What's eating you?

Бывают такие моменты, когда я понимаю, что упустил все шансы на спасение от высших сил. И ситуацию, в которую мы попали сейчас, определённо можно отнести к ним. Я бегу, пока бесчисленное количество сухих веток бьёт меня по лицу. Не имею ни малейшего понятия, как они нашли нас, но я не собираюсь оставаться здесь, чтобы выяснить это. Очевидно, Леви солидарен со мной; он бежит рядом, виртуозно пробираясь сквозь кусты, будто он родился и вырос в лесу. Но, не имея ничего, кроме зимней куртки в качестве защиты, он так же беззащитен перед ударами ветвей, как и я. Не знаю, куда именно мы направляемся. Я уверен только в том, что Леви тоже не имеет представления, где можно укрыться от преследователей. Мы просто бежим. Не знаю, как далеко нам удалось уйти от тех, кто у нас на хвосте. В лесу обычно много ходячих, но мы передвигаемся так быстро, что я не заметил ни одного. Единственное, на чём сейчас сосредоточено моё внимание — это жжение на коже, вызванное хлестающими ударами ветвей, и звук шагов рядом со мной. Учитывая это, мне, вероятно, следует быть более внимательным, чтобы не стать добычей для зомби; но когда в игру вступают настоящие монстры, ваши приоритеты, как правило, меняются. Потому что именно их стоит остерегаться. Людей. Потому что ходячие убивают, чтобы насытиться, удовлетворить свою извращённую версию жажды, которая поглотила их заблудшие души. Но люди, они другие. Мы другие. Убиваем ради удовольствия, при этом восклицая о какой-то праведности. Истина окутана кровью, в которой запачканы наши руки. Мои руки. Потому что я... Сильная хватка тянет меня за плечо, вытаскивая не только из мыслей, но и с импровизированного пути, по которому мы двигались. Он не оглядывается на меня, когда мы прячемся за жёсткой листвой, серебристые глаза внимательно следят за тропой, с которой мы только что сошли. Мне не требуется много времени, чтобы понять, что Леви осматривается в поисках преследователей, его рука всё ещё крепко держит меня за плечо. И мне не хочется его огорчать, но этот густой кустарник не кажется хорошим вариантом, чтобы укрыться от его, возможно, презренной бывшей компании товарищей. Ну, вероятно, презренной, учитывая, что эти люди ни за что бы не стали до сих пор пытаться найти Леви, если бы у них не было каких-то разногласий с ним. Какой жестокой игрой кажется это невыносимое ожидание потенциальной смерти в кустах. Во всяком случае, такая гибель будет поэтичной. Окружённый кучей веток, одни из которых сейчас утыкаются мне в задницу. Приятно сознавать, что, возможно, мой рассудок покинул меня, но сарказм всё ещё здесь. Секунды перетекают в минуты, но я не могу точно этого утверждать, потому что понятие времени было утрачено вместе с часами Эрвина. Тем не менее, прошло достаточно много, чтобы Леви бросил гипотетическое «нахуй это» в адрес тревожного ожидания. Он шуршит в кустах и прижимает пистолет к подбородку, готовый выстрелить, если придётся. Я молюсь, чтобы не произошло ничего из того, что заставит его это сделать, потому что мы и так всё равно что мертвы, если попытаемся осадить неизвестное количество нападающих. Надеюсь, я не единственный, кто это осознаёт. Двое против неопределённого числа вооружённых людей никогда не было выигрышной комбинацией. Такое работает только в высокобюджетных боевиках, но что-то подсказывает мне, что у нас не будет смеси красной краски и кукурузного сиропа, окрашивающей землю, если кого-то из нас подстрелят. Пальцами впиваюсь в его напряжённое предплечье, заставляя Леви взглянуть на меня. В этих серебристых омутах сверкает что-то однозначно дикое. Что-то, кажущееся неуместным и чужеродным в