What's eating you?

Я не должен был сомневаться в способностях Эрвина планировать что-либо. Почему я вообще подвергал сомнениям их решимость спасти меня? Ни один из них не похож на человека, который легко сдаётся. Но танк? Не могу представить ни одного сценария, при котором Эрвин обзавёлся бы таким мощным вооружением. Но подождите. В памяти мимолётно всплывают образы из оружейной, когда Закклай рассказывал мне о припасах Стохеса. «У них тоже был танк, но они проебали его с остальной частью группировки». На самом деле он не был «проебан», не так ли, Эрвин? Он всё это время знал точное местоположение техники, не раскрывал свой туз в рукаве до тех пор, пока его не вынудили. И, чёрт возьми, Закклай напросился на всю колоду сразу. Почему я не догадался, что Эрвин в курсе о вооружении, потерянном теми военными? Он ведь всегда на три шага впереди. Взрослая версия Армина Арлерта. Если бы у меня была возможность загадать желание, помимо спасения, конечно, то это была бы камера. Лицо Закклая — бесценно. Попался, урод. Ужас на его привычно невозмутимом лице выглядит так неуместно. Всегда такой правильный, такой обаятельный. А сейчас стоит, будто на развалинах своего мини-мирка, и ничего не может с этим поделать. Может, у старика случится сердечный приступ, и он избавит нас от страданий? Но нет, так легко он не отделается. Я собираюсь убить его. Его смерть принадлежит мне по праву рождения. Как-то вылетело из головы, что меня всё ещё держат бог знает где под надзором психопата. Я вновь предпринимаю попытку освободиться в надежде, что адреналин ещё бушует в крови. Но, похоже, моя сверхчеловеческая сила покинула моё тело, пока я лежал, корчась на металлическом столе. Шум от моего сопротивления возвращает Закклая на землю, маска ужаса постепенно трансформируется в нечто диаметрально противоположное. Глаза зажглись маниакальным огнём, почти тем же, который присущ Ханджи. Он наклоняется, белая борода касается моей ушибленной щеки. Его губы задевают моё ухо, когда он шепчет: — Я собираюсь убить твоих друзей. Я буду наслаждаться, когда Семья съест их живьём, расчленяя их на куски, — табун мурашек пробегает по позвоночнику, когда Закклай отстраняется, но оставляя взгляд прикованным ко мне, — А ты постарайся быть хорошим мальчиком для меня, Эрен. Я скоро вернусь, — и он уходит. По крайней мере, у старика хватило порядочности оставить свет включённым. Чёрт возьми, он даже не закрыл дверь. Если бы я только был сильнее, то смог бы сбежать. В моём положении стоит только смириться с тем, что я ничего не могу поделать, кроме как ждать либо спасения, либо отчаяния. Как бы зловеще это не звучало. Полагаю, я могу вернуться к излюбленной игре — считать, сколько раз лампа качнётся над моей головой. О да. Увлекательно. Раз… два… три… че… Комнату снова сотрясает от громкого взрыва. Эрвин собрался окончательно сравнять Стохес с землей? Они пришли за мной или причиной возвращения служит желание уничтожить этот город? Я стискиваю кулаки при этой мысли, совершенно забывая о подобии стигматы на левой ладони. Я бормочу под нос ругательства, пытаясь игнорировать нарастающую боль в руке. Крепко зажмуриваю глаза, потому что даже после стольких часов в темноте попасть в чёрные объятия — это единственное, чего я хочу. Я могу сосредоточиться таким образом. Сосредоточиться на том, что боль — это просто слабость, покидающая тело. Сосредоточиться на том, почему я, блять, так философствую обо всём происходящем. Это бесполезно. Моя стратегия терпит поражение и приводит к обратным результатам, ведь я не делаю ничего, кроме как думаю о пульсирующей ране в руке. Открывая глаза, поворачиваю голову в сторону, чтобы осмотреть проткнутую ладонь, когда замечаю ещё кое-что. Другой укус. Как-то вылетело из головы, что Закклай видел во мне лабораторную крысу и пока я был в отключке, похоже, дал меня укусить. Ебануться. Ну, зато теперь я могу сказать, что почти симметричен. Да, думать об укусах как о ебанутых версиях татуировки не особо помогает. Блять. К чёрту всё, что связано с этим сраным концом света. Почему на нас не снизошло проклятье в виде Великого потопа или подобного дерьма? Я был бы доволен Армаггедоном с разумными обезьянами. Но нет, примите-распишитесь с грёбаными ходячими мертвецами. Как будто мы нассали в миску с хлопьями дорогой Фортуне и она решила, что конец света — справедливое наказание. Сволочь…. и я сейчас вкладываю в это слово всю свою серьёзность. Помимо того, что я вечно злюсь на мнимое божество, мне интересно, почему единственные звуки, которые я слышу из всего хаоса — это грохот в моей комнате. Разве не должно быть выстрелов? Чёрт, если Эрвин действительно разгромил печально известную стену, разве не должны раздаваться крики? Имею