесь собственник, — усмехается Арсений. К щекам сразу приливает стыд. — Поверь, я тоже был не в восторге. Еще несколько дней пытался понять, дело в лучшем друге или в самом процессе, в обстановке: адреналин, страх, близость смерти… — Бля, эта часть беспокоит ничуть не меньше, чем предыдущая. — В общем, потом ситуация повторилась с другим вампиром, и мне стало легче. — Было бы славно, если б и Антону стало легче, ага. — Серега всё равно что семья. — Он знает? О твоей… особенности. — Знает, — выдыхает тот в трубку. — Потому и уступил, когда я попросил его выйти. Если честно, я не думал, что получится… так. Понимал, конечно, к чему всё идет, просто… не ожидал такого масштаба. Антон прикусывает язык, чтобы не спороть хуйню в духе «твои масштабы мне очень даже нравятся, можем в следующий раз использовать рот вместо руки, ни в чем себе не отказывай». Подкупает, что уверенный и самодовольный с виду (и не только с виду) Арсений стесняется таких вещей: это делает его более… человечным, что ли? Дает спокойно пожать плечами, мол, не один Антон здесь неловкий пирожок — Арсений порой лепит из того же теста. Даже появляются силы взять ситуацию в свои руки. Компенсация — наше всё: там, где опешит один, подхватит второй. — Считаешь меня придурком? — раздается в трубке, возвращая из клубка мыслей. — Чего? Нет, конечно, — спешит убедить его Антон, пока тот не надумал себе всякой хуйни. — У всех свои причуды, Арс, это же… не знаю, естественно? — Кайфовать от того, что кто-то пьет твою кровь — не естественно, — шипит он еле слышно, явно опасаясь реакции прохожих. — Когда ты контачишь с вампирами? Очень даже. — А если бы их… то есть вас, не было? Уже не пунктик, а патология. — А ты не думал, что это не случайно? — Антон, устав сидеть, подходит к окну. Глядит на вечерние сумерки. Тучи сгущаются, делая небо еще темнее: вот-вот пойдет дождь. Интересно, Арсений хотя бы тепло одет? — В смысле? — Я имею в виду, вдруг тебе с самого начала было суждено столкнуться с вампирами? — Я не верю в судьбу. — Ладно. Посмотри на это с другой стороны: если б ты не стал кормильцем, то и не узнал бы о своей особенности. Просто жил бы как раньше, и всё. Сам же говорил, что тебе такие фантазии даже в голову не приходили. — На стекле появляются первые капли, и Антон спешит спросить: — У вас тоже дождь? — Эм, — Арсений явно удивлен сменой темы. — Нет пока. Просто пасмурно. — У нас уже начался. Ты далеко от дома? Он прыскает: — Боишься, что промокну? — Да, — отвечает Антон прямо и честно, чувствуя намек на робость, но вместе с тем понимая, насколько всё правильно: и такие вопросы, и забота, и чужой голос по ту сторону телефона. Арсений молчит пару секунд, затем говорит: — Ты милый, когда смущаешься. …Спасибо, че. — Я не смущаюсь. — Готов поспорить, будь ты человеком, уже сидел бы красный как рак. И с потными клешнями. — Отвали. Арсений смеется своим рокочущим смехом. Оказывается, Антон по этому звуку очень скучал. — Я говорил серьезно, если что. — О моих потных ладонях? — Нет, — он фыркает. — Ты… действительно милый. Не каждому удается сохранить себя после обращения. И, Шаст? — Да? Арсений молчит: то ли подбирает слова, то ли ждет, когда исчезнут невольные свидетели. — Спасибо за этот разговор. Я никому, кроме Сереги, не рассказывал. Раньше как-то обходилось… без эксцессов. Пока тебя не встретил. — Кстати, — сипит Антон, облизав нижнюю губу. Нервишки всё равно шалят, зараза. — Я подумал, может, мы… могли бы сходить куда-нибудь? Когда Ляйсан разрешит. Съедим по гамбургеру? Точнее, ты съешь, а я, э-э, посижу рядом. — Извини, но это вряд ли. Блядь. Что ж, ну… Рано радовался, выходит. — Всё нормально, — врет Антон. — Не то чтобы я рассчитывал… — Еще как рассчитывал. — Просто показалось, что мы… — Мне нельзя бургеры. — …на одной волне. Что, прости? Арсений усмехается: — Я не ем фастфуд. — А-а… Оу. — Слава, блядь, богу. — Желудок? — Нет, — слышно, как тот улыбается в трубку. — Диета для кормильцев. Мы стараемся вести здоровый образ жизни, это прописано в контракте. Спорт, правильное питание, никаких вредных привычек и опасных болезней. Они вам, кстати, не страшны, но чем здоровее человек, тем насыщенней кровь, а значит, дольше перерыв между кормлением. Об этом Антон как-то не подумал. — Выпьешь шпинатный смузи, а я посижу рядом? Теперь смех кажется фальшивым, и пауза длится дольше. Когда волнение поднимается к самому горлу, Арсений выдыхает: — Дай мне немного времени, ладно? Ты мне нравишься, но нам еще работать вместе, и я не хочу, чтобы в случае неудачи всё накрылось медным тазом. Позавчера мы оба поспешили. Его голос звучит серьезно, с нотками извинений, и Антон, сглотнув ком разочарования, кивает в пустоту.