этом обычно бесстрастном взгляде. Что-то, куда больше подходящее мне, чем ему. Я вижу, как его пальцы сжимаются вокруг пистолета, всё ещё находящегося у него под подбородком, костяшки побелели от силы, с которой он держит оружие. Мой рот открывается, но ничего, кроме безмолвной мольбы, не вырывается наружу с тревожным вздохом. Но Леви вырывается из моей хватки и возвращается обратно на заброшенную тропинку. Продираясь сквозь кустарник, я спешу перехватить его, затащить обратно в наше жалкое подобие убежища. Но он уже на виду, раскрыл себя любому врагу, который выцеливал нас. Так чертовски глупо. Я не должен идти ко дну вместе с его гипотетическим кораблём. Я должен дать себе пинка под зад и либо нырнуть обратно в теперь уже раздавленную кучу веток, либо убраться отсюда к чёртовой матери. Два варианта. Две возможности. Но я выбираю третий, самый безрассудный. Тот, который определённо стоило игнорировать. Но я давно переступил порог безумства, а может быть, мне просто больше нечего терять. Моё сердце сжимается. Ничего, кроме Леви. И это прозвучало так, будто я колебался, оставить ли этого человека на произвол судьбы. Мои ноги скользят по толстому покрывалу опавшей листвы, укрывающей промозглую землю. Я вижу, как он стоит посреди того пути, который мы протоптали, его руки мягко покоятся по бокам, а палец неуклонно дёргается на курке, который практически умоляет нажать. Он слышит, как я приближаюсь, совершенно не стараясь быть бесшумным. На долю секунды что-то похожее на страх мелькает на его лице, но бесстрастность быстро поглощает любые намёки на эмоции, прежде чем я успеваю что-либо понять. — Что ты делаешь? Но дрожь в голосе изобличает его состояние. Чего он ожидал? Что я просто постою в сторонке, пока его, возможно, убивает кучка мстительных уродов? Ну, возможных мстительных уродов. Я усмехаюсь, потому что это кажется единственным правильным ответом на его вопрос, поэтому просто поднимаю в замешательстве руки. — Я справлюсь с этим, — и мне хочется усомниться в правдивости его слов, сказать этому тупице, чтобы он либо возвращался в грёбаные кусты, либо продолжил нашу коронационную пробежку. Подождите; зачеркните это, пробежку-от-неподтверждённых-злых-уродов. Но взгляд его глаз заставляет меня проглотить любую колкость, прикусить язык, хотя я ничего так не хочу, как сказать ему, что я не могу его потерять. Не после Армина. Не Леви, — они не убьют меня, — а вот и напоминание, что я открытая книга и он легко читает меня, — но ты... просто доверься мне, — слова звучат так, будто я легко могу позволить себе уйти. Будто мне легко потерять то единственное, освещающее мою мрачную жизнь. Что я буду делать, если потеряю его? Попытаюсь найти Эрвина, Ханджи? Микасу? Надеяться, что они не обезумели, как Армин? Надеяться, что из-за меня их тоже не убьют? — Ты не в праве ожидать, что я просто уйду, — слова застревают у меня в горле, звуча больше как прощание, чем ультиматум. Черты лица Леви смягчаются, когда пара серебристых глаз изучает моё умоляющее выражение. Но вскоре он меняется, похоже, тот факт, что я всё ещё стою рядом с ним, действует на него. Эти глаза темнеют, затуманенный свет наполняет серебристые озерки. Когда-то забытая хватка с побелевшими костяшками возвращается, заставляя кулаки Леви трястись в воздухе. Его челюсть напрягается, я практически слышу скрежет его зубов. Это почти пугает, но когда я сосредотачиваюсь на оттенках серого, то замечаю отчётливый ужас. Страх, что он тоже потеряет меня. — Тц, — взгляд Леви отрывается от меня, когда он резко опускает голову, череда невнятных ругательств срывается с его губ. Он начинает расхаживать