в виду, что через дыру в Стохес явно бы пробрались зомби. Это неправильно. Что-то явно неправильно во всём этом сценарии, или, может быть, я просто не был посвящён в детали новейшего государственного переворота в истории. Поток моих мыслей прерывает рык. Что? Изнеможённый ходячий уловил мой запах и медленно подбирается ко мне. Оу блядь, блядь, блядь. Закклай не закрыл дверь. Он не закрыл эту чёртову дверь. Я безрезультатно дёргаюсь от этих сдерживающих оков по рукам и ногам. Он всё ближе и ближе. Я практически чувствую голод, исходящий от него. Жажду крови, написанную на его искалеченном теле. Это конец, не так ли? Они не собираются спасать меня. Я умру и ничего не смогу с этим поделать. Ничего, кроме наслаждения агонией, которая охватит меня в любую секунду. Его зубы — это бит, а персональный гострайтер — ходячий в коридоре. Я могу только уповать на то, что он начнёт с шеи и попадёт в артерию, быстрое убийство. Все остальные сценарии заставят меня страдать на этом столе, который медленно послужит мне гробом. Закрой свои глаза, Эрен. Я подчиняюсь, потому что нахуй реальность сейчас. Из всех возможных вещей я представляю, как бы он выглядел, если бы улыбнулся. Не эта нахальная ухмылка, а настоящая полноразмерная версия. Загорелись бы его глаза, когда уголки губ приподнялись бы, образуя ямочки на щеках? Будет ли его нос морщиться, показывая, что вопреки распространённому мнению, раздражение — это не единственное выражение его лица? Как бы он выглядел, если бы верхняя губа медленно пополза вверх, открывая вид на ровный ряд зубов за ней? Это похоже на сказку, которую разыгрывает моё больное воображение. Неуловимая улыбка. Только самые доблестные удостаиваются чести взглянуть на неё. Я не могу себе это представить, как бы сильно ни старался. По мере приближения зомби, это становится первой вещью, о которой я сожалею. Что я никогда не видел, как он улыбается. Что я никогда не видел Леви по-настоящему счастливым. Раздаются выстрелы. — Эрен? Мои глаза распахиваются, когда я поднимаю голову, не веря своим ушам. Мой голос звучит сдавленно: — Ле… ви? — он стоит в дверном проёме, медленно опуская руку с пистолетом в ней. Дрожит. Он дрожит. Нет, подождите, это не он. Это я. Что-то выводит меня из оцепенения, не знаю, это моя саднящая щека или грудь в порезах. Без разницы, на самом деле. Всё, что имеет значение — это то, что он идёт, нет, бежит ко мне. Спасти меня. Я слышу свист рассечённого воздуха, когда он вытаскивает охотничий нож из-за пояса, чтобы разрезать ремни. Он отчаянно двигает рукой взад-вперёд, лишь бы быстрее освободить меня. Я знаю, он видит, какими увечьями меня наградил Закклай. Порезы, проколы, укусы. Меня оставили раскрытым напоказ, будто я манекен в магазине. Беззащитный. Интересно, что он думает, видя меня таким избитым и измученным. Он разочарован, что я не боролся сильнее? Что я позволил над собой надругаться? Может, злится, что я смирился с пытками? Разве не я тот, кто указал Леви на его собственное безразличие к жестокости Закклая? Я лицемер. Кожаный наручник спадает с моего левого запястья; и, прежде чем я успеваю это осознать, жгучий холод поздней осени опоясывает место, на котором находился ремень. Я не двигаюсь, просто позволяя Леви завершить начатое. Он тоже молчит, пока срезает оковы. Тишина. Я почти боюсь того, о чём он молчит, потому что знаю, что он наверняка винит себя. Выражение его глаз буквально кричит об этом. Мне хочется заверить его в его невиновности, но я слишком хорошо знаю это чувство. Мои слова ничего не изменят. Он заканчивает и я, наконец, свободен. Леви продолжает молчать, решив вместо слов сосредоточиться на травмах, которыми испестрено моё тело. Скинув ноги со стола, я поднимаю взгляд на своего спасителя. Он стоит рядом с ножом в руке и глазами, полными сожаления. Испытывающий стыд. На самом деле мне не хочется торопиться, учитывая, что Закклай может вернуться в любой момент. Итак, я делаю то, что Эрен Йегер умеет лучше всего. Я реагирую. Мои руки обвиваются вокруг его шеи, а я прижимаюсь к нему всем телом. Возможно, это ужасная идея, а, возможно, и нет, потому что я переоценил состояние своих лодыжек, учитывая то, что я не в курсе, сколько был привязан к этому чёртовому столу. Я спотыкаюсь ещё до того, как мои руки смыкаются на его шее; но он ловит меня, обхватывая руками за талию. Я молчу, просто позволяя себе эту слабость. Обнять Леви. Он здесь. Всё это кажется выдумкой, в глубине души я боюсь, что эта иллюзия растворится. Я склоняю голову в его сторону и мои губы слегка ласкают его кожу. Есть миллион вещей, которые я хочу сказать прямо сейчас; но только одно предложение срывается с моих губ, содержащее единственную мысль, которая вертится у меня в голове. