Эрос

Чёрный ему шёл. Такие не подходят, если поманишь пальцем, такие руку по локоть отгрызут и не подавятся. Панталоне ему тем очень нравился, вовлекал в собственные сети, где Дотторе с нескрываемым удовольствием тонул, подыгрывая. Обнимал чуть ниже лопаток в танце, соприкасался лбами, сталкивался взглядами и они улыбались в унисон. Один дерзко, показывая клыки, второй приторно ласково, брезгуя обнажать белизну зубов — не заслужил ещё. Грызться с ним было так увлекательно, что не хотелось заканчивать. Дотторе признавал соперника в звонком смехе, заливистом, таком, что голова к потолку. Панталоне не позволял себе портить грацию движений. Вести дружбу с таким — уже порча имиджа, и всё же они снова в одном зале. Общественность не признала доктора с затеями безумней ухмылки во время рассказа всех подробностей. Признал другой. — Это пытки, — мягко замечает банкир. — Именно так, — Дотторе не знает о смущении, как факте. В его верхний карман пиджака, предназначенный для носового платка, ляжет сложенный вдвое чек. На ближайший праздник Панталоне подарит и платок расшитый птицами вручную. Доктор спросит почему пернатые создания и получит одну улыбку. Мягче обычной, банкир заставлял щуриться, вглядываться в малейшее изменение мимических мышц. Тогда он не узнает почему, мужчина требовал времени на решение всех головоломок, а пока он позволит взять себя за талию и повести в торопливом вальсе. Панталоне замедлит его темп, перехватит инициативу. Слишком гордый, чтобы плыть по течению. Дотторе обязательно оскалится и сожмёт редкий бархат пиджака. Банкир был известен своими экстравагантными костюмами, оставалась пара шагов до каблуков на его бледных ступнях. Док обещал, что в первую же ночь месяца он в них будет, неважно какими силами. Он будет. Мужчина в ответ лишь посмеивался одними глазами, запомнил всё до последнего вздоха ему в шею. Несколько нот и он чувствует капельку крови от укуса. Панталоне наденет водолазку завтра. Водолазку и пару каблуков. Стук в кабинет, сама невинность в строгих туфлях. Мужских. Он зайдёт прежде разрешения. — Ты знаешь, что я занят, — голос Дотторе грубоват, доносится из-за двери операционной. — Я подожду тебя здесь, — мурлычет, не повышая голоса. В этом нет особой нужды, док не побеспокоит его в окровавленном халате, а значит время. Тихий стук о стерильный пол, коробка отбрасывается в момент, Панталоне придирчиво осматривает лакированную обувь, тонкую шпильку. Пока проходится, пробуя, прислушивается к ощущениям внутри, быстро проворачивает ключи в скважине. Пациенты подождут. — Новые всегда натирают, — жалуется с улыбкой столь дьявольской, что Дотторе клянётся — он попадёт в самый страшный ад и встретит там такую же у Сатаны. Если на его троне не окажется знакомой фигуры. Фигуры тонкой, избирательной и отвратительно правильной в изгибах, узкой талии, плечах, которые всё же выдавали в нём мужчину. Единственного мужчину, которому женское, как влитое. Всё ему, как влитое — Дотторе признаёт. Панталоне по-свойски усаживается на рабочий стол, качает лодыжками в воздухе, неторопливо смакуя пожирающий взгляд на своём теле. — Прямо здесь или господин Дотторе отведёт меня на койку? — играется, накручивая локон, манит сверкнувшими искрами в глазах. — Разве тебе нужно? — хмыкает, про себя оценивая куда его такого уложить. Мысль одна, яркая — определённо прямо здесь, если сам предлагает. Незачем медлить. — Может понадобиться после, — Панталоне выдают глаза с потрохами. Он кокетничает и тянется, тянется ближе, почти вплотную нос к носу, недолгие переглядки и розоватые лепестки губ накроют поцелуем. Дотторе грубоват, залезает языком едва ли не в горло, то невыносимо быстро, то замедляется мучительно, не желая отпускать, обводит ряды зубов, пересчитывая, прижимает чужой язык и исследует нёбо, казалось, уже отстраняется, но лишь для того, чтобы набрать воздуха и искусать. И снова, и снова. Панталоне задыхался, упираясь ладонями в плечи, но вместо отторжения, сжимал жёстковатую ткань медицинского халата и притягивал ближе, после стаскивая его вовсе. Промелькнула идея: «Хочу его голого только в нём». Банкир сглотнул, обнимая ногами Дотторе. Он давно вклинился между, шероховатые ладони расстёгивали рубашку. — Осторожнее, — дыхание сбито, Панталоне делает вид, что беспокоится за дорогую