туда-обратно, подобно животному, запертому в клетке. Запустив руку в копну тёмных волос, он так глубоко запутывает пальцы в прядях, что это выглядит физически болезненным. Слова произносятся шёпотом, будто я не должен был их услышать, — почему ты, блять, просто не можешь мне довериться? —  от этого вопроса у меня перехватывает дыхание, воздух почти застывает в лёгких. Потому что я это делаю. Я доверяю ему гораздо больше, чем он думает; даже больше, чем самому себе. Он поворачивается ко мне, его лицо искажено страданием, от вида которого у меня сводит живот. —  Я.… я доверяю, но просто... — слова звучат совсем не так, как мне бы хотелось. Сбивчиво и неуверенно. То, что должно было быть заверением, превращается в полную противоположность: доносящийся быстрый вдох говорит мне об этом. Я ожидаю выплеска гнева, но получаю нечто худшее. Боль. Будто я пнул его гипотетического щенка. И у меня нет ни одной идеи, как это исправить. Мой мозг соображает со скоростью сто километров в час, отчасти задаваясь вопросом, когда появятся эти придурки, потому что они должны быть уже очень близко. Чёрт, они должны быть близко. Открывая рот, я решаю, что извинения — это всё, что я могу предложить Леви сейчас, как бы неуместно они ни прозвучали, — я не могу потерять и тебя тоже, — и вы можете заметить, как хорош мой мозг в формулировке раскаяний, учитывая, сколько оных я принёс этому человеку. Боль, пронзающая ранее серебро, исчезает, оставляя его глаза широко распахнутыми. Да, это был грязный приём, но если это означает его спасение, то я готов играть по таким правилам. И даже несмотря на то, в каких сомнительных условиях я произнёс эти слова, это не отменяет их серьёзности. Боги, я имею в виду именно это. То сочувствие, которое теплится в этих глазах, говорит мне, что он тоже это понимает. Что он знает, что я не могу его потерять. Что он собирается прекратить- — Доверься мне. Мои ноги двигаются сами по себе, медленно пятясь назад, пока жёсткие ветви не бьют по лодыжкам. Он больше не смотрит на меня, его глаза сосредоточены на покачивании деревьев. Хищник, который вскоре рискует превратиться в добычу. Я хочу бороться, хочу оттащить его назад. Но вместо этого я снова скрываюсь за дюжиной поломанных ветвей. Потому что я доверяю ему, верно? Причина, по которой я позволяю себе с тревогой наблюдать, как он стоит посреди тропинки. Может быть, это глупо. Чёрт, это точно глупо. Но... доверие. Это странная вещь, не так ли? Заставляет меня вопрошать, что произошло с моим разумом. С логикой? Потому что логичный человек не позволил бы кому-то, кто ему небезразличен, сделать подобное. Но доверие. Подобно флеш-роялю в покере, кроет всё. Что за гадство. Но доверие. Да, Леви обладает моим. Окончательно получил его, когда я назвал ему свою фамилию в той адской дыре, которую почему-то называют больницей. Я делаю глубокий вдох, пытаясь представить все возможные предстоящие исходы. Ничего не приходит на ум, но я ему доверяю. Есть так много вариантов, по которым всё пойдет наперекосяк, но я доверяю ему. Я крепко зажмуриваю глаза, потому что не хочу быть свидетелем тому, что случится. Не хочу видеть, как он попадёт в руки этим уродам. То, что я доверяю Леви, совсем не значит, что моё доверие распространяется на его товарищей. И, честно говоря, после того, какие их преступления против человечества мне пришлось застать, я сомневаюсь, что когда-либо смогу на них положиться. Так что меня действительно не должно удивлять, что я молча жду свиста пули, что может разрезать воздух с минуты на минуту. Звука, с которым Леви упадёт на землю, мёртвый или при смерти. Но этого не происходит. Ничего не происходит. Я