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу, — шепчу ему признание в шею, будто это тайный грех, не предназначенный ни для чьих ушей, кроме его. Я уже жду, что он напряжётся, оттолкнёт меня и скажет, что я был неправ. Но он этого не делает. К моему удивлению, он делает диаметрально противоположное. Его пальцы сжимают мои бока, напоминая о болезненных ранах, что мучают мою спину. — Я тоже, Зеленоглазка. Я тоже, — это прозвище заставляет меня вздрогнуть. Оно было причиной, по которой я не сдавался. И, чёрт возьми, даже если это не принесло нужных результатов, дело не в этом. Это ласковое прозвище напомнило мне о том, кто я есть. Парень с большими зелёными глазами, полный решимости и энергии. Не инфантильный ребёнок, купающийся в жалости к себе. Слёзы наворачиваются на глаза, угрожая прорвать плотину накопившихся эмоций. — Я рад, что это был ты, — даже не думаю о том, что говорю, полностью очарованный мыслью о том, что я свободен. Что Леви спас меня. Мои глаза расширяются, когда смысл сказанного доходит до меня. Боже, я идиот. Следовало ограничиться простым «спасибо, что спас мою задницу, а теперь давай убираться отсюда нахер». Тот факт, что Леви до сих пор меня не отпустил несмотря на то, что я уже хотел было отстраниться, заставляет чувствовать себя ещё более неловко. Во всяком случае, он только сильнее обнял меня. Он не хочет отпускать меня, да? Странное ощущение вспыхивает в моей груди, когда я прекращаю попытки выбраться. Я… что… что это? Нет, кто мы друг для друга? Слёзы, которые только подступали, наконец начинают тихо стекать по моему лицу. Его руки неспеша скользят от моей талии к голове. Он обхватывает мои щёки, позволяя встретиться моим тёмно-изумрудным глазам с его пасмурно-серыми. Пальцы движутся дальше, пробираясь к каштановым локонам, осторожно вплетаясь всё глубже и глубже в них. Его большие пальцы нежно проводят по моим скулам, вытирая влагу, скопившуюся под глазами. — Я… я просто… — Леви, похоже, заразился от меня неловкостью. Это заикание, неуверенность звучат так непривычно в его голосе, который привычно твёрд и непоколебим. Интересно, его пронзило такое же острое чувство? Может быть, именно оно заставляет его действовать так осторожно. Как будто его тело не синхронизировано, а действия опережают речь. Я всё ещё стою там со слезящимися глазами и слегка приоткрытым ртом, когда звук шагов нарушает наше уединение. Внезапно вспоминаю, что мы до сих пор находимся в ловушке в этой адской дыре. Я был слишком одержим идеей спасения, чтобы заметить, что мы до сих пор находимся в моей личной пыточной. Блять. Леви тоже это осознает, судя по его лицу: — Мы должны вытащить тебя отсюда, — он берёт меня под плечо, чтобы помочь идти. М-да, я совсем не грациозен, даже с его помощью я едва добираюсь до двери, когда мои лодыжки вновь начинают подгибаться, — подожди, — он отпускает меня, наклоняясь, чтобы поднять рюкзак с места у дверного косяка. Мой рюкзак. Он рыщет внутри и достаёт простую чёрную футболку, которую я поспешно надеваю. Я поднимаю вопросительно бровь в ожидании ответа. — Сначала я проверил твою комнату, а когда тебя там не оказалось… я знал, что он приведёт тебя сюда. Это то место, где он развлекался со мной, — отвращение охватывает меня, когда я смотрю на желтеющие синяки, украшающие его лицо. Он продолжает говорить, когда мы начинаем выбираться из этой змеиной ямы, — я подумал, что стоит забрать твои вещи, когда я был там, — если бы я сейчас так не старался выполнить кое-что настолько элементарное, как ходьба, то остановился бы, чтобы поблагодарить Леви. К сожалению, боль в лодыжках — это то, на чём я сфокусирован, пока мы бредём по узким коридорам. Ума не приложу, где мы находимся. Единственная зацепка, от которой я могу оттолкнуться — это место находится где-то рядом с клиникой. Клиника. Паззл складывается по кусочкам, когда я понимаю, что именно по этой причине я не мог слышать ничего, кроме грохота. Я был под землёй. Это также отлично объясняет ходячих; в «Яму» они также пришли из канализации Стохеса. Будто читая мои мысли, Леви произносит: — Когда я спустился сюда, кто-то открыл замки на клетках, в которых были заперты зомби. Большинство из них в этой чёртовой «Яме», но я натыкался на парочку в туннелях. Кстати о тварях, трое из них прямо сейчас направляются в нашу сторону. Чёрт, у меня при себе нет оружия, а даже если бы и было, в нынешнем состоянии я всё равно полезен настолько же, как накладные карманы на джинсах. Леви достаёт пистолет и выпускает пулю в каждого из ходячих. Постойте. С каких это пор у Леви есть пистолет? Я думал, его обезоружили после инцидента с зомби-пиньятой. — Откуда у тебя пистолет? — не удерживаюсь от вопроса, когда мы сворачиваем в