одежду. В ней идти до офиса, но он туда сегодня не собирается, и оба это знают. Док не пытается сдержать острой ухмылки, едва зубами не лязгает на предоставленный материал. Вкусный, капельку крови с губ слижет, чмокнет, будто извиняется, и тут же укус в шею. О, а как он целовал в шею. Панталоне вело до закатанных глаз и кратких вздохов, хватал воздух ртом, задыхаясь, стоило надавить посильнее, а Дотторе умел это ужасно хорошо. Рубашка отброшена в сторону, банкир едва слышно благодарит — ни одной пуговицы не вырвано. Зверь поддавался дрессировке. Это же зверьё сейчас вылизывало грудь, сантиметр за сантиметром, удивительно кропотливый, останавливается на сосках, выкручивает, сжимает пальцами. В прохладе помещения они быстро затвердели, Панталоне кусает и так пострадавшие губы, сжимает до боли в пальцах столешницу, второй рукой вплетается в волосы увлечённого доктора. — Лучше, чем большинство экспериментов, — комментирует так, что банкир многозначительно фыркает. — Так себе комплимент, — Дотторе подгружается несколько секунд, взгляд поднимает, смотрит внимательно-внимательно. — Ты красивый. — Я знаю, — Панталоне смешливый и куда более расслабленный. — Сексуальный, — осматривает разрез глаз, нос, проводит кончиками пальцев по скулам, не опускает взгляда туда, где про сексуальность можно было сказать открыто. — Для тебя, — банкир приподнимает уголок губ, невольно вспоминая все полученные когда-либо оскорбления. — Для всех ныне живых, — поправляет, привычно упрямясь. Панталоне треплет по голове, мешая и так разрозненный ворох, который с натяжкой можно назвать причёской, только две пряди у лица выделялись, создавая какую-никакую форму. И то, оставались чаще всего забраны назад, чтобы не мешались в работе. — Не всем нравятся мужчины на каблуках, — посмеивается. — Такие — всем, — Дотторе всё ещё упирается, с таким уверенным видом, что возразить ему можно только откровенным смехом. — О, как скажешь, милый, — хохочет, покачивая ногами, одной обнимает и тянет на себя, так что мужчине приходится упереться ладонями в столешницу, чтобы не свалиться окончательно. Панталоне, видно по глазам, того страстно добивается, губы в разрастающейся ухмылке тянет. — За милого вот эту прелесть можно и забрать, — конфискует очки столь ловким движением, что только проморгавшись Панталоне обнаруживает пропажу. — Эй! — он тянет руку, но оправа исчезает в ящике стола. — Разбили бы, — Дотторе говорит разумные вещи, на такие из его уст банкир только хмурился и прикладывал руку ко лбу, играя импульсивное беспокойство. В ту ладонь целовали, возвращаясь к незаконченным делам. Панталоне прилично озяб и время было это исправлять. Зашевелил напряжёнными ступнями, прошёлся новенькой лакировкой по чужим брюкам, с него их сдирали. Он приподнялся на локтях, позволяя стянуть в одно движение, оставаясь в тонком белье. Дотторе с ним особенно осторожничал, иногда не снимая вовсе, проходясь горячим языком, оставляя в мокром и невинно предлагая одеться. Вновь невыносимые поцелуи в шею, засосы и укусы, что мгновенно зализывали, лишь увеличивая чувствительность. Дыхание кожу жгло, Панталоне покрывался мурашками, направлял, зарываясь пальцами в волосы, путался в них и уже не мог вырваться. Дотторе сжимал крепко, прощупал каждую мышцу, успел и лёгкий массаж напряжённых до того плеч. Вот от чего банкир постанывал, ни чуть не смущаясь. Сидячая работа медленно убивала, приходилось выбираться на вот такие вылазки за помощью. А док помочь был рад, говорил — профессия располагает. Панталоне не спрашивал насколько она располагает к сексу на столе, он едва мог связать цельное предложение под конец прелюдий. Дотторе умел ублажать, умел быть послушливо нежным, кусая в один момент до вскрика. Вело, поскуливал, как вело. Хотелось бёдра самому раздвигать, они в момент сжимались намертво, стоило услышать знакомый стук коленей об пол. Это значит будет очень хорошо, это значит он будет кричать его имя под конец. Панталоне медленно опускал глаза к кучерявой голове, а Дотторе будто только этого и ждал, сжимая зубы на резинке белья. — М-мх, — банкир ёрзает, ему в момент давит прямо таки всё. Но про это легко забыть, когда док пускает язык под тонкое кружево, отводит его пальцами в сторону, оцарапывает внутреннюю сторону, покрывает поцелуями, чтобы не нылся. Панталоне