провожу неопределённое количество времени в темноте своих век и колючем кустарнике. Достаточное, чтобы преследователи настигли нас. — Они нас не видели, — голос Леви заставляет меня открыть глаза. Он выглядит расслабленным, ну, насколько вообще может выглядеть человек, столкнувшийся лицом к лицу с почти возможной смертью. Будто груз свалился с его плеч. — Но грузовик... — Очевидно, не остановился, — он заканчивает предложение за меня, делая пару шагов навстречу. Его бледная кожа резко контрастирует с тёмными красками, которые зима обрушила на лес, — давай, нам нужно уйти до того, как они передумают, — он впивается в мою куртку тонкими пальцами, прежде чем я успеваю возразить, хотя и не имею ничего против того, чтобы покинуть это небезопасное пристанище. Рывком поднимая меня, он ставит меня на ноги, пока я не гляжу на него сверху вниз, всё же сказывается наша разница в росте, — их вообще не должно быть здесь, — не уверен, обращается ли он ко мне или на это должен ответить какой-то сердитый голос в его голове. Вероятно, последнее, если отсутствующий взгляд о чём-то говорит, — это неправильно. Они, блять, не должны быть здесь, — хватка Леви на моей куртке усиливается, когда он тянет меня вперёд. Куда мы направляемся, одному богу известно, но шоссе явно небезопасно из-за возможности нарваться на весёлую банду неудачников Леви. — Может быть, они ищут тебя, — с моими словами время будто остановилось, Леви хмурится и слегка приоткрывает рот; смотрит на меня так, словно не хочет понимать смысл сказанного, — они видели нас, а значит, видели и тебя. В моём доме тогда, — объяснение звучит так, будто я оправдываюсь перед мамой за тайком съеденное перед ужином печенье. Будто это какой-то секрет, о котором я даже не подозревал, храня. Мой желудок сжимается, когда Леви начинает отходить от меня, переплетая пальцы на шее в явном беспокойстве. — Когда мы уходили... этот парень… он собирался застрелить меня, — наверное, мне следует замолчать, поскольку я почти могу видеть, как волосы встают дыбом на затылке Леви, — но он увидел тебя и.… он уронил его... свой пистолет, — он замирает, и у меня появляется некое подобие надежды, что моё объяснение успокоило его. Как бы не так. Когда он поворачивается, я вижу что угодно, но не спокойствие, — я.… я не думал, что это важно... — Ты не думал, что я должен знать, что кто-то чуть не застрелил тебя? Чуть не убил тебя? Может, я чего-то не улавливаю или ты только что сказал одну из самых глупых вещей в жизни? — теперь его глаза прищурены, сарказм выдаёт гнев, который он, вероятно, хотел выпустить наружу с тех пор, как был ошеломлён опытами над детьми. — Я не думал, что это может быть важно, — прежнюю неуверенность в моём голосе поглотило что-то, без сомнения, вызванное раздражением Леви, — что ты хотел, чтобы я сделал? Сказал тебе об этом до или после того, как мы пытались выжить? Ой, подождите, мы же всё ещё, блять, пытаемся. Прости, я как-то не подумал, что напоминать тебе о твоих долбанутых дружках будет важнее, чем спасение наших жизней, — чувствую, как пылают мои щёки, и если бы я посмотрел в зеркало, то точно обнаружил бы сжатую челюсть. Да, агрессия никогда не помогает, но я никогда не был тряпкой, поэтому не думаю, что в апокалипсис стоит начинать. Леви не сводит с меня безжалостного взгляда, на его губах играет насмешка, — я и забыл, что ты грёбаный ребёнок, — мои руки сжимаются в кулаки, деликатно напоминая мне, что одна из ладоней недавно была проткнута ножом, — не хочешь мне в следующий раз рассказать, когда кто-то приставит пистолет к твоей голове? Потрясающе... — Не надо, — возможно, это именно то слово. Может, Леви