метель за окном и остывший чай на столе

начало зимы выдалось холодным, сыпчатым осколками и разметавшим звезды. плед уже не грел, а в родном доме становилось всё морознее, словно метель прорвалась сквозь щели внутрь, проникла ледяными осколками в души жильцов и посеяла вьюгу. в их доме никогда не бывало настолько спокойно, что можно проспать с закрытыми глазами до самого утра, не вздрагивать от малейшего шороха, не красться по ночам, боясь разбудить, не мечтая сбежать при первой же возможности за пределы досягаемости родителей. чонин не любил их. не ненавидел даже, скорее принимал свою участь уживаться с монстрами. но ведь это не навсегда. через год он сможет самостоятельно уехать, собрать небольшой чемодан — все драгоценные вещи он хранил не в своем доме, опасаясь их пропажи — погладить на прощание соседского кота и с чувством свободы направиться к станции. перед сном он грезил об этом с надеждой и тоской — время так медленно шло! всё самое ценное чонин перенес в квартиру бан чана, его настоящего друга, того, кто всегда защищал его от выходок родителей, давал приют, когда идти было некуда, кормил вкусностями, заботился и играл роль хорошего старшего брата. если бы не он, чонин давно бы рехнулся умом и сдох в ближайшей канаве. чан ему не родной человек, не близкий, не дружелюбный сосед, он намного большее, его безопасное место, в котором полно любви и спокойствия. чан был той любовью, теплым чаем и душевными разговорами на ночь. чан не один раз спасал чонина от смерти, по воле самого парня или же по судьбе, желающей избавить несчастного от боли. но всегда его вытаскивали практически с того света, обнимали, укутывали в плед и грели разговорами. порой чонин сомневался в реальности этого парня, пытался понять, почему так важен ему, почему позволяет вторгаться в жизнь, квартиру, заливать платки слезами и оставлять в раковине кровавые следы. то ли мираж, то ли вымысел потрескавшегося разума, но он был нужен чонину. а чан, удивительно! не мог без чонина. яростные осколки метели резали щеки и морозили нос. снежинки облепляли длинные ресницы, застревали в волосах. мобильник в кармане куртки с раздражением вибрировал — кто-то очень хотел выплеснуть остатки ненависти в железку. он не вернется. нужно время прийти в себя. поэтому чонин не смотрел вслед уезжающему трамваю, щурил глаза, хрустел при каждом шаге и шел по знакомому, до дыр запомнившемуся, маршруту. еще чуть-чуть и он будет в безопасности. еще немного. код на домофоне вводится на автомате, мучительная мелодия затыкается тяжелой дверью и путь только наверх. на седьмой этаж. благо недавно починен лифт и подниматься сотый раз по ступенькам не нужно. и снова время идет слишком медленно, до того, что внутренности вот-вот взорвутся, забрызгав грязное зеркало. в нем отражается бледное существо, отдающее страхами и зноем. двери с шумом разъезжаются и знакомый этаж затягивает к себе. кнопку звонка, наверное, за всю жизнь парня здесь, нажимал лишь чонин. после второго короткого гудка, внутри послышалось движение и шаги. дверь открылась и на пороге появился парень, в домашней одежде, растрепанных волосах и сонным видом. спал. — ты видел сколько времени? — прохрипел чан, без злости и раздражения, лишь обреченный на недолгий отдых. — начало десятого, — чонин опустил голову и нырнул под руку чана, упершуюся в дверной косяк. в квартире стоял едва заметный запах табака, чего-то съедобного со специями и умиротворением. оно проникло в ледяное тело, разливаясь теплом по венам. — неужели..? я начал терять счет времени, — он закрыл дверь, отобрал у парня куртку и повесил ее на крючок, остановился, чтобы рассмотреть чудо, занесенное к нему на порог зимней вьюгой. — чай будешь? — а-то. в небольшой кухне приглушенный свет и тянет привычным домашним уютом. чайник скипел, один пакетик всегда делился на двоих, окрашивал воду в темный цвет и летел в урну. чонин уселся на диван у