***

Проходит почти неделя. Всё это время они переписываются и даже шутят, словно обычные друзья, которые не хотят друг друга трахнуть и не делят на двоих весьма странный фетиш. Если б не Ляйсан, Антон бы уже уехал крышей, потому что всего вокруг слишком много: и новая жизнь, и тоска по родным, и внезапные чувства. Терапия, конечно, не решает проблемы как по мановению волшебной палочки, но принимать собственные эмоции становится куда легче. Огонек надежды подпитывает и Арсений, то и дело спрашивая, не мучает ли его голод и не обзавелся ли он новым кормильцем. И хрен знает, как на это отвечать, не скатываясь во флирт. Антон, конечно, тот еще ловелас, но любая фраза в такой теме похожа на подкат. Хуже, чем «нет, мне нравится сосать именно твою», только банальная хуйня «ты — мой личный сорт героина». Он явно не из «Сумерек», а в «Чем мы заняты в тени» очень стремно ухаживают. Антон мог бы, конечно, остричь куст в саду под форму пениса, как сделал Лазло для Нади, но, во-первых, член Арсения он всё же не видел, а во-вторых — Тимур вряд ли оценит новый ландшафтный дизайн. Масло в огонь подливает еще и Дима, который, увидев его унылое лицо, закатывает глаза и просит дать Арсению время. — У него проблемы с доверием, я тебя предупреждал. — По нему не особо видно, — тихо отвечает Антон, снова пялясь в окно. Для пущего драматизма не хватает камеры, огибающей его по кругу, и названий месяцев на заднем фоне. — Особенно если с Эдом сравнивать. — А на хуя ты их сравниваешь? — фыркает Дима. — Они абсолютно разные. Арс всегда старается держать лицо, сам понимаешь: в их с Серегой деле показывать слабину нельзя. Если он обсуждает с тобой проблемы, то это уже, считай, почти победа. Просто не торопи его. Местная Лариса Гузеева уходит, оставляя Антона наедине с окном. Он не торопит. Просто… плывет по течению, пересматривая кружочки в Телеге, которые записывает Арсений. На одном из них тот ходит по квартире без майки («извини, я только из душа, забыл тебе ответить»), и взгляд сам клеится к отметинам внизу шеи. С такими кадрами можно обойтись и без Brazzers. Рефлексия — вещь, конечно, хорошая, но и нервы у Антона не железные. Апогей душевного мракобесия наступает в тот день, когда Дима пишет ему: «Серый сказал, что Арс отпуск взял». «У Паши?» «Нет, на их работе». Надо же, даже у бандитов (ладно, это ирония, там всё не так плохо... наверное) бывает отпуск. «И что?» — не понимает Антон. «И то, — в раздражающей манере отвечает Дима. — Он сказал, мол, хочет отдохнуть на природе. Смекаешь?» Блядь, а вдруг Арсений решит уехать куда-нибудь за границу? И они не увидятся еще несколько недель? Или месяц? И Антону дадут нового кормильца? Ощутив укол паники, он уже собирается набрать знакомый номер, чтобы всё прояснить, но не успевает: сообщение от Арсения приходит раньше. «Я у ворот. Встретишь? Сумка тяжелая, лень тащить». Какая, блядь, сумка?.. Вопросы перебивают друг друга, пока сам Антон мчится вниз: с его скоростью хватает десяти секунд, чтобы оказаться в нужном месте. Арсений, укутанный в бежевую парку, передает ему спортивную сумку и сразу прячет руки в карманы, а нос опускает к шарфу. После дождя, судя по термометру, совсем холодно, утром даже срывался снег — погода совсем с ума сошла. — Привет, — бормочет он глухо, и в голубых глазах отражается улыбка. — Привет, — оторопело отвечает Антон, закидывая сумку на плечо, но не ощущая веса. — А ты какими судьбами? — Что, не рад меня видеть? — Хуйню не неси. — Не несу, я ж не носильщик. Антон фыркает, но в душе всегда смеется над его ебанутыми каламбурами. — Я тут вроде как отпуск взял, — признает Арсений, опуская шарф ниже и выдыхая облачко пара. — И… решил провести его здесь? Кажется, тот впервые прилюдно краснеет. Оу, это… Это охуенные новости. — И чего ты лыбишься? Я… не из-за тебя. Просто тут жилье бесплатное. — Ага, — довольно кивает Антон. — И природа красивая. Арсений несколько секунд хмурится в непонимании, а потом цокает: — Эта лысая Ольга Бузова уже всё распиздела, да? …И пока он продолжает поносить Диму на чем свет стоит за болтливость, Антон шагает рядом, улыбаясь как придурошный. Ольги Бузовой тут, конечно, нет, но построить свою любовь очень даже возможно.