Анализируй свои чувства

      — Дотторе, нет. Хочешь ты того или нет, но я сегодня остаюсь в постели.       Панталоне тихо и недовольно мычит, когда его шеи сзади касаются чужие губы, задерживаясь там дольше обычного. Солнце еще даже не полностью встало, что прекрасно было видно даже за закрытыми веками. Это был его единственный выходной за месяц, и проводить его Панталоне планировал исключительно в постели, проснувшись ближе к обеду, но один невыносимый доктор, всегда просыпающийся ни свет ни заря, умудрился разбудить его. Он чувствует на себе горячую ладонь, поглаживающую его талию через чужую рубашку на нем, и резко выдыхает, когда Дотторе самым наглым образом проникает под нее через подол и продолжает целовать его загривок, вынуждая тело покрыться мурашками.       — Что на тебя нашло? Ну только ночью же... — невнятно хнычет банкир, вяло пытаясь отстраниться от настырного ученого подальше. — Перестань.       Дотторе прижимается к его спине только крепче, притягивая его к себе обратно рукой, покоящейся на талии, и горячо дышит в шею. Панталоне хочется треснуть ему по голове чем-нибудь тяжелым, но он чересчур сильно питает надежды о дальнейшем благополучном сне, чтобы совершать лишние телодвижения.       Поцелуи на шее не только не пропадают, но и становятся настырнее, перекрывая вчерашние метки новыми, из-за чего кожа покалывает и ноет. Панталоне недовольно стонет, а рука Дотторе тем временем соскальзывает вниз и беззастенчиво сжимает его ягодицу, кончиками пальцев проникая под резинку нижнего белья.       — У тебя совсем совести нет? — сонно мычит Панталоне, сильнее зарываясь лицом в подушку и отпинываясь от мужчины пятками. — Прекрати сейчас же. Я спать хочу.       Дотторе усмехается ему в затылок, царапнув короткими ногтями кожу на тазовой косточке. Панталоне чувствует, как сзади него прогибается постель, когда доктор приподнимается на локте. Он всем своим весом заставляет банкира перекатиться на живот, наваливаясь на него, и теперь тот зажат между постелью и Дотторе, нагло придавливающим его сверху.       — Ты тяжелый, — жалобно кряхтит он, стараясь скинуть с себя девятидесятикилограммовую тушу. — Слезь с меня.       Дотторе целует его в щеку и за ухом, прежде чем задрать свою же рубашку на чужом теле едва ли не до лопаток, а затем сползти ниже, проходясь влажными поцелуями по позвоночнику. Панталоне прогибается под ним и зарывается руками под подушку, сжимая ее в ладонях, чтобы этого не было видно. Подавать Дотторе сигналы к более активным действиям собственноручно ему категорически не хотелось, пусть даже ему и было приятно. Пальцы мнут мягкий пух внутри, пока широкие ладони, нагло облапывающие его, разводят его бедра в стороны. Вчера Дотторе был напорист — сегодня же он более нежен, но — что тогда, что сейчас — он совершенно не слышит слова «нет».       Руки, расставленные по бокам от Панталоне исчезают, а сам он чувствует, как Дотторе перемещается еще ниже, просовывает под его живот руку и приподнимает, теперь цепляясь за резинку трусов и стягивая их до колен.       — Озабоченный ты придурок, — возмущается банкир, брыкаясь, и выворачивается из чужих рук, чтобы наконец прекратить это, но его с силой припечатывают обратно, просто надавив на поясницу раскрытой ладонью. — Дотторе, хватит. Я сказал «нет», — уверенно говорит Панталоне и уже не так уверенно стонет, когда горячий язык проходится по ярким следам от зубов на пояснице.       Панталоне бросает от этого в дрожь, а Дотторе, словно издеваясь над ним, только сильнее прижимается к его коже ртом и давит на свои метки пальцами свободной руки. Банкира переворачивают на спину, и теперь он может посмотреть в бесстыжие алые глаза напротив, блестящие от лучей рассветного солнца, пробивающихся из-за неплотно задернутой шторы.       — Ты просто невыносим, — жалуется он со вздохом, а Дотторе наклоняется к нему и втягивает в поцелуй, желая заглушить чужие возмущения.       