очередной раз. Дыхание Леви прерывается, будто он не ожидал, что я спрошу: — Та девушка, — что? — Та, которую они скормили ходячим. Она крала оружие для грёбаного Капитана Америки, — дерьмо. Я внезапно чувствую всепоглощающую вину, хотя её смерть — не моя ответственность. Если кто и заслуживает испытывать угрызения совести, так это Эрвин. Но чёрт. Он действительно продумал всё, разве нет? Интересно, сколько людей внутри Стохеса на его стороне. Очевидно, не особо много, учитывая, что он не смог повлиять на горожан моей показательной пыткой. Мысли о том, как хлыст рассекает кожу, вызывают волну отвращения от головы до самых кончиков пальцев. Однако мысль о том, кто нанёс эти раны, заставляет моё сердце пропустить удар. Когда мы сворачиваем на следующем распутье, вдалеке я замечаю лестницу. Мы почти сделали это. Мы будем жить. Стараясь игнорировать боль, пронзающую всё моё тело, я пытаюсь прибавить шагу. Мы почти сделали это, Леви. — Притормози, дурень. Лестница ведёт в никуда, — я мог бы поклясться, что это шутка, но сосредоточен сейчас на одном. Свобода. Когда мы, наконец, достигаем лестницы, Леви останавливается. Что он делает? Я чувствую его взгляд, поэтому оборачиваюсь. — Ты не сможешь подняться по ней, — это не вопрос; фраза была сказана с такой уверенностью, что вам было бы легче убедить меня в том, что трава голубая. — Я… э-э… могу попробовать? — пожимая плечами, отвечаю ему. Чего он ожидал? Что мы останемся гнить в подземной могиле, когда свобода буквально прямо над нами? К чёрту это. Леви громко вздыхает, явно раздражённый моим упрямством. Он опускает руку, переставая меня поддерживать и на мгновение мне кажется, что он собирается отчитать меня. Но нет, это совсем не то, что он делает. Прежде чем я успеваю взбунтоваться, он поднимает меня на руки как невесту у алтаря и начинает подниматься по лестнице. Я слишком смущён, чтобы отпустить хоть какой-нибудь комментарий, и могу предположить, судя по лёгкому румянцу на его щеках, Леви этому только рад. Я предпочитаю прижаться к его груди, довольный тем, что моим лодыжкам стало хоть немного легче. — Ты, блять, кот или кто? — я напрягаюсь в его руках, опасаясь, что чем-то обидел его. Неловкость, которую, как я думал, оставил в своей комнате, возвращается с новой силой. Краснеющие уши и всё такое. — Н-нет, я… — Не слишком расслабляйся, Гарфилд. Когда мы выберемся наружу, твоему заду придётся самому ковылять до танка, — тон совсем не угрожающий. Во всяком случае, звучит слишком заманчиво, почти напрашиваясь повторить мои предыдущие выходки. — Как скажешь, Ворчун, — бормочу я, снова утыкаясь лицом ему в грудь. Леви тихо цокает, но ничего не делает, чтобы прекратить мои импровизированные объятия. Подождите. Почему я обнимаюсь? Чт… Эрен, заткнись. Довольный вздох срывается с моих губ, когда я решаю прислушаться к своей интуиции-ебанушке. Это приятно. Окей, я имею в виду «приятно», не считая того, что в настоящее время мы убегаем от зомби, одновременно стараясь избежать встречи с психопатом. Я бы даже сказал, что это очень приятно. То, как мышцы его груди касаются моих костяшек пальцев, пока я сжимаю ткань рубашки. То, как он крепче стискивает меня, когда я поворачиваюсь к нему всем телом. Это приятно. И закончилось слишком быстро. Свет ослепляет меня, как только Леви переступает порог. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как солнечный свет касался моей кожи. Как давно это было? Не то чтобы у меня было хоть какое-то чувство времени в заточении. Насколько я знаю, я мог бы пробыть там несколько дней. Но теперь я в безопасности. Безопасность. Это слово звучит так чуждо. Леви ослабляет хватку и я воспринимаю это как «отвали». Но, внезапно, он охает от боли, а я падаю. Он всё ещё держит меня, когда земля начинает приближаться. Мир вновь замедляется и всё, что я вижу — угольно-чёрные глаза. Я чувствую, как ветер развевает мои волосы, пока мы падаем; все эти мгновения эти блестящие глаза не сводят с меня взгляда. Я знаю, что всё это дерьмо с замедлением времени очень травмирующее, учитывая, что оно наступает только тогда, когда ваша жизнь летит в тартарары. Но я не думаю о предзнаменовании или возможных причинах этого внезапного падения. И это глупо, потому что это единственное, на чём я должен быть сосредоточен. Но это не так. Сейчас я просто вижу его рядом и в этот момент… я доволен. Удар болезненный; потому что, чёрт возьми, Леви весит намного больше, чем я думал. Я пытаюсь отодвинуть его с себя, но в руках будто не осталось сил после того выброса адреналина на столе. Мои глаза распахиваются, когда я вижу, как тёмная полоска крови начинает стекать по его шее. Должно быть, его что-то ударило. Но что? Леви трясёт, пока он пытается опереться на