просто ведёт себя как придурок. Скорее всего, причудливая смесь того и другого. В любом случае, я отказываюсь стоять посреди ебучего ничего и ругаться с этим человеком, когда мы можем просто отправиться на поиски Эрвина и Ханджи, — просто... — я делаю глубокий вдох, на выдохе разжимая кулаки, — просто брось это, — он выглядит так, словно хочет сделать что угодно, но не останавливаться; серебристый взор всё ещё пытается прожечь во мне дыру. К несчастью для Леви, найти Эрвина и Ханджи кажется намного приятнее, чем продолжать это противостояние. Я слышу, как он вздыхает, когда я пробираюсь мимо него, практически чувствуя, как его взгляд сверлит мой затылок: — Я тоже не могу потерять тебя, — меня охватывает щемящее чувство, когда моё тело застывает на месте. Чувство, что услужливо напоминает мне о том, как исказилось лицо Леви, когда он в последний раз произносил эти слова. Каким несчастным я его, должно быть, застану, если обернусь сейчас и встречусь лицом к лицу. Но он не даёт мне времени собраться с духом, предательский звук золотистых листьев, хрустящих под его ботинками, выдаёт его приближение. На нас опускается неловкая тишина, когда его шаги замирают позади меня. Я не уверен, кто из нас планирует нарушить её, учитывая, что я всё ещё не обернулся, чтобы оценить выражение его лица; хотя не похоже, что я смог бы прочитать, без сомнения, пустой взгляд, который он направляет на меня. Внезапно я чувствую, как меня окутывает тепло, сильное, но нежное. Оно вырывает меня из мыслей, лишает ощущения неловкости. Я напрягаюсь, потому что ожидал чего угодно, но не этого. Не его рук, крепко обнимающих меня за талию, когда он прижимается лбом между лопаток. Не легкой дрожи, которая пробегает по его телу, когда он пытается притянуть меня ближе. — Я не могу, — эти слова, что он шепчет в куртку, защищают меня от наступившего зимнего холода. Я ждал этого. Они греют почти так же, как сильные руки на мне, поверх которых я кладу собственные, скользя по ним вверх и вниз. Он расслабляется от моего прикосновения, прежняя мёртвая хватка ослабевает, превращаясь во что-то нежное и заботливое. — Обещай мне, — может, его тело и расслабилось, но не голос, в нём ещё слышатся нотки беспокойства. Будто он колеблется, чтобы отпустить это. И я его не виню. Потому что, когда я прижимаюсь к нему спиной, то абсолютно полностью понимаю причину его гнева. Это необъяснимая потребность просто удержать кое-что. Удержать свой криптонит. Удержать меня. Друг друга, — обещай мне, что я не потеряю тебя. Он так много просит у меня. Требует чего-то настолько невозможного. Но думаю, он это понимает, по тому, как его пальцы вновь начинают впиваться в ткань моей куртки, как его лицо сильнее прижимается к моей спине. Кажется, он в курсе, что я не имею права голоса перед высшими силами. Знает, что любой момент может стать нашим последним, моим последним. Но он ищет не божественной помощи, так ведь? Просто моего слова. Уверенности в том, что я не сделаю ничего глупого. И я думаю, что могу дать ему это. — Обещаю.

***

Как человек, не легко воспринявший рассказ о парне, которому откусили член, я быстро следую за Леви, как только он весьма красноречиво выразился, что ему нужно отлить. Он позволяет мне быть компаньоном до того момента, пока не понимает, что я не уйду, даже когда он заходит в кусты. Леви откашливается, будто я сам не в курсе, насколько это стрёмно. — Позволь мне узнать, что ты делаешь? — предполагаю, он думает, что я не уловил намёка, когда этот странный звук вырвался из его горла. — А на что похоже, что я делаю? — его глаза выражают искреннюю растерянность, смотря на моё лицо и опускаясь