Панталоне обвивает его шею руками и лениво отвечает, зарываясь пальцами в светлые пряди на затылке. Он приоткрывает рот и позволяет Дотторе скользнуть в него языком. Доктор с упоением вылизывает его небо и зубы, пока Панталоне тихо стонет ему в губы от того, с каким усердием тот его целует. Дотторе отстраняется и чмокает его под скулой, спускаясь к ключицам и проводя по ложбинке языком. Панталоне откидывает голову на подушку и прикрывает глаза, понимая, что сон как рукой сняло. Он едва ли не хнычет от этого, но вовремя берет себя в руки, потому что в следующую секунду горячий рот сомкнулся на его соске, легко покусывая и вылизывая чувствительно набухшую горошину. Скоро Дотторе переключается на другой, и тонкие пальцы в отливающих серебром волосах сжимаются крепче, оттягивают у корней, из-за чего Дотторе издает низкий грудной стон, отзывающийся у Панталоне болезненной истомой внизу живота.       Когда он начинает метаться и ерзать под ним, Дотторе аккуратными поцелуями спускается по его животу вниз, продолжая нагло задевать яркие засосы и укусы на светящейся под лучами солнца коже, а затем его язык проходится по налившимся кровью отметинам своих рук на чужих бедрах, оставшихся со вчерашней ночи. Панталоне невольно вздрагивает, едва ли не шипя на него за такие выходки, чем вызывает у Дотторе только тихий смешок.       — Ты совсем обнаглел, — банкир зажимает его голову между бедер, желая не то задержать его там наподольше, не то придушить, но их удивительно просто разводят обратно в стороны, хоть он и пытался не позволить этого сделать — уж больно прекрасная картина.       Доктор прикусывает внутренню сторону бедра, кажущуюся сплошным потемневшим от засосов пятном, и ведет губами еще ниже, коротко проскальзывая языком между бледных округлых ягодиц, чем заставляет Панталоне уязвленно дернуться и чуть было не зарядить ему ногой по физиономии.       — Тише-тише-тише, — горячее дыхание оседает на его коже. — Не думаю, что покалечить меня, пока я тебя ублажаю, хорошая идея.       Банкир отводит взгляд в сторону, краснея от своей постыдной реакции, и прикрывает рот ладонью, делая все, лишь бы скрыться от чужого откровенного взгляда. Дотторе только хмыкает и укладывает его ноги на свои плечи, перехватывая бедра большими ладонями, и снова прижимается языком к напряженно сжатым мышцам. Панталоне жмурится и старается не слишком сильно выдавать свое смущение, но он то и дело пытается свести бедра вместе, когда чужие губы аккуратно сжимают его, а язык толкается внутрь, мешая ему связно строить мысли. Все, о чем он сейчас думал, — горячий язык, с небывалым усердием вылизывающий его постепенно поддающиеся напору мышцы. Он тихо всхлипывает, сильнее прижимая ладонь ко рту, из-за чего Дотторе хищно сверкает красными глазами и щурится, отстраняясь от него.       — Убери руки ото рта, золотце, — Дотторе хрипит, облизывается, собирая с губ излишки слюны, так и текущей по ягодицам банкира. — Я хочу тебя слышать.       Панталоне бессвязно бормочет и мотает головой, красный от стыда. Удивительно, каким образом на него, обычно совершенно невозмутимого и открыто наслаждающегося любыми проявлениями любви в свою сторону, действуют подобные ласки. Дотторе настойчиво хлопает его по бедру, требуя убрать руку, и терпеливо ждет, пока Панталоне достаточно придет в себя, чтобы сделать это.       — Я не продолжу, пока ты не перестанешь, — спокойно сообщает он, дразняще подув на мокрую от слюны дырочку.       Панталоне выгибается от этого и резко отрывает от лица руку, слыша откуда-то снизу довольный звук, а затем мягкие язык и губы возвращаются на свое место, выкручивая ему своими страстными и до боли жадными движениями все внутренности.       Хлюпающие и причмокивающие звуки сводят Панталоне с ума. Мурашки проходят по его телу, рубашка неприятно липнет к влажной от пота коже, и сам он громко и коротко стонет, став до ужаса возбужденным. Он начинает извиваться так сильно, что Дотторе становится вкрай неудобно. С еще более смущающим звуком он отстраняется и сыто облизывается, чем заставляет Панталоне измученно захныкать.       — Смазку, — Дотторе выпрямляется, опуская его ноги обратно на постель, и протягивает руку вперед.       Панталоне заторможенно промаргивается и вслепую нашаривает почти пустой тюбик (он часто зажимается, так что приходится использовать достаточно большое ее количество), покоящийся под подушкой на чужой половине кровати. Он отдает его Дотторе и тяжело выдыхает, смачивая пересохшие губы языком. Часть лубриканта течет Дотторе на руку — часть в ложбинку между ягодиц Панталоне. Длинные пальцы скользят внутри него, в горячей тесноте, пока он глубоко дышит и старается не сжиматься слишком сильно. Дотторе, чуть сгибаясь, целует его согнутые в коленях ноги, расслабляя, и толкается пальцами глубже, оглаживая и прощупывая мягкие стенки изнутри. Панталоне тихо стонет, сжимая пальцами помятую еще с ночи простынь. Дотторе находит это очаровательным настолько, что не может сдержать комментариев.       — Ты такой красивый, Лоне, — словно демон шепчет он. — Если бы ты только видел себя, сокровище. Такой красный и растрепанный. Я бы имел тебя каждый час, лишь бы видеть это зрелище почаще.       — Замолчи, — тяжело выдыхает банкир, мутным взглядом проскальзывая по чужому лицу напротив.       Дотторе смотрит на него сверху вниз, обжигая похотью во взгляде, и Панталоне теряется в ощущениях, не понимая, нравятся ему подобные комплименты или нет. Пальцы вдруг выскальзывают из него.       — Я вхожу? — интересуется Дотторе, откровенно потираясь о его вход головкой члена, смоченного испачканной в смазке рукой.       — Ты всегда делаешь то, что хочешь, так зачем спра-а-а! — тихий голос перетекает во вскрик, когда Дотторе быстро, но аккуратно толкается в него до упора, тут же напряженно замирая.       Панталоне в болезненном удовольствии стонет. Внутри он, как всегда, узкий и горячий, и у Дотторе ведет от этого голову, как в первый раз. Они оба в унисон шумно дышат, пытаясь пережить ощущения. Панталоне мечется под ним и пытается соскользнуть с его члена, его тело мучительно сильно сводит судорогой. Он всегда тяжело его принимает, сколько бы связей между ними ни было.       — Тише... — Дотторе аккуратно целует его в висок, задерживаясь там губами. — Не нужно так меня сжимать. Так ведь еще больнее, м? Спокойнее, золото.       Дотторе ждет еще немного, удерживая его в объятиях, а затем делает первые осторожные и неглубокие толчки, чтобы партнер действительно привык к нему, а не опирался на мимолетные ощущения. Панталоне, тонущий в заботе, обхватывает его спину руками и, жмурясь, неуверенно кивает, разрешая Дотторе двигаться свободнее, но доктор не спешит, лишь немного увеличивая амплитуду толчков, ощущая, как все еще крепко его сжимает надрывно стонущий Панталоне.       — Уже лучше, — полушепотом говорит ему на ухо Дотторе, мягко прикусывая кожу под скулой. — Молодец.       С Дотторе всегда так. Он напорист, но в то же время умеет заботиться о его ощущениях, понимая, как порой ему невыносимо от распирающего изнутри чувства.       Панталоне сам подается ему навстречу, когда напряжение в теле хоть немного спадает, и это служит Дотторе сигналом к действию. Он толкается глубже и смелее, почти полностью покидая его тело, и продолжает прикусывать в чувствительных местах кожу, вылизывать его тело, каждый миллиметр, тем не менее сдержанно скользя внутри него. Панталоне готов растечься под ним лужей, его ноги сами собой разъезжаются шире, и он ничего не может с этим сделать. Сердце в груди скачет так, что ему кажется, будто оно сейчас проломит ему ребра, а воздуха катастрофически не хватает, несмотря на то что он хватает его большими глотками. Он задыхается. Дотторе замедляется, покрывая его лицо короткими поцелуями, из-за чего Панталоне снова невольно жмурится. Он неловко гладит его по лопаткам дрожащими руками, стараясь не вцепиться в них ногтями, и благодарно целует в уголок губ, приподнимаясь с подушки для этого. Дотторе умудряется мягко ему улыбнуться, когда как сам едва ли сдерживает себя от того, чтобы просто начать беспорядочно сильно толкаться в него. Признаться, медленный темп даже при всем желании держать было весьма тяжело, что понимали оба, но привыкли к такой близости уже давно. Первое время Дотторе срывался, чем вызывал совершенно нелестные комментарии в свою сторону, а порой они даже прекращали, что начали, обходясь в последствии руками. Со временем Дотторе научился справляться со своим диким желанием, приняв во внимание факт того, что его любимый не может получать удовольствие от такого к себе отношения. С каждым новым разом, проведенным в одной постели, становилось куда легче им обоим, и на данный момент их все и полностью устраивало.       