стены, от нервов начал царапать деревянный стол. там уже немного отошел кусочек.. — с твоего прошлого прихода остались печеньки, — чан достал из верхнего шкафчика шуршащую упаковку и положил перед чонином. сам сел напротив и кинул в свою чашку кубик сахара. он так делал почти неосознанно, по детской привычке, потом с трудом допивая сладковатую жидкость. — вижу, каникулы у тебя начались неспокойно. сам сбежал или выгнали? чонин хранил молчание, таил в себе всё самое жуткое и болезненное. на такого хорошего и доброго чана не хотелось выливать ту черноту, поглотившую часть чонина. но и не сдаться под внимательным взглядом он не мог. зачем-то же он пришел сюда. погреться в оберегающих объятиях? выпить чаю и успокоиться? бан чан давал нужные советы, а если нечего было сказать или слова сами разбегались от тьмы, исходящей от парня, он просто гладил по волосам и рассказывал о чем-то далеком. и каждый раз у него получалось вывести из самых страшных состояний. у него это получалось так легко, что даже от теплых объятий становилось спокойнее. только в квартире чана, в его присутствии, чонин мог уснуть без тревожных мыслей, укутанный теплом и защитой. порой даже кошмары оставляли его, позволяли отдохнуть, не просыпаясь в поту, тяжело дыша. такие дни они оба считали маленькой победой; чонин пребывал в странном спокойствии, спрашивал, умер ли, а счастливый чан целовал его в макушку и убегал на кухню творить вкусности. от чая исходил едва заметный дымок, а замерзшие ладони грелись о стенки чашки. молчать становилось всё труднее. поэтому чонин поднял осторожный взгляд, словно удостоверившись самому себе, потянулся к рукаву своей кофты. пальцы дрожали, открывая встревоженному взору синяк, начинающийся у косточки и доходящий до середины предплечья. он потемнел, отчего выглядел еще ужаснее. чонин вновь поднял глаза на чана. он пристально смотрел на худую руку парня, на лице его появилась такая безнадежная усталость, что хотелось плакать. им обоим. чан набрался сил и на одном дыхании произнес: — он это сделал? — она. в кухне повисла тишина, тягучая и мрачная, от которой вот-вот лопнут перепонки, пойдет кровь носом и завоют вдалеке псы. чан молчал, перебирая в голове всю злость и ненависть, копившуюся к родителям парня еще с первых их разговоров. он множество раз предлагал чонину позвонить в агентство по защите несовершеннолетних, но тот боялся и отпирался любыми отговорками, главная всегда была «еще немного и я сам съеду». это «немного» всё шло, а муки продолжались. а смотреть на это, способный лишь на время защитить в своей съемной квартире, зная, что это вновь повторится и сделать ничего нельзя. все способы он уже предлагал и пытался воплотить — ничем хорошим не закончилось. вот и сейчас чонин уязвимо смотрит на чана, просящий о защите и спасении, которые чан не может осуществить. это разрывает все внутренности на части. — живи у меня. — что? — он всё слышал, но засомневался лишь на миг. — живи у меня, чонин, — повторил чан и поднял уставший взгляд. он устал видеть смерть в глазах парня. — оставайся сколько нужно, вещи твои почти все здесь. если необходимо — я вернусь туда и заберу. — хватит, чан. ты не потянешь двоих. — найдешь подработку поблизости, — не унимался он, хватался за последнюю надежду спасти парня. — мы сможем вместе платить за еду и квартиру, а остальное не так важно. это наш единственный вариант. чонин долго молчал, погружаясь всё глубже в раздумья и всё больше мрачнея. он боялся. боялся навредить бан чану. если родители найдут его, придумают нелепицу и предъявят обвинения, запросто разрушат ему жизнь — они более чем способны на это. сделают так, чтобы он никогда не увидел чана, что в разы страшнее всех ночных кошмаров. решиться пойти на такой риск чонин не мог. он готов был и дальше мириться с жизнью в аду, лишь бы всё это не коснулось чана. лишь бы не потерять его. только не то, что у них сейчас есть. чан