вниз — окей, подождите. Неужели он всерьёз решил, что я последовал за ним в кусты, чтобы... заняться сексом? Если эта приподнятая бровь является каким-то признаком, то да, это именно то, о чём он подумал. Я усмехаюсь, стоя достаточно близко, чтобы толкнуть его в плечо, но решаю не делать этого, — перестань быть грёбаным извращенцем, — Леви издаёт один из тех смешков, которые звучат примерно так же снисходительно, как у моего учителя во втором классе. Это заставляет меня захотеть объясниться, потому что я всегда был из тех, кто любит закопать себя поглубже, — я серьёзно. Это всего лишь мера предосторожности. — Предосторожность, которая позволит тебе пялиться на мой член? — чувствую, как жар приливает к моим щекам, молча стараясь выдержать эту игру в гляделки с этим бесстрастным взглядом. Уголок его рта приподнимается, когда он разворачивается от меня. Мудак. Я слышу звук расстёгиваемой молнии на его брюках, когда перевожу взгляд на небо. Это напоминает мне о том, как я впервые встретил его, о том, как он швырнул меня на землю после того, как я ударил его локтем по черепу. Когда мы ненавидели друг друга… что ж, терпели друг друга. Потому что не думаю, что когда-либо по-настоящему ненавидел этого человека. Хотел врезать ему кулаком в лицо? Наверное, больше десятка раз. Хотел его смерти? Ни разу, — ведёшь себя так, будто не видел его раньше. Его слова заставляют меня перевести глаз с неба на знакомый андеркат. — Я... — нет никаких сомнений, что улыбка всё ещё играет на губах придурка, а моей незадачливости достаточно, чтобы ответить на его неозвученный вопрос, — я просто не хочу, чтобы ты потерял его. Леви усмехается, будто я сказал то, что не может случиться. Что ж, я бы хотел, чтобы он поговорил с тем беднягой, который стал евнухом поневоле. — Знаешь, я тоже в своём роде специалист широкого профиля, — всем естеством надеюсь, что это не было его попыткой пошутить, хотя тон голоса говорит мне об обратном. — Ты только что? — Может быть, — его голова повернута немного вбок, что позволяет мне увидеть его обнажённый улыбкой ряд зубов. Что, очевидно, является результатом его дебюта в стендап-комедии, и меня почти подмывает улыбнуться самому; но этого человека действительно больше никогда не нужно подталкивать к рассказыванию ужасных шуток. Хотя это так ему подходит. Что звучит как бред сумасшедшего, но это так. Лёгкая улыбка, демонстрирующая зубы, которые действительно следует чаще выставлять на всеобщее обозрение. Морщинки, что появились в уголках блестящих глаз, которые могли бы осветить небо, — ты выглядишь так, будто кто-то насрал в твои хлопья, — я бы поспорил с ним, сказал, что это не так, но это ведь типичная саркастичная насмешка, просто приправленная небольшим количеством авторских специй Леви, — Иисусе, я рад, что ты беспокоишься о моём члене, — и если самой фразы недостаточно, чтобы подтвердить намёк, то подмигивание, следующее за ней, безусловно, проясняет всё. Я закатываю глаза и качаю головой, потому что мои постоянные обвинения в его адрес, что он извращенец номер один в Шиганшине, похоже, звучат в одном ухе и вылетают из другого. Схватившись за лямки рюкзака, я поворачиваюсь, чтобы направиться на нашу тропинку-не-совсем-тропинку. Будь проклят член, пусть Леви узнает, каково жить без любимого органа. Очевидно, мысли Леви идут по тому же пути, что и мои, потому что вскоре я слышу, как застегивается молния и ботинки сминают листья на земле. — Я был... — характерный стон обрывает Леви на полуслове, заставляя схватить пистолет. Кажется, всё замедляется, когда я вижу, как тварь проталкивается к нам навстречу, широко раскрыв глаза и обезумев от