меня. Должно быть, он пострадал сильнее, чем я думал. Я встречаюсь с ним взглядом, миллион вопросов плавает в моих глазах. Серебристый взгляд расширяется, когда он вспоминает, что на него только что напали. Пистолет лежит рядом с нами, должно быть, Леви выронил его, когда мы упали. Он сияет аки маяк надежды, осеннее солнце вызывает блики на нём на фоне грязи вокруг. Леви тянется к нему, отчаянно пытаясь защитить себя. Защитить меня. Как только его пальцы касаются пистолета, чей-то ботинок опускается на его руку, удерживая на месте. Он шипит от боли, другой рукой вцепляясь в грязь на асфальте. Мои глаза исследуют очертания тела обидчика и, о чёрт. Закклай стоит прямо над нами, вкручивая носком ботинка пальцы Леви. Сущий дьявол во плоти. Я должен был догадаться, должен был знать, что он будет ждать нас. Закклай — умный человек, у меня не возникает сомнений, что он знал, что Леви придёт за мной. И он точно знал, где нас ждать, да? Это какой-то извращённый вид мести? Расплата за каждое зёрнышко, что я посеял против него. Чёрт возьми, его ёбаный город в руинах, а он больше всего беспокоится о том, чтобы разрушить жизнь какому-то восемнадцатилетнему парню. Нога в ботинке отбрасывает пистолет как можно дальше, заставляя его исчезнуть примерно там же, где сейчас покоится моя надежда на побег. Нет, он не заберёт её у нас. Эту свободу. Мы её заслужили, ёб вашу мать. Каким же бессильным я себя чувствую, когда Закклай возводит курок своего пистолета. Выражение лица затуманено маниакальной одержимостью. Одержимостью чем? Властью? Местью? Я не думаю, что когда-нибудь узнаю. Резко Леви отшвыривает от меня, а его лицо встречается с носом ботинка Закклая. Нет. Только не снова. Леви пытается встать, пытается бороться, но его руки подкашиваются, когда Закклай наносит ему ещё один удар по рёбрам. Снова и снова. Удар за ударом. Это похоже на бесконечную пытку, и я не уверен, кто страдает больше: Леви или я. Это то, что он чувствовал, когда его заставили истязать меня? Беспомощность. Нет, уверен, что его мучения были намного хуже; потому что, как бы сильно Закклай не пинал него, он не кричит. Он сильный, такой стойкий. И вот я здесь, созерцаю эту жестокость, как какой-нибудь испуганный зритель. Нужно встать, но ноги подводят меня. Это Фортуна приберегла для меня? Место в первом ряду, чтобы наблюдать за избиением уже сломленного человека? — Остановись! Перестань причинять ему боль! Пожалуйста! — я кричу во всю глотку, молясь, чтобы Закклай проявил милосердие. Мужчина прекращает избивать Леви, чтобы бросить на меня скептический взгляд. Улыбка, полная злорадства, расплывается по его лицу: — Это то, о чём ты просил, Эрен. Это… СУКА!! — охотничий нож Леви отвратительно торчит из бедра урода. Не стоило его недооценивать, Закклай. Однако победа недолговечна, потому что он тут же наносит ответный удар, — ты, маленькая сучка, — ещё один быстрый удар ногой в лицо и Леви остаётся лежать распростёртым на земле, беззащитный и сломленный. Я чувствую себя неправильно, видя Леви таким. Это ощущается… бесчестно видеть, как такое могущественное существо попадает в руки этого монстра. Я хочу дотянуться до него, позвать его, но мой голос застрял у меня в горле, а тело застыло на месте. Как будто я знаю, что это конец для нас. Что выхода нет. Это бой не на жизнь, а на смерть, но мы остаёмся уязвимыми, в то время как у этого хладнокровного ублюдка в распоряжении целый арсенал. Закклай вырывает нож, боль на лице сменяется неподдельной яростью. Он вытаскивает вторую руку из кармана куртки и хватает Леви за волосы, оттаскивая его в сторону… о мой Бог. Яма. Он тащит его в ёбаную «Яму». Как я раньше не заметил, где мы находимся? Осознание того, что планирует сделать Закклай, зажигает что-то внутри меня. Я должен бороться. Я должен бороться! Руки цепляются за грязь; я начинаю подтягивать своё тело к ублюдку, ползу, как раненое животное. Пожалуйста, просто… Я должен спасти его. Под ногти забивается земля и камешки. Боже, Эрен, всё говорит тебе: это бесполезно, мир жесток, тебе суждено умереть в одиночестве. Но я не могу в это поверить. Не сейчас, когда встретил кого-то вроде него. Кого-то вроде Леви. Закклай добирается до «Ямы», бросая Леви рядом с собой на самом краю. И я знаю, что уже слишком поздно. Леви умрёт, потому что я был слаб. Я слышу стоны и рыки; зомби готовятся к предстоящему пиршеству. Нет, я не могу позволить ему умереть. Это может случиться в любую секунду. Для нас всё кончено. Я уже жду его криков, воплей; но замечаю, что вместо того, чтобы просто сбросить Леви туда, он оседлал его. Что он… нет, я знаю, что он собирается сделать. Знаю, потому что он уже делал это со мной. Руки Закклая сжимают горло Леви, душа и тряся его. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет. Я уповаю всем богам, лишь бы суметь добраться вовремя, хоть и знаю, что желание не будет исполнено. Я замечаю блеск на пути и, о боги, это охотничий нож. Дар небес, всё ещё покрытый кровью старого ублюдка. Решимость разгоняется по моим венам, я должен закончить его работу. Я не позволю ему убить тебя, Леви. Я не позволю тебе умереть. Я так близко, что практически могу почувствовать запах пота от борющихся тел. Так близко. Леви отчаянно молотит ногами, пытаясь сбросить с себя старика. Движения замедляются, а это значит, что у меня заканчивается время. Так близко. Закклай даже не замечает моего присутствия, слишком увлечённый своей попыткой отнять жизнь у Леви. Ты не заберешь его у меня, ублюдок. Я пытаюсь подняться на колени, и на мгновение мне становится страшно, что моё тело откажет. Не тогда, когда я так близко. Не тогда, когда я всё ещё могу спасти его. Я поднимаю нож над головой, руки слегка дрожат. Нет, Эрен, будь сильным. Хоть раз в жизни будь сильным. Я делаю это. Нож входит в спину Закклая с тошнотворным звуком. Он делает паузу, шок от смертельной раны разносится по его телу. Но он не мёртв. Он, блять, не мёртв. Собрав все оставшиеся у меня силы, я толкаю Закклая в «Яму». Не вижу, как его разрывают на части, но вполне могу слышать. И эти вопли приносят мне удовольствие. Его мольбы о помощи приносят мне удовлетворение. Делает ли это меня садистом? То, что мне нравится слушать звуки его смерти? После всего, через что этот ублюдок заставил меня пройти, я полагаю, что нет. Леви хватает ртом воздух на земле подо мной, прижимая руки к своему посиневшему горлу. Он выглядит беспорядочно, чёрные волосы растрёпаны, разбитая губа, по подбородку стекает кровь. Тем не менее, я не могу не подловить себя на том, что теряюсь в его чертах. Он ничего не говорит, когда встречает мой пристальный взгляд. Эти глаза говорят достаточно. — Мне жаль, — за что? — Спасибо, — ты бы сделал то же самое для меня. Он ничего не говорит; просто притягивает меня к себе, заключая в самые отчаянные объятия, которые я когда-либо испытывал. Его руки крепко обвивают мои плечи, потребность в утешении буквально излучается через каждое прикосновение. Любое движение, которое я делаю, только побуждает его крепче стиснуть руки. Ты не потерял меня, Леви. Я прямо здесь. Он поворачивает голову к моей шее, бормоча: — Ты маленькая сволочь, — почему-то эта кличка вызывает тёплую улыбку на моём лице, заставляя позабыть, что в данный момент мы обнимаемся над кучей зомби, пожирающих труп Закклая. Окей, это не особо нормально. Я отстраняюсь, и, прежде чем он попытается меня остановить, встречаю его взгляд. Я не оставлю тебя. Я обещаю. У меня закрадываются сомнения, не обладает ли Леви чем-то типа телепатии, потому что он отпускает меня, не говоря ни слова. Сомневаюсь, что лодыжки по мановению волшебной палочки резко исцелились и ко мне вернулась способность удерживать свой вес, но я всё равно пытаюсь встать. Ну да. Ту же падаю вперед, но, как и ожидалось, Леви останавливает меня до того, как я носом пробороздил бы землю. — Клянусь Богом, ты ходячее недоразумение, — хотел бы я, чтобы он мог увидеть себя прямо сейчас. Я закатываю глаза и шучу в ответ: — Посмотри в зеркало, придурок, — он позволяет тишине воцариться, между нами, когда снова подхватывает под плечо, выводя на главную улицу. Я действительно не знаю, чего ещё ожидать. Ну, нет, это ложь. Я жду кровавой бойни. И, надеюсь, грёбаный танк где-то близко, потому что мы с Леви без оружия — лёгкая добыча. Мы выходим на главную улицу и… Хаос. Чистый, неподдельный хаос. Повсюду лежат тела. Багровый цвет заливает некогда тёмные улицы — верный знак того, что здесь началась революция. Многие здания не представляют из себя больше ничего, кроме груды обломков, что ещё больше свидетельствует о восстании. Хотел бы я испытывать хоть капельку сочувствия к этим людям, но единственное, что они во мне вызывают — это неприязнь. Никто не заслуживает такой участи, но, с другой стороны, они обрекли на это бог знает сколько несчастных душ. Как там говорится? Карма — сука? О да. Карма — сука, вы, ёбаные линчеватели. Хочется узнать, как Эрвин добился этого. Как он просто вошёл и благополучно уничтожил целую базу вооружённых боевиков. Я имею в виду, что в Стохесе проживало по меньшей мере добрых семьдесят человек. Неужели никто из них не знал, как защитить себя? В качестве ответа на мой вопрос я замечаю женщину, несущуюся по улице. По тому, как она возится со своим пистолетом, очевидно, что у неё практически нет опыта стрельбы из него. Леви сжимает моё плечо, молча прося просто продолжать движение. Я поворачиваюсь к выходу, и, ёбушки-воробушки. Танк. Это хрестоматийное