наблюдает за сменой эмоций на лице чонина и сам от этого блекнет. он обессиленно трет переносицу, не открывая глаз, говорит: — давай обдумаем это и решим к завтрашнему вечеру. сейчас нам нужно успокоиться и прийти в себя, верно? — чонин поднял глаза, полные неспокойных мыслей. ему нужен был отдых от всего, кое-как допить свой чай, зарыться в теплое одеяло и попытаться забыться в руках чана. — не переживай, всё равно можешь остаться у меня до конца каникул. в такие моменты чонину особенно хотелось заплакать, но не от боли внутри, а от признательности и любви к чану. он считал себя недостойным такой заботы, но не мог выбросить из головы дорогу к его дому и не приползать в отчаянии к знакомому порогу. один раз он так не хотел заражать своей болью парня, что, неосознанно добравшись до его квартиры, сполз по стене рядом и долго бы еще так просидел, если бы чан не вышел выбрасывать мусор. тогда ему пришлось обрабатывать порезы на тощих руках. он часто предлагал чонину начать заниматься музыкой, а точнее научиться игре на фортепьяно. «у тебя такие изящные тонкие пальцы, как у пианиста» восхищался он, размывая спиртом засохшую кровь. чан был готов подарить ему дорогой инструмент на ближайшие праздники, но каждый раз одергивал себя, зная как неловко будет парню. он принял решение подарить чонину фортепьяно на день рождения в конце зимы. — ты разве не собирался навестить семью? — чан давно хотел вернуться в родной дом в австралии, но не мог выбрать подходящего момента. да и билет стоил не лишних денег. — собирался, — улыбнулся чан. — мама приболела, а отец в командировке, сестра готовится к экзаменам и тревожить их сейчас не лучшая идея. может быть приеду под рождество. чонин выдавил подобие улыбки и опустил глаза в кружку, где чая не особо уменьшилось за весь разговор. ни одно рождество он с детства не проводил в спокойствии и семейном тепле. — хочешь, можешь полететь со мной, — заметил чан. — моя семья заобнимает тебя до смерти, а сверху еще закидает разными вкусностями.. я так давно не ел ее шедевров.. ты должен попробовать! чонин внешне оттаял и расслабился. он тихонько улыбнулся и кивнул. этого было достаточно, чтобы чану полегчало. видеть парня чуть менее отрешенным и поникшим значило, что метель не будет длиться вечность. — так, ладно, — он с выдохом поднялся, забрал свою чашку и подошел к раковине, выливая жидкость. стоя спиной к столу, он уперся ладонями в кухонную тумбу и, поразмыслив, сказал — я понимаю, что даю не тот совет — бежать от проблем, укрываться.. но я вижу как больно они тебе делают и внутренне схожу с ума.. прошу, сделай выбор в пользу себя, не думай о других, просто попытайся спастись из тонущей лодки, а я буду на твоей стороне. чонина парализовало, словно тысяча иголок вонзилось в грудную клетку, заставляя ту кровоточить. безумно хотелось расплакаться как ребенок, но он так не любил показывать слезы кому-то. даже чану. не потому что не доверял — он бы повис над пропастью, держась лишь за руку бан чана и зная, что тот ни за что не отпустит, не сумеет. чонин по-настоящему открылся лишь ему, показал впервые эмоции и очень боялся всё нарушить. показывать лишний раз слезы для него было чем-то болезненным и отчаянным. поэтому он просто глядел куда-то сквозь мебель, проваливался в черное утягивающее на дно пространство. глаза щипало, губы подрагивали. он сделал вдох и попытался подумать о чем-то другом, менее тягостном и смертном. — а я давно не встречал снег в начале ноября, — тихо заговорил он, шмыгнув носом. — как думаешь, пора ставить елку? чонин терял осознание происходящего, становился мраморной куклой с поблескивающими глазами — то ли от скопившихся в них слез, то ли от хранящихся где-то в черепной коробке светлячков. они царапали глазные яблоки изнутри и подбирались к горлу, собираясь в кучу и сдавливая глотку. чан какое-то время молчал, то сжимая, то расжимая край стола в ладонях. наконец