голода. Я поворачиваюсь к Леви, человеку, которого должен защищать. Человеку, который так старается защитить меня. В этом мире, где выживание практически бессмысленно, он всё ещё борется за меня. Со Стохесом, с ходячими... со мной самим. Он поддерживает во мне жизнь. И когда я вижу, как он опускает пистолет, я понимаю, что это правильное решение. Когда показываются ещё три зомби, я меняю своё мнение. Он целится в тех, что ближе всего к нам, стреляя без промаха, от чего твари валятся на землю. Леви резко хватает меня за руку и тянет обратно к нашей тропе. И вот тогда я их слышу. Полчище. Не знаю, как они к нам подкрались, ну, вообще-то, нет, я знаю. Потому что это случалось так много раз раньше. Потому что ты не понимаешь, что тебе пиздец, пока не становится слишком поздно. Пока ты не окажешься окружён ходячими со всех сторон. Уверен, что Майк с радостью подтвердил бы это, если бы он был ещё жив. Наверное, мне стоит достать свой пистолет. Следует помогать Леви в устранении зомби, быстро приближающихся к нам. Но мой разум будто подсказывает мне, что сопротивление бесполезно. Что их число превосходит наши пули в соотношении десять к одному. Я слышу, как Леви матерится, каждое второе слово, слетающее с его уст — это «нет». Нет, блять. Блять. Нет, нет. Ёбнуться, ну нет. Он даже не пытается скрыть ужас, сквозящий в его голосе. Даже не пытается убедить меня, что мы не стоим сейчас на месте будущих могил. Но я всё ещё должен защищать его, так? Он встречается со мной взглядом, когда я поворачиваюсь к нему, полностью игнорируя быстро приближающуюся с моей стороны орду зомби. Я почти боюсь, что он сдался. То, что он принял факт нашей гибели. Но когда я вглядываюсь в эти серебряные озерки, я вижу нечто, что разрушает все мои предположения. Он хочет, чтобы я боролся. Он хочет, чтобы я спас нас. Так я и сделаю. Я тяну его за руку, уводя в направлении, где, как мне кажется, меньше всего тварей. Решение сложно принять, потому что есть ощущение, что они повсюду, однако север всегда казался мне хорошим направлением. Пистолет в одной руке, рука Леви в другой, я тащу нас через лес, кишащий ходячими; уворачиваясь от хватающих рук, ликвидируя потенциальные угрозы. Будто я уверен в своих действиях. Похоже, Леви тоже в это верит, молча позволяя мне просто вести его. На мгновение я действительно думаю, что мы выберемся из этого невредимыми. Но все мы знаем, что фантазии — забавная вещь. На самом деле, та ещё дрянь, если быть совсем честными. Но это всего лишь моё мнение. Но я небезоснователен в своей мести против внутреннего голоса. В смысле, он наполняет голову такими ложными ожиданиями. Идеалами, в которых вы убеждаете себя в своей бессмертности и везении. Несокрушимости. Что даже божьей воле вы не подчиняетесь. И тогда суровая реальность обрушивается на вас, раздавливая тяжёлым сапогом. И где же тогда ваши мысли, а? Разбегаются, как тараканы, из-за чего вы погружаетесь в ошеломляющую истину о том, что этот мир жесток. Что ни один человек не может быть выше этого. Ни один человек не избежит этого. И когда Леви падает, я понимаю это. — Блять! — я даже не могу поймать его, когда он валится на землю, утыкаясь лицом в покрывало из листвы и грязи. Он немедленно пытается заставить себя подняться, но только снова падает. — Леви! — мой мозг, наконец, осознаёт, что человеку, предпринимающему попытки встать, требуется некоторая помощь. Я обхватываю его руками, изо всех сил стараясь, — давай, мы должны уходить! — разносится рычание, а гнилостный запах заполняет нос. Он шипит, когда я ставлю его в вертикальное положение, заметно наклоняется, пытаясь удержаться. Это почти как наблюдать