смолкает, подставляется, раздвигая ноги шире, толкаясь навстречу. Укусит около, пустит язык по всей длине и ухмыльнётся, подхватывая под коленки. Будет неудобно, партнёр проезжается спиной по всему столу, окончательно сбивая все чертежи и записи на пол. — Держись, — Дотторе закидывает обе ноги на плечи, тянет Панталоне на себя, оставляя его почти что на краю. — Взлета... — банкир не успевает пошутить, реплика тонет в неровном дыхании, мгновенно прикрывает рот ладонью, чтобы не застонать раньше времени от таких простых, но отвратительно действенных стимуляций. Всего несколько долгожданных секунд, он обводит кончиком языка анус, поглаживает пальцами, одной рукой сжимает ягодицы, чтобы Панталоне так не извивался. Не сильно помогает, теперь он лишь выгибается и настойчиво поддаётся вперёд, желая насадиться поскорее. Смазка холодит, он льёт её на подставленную ладонь сам, чуть сжимается, несколько поцелуев в низ живота, мерные поглаживания и отпускает. — Дотторе... — банкир сжимает, покусывает несчастные губы, ломает столешницу, держась так крепко, второй рукой намертво схватившись за спутанные волосы Дотторе. — М-м? — говорить в такой позиции тяжело, док отстраняется лишь на секунду, приникает вновь с завидным усердием, проводя языком между ягодиц. — Пожалуйста... — Дотторе сегодня добр, не заставляет просить и дальше, пальцы, до этого лишь гладящие около, проникают внутрь. Сначала один, движения по кругу, отвлекает поцелуями в напряжённую, истекающую смазкой головку. Затем второй, Панталоне ёрзает, хмурится, вбирает воздух ртом, чтобы полной грудью — успокаивает себя, расслабляет мышцы. — Давно не было, — морщится от узости, чувствует себя даже слишком заполненным, а пальцы продолжают двигаться, постепенно растягивая. По Дотторе не скажешь, что он сильно недоволен, глаза впиваются в открытую истерзанную шею Лоне. — Потешил твоё ненаглядное собственничество? — Панталоне показывает клычки лишь на секунду, ухмылка стирается о поцелуй и так же быстро пропадает, доктор возвращается к своей позиции. Теперь внутрь входит и язык, а это совсем другие ощущения. Мужчина отчаянно бьётся в его руках и слабнет с каждой последующей попыткой, одна рука неумолимо крепко прижимает к столу. Панталоне принимает ощущения, пальцы на ногах поджимаются, он толкается вперёд, насаживается, как можно глубже, смутно осознавая, что смазка была оральная и тихонько шикая на «ублюдка Дотторе, который всё предусмотрел». Невыносимый, когда хотел обладать целиком и полностью, а банкир позволял, прогибался в спине и стонал в собственную ладонь. Было так чертовски хорошо: жмуриться, раскрываться перед ним и ловить восторженные взгляды. Взгляды искреннего обожания. Дотторе поцелует изнеженную кожу, где натирала резинка трусов и лёгким движением окончательно стянет их. Панталоне не успевал вскрикнуть, его снова занимали движениями, поглаживаниями. Столешница впивалась в копчик, он ёрзал, перемещая центр тяжести, чтобы облегчить ощущения, отделаться от мысли о синяках завтра утром. Три пальца ощущались ещё тяжелее, мычал и мучался, лёг на стол полностью, тяжело дыша, обе руки держались за край, иногда одна догоняла ладонь Дотторе на животе, которая проверяла дыхание и сердцебиение, залезая чуть выше. Мог бы — придушил слегка, отвлекая от мало приятных ощущений. Нет, док и так неплохо справлялся, но он сам подустал, устраиваясь между бедёр, продолжая целовать и покусывать, наконец занялся членом — этот способ работал безотказно. Мажет языком по головке, отодвигая крайнюю плоть, Панталоне тихо скулит, обнимает ногами крепче, бьёт тонкой шпилькой, чуть док отстраняется. С невиданной настойчивостью вжимает в себя, а мышцы сзади расслабляются, пропускают такие неприятные костяшки. Дотторе деликатно проворачивает руку по кругу, раздвигает пальцами пульсирующие стенки. — Потерпи ещё немного, — Панталоне в ответ мычит. Он разгорячённый и тяжело дышащий напоминает грозного дракона из китайских сказаний. Вот только мифические существа едва ли умели так закатывать глаза и кричать. — Блять, Дотторе! — слов не находилось, сперма медленно растекалась по животу. — Ты! Ты... — Я-а, — лениво отвечают снизу, ухмылку скроет в очередном укусе, пальцы медленно выскальзывают из прилично смазанного прохода. Панталоне не успевает составить претензионный