он расслабился и произнес, повернув голову к плечу: — еще рано — снег может растаять. ночью чонина мучили кошмары. уставший изнуренный днями разум рисовал пугающие картинки, заставлял убегать от своих же страхов, ломал кости и нес в себе панику, отчаяние, боль. на висках выступили капли пота, в уголках глаз скопились слезинки. чонин дрожал и метался по подушке, рыща в темноте руками и хватая мягкую ткань. он с трудом вырвался из сна и тут же оказался в крепких объятиях. тихонько захныкал, уткнувшись куда-то в ключицу бан чана. — чшш.. всё хорошо. ты в безопасности. нежные поцелуи в макушку, висок и скулу успокаивали, понемногу забирали страх и тревогу, картинка перед глазами начинала терять свою четкость и всё больше размывалась в сознании. чонин прижимался к груди чана, восстанавливая дыхание и расслабляя сжатые веки. он так боялся отпустить его, зная, что как только останется один, тварь из ночи вновь заключит его в свои ледяные руки и не отпустит. в следующий раз он может не проснуться, навеки остаться во всепоглощающей тьме. чонин просыпался каждые два часа, каждый раз успокаивался от спокойного шепота и поцелуев. он не знал, как тяжело чану на самом деле сдерживать собственные порывы расплакаться, удерживая в объятиях напуганное существо. он гладил чонина по голове, прижавшись щекой к чужой макушке и глядя сквозь темноту комнаты. чан думал о дрожащих ресницах, боли чонина и безмолвно обращался к чему-то светлому за окном, прося о милосердии к судьбе чонина. он не заслужил такого. никто из них. чонин проснулся позже обычного, приоткрыл глаза и тут же сощурился от света из окна. растерев веки до звездочек в темноте, он сонно осмотрел комнату. бан чан сидел в излюбленном кресле, открывая взору красивый профиль лица. он наблюдал за падающими снежными хлопьями за окном. расслабленный и нежный. — красиво, правда? — сказал он, не поворачивая головы, но ощущая на себе чужой взгляд. — я особенно люблю зиму за ее волшебность. — она холодная и мучительно долгая. — прохрипел не своим голосом чонин и потер чешущийся нос. чан казался настолько переполненным умиротворения и тепла, что наполнял всю комнату почти ощутимым спокойствием. он был сказочным и наверняка нереальным. он просто не может быть настоящим, осязаемым, которого возможно коснуться. — иди сюда, — нежно позвал чан, одаривая расслабленной улыбкой и новой порцией любви. вылезать из-под теплого одеяла на холод и вставать на ледяной пол не хотелось, но как же необходимо было раствориться в волшебстве, окружающем бан чана. сонный чонин сделал два шага в холод, подошел к креслу, скребя руки от холода. чан взял кисть парня и потянул к себе поближе, заставляя посмотреть в окно. там и вправду было сказочно красиво, метель прошла и шел снегопад, даруя кому-то надежду на лучшее. — давай сегодня никуда не пойдем и будем смотреть на снегопад, а завтра слепим снеговика. — заговорчески мягко сказал чан. он поглаживал кожу между большим и указательным пальцами чонина, разливая по телу тепло. — я покажу тебе зиму с другой стороны. теплой и светлой. чонин хотел заулыбаться от счастья, греющих щеки. хотел обнять чана с самыми искренними признаниями и любовью. он лишь склонил голову к плечу, глядя на парня сверху вниз и радуясь звездам в глазах. — ты не оставляешь мне шанса, почему я так хочу остаться здесь навсегда. чан перехватил частицу счастья и позволил лицезреть ямочки на щеках. он поднялся с кресла. — чай будешь? — таинственно засиял он. чонин не выдержал, расплылся в теплой улыбке: — а-то. может он и вырос в аду, но с чаном всё становится намного проще и спокойнее. когда-нибудь они справятся со всеми проблемами и заживут в покое и гармонии, а сейчас им предстоит утренний сонный разговор с примесями надежды в воздухе и хрупкими надеждами в сердцах. на календаре близился новый год. кажется, впервые чонин проведет его вне дома. в тепле и любви. прошла метель.