за повторением кошмара, когда его лодыжка подкашивается. Будто ты наблюдаешь, как трагический герой встречает свой ужасный конец. Но это не наш финал. Это не наш конец. Не в каком-то богом забытом лесу, кишащем монстрами-каннибалами. — Я не могу, — эти слова заставляют кровь застывать, делая все страхи почти осязаемыми, — ты... чёрт, — его лодыжка отказывает ему во второй раз, когда я пытаюсь помочь ему идти, — у тебя есть... — Нет, — я слышу, как слова дрожат в воздухе, когда мои глаза начинают затуманиваться, — не без тебя, — мои руки снова утягивают его вперёд, и с его губ срывается то же болезненное шипение. — Всё в порядке, — он звучит повержено, будто дальнейшая борьба бесполезна. Но это не так. Не так, — не дай им убить себя из-за меня, — стоны стали громче, отчаяннее. Я не знаю, сколько у нас времени, пока они не доберутся до нас, но будь я проклят, если оставлю его здесь умирать. — Мы справимся, Леви, — слёзы наконец скатываются по щекам, — мы можем с-сделать это, — краем глаза я вижу, как несколько из них появляются из-за деревьев, — не без тебя, — мой пистолет быстро нокаутирует парочку, но я слегка сбиваюсь с прицела из-за веса тела Леви на моих плечах. Я знаю, что это не всё. Потому что звук выстрела — гарантированный способ навлечь на себя ещё. — Эрен, — я не останавливаюсь, когда он произносит моё имя, даже не смотрю на него, чтобы не увидеть боль, которая точно сейчас написана на его лице, — оставь меня, — воздух испаряется из легких. Моё сердце замирает в груди. Мир останавливается. И я знаю, что мне предоставлен один-единственный выбор. Но я сделал его ещё тогда, когда впервые услышал его смех. Когда я впервые почувствовал, как его рука ощущается в моей. Когда его губы коснулись моих. Когда он заставил меня почувствовать себя живым. — Нет, — прижимая рюкзак к груди, я присаживаюсь на корточки, надеясь, что он поймёт, к чему я клоню. И он это делает; звук, что он издаёт, очень красноречиво содержит себе в то, что он думает по этому поводу, — обхвати меня ногами, — он следует приказу, также обвивая руками шею, когда я несу его. Он совсем не лёгкий, и я просто верю, что чистый адреналин, струящийся по моим венам, поможет нам выбраться из этого леса. Чёрт возьми, пусть это будет подарок от Фортуны, просто пока это позволяет мне спасти нас, мне плевать. Они всё ещё близко, но мой темп медленно увеличивает расстояние между нами и верной смертью. И, уже не в первый раз, я считаю своей счастливой звездой то, что зомби чертовски медлительные. Леви ровно дышит мне в затылок, руки до сих пор крепко обнимают мою шею. Хватка не удушающая, но успокаивающая. Служит мне напоминанием о том, что он всё ещё здесь. Что он жив. Что мы живы. Моё тело хочет остановиться, перевести дух, но я ни за что не послушаюсь. Потому что человек рядом напоминает мне, за что я борюсь. — Это была не та же самая стая, — Леви говорит хрипло, будто ему бы не помешал хороший двадцатичетырёхчасовой сон. Собственно говоря, как и мне, — она была меньше, — честно говоря, я не очень беспокоился, те же это ходячие или же нет. Единственное, что меня волновало — это сам факт окружения зомби. А не то, видели ли мы их раньше. И я думаю, Леви это знает. Знает, что мне всё равно, какая именно стая пытается приготовить из нас обед. Но ему нужно это. Что бы это ни было. Ему это нужно. — Спасибо тебе, — он шепчет мне в шею, и я сразу понимаю, что это не нуждается в вербальном ответе. Поэтому я просто сжимаю его здоровую лодыжку, которая всё ещё обвита вокруг моей талии, молча заверяя его, что я тоже благодарен. Потому что я не мог потерять его. Не могу потерять его. Только не Леви.