Губы Дотторе скользят по чужой шее, член скользит внутри, медленно и дразняще, позволяя отдышаться. Панталоне уже пришел в себя и привык, и данное обращение выводит его на откровенный скулеж.       — Ты можешь двигаться быстрее, — тихо говорит он, встречаясь с обезумевшим красным взглядом над ним.       Дотторе с затопившими радужку зрачками кивает и глубоко целует его, послушно начиная толкаться сильнее, глубже. Панталоне от этого стонет громче и выгибается сильнее, притягивает голову доктора к себе ближе, оттягивая светлые пряди волос у корней, прекрасно зная, как сильно Дотторе это нравится. Тот становится более неуправляемым, что снова вышибает из легких весь воздух. Панталоне начинает тихо выть от того, как глубоко в него раз за разом без остановки проникает его член, задевая простату. Скоро этот звук становится громче, и Дотторе, будто придя в себя, останавливается, крепко прижимаясь тазом к его бедрам.       — Что такое? Тебе больно?       Панталоне протяжно выдыхает и прислушивается к ощущениям. Это не больно — просто мышцы внизу немного жжет, но ему нравится.       — Нет, — он мотает головой. — Все в порядке.       Дотторе позволяет слабой улыбке появиться на губах. Он коротко целует его.       — Какой же ты все-таки чувствительный там, — нежно бормочет он, слабо покачивая бедрами. — Я тебя обожаю.       Панталоне смущенно фыркает. Такие нежности от Дотторе он слышит не так часто, чтобы успеть привыкнуть к ним и реагировать соответствующе.       Глубокие толчки возвращаются, и внизу у Панталоне все стягивает от ощущения скорой разрядки. Дотторе утягивает его в долгий поцелуй, продолжая двигаться в нем, из-за чего иногда они несильно стукаются зубами или прикусывают друг другу языки, но ни один из них не обращает на это должного внимания, потому что пружина внутри закручивается так сильно, что все мысли разом выбивает из головы. Панталоне смыкает на талии Дотторе ноги и отстраняется от его губ, чтобы глотнуть воздуха. Тогда доктор переключается на его шею, любое прикосновение сейчас к которой вызывает у Панталоне стройный поток мурашек, проходящийся по всему его телу от затылка до копчика и в пятки. Дотторе так увлеченно ее вылизывает, что ему кажется, будто он сейчас потеряет сознание. В какой-то момент этого становится для него слишком много. Он громко, очень громко начинает стонать, едва не плача, в уголках глаз скапливаются слезы, и он крупно и продолжительно вздрагивает, крепко сжимая спину Дотторе пальцами, кончая даже без рук. Перед глазами все плывет, и он почти отключается от сверхчувствительности после оргазма, потому что Дотторе все еще продолжает в нем двигаться.       — Хватит, — скулит он. — Хватит, Дотторе.       Доктор толкается в него еще пару раз и кончает глубоко внутри, напряженно вжимаясь лбом в изгиб его шеи.       — Прости, — хрипит Дотторе.       — Ничего. Ты молодец, — Панталоне изнеможенно улыбается, трясущимися после чересчур сладкого удовольствия руками перебирая пряди светлых волос.       Панталоне часто говорили, что он держит на цепи самое настоящее чудовище. Что же. Возможно, так оно и было, но никто из них не видел, как ради него старается Дотторе.       — Пойдем в душ, дорогой, — как только они более или менее отдышались, сипло мычит Панталоне. — Ты в меня кончил.       — Не смог удержаться, — улыбается Дотторе. — Надеюсь, я не испортил тебе выходной?       — Это лучший из всех выходных, какие только можно придумать.