определение крутого парня по методичке. Упуская тот факт, что кверху поднимается пар. Почти уверен, что оружие массового уничтожения не должно выпускать пар. Хватка Леви ослабевает, когда он тоже замечает состояние танка. Спокойный и собранный, как и всегда, он говорит: — Когда я найду этого тупого ублюдка, напомни мне засунуть ему ногу в задницу. Он сказал, что я могу уехать отсюда, — приоритеты. Очевидно, они у Леви есть. Будто всё не могло стать хуже (и поверьте мне, когда вы думаете, что этого не может быть, так оно и будет. Это древнее пророчество или ещё какая-то хтонь), группа ходячих засекла нас на своём радаре. Дерьмо. Я наполовину хромой, а Леви избит до полусмерти. Не думаю, что мы действительно находимся в подходящем положении, чтобы сражаться с нежитью. И, по-видимому, Леви того же мнения, потому что он пытается улизнуть в противоположном направлении. Я не уверен, забыл ли он, что я не в состоянии идти самостоятельно, или он просто думает, что у меня внезапно появились крылья; но я не могу угнаться за темпом, который он пытается задать. — Леви, я не могу. Я сейчас упаду, — это звучит так жалко, и я уверен, что он, таща меня за собой, вероятно, думает, что я утрирую. Всё же, не узнав, какая земля на вкус, и не успев возразить, я вновь оказываюсь в его руках. Хочется запротестовать, поскольку я знаю, что его рёбра сейчас должны адски болеть. Но я также знаю, что он может посоревноваться со мной в упёртости. Особенно когда этот дурак знает, что он прав. Так что я довольствуюсь тем, что просто снова прижимаюсь к его груди. Здесь я чувствую себя в безопасности, даже несмотря на то, что в настоящее время за нами бредут ходячие. Безопасность. Независимо от того, сколько раз я пытаюсь произнести это в своей голове, оно всегда будет звучать неуместно, не так ли? Мои органы чувств начинают подводить меня по мере того, как я приближаюсь к состоянию бессознательности. Я хватаюсь за рубашку Леви, чтобы убедиться, что он здесь, рядом. Он здесь, Эрен. Звуки превращаются в слабые отголоски, когда тяжесть испытаний за последние сутки погружают меня в состояние, близкое к коме. Мне кажется, я слышу приглушённый голос Леви, зовущего Эрвина по имени. Но сознание улетело так далеко, что единственное, в чём я уверен — это в том, что я теряю сознание и в том, что Леви рядом. Он рядом.

***

Я приподнимаюсь на цыпочки в попытке повернуть ручку двери. Тот, кто решил, что я не могу быть два метра ростом, большой мерзавец. Мама говорила мне, что со временем я стану выше, но для этого мне нужно было есть овощи. А это кажется нечестной сделкой. Наконец, моим пухлым пальчикам удаётся обхватить металлическую ручку. Ха, не нужны мне твои овощи, мамочка. Я открываю дверь с привычной скрытностью, которой научился во время всех побегов из тюрьмы, которую папочка любил называть «кроваткой». — Гриша, ты не можешь просто так уйти, — я слышу мамин голос, эхом отдающийся в маленькой комнате. Он звучит расстроенно, поэтому я пытаюсь придумать, почему она могла разозлиться. Она ведь не нашла тех дождевых червячков в своей обувной коробке, да? Надеюсь, что нет, ведь я уже успел дать каждому из них имена. Я вижу, как папа расхаживает туда-обратно по спальне. Он тоже не выглядит счастливым. Может быть, они всё-таки нашли моих червячков. Мои большие зелёные глаза становятся ещё больше при этой мысли, — ты вообще думаешь об Эрене? — Конечно, я думаю о нём! Он наш сын! Ты считаешь меня таким бессердечным? Что я просто разорву любую связь с ним только потому, что мы не можем ужиться? — я начинаю немного бояться. Папа никогда не ругается, если только он не очень зол, и он всегда потом обязательно говорит мне, что это действительно плохая привычка. Он говорит, что каждый раз, когда ты используешь нецензурное слово, в твоём шкафу оживает монстр. Конечно, мама всегда достаёт его за то, что он пытается напугать меня, но я ему верю. Я никогда не буду ругаться, обещаю. — Не повышай на меня голос. Ты не имеешь права. Абсолютно никакого права, — папа проводит пальцами по своим волосам. Он всегда так делает, когда ему плохо из-за того, что он задел чьи-то чувства, но я не понимаю. Чьи чувства он задел? — Я…мне жаль, Карла. Но…я должен уйти. Ты несчастна, а значит и я тоже. — Так, значит, это всё? Ты просто собираешься уйти из его жизни, будто тебя никогда не было? — Я устал скандалить, Карла. Мой рейс через два часа, а ты знаешь, как устроены аэропорты, — папа наклоняется, чтобы взять чемодан. Мы едем в отпуск? Улыбка появляется на моём лице, и я предвкушаю, куда же мы можем отправиться. Я действительно хочу увидеть океан, но это означает, что Армин тоже должен поехать. Я пугаю папу, когда он открывает дверь. — Чёрт! Эрен, что ты