Сборка драбблов. Юбилейная

      — Закон божий гласит, что каждый, совершивший грех, попадёт в Преисподнею.       Курлоз прямиком из этой самой «Преисподней», потому что иных объяснений, почему во время очередной лекции Канкри он думает о том, что разводит пухлые ляжки в стороны, просто нет. Он словно суккуб, совратитель. Будь у него возможность, он бы давно дал волю внутренним пошлостям и прижал бы этого милого парня к своей груди. Он бы утянул в длинный, влажный, первый поцелуй Вантаса и сжал бы его ягодицы, которые тут же развёл бы в стороны. Он бы не долго думал и подхватил бы Канкри за ноги, чтобы опрокинуть его на кровать и забраться головой под рясу. Макара с тихим рыком стянул бы намокшее от возбуждения и волнения бельё, и смачно провёл бы всем своим длинным языком по мокрой мышце. Канкри бы пискнул, конечно же, и свёл бы ноги, чтобы остановить Курлоза, но тот бы уже запустил свой язык глубоко внутрь и смазал бы влажные стенки больше. Канкри чистый. Всегда. Он моется часто, Курлоз знает об этом. И нет, дело не только в запахе душистого мыла. Он видел, как Вантас подмывался после похода в туалет. Скорее всего, в этом нет ничего сближенного с Богом, и Вантас просто помешан на чистоте, но Курлозу от этого лучше. Он щекочет кончиком языка где-то внутри и до пятен сжимает ляжки, которые зажимали его голову. Боже, будь у Курлоза душа, он бы отдал её за то, чтобы всю жизнь провести подле этих чудесных ног. Даже не так… Будь у него душа и запасная жизнь, он бы потратил их на то, чтобы провести все свои дни рядом с Канкри. С этим чудесным, милым, невинным, красивым, великолепным и таким… головокружительным ангелом.       Канкри не просто свёл его с ума одним свои существованием. Он словно был рождён для того, чтобы стать Курлозу его личным наркотиком, личной дозой эндорфина.       — Каждый, совершивший грех, будет платить за него вечными муками и страданиями…       Курлоз буквально видит, как он вдалбливает Вантаса в кровать, а тот, перестав сопротивляться, просит больше, грубее, глубже. Он плачет, но сам насаживается на член Макары и просит кончить внутрь. Он начинает нести какой-то бред про детей и семью и тихо пищит, когда в и без того горячем нутре температура взлетает до небес. В этот же миг, когда возбуждение спадает, он начинает плакать и брыкаться. Вся ряса перепачкана, колени стёрты в кровь, а таз болит. Вантас хныкает и долго и сильно бьёт Макару в грудь. Он почти выплёвывает очередную тираду про прелюбодействие, и что Курлоз согрешил намного больше. После он буквально сваливается на пол и ползёт в сторону выхода, чтобы добраться до купальни. Помощь Курлоза он не просто не принимает — он шугается от неё, как от огня.       — Душа согрешившего становится куском льда, если его грех превосходит все грани и законы…       Курлоз знает, что Канкри читает свой монолог не потому, что Макара на него покушался. Нет, такого никогда не было. Он снова вправляет ему мозги из-за наркотиков и попытки приспособить монастырь. Но все эти наставления были бы воплощением странного и очень неприятного фетиша. Неприятного только для Канкри, конечно же.       — И опять ты, супостат, меня не слушаешь, — вздыхает Вантас и встаёт со своего места, чтобы пройти к цветам и полить их. Конечно же, Курлоз ничего не отвечает. Он осторожно, чтобы не напугать, подходит к Вантасу и очень нежно, словно обращается с хрустальной статуей, поворачивает к себе, чтобы поцеловать в лоб и вдохнуть запах Вантаса.       — Своими утехами ты не упокоишь мой гнев, — напоминает Вантас, но душевно успокаивается.       Курлоз смотрит томно, хотяще. Ему явно мало поцелуев в лоб, щёки и в голову. Ему хочется накрыть эти милые губы своими, впустить язык и заставить парня пищать от удовольствия. Хочется сжать руки на бёдрах и талии, вновь удивляясь тому, как можно быть таким восхитительным и сексуальным.       Макаре очень хочется, чтобы Канкри плакал, когда говорил, что у него будет ребёнок от его же насильника.       Но его чувства выше его желаний. Он не может так поступить со своим Канкри. И он не собирается давить на него, принуждая к первому поцелую или сексу. Всё успеется и наладится, главное не идти против воли Вантаса. Держать всё под контролем, но не пугать и не вызывать недоверие.       Он верит, что однажды Канкри, разгорячённый и ласковый, сам потянется к его губам в поцелуе и, сидя верхом без резинки, попросит подарить ему возможность выносить и вырастить их малыша.       Курлоз верит, и потому в этот момент, когда оба молчат, он снова целует Канкри в лоб, молясь всем богам, чтобы они сотворили их счастье как можно скорее.