лист, док резко перебивает, поднимаясь обратно на ноги. В выглаженной рубашке с закатанными рукавами, подтягивает к себе, пахнет властью и тяжёлыми духами. Только такие могли перебить резкий запах спирта и хлорки. Банкир не мог сказать, что их любит, но мог сказать глазами одному Дотторе. Он всё поймет, откинет прилипшие пряди с лица и укроет в капкане рук. Панталоне расслабленный под такой защитой, млеет, подставляя обе щеки для смиренных поцелуев. Вскоре они покрывают всё лицо, самые чувственные всегда приходились на веки, снимая трепет ресниц, убаюкивая. После растяжки всё идёт гораздо легче, банкир мечтает о горячей ванне и вине, Дотторе придерживает его за ягодицы и может думать только о блеске лакировки на новеньких каблуках. Он определённо не собирался их снимать до самого конца. Обнажённый мужчина на его столе так редко распускал волосы, позволяя зарываться в чистый шёлк, массировать кожу головы — Панталоне откровенно урчал в ответ, подставлялся. Он хватался за плечи, откидывал голову назад и был ужасной шлюхой, получая пару укусов в кадык. Однажды Дотторе выдерет его зубами — усмехнётся мыслям, скрещивая лодыжки за его спиной. Держать ноги на весу было не так удобно, но все размышления выбивает первый толчок. — Бо-оже, — Панталоне расползается, жмурится до разноцветных кругов перед глазами. Дотторе только хуже звереет, оставляя за пальцами царапины, банкир едва ли почувствует сейчас, его занимает лишь жар внизу. — Глубже, — почти приказывает, хватая воздух ртом, кислорода критически не хватало. Док хмыкает, медленно ведёт языком от шеи до груди, толкаясь дальше. И ещё, ещё, больше, глубже, так, чтобы он изгибался, не находя себе места, успокаиваясь лишь в привычных руках, ластился к ним слепо, тыкался кончиком носа в ладонь, её же целовал, выпрашивая что-то охрипшим голосом. Так было всегда, Панталоне приходил за этим: чтобы его хватали за волосы, наматывали прядку за прядкой на кулак, оттягивали, заставляя смотреть глаза в глаза, не отрываясь. Они слезились, голос утопал в стонах, срывался на мольбы, угрозы. Всё мешалось, довольство на лице Дотторе расплывалось. — Чш-ш, — никогда не спешил выходить, давая краткий отдых, чтобы продолжить. Ему нужно было мучительно много, Панталоне знал это и, смущаясь, ловил себя на том, как пульсировали мышцы при одной мысли о жадности партнёра. Сжимались, втягивали глубже, сам не замечая, подмахивал бёдрами в процессе, голова безвольно падала на грудь. — Ещё, пожалуйста, — уставшая, но вполне довольная ухмылка украсит губы с мелкими ссадинами. Банкир не привык легко сдаваться, особенно, когда дело касалось Дотторе. А он, в свою очередь, с превеликим удовольствием ломал, клал чужую ладонь на бугорок в животе, когда Панталоне особенно глубоко прогибался в спине. Это вызывало чудесный скулёж в купе с отрывистым темпом. Дотторе менял его, как хотел, переворачивал безвольное тело, кусался и рычал. Зверьё — тонкая ладонь ласково гладила по щеке. Она упадёт, док перехватит, сплетёт пальцы, добьёт несчастный стол, что начинал отчаянно скрипеть под весом двоих. «Скоро», — Панталоне содрогался от прямых попаданий по простате, извивался змеёй, кусал подставленную руку. Это значило его наступающий пик. Дотторе вжался полностью, похабные звуки стихли, секунды затишья — банкир мелко дрожит, кончая невыносимо медленно, помогая себе рукой. Док не заставит себя ждать. — Ужас, — Панталоне едва мог сидеть, скользя ослабшими руками по столешнице. — Ужас, как хорошо? — Дотторе получит с размаху по голове. Для такого силы находились мгновенно. — Здесь же есть какой-то душ, да? — банкир неутешительно рассматривает грязный живот, пытается двинуть бёдрами, но док останавливает, придерживает почти ласково, помогает вытереться. — Да, там я отмываю части трупов, — сама невинность, чмокнет в кончик носа и выбросит испачканные бумажные полотенца в ближайшую мусорку. Сам лишь слегка протрёт себя, да ширинку застегнёт. Панталоне фыркал и демонстративно отворачивался. — Подойдёт, — говорил едко, специально. — А можно сделать лучше, — Дотторе наседает, огораживая стройное тело руками с двух сторон. Переглядки недолгие, Панталоне встанет на каблуки так, будто проходил в них всю жизнь, накинет на тело чужой медицинский халат, что был ему малость велик в плечах и прикажет вести.