делаешь здесь? Почему ты не в кроватке? Я хватаю его за ногу и начинаю: — У тебя, должно быть, много монстров в шкафу, папочка. Так вот почему вы с мамой кричали? Я могу убить их для тебя, если хочешь. Я не боюсь никаких монстров! — папа смеется, роняя свой чемодан и подхватывая меня на руки, — самолёт, папочка! Давай поиграем в самолёт! — Я не смогу поиграть с тобой сегодня, Малыш, но когда вернусь, обещаю, что мы сыграем в самолёт столько раз, сколько ты пожелаешь, — папа выглядит таким грустным, когда я хватаю его за воротник рубашки. Почему папа грустит? — Куда мы полетим? Я надеюсь, это океан! Но тогда мы должны взять Армина, иначе он будет зол на меня! — мама начинает плакать, а я не понимаю, почему она так расстроена. Неужели она не собирается с нами? — Не думаю, что ты сможешь отправиться в это путешествие со мной, Малыш, — что? Почему я не могу? Слёзы начинают обжигать мои глаза, когда я спрашиваю: — Почему я не могу пойти с тобой? Это нечестно! — папа опускает меня на землю и берёт свой чемодан. Он начинает проходить мимо меня, а я хватаю его за ногу, — папа, ты не можешь оставить меня! Это нечестно! — хотел бы я быть сильным, как те супергерои по телеку, потому что папа легко отталкивает меня от своей ноги. — Мне жаль, Малыш. Я скоро вернусь, обещаю. Слёзы текут по моим щекам, когда я кричу: — Папа! Нет! — мама поднимает меня, но я пытаюсь вырваться из её рук; к тому времени, когда мне это удаётся, папа уже ушёл. Я бегу к двери, беспомощно барабаня по ней своими маленькими кулачками. — Не оставляй меня!

***

Мои глаза распахиваются, и в течение нескольких секунд я убеждён, что нахожусь на небесах. Я ни за что не выбрался бы из Стохеса живым. Имею в виду, это не может быть адом. Чёртов Аид ни за что не допустил бы столько солнечного света в свой подземный мир. Не просто так ведь он называется таким образом. Невозмутимость Майка выводит меня из оцепенения. — Эрвин, я думаю, он проснулся, — не может быть, сэр Брови тоже умер? Мои глаза, наконец, начинают привыкать к свету и... вот это да. Ханджи даже не в десяти сантиметрах от моего лица. Я отпрыгиваю назад и понимаю, что моя кровать кажется довольно… похожей на человека. Я поднимаю голову выше и вижу, что Леви смотрит на меня сверху вниз, чёрные локоны обрамляют его лицо. Сейчас моя голова покоится у него на коленях, но я всё ещё слишком смущен, чтобы суметь смутиться ещё больше. Итак, либо мы все мертвы, либо каким-то образом выбрались живыми. Не уверен, какой из этих вариантов звучит более вероятно. — Эрен, — Эрвин теперь склоняется надо мной, отталкивая Ханджи в сторону, — я рад, что ты очнулся. Нам многое нужно обсудить, — ты говоришь это, когда у меня здесь грёбаный экзистенциальный кризис. Я встаю с колен Леви, пытаясь хотя бы казаться полностью проснувшимся, — как ты знаешь, Закклай провёл над тобой несколько тестов, — ага, так вот что это была за пытка. Тесты. По какой-то причине я не думаю, что протыкание ножом входит в ту же категорию, но, возможно, именно так и работает медицинская сфера Стохеса. — Он пытался использовать твою кровь для разработки антивируса. Он успел ввести его некоторым из пойманных мертвецов, — так вот почему меня проткнули грёбаной иглой, — мы нашли некоторые результаты лабораторных исследований, и что ж, они были, мягко говоря, экстраординарными. Как только твоя кровь попала в вены зомби, тот начал постепенно терять свои агрессивные наклонности, — мои глаза расширяются, когда я осознаю, что сказал Эрвин, — это не обратило вспять последствия, учитывая, что мозг испытуемых уже был повреждён, но это даёт нам надежду на излечение. Эрвин, должно быть, сошёл с ума, потому что нет никакого возможного способа проводить тесты посреди этих долбаных развалин. Он собственноручно уничтожил последнюю надежду на вакцину, когда разгромил целый город. Если только все эти деревья не смогут волшебным образом превратиться в какую-нибудь секретную лабораторию, я думаю, мы по-королевски облажались. — Он не убивал твоего грёбаного щенка, мелочь, — клянусь, Леви — просто принц Чарминг во плоти. Он пытается смягчить свой сарказм, протягивая руку, чтобы растрепать мои волосы, — не смотри так расстроено, — он прав. В смысле, они ведь вытащили меня буквально из ада. Я должен петь им дифирамбы, вместо того, что делаю сейчас. — Я просто не понимаю, как мы собираемся изобретать вакцину в лесу. — Легко. Мы и не будем, — Эрвин одаривает меня понимающей улыбкой. Я поднимаю бровь, потому что теперь совершенно точно уверен, что мистер Брови не в себе. Не успеваю и оглянуться, как Ханджи сменяет Эрвина, полностью завладевая моим вниманием. Уже жду, что она начнёт болтать что-то бессвязное, но с её